Светало. Поднявшееся из-за гор утреннее солнце своими еще не жаркими, но яркими лучами пробуждало природу ото сна. Подсолнухи уже повернули свои цветки-локаторы на восток, а в воздухе по своим делам спешили птицы, перекликаясь друг с другом; с земли им отвечали петухи не то с завистью, не то с насмешкой. В загонах подавали голос животные - козы, овцы, коровы, будто просясь на волю. Вот и настал очередной день лета.
Пробили часы на местной ратуше и село “Сокол” понемногу оживало, загорался свет в окнах. Полусонные жители совершали утреннюю молитву и готовили себе завтрак. Из стареньких печей повалил дым, и сквозь раскрытые форточки в воздухе взвился щекочущий нос запах жареной ветчины, картошки и местного овечьего сыра.
По проселочной дороге вдоль рядов похожих друг на друга деревянных домов спешил куда-то невысокий, смугловатый молодой человек, сжимающий в руках небольшой ящик. Его кудрявые, цвета древесной коры волосы развивались под легким утренним ветерком. Своей спешкой он привлек к себе внимание как собак, провожавших его необузданным лаем, так и селян, с любопытством высовывавшихся из своих окон.
Жители этой небольшой, но уютной деревеньки ютились в старых обветшалых домиках с каменными печами, колодцами, покосившимися заборами и сараями - из этого сторонний наблюдатель мог сделать вывод, что в селе явно нехватка сильного пола. Технический прогресс, что гонит по дорогам грузовики, а в воздухе ракеты и самолеты, освещает города светом электричества и создает оружие массового уничтожения, еще не затронул этот захудалый край.
Быстрый шаг юноши периодически сменялся бегом и от волнения подкашивались ноги, а посылка того и гляди норовила выпасть из его рук. Наконец, село кончилось, и за ним показались два кирпичных гиганта - это бараки, где жили мигранты с затопленных материков - чудом выжившие счастливчики. Здесь, в противовес неспешной жизни старой деревни постоянная суета, звучные голоса офицеров “Управления делами сельского хозяйства”, со своей аббревиатурой УДСХ на рукавах, расписания и жесткий дисциплинарный устав.
Отсюда до прохожего доносился совсем иной запах. Порции не всегда свежей чечевичной похлебки с отрубями, а так же хлеб, испеченный из зерна низшего сорта, воспринимались его жителями как вкуснейшее лакомство, что они когда-либо ели - неудивительно после тех голодных дней, что они пережили. В наспех сделанных коробках, где люди спали на нарах или вовсе на полу было невыносимо душно летом, и нереально холодно зимой. Высокая ограда с колючей проволокой и охрана на входе ограждали внутренний мир этой колонии от любопытства жителей деревни, но смысла в данной мере не было никакого, поскольку жители Сокола и бараков работали на одном поле и, вопреки официальным запретам, свободно общались друг с другом.
Маркус Ульссон, так зовут нашего героя, прекрасно знал какого это - потерять все в один момент. Он тоже лишился своего родного дома, школы, где он учился, друзей и вместе с семьей эвакуировался на Пангею. Однако, в отличие от остальных, они не жили в кирпичных стенах барака. Причиной подобного вовсе не было попустительство со стороны партии и контролирующих органов власти - эта привилегия была дана семье Ульссон за особые заслуги отца семейства - Эрика Ульссона.
Талантливый химик, известный в научных кругах еще до великой трагедии, был нужен своей новой Родине. После того, как он обустроил своих домашних в этом тихом месте, уехал в Фим и, кроме редких писем и съедобных подарков, внимание своей семье он не уделял. Тем не менее, известная фамилия играла свою роль, и жили они в относительном достатке. Дефицитные продукты, такие как специи, кофе, фрукты, шоколад - все это привозили им по первой просьбе.
- Молодой человек, вы нарушаете режим спокойствия вблизи правительственного объекта, я требую…- старый низенький офицер в синем мундире, с солидными бакенбардами своим сиплым высоким голосом не успел закончить фразу. Маркус спихнул ему на лицо его фуражку и, прыснув от смеха, побежал дальше. В спину ему донеслась отборная брань и угрозы сослать сорванца на рудники.
Вот, наконец, показался и хутор, где жили Ульссоны. Он был отделен от остальной деревни, того требовал закон, и располагался он недалеко от колонии-поселения остальных мигрантов. Домашние были уже на ногах: младшие сестры - близнецы Хельда и Мария играли в салки во дворе. Увидев его, девочки радостно подбежали и обе повисли на шее парня, тем самым придавливая его к полу.
-с днем рождения, братишка! - повалив его на землю и весело хохоча, прокричали они, целуя Маркуса в обе щеки и трепя волосы на его голове.
-ну, все, все,- он немного смутился от внезапной атаки сестер, и, кое-как освободившись из их крепких объятий, добавил взволнованно, - пошли в дом, пришла посылка от отца!
Его мать, Елена Ульссон, готовила тем временем завтрак на кухне. Не смотря на материнство и стресс, что она пережила за все это время, женщина еще не утратила своей природной красоты. Угольно - черные прямые длинные волосы, заплетенные в косу, нежная смугловатая кожа, зеленые, как малахит, глаза привлекали к себе в свое время множество ухажёров, но сердце свое она отдала Эрику, подарив ему трех чудных ребятишек. Хельда и Мария тоже пошли в мать и напоминают по фотографиям ее в детские годы, а вот Маркус все-таки больше в отца.
Несмотря на безбедное положение, Елена работала в поле вместе со всеми и приучала к этому детей. Однако отношения с жителями, не смотря на ее усилия им понравится, у нее так и не сложились - уж слишком ее семья выделялись среди них чужой культурой и религией, положением в обществе и происхождением, поэтому в семье держались все друг за друга.
-Ну что там, Марк? - окликнула она запыхавшегося сына.
- От отца посылка!
Вся семья дружно зашла в комнату. Девочки припрыгивали вокруг брата, ожидая, когда же он распакует посылку, ведь там наверняка есть что-то для них! Маркус же ожидал совсем иного. Их мама стояла позади детей и с теплой улыбкой наблюдала, как они открывают коробку, срывая с нее клейкую ленту.
Его глаза пылали нетерпением, любопытством и волнением. Взяв со стола нож, он вскрыл посылку, и дети с любопытством стали разбирать ее внутренности.
-О, это тебе, братишка - хихикая, вручила ему Хельда отдельный пакет с красным бантом.
Пока близнецы накинулись на угощения и миловидные маленькие платья, споря кому что достанется. Маркус лихорадочно развернул сверток. В нем он обнаружил две книги и письмо, которое немедленно поспешил прочесть. Пробежав глазами по строкам, улыбка надежды на его лице сменилась грустью и безысходностью. Он безучастно протянул бумагу матери. По его щеке пробежала слеза.
Прочитав, она села рядом, обняла сына и прошептала ему на ухо:
- Отец приедет! Он обязательно навестит тебя в твой следующий день рождения, видно опять дела…
Семья позавтракала испеченным по случаю именин Маркуса пирогом с яблоками и морковным соком, после чего поспешила переодеться в свои рабочие одежды.
Все вместе, гуськом, они шли к распорядителю. Тепло поздоровавшись с Еленой и по - дружески поцеловав ее в щеку, он пожаловался ей:
-На сынишку вашего мои опять жалуются! Опять, говорят, хулиганит!
Маркус, словив строгий взгляд матери, опустил глаза, однако служащий отечески потрепал его по плечу:
-Ну, полно, бывает. Все мы были такими, правда? Меня этот Стэнли тоже бесит… Нда, но все же баловаться не стоит, не стоит!
Пока он беседовал с матерью о том, что энергию молодости нужно направить в полезное русло, как ему самому, так и стране, юноша взял косу и, взвалив ее за плечо, отправился на свой участок. Он шел по тропе, разделяющей поля пшеницы и подсолнухов, в целом ручье из мигрантов в оранжевых робах и селян.
Отношения между ними всегда были непростыми. Слишком уж они были непохожими друг на друга, что для менталитета деревни являлось непростительным, да и пропаганда делала свое дело. Но все же, несмотря на пропасть между ними, со временем эти два разнородных органа понемногу сжились друг с другом. Жители бараков помогали селянам, отправивших мужей и сыновей на войну выполнять тяжелый сельский труд, а те угощали их всевозможными местными лакомствами.
Мимо них, страшно гремя и извергая клубы дыма, проехал единственный в деревне трактор. Этот несуразный огромный исполин работал еще на паровой тяге и своим гудком заставлял вздрагивать даже сторожил, не говоря уже об оранжевых робах. Говорят, он работал еще, когда нынешние старики были мальчишками. Впрочем, людской ресурс вполне покрывал ныне недостаток в технике.
Проходя мимо компании девушек, Маркус постоянно ловил на себе их взгляды. Что более их привлекало в нем - то, что он был, пожалуй, единственным парнем на деревне их лет, или же своим телосложением и дивным заморским акцентом - ему было не ведомо. Впрочем, не смотря на то, что подобное внимание ему, безусловно, льстило - местные девушки его вовсе не привлекали. Глуповатые, безграмотные и уж слишком приземленные - они не вызывали в нем никаких нежных чувств.
-Еще один серый день в глуши - буркнул он себе под нос и, напевая популярную у него на его Родине песенку, принялся за работу.
Взмах, еще взмах косой и плотный строй сорняков, поверженный, лежит на Земле. Он задумался над тем, что видел сегодня по дороге на почту. Его цепкий взгляд приметил стоящий на заднем дворе грузовик и двух неизвестных ему человек в черной форме – люди из военного ведомства. Они о чем-то горячо спорили со старостой и тот, после колебаний, кивнул им в ответ.
“Что они тут забыли? Вроде всех, кого было можно, в армию забрали. Мне всего 17 лет и призыву я не подлежу. Да и кто меня отпустит на фронт.… Уж не диверсантов ли они ищут? Или провокаторов? ”
Продолжая работать, он приметил Тотомо - стареющего, не слишком хорошо говорящего на общем языке чернокожего мужчину, с кем он любил разговаривать о всяком во время работы. Их обоих жители считали странными, и это их сближало друг с другом. Вместо приветствия они, как обычно, кивнули друг другу и взмах за взмахом продолжили скашивать траву.
-Не мое это, Тото, косить траву в поле посреди этой глуши - сокрушаясь, рассуждал Маркус – как бы это самовлюбленно это не звучало. Не для этого я создан!
На лице старика показалась ухмылка.
-Вот ты смеешься надо мной, а ведь я видел другую жизнь – продолжил рассуждать обиженно Маркус, оперевшись на косу и смотря на работающих в поле девушек – а они нет!
-И какую же жизнь ты видел?
-О - улыбнулся парень - счастливую, мой чернокожий друг.
В его голове проплыли прекрасные воспоминания жизни “До”. Они согревали его порой ночами, когда он не мог уснуть.
-Мы ели изысканные блюда, носили красивые одежды. Я имел возможность часами проводить в библиотеке отца, читать всякую дребедень, или гулять со своими друзьями. Эх, что же, интересно, с ними стало…
- И почему же твой отец не взял тебя с собой в Фим?
Улыбка моментально растворилась на лице у парня, и тот обиженно развернулся и продолжил работу.
-Я обидел тебя? Прости за мои слова.
- Да пёс с тобой. Надоели, видно, мы ему, он и раньше не слишком любил нас. А теперь то, зачем мы ему нужны? Он мог бы взять меня с собой! Хотя бы меня! Неужели я ему бы сильно помешал!? Неужели хотя бы вшивый лаборант из меня бы не вышел? – Маркус и не заметил, с каким ожесточением его коса стала рубить траву, пока удар железа о твердый предмет не привел его в чувства.
Судорожно осмотрев свое орудие, он обнаружил его не пригодным к дальнейшей работе.
- Только не это! Нет! Нет! Нет!- он попытался вправить лезвие, надавив на него ступней, но ничего не выходило. Как назло по тропинке сзади послышались неспешные шаги людей в синей форме. Прежде чем Маркус успел что-то предпринять, Тотоми вырвал у него косу и подбежал к ним.
- Простите, я сломал...- придя в себя, услышал Маркус своего друга.
- Старый дурак, из-за тебя мы не выполним план! Пойдешь теперь чистить коровник, пока нам не пришлют новую косу!
До полудня Ульссон младший был вынужден работать за двоих. Он чувствовал стыд и не понимал поступка Тото. “Зачем этот старик обманул смотрителей?”. Чтобы как-то отвести от себя это неприятное чувство, он начал сознательно приписывать Тотомо скрытые корыстные мотивы: “Подлизывается, наверное, старый черт! Хочет, подружившись со мной, быстрее получить гражданство”. Но совесть, эта назойливая дама, продолжала терзать его.
Со стороны деревни послышался гимн – пора обедать. Поток людей, идущих с работы, стал делиться на два ручейка – желтые робы в одну, жители деревни и Ульссоны в другую. Около развилки Маркус встретился с Тото. Весь с головы до ног в навозе, он, тем не менее, все так же весело и учтиво кивнул.
-Зачем ты сделал это? Это же я сломал косу – вырвалось у него.
-Не правда, ты врешь! Я обидел тебя и из-за меня ты сорвался. Мы теперь в расчете! – старик похлопал парня по плечу и поспешил в барак.
Возле ратуши старосты уже стояли длинные столы со скамьями и женщины торопливо раскладывали порции – гороховый суп и макароны с курицей, а так же несколько ведер местной самогонки. Работяги без особых церемоний принялись, с чавканьем принялись за еду, а тем временем из рупора раздались торжественные звуки труб и прозвучал бодрый голос диктора ведомства пропаганды и народного просвещения, что спешил сообщить свежие новости трудящимся гражданам:
“...И вот, пока мы находимся с вами далеко от разрыва снарядов и свиста пуль, пребывая в неге и благоденствии, наши бравые войска громят орды мятежников по всей стране! И спешим вас уведомить о новой победе нашего народа! Сегодня, войсками центрального фронта был возвращен под контроль Пангейской республики город Фелла! Ключевым в боях за город стал фланговый обход, предпринятый полковником Уинстоном Манном, в результате которого солдаты так называемой “Северной федерации” трусливо бежали, а около сотни из них попало в плен! Ура, товарищи!”
На площади раздались радостные крики и ликование, что сильно испугало офицеров, и те съездили по физиономии наиболее эмоциональных граждан. По радио тем временем продолжили перечислять достижения страны. Маркус устало перебирал вилкой по своей плохо помытой кухарками тарелке.
“Многие люди руку бы правую отдали ради такой сытой и безмятежной жизни как у меня. Так, по крайней мере, часто твердит мне мать. Но она явно не для меня. Я хочу туда, где происходят все события. Я хочу принимать в них участие, а не слушать о них по радио! Я хочу быть вместе с этим Манном и пристрелить какого-нибудь врага!”
- Когда же враг успел дойти до Феллы?! - раздался голос какого-то старика, за что тот получил дубинкой по плечу и, охнув, замолчал.
Окончив с трапезой, Ульссоны отправились на положенный часовой отдых в хутор. Расстелившись на своей кушетке, юноша мгновенно погрузился в объятия Морфея, пока внезапный и громкий стук в дверь не заставил его вскочить. Послышался непродолжительный разговор, из которого он спросонья ничего не разобрал, но тут в комнату вошел староста.
- Маркус, люди из правительства хотят с тобой поговорить. Пошли со мной!
Он повиновался и, вместе с матерью, отправились в ратушу. Перед ней уже стояла толпа любопытных и восторженно и с неким, то ли злорадством, то ли сочувствием провожали его взглядами. Из тихого шепота в толпе он успел уловить “давно пора, засиделся парень!” и “Вот теперь нам будет еще больше работы”. Войдя в просторную и уютную ратушу, его взгляд пробежал по многочисленным агитплакатам, висящих на стенах. Он чувствовал, как за ним идут десятки человек, но не оборачивался. Староста открыл дверь и взгляду Ульсоннов предстали офицеры УДСХ, переодевшиеся в парадную форму, начальник колонии, члены местной “Соколиной администрации” и те двое армейских чиновника, примеченных им ранее. Один из последних, став напротив, вынул из кармана конверт с эмблемой - ощетинившейся рысью.
- Маркус Ульсонн, я с радостью сообщаю вам, что Родина дарует вам возможность умереть, сражаясь во имя партии и народа!- он протянул ему свой “дар”.
На некоторое мгновение на его лице перемешался страх и некое леденящее кровь оцепенение, однако вскоре сменившееся на ликование. Он крепко, будто боясь, что у него это отнимут, чуть ли не крича, ответил:
- Сочту за величайшую честь!
Толпа взревела аплодисментами. Старики бросились жать ему руку, женщины хлопали и визжали и даже хмурые и строгие офицеры трепали юношу по плечу и давали ему слова напутствия. Елена упала в обморок.
