Аспидно-черные и неровно-бугристые, как штукатурка на стенах КПЗ, глыбы туч, движимые непонятно чем – ветер всё крепче поддувающий с запада они явно игнорируют, дредноутным стадом накатываются с северного вектора.

Наращивая в прилегающей кубатуре пространства концентрацию электричества к чреватым пределам. Перекормленные пингвины, чувствуя это, судорожно метаются, разыскивая укрытие своим тушкам в утёсах.

А может и не пингвины. Неважно. При наступлении такой погоды все существа, имеющие нервную деятельность сложнее инфузории-туфельки, плотно присаживаются на измену и панику.

Только одна лишь упоротая летающая крыса, гордо расправив широкие кожаные крылья, в порнографически-наркоманском экстазе гордо реет над Морем Мрака. Нетерпеливо дожидаясь попадания ветвистой многокиловольтной молнии.

И разумеется, везение – закономерный продукт правильного образа мыслей, получает желаемое. Треск. Вспышка. Резкий аромат озона. Лакуна, провал, выпадение в памяти.

Даа, приятно иногда поджариться и немного с дымком обуглиться. Самое то для получения нужного настроя перед тем, как стремительно врываться в помещение коммуникационного центра.

Такой вайб даже когда споткнешься на его пороге, в полёте позволяет сохранить достоинство настоящего джентльмена.

Ну разве что вырвется несколько свинцово-кастетных слов, от которых всё вокруг слегонца качнется, будто аквариум схлопотавший хорошечного пинка.

Темпу, темпу, темпу! Нет хроно-ресурсов на медленные танцы.

Всё, без исключений и изъятий происходящее свидетельствует-вопиёт о том, что на суровое побережье брутального Моря Мрака скоро, скоро, да вот прямо сейчас уже!

Вне графика и расписания собирается обрушиться грозовой фронт высокоэнергетических, выжигающих нейросвязи, безжалостно выворачивающих наизнанку сигналов, трепанирующе-анатомирующий ураган, дивизион торнадо из отработанной корундовой наждачки и отходов производства скальпелей и ланцетов, протоколлапс и старт эндгейма – Радио Промороженных Пустошей.

И торопливо срывает костюм максимальной биологической защиты – ЭТУ бурю нужно чувствовать всей кожей. Спешащей рукою дополняя наряд Адама самыми быстровозводимыми шаманскими узорами.

А затем, оскалив зубы и закатив глаза в поту- и немного посюстороннем экстазе. Готовясь принять дирижерское управление стихией. Начинает выстукивать на служебном бубне запредельную композицию тоскливой ярости. Морщинистый, старый, но всё ещё очень похотливый хрен, прошаренный вудуист-агностик, ментальный дестроер – Джон-Ледяные-Яйца.

Неподдельно ледяные.

Ну, блин, и погодка. Ну и сезон. Ну и вся мазафакерская жизнь. Жаль, Джон не оператор установки климатического или тектонического оружия. Ща б как бахнуть. Увы, чего нет – того нет. Остается продолжать вечер воспоминаний.

В предыдущей серии: … Джон не имел другого выхода. Кроме как продемонстрировать вырожденцу растопыренную пятерню, смачно и с выпяченным наслаждением неторопливо ухватить барышню за жопу…

И тут же закончив медлить, резко отшатнуться, разрывая дистанцию, и принять стойку «Поносящий журавль» из «Кунг-Фу», то есть «Сунь Ху»… короче, неважно. Важно, что дальше возникла странная пауза, ибо собеседник наглухо подвис, как 98-й Виндовс.

Что ж за негодное и конченое существо, как ему вообще давали, а особенно такая киса, как Марго.

Приходится, стараясь не очень терять концентрацию внимания, подсказать оппоненту, что делать: «Эй, редиска, наверно тебе пора в морду мне дать? Если ещё есть сомнения, докладываю: я твой папа имел, твоя собачка имел, твоя девушка имел, и будешь тупить, до тебя доберусь».

Вообще-то Джон не любитель лишних конфликтов – небезопасно и глупо - по чужую голову идти, свою нести. Но иногда судьба натурально не оставляет выбора.

Осмыслив переданный месседж, кончупсина наконец закончил статую Командора изображать и, доставши перо, неврастенично заверещал: «Ща тебя, криса, на мельки-мельки кусочки буду резать, да!».

Ну ок, замечательно, перо, значит, перо. Джон тоже левой рукой (да, левой) извлёк свой незатейливый НР-40. Ну да, дешёвая массовая подделка для армии. Никакого сравнения с кастомными клинками из подшипниковой стали. Которые, кажется, сами с полтычка выпускают требуху противнику.

Вот только выкидывать такие каждый раз, как поцапаешься с каким-нибудь козлиной, это сынком Рокфеллера надо быть. А НР-40, будучи приятно дешёвым, в умелой руке достаточно пристойно режет. Хотя и им жаба душит разбрасываться.

Ладно, хватит ремарок, к действию – левая рука машет ножиком для отвлечения внимания, а пальцами правой – жестокий, зато не смертельный тычок в шнифты. Так оно и экономно.

И не так много у Джона друзей-подруг, чтоб их возлюбленных, какими бы он отбросами их не считал, писать наглушняк без мега-веских причин.

После такого камрад от идей резьбы на гуляш сразу отвлёкся, но недостаточно сильно. Штрафной пинок в точку Дань-Тянь (примерно локоть ниже пупка) эффект закрепил и расширил. Можно было закончить, но маловат воспитательный эффект.

Пришлось сбоку по нисходящему вектору пнуть существо в правую коленную чашечку – очень больно и абсолютно не совместимо с продолжением стояния на ногах. Сдавленный стон – воздуха-то в лёгких не осталось, и падение с грацией мешка мусора.

И ещё по рёбрам пару душевных пинков, на перьях он с Джоном решил, понимаешь. Да, вот теперь mission complete. Общий хронометраж секунд 10-15. Можно уходить любимым образом – по-английски.

Да и при всём желании прощаться не с кем: дружок-пирожок, как заправский солипсист, далеко ушёл в канализационные глубины своего помоечного внутреннего мира.

А Марго активно пытается утирать ему слёзы, сопли и кровь… А вот, кстати, стоп – без крови! Весь файтинг был построен так, чтобы в процессе не нарушить герметичность трубопроводных контуров – кровь, это улика.

И очень плохо отстирываемая, и ещё хуже удаляемая из-под ногтей и/или с зубов улика. Так что, хотя и очень приятно порой бывает перегрызть вражеское горло, но, если действовать чище, не обляпываясь кровянкой, как свин, мусорам потом много труднее взять тебя за жопу.

Трансляция №19
В эфире было Радио Промороженных Пустошей
Из «Объекта» в аномальной зоне Таймыр-700
Побережье Моря Мрака (Лаптевых)

Если вы впервые здесь — стоит начать с первой трансляции.

(…вой штормового ветра на мысе Челюскин… удары волн о ледяные глыбы, как пушечные выстрелы… скрежет льдин друг о друга… звон обледенелого металла маяка… хрип ветра в разбитых окнах… надсадное дыхание)

Сквозь вой бури, прорывается голос — напряжённый, но контролируемый:
«Везение — закономерный продукт правильного образа мыслей. Так Джон всегда считал. Молния попадает, когда нужно. Нож режет, когда нужно. Кровь не течёт, когда нужно. Всё под контролем. Всегда. Кроме одного. Марго. Имя, которое застревает в горле, как осколок льда. Лицо, которое всплывает в памяти, когда не просят. Дверь, которая не закрывается, сколько ни пытайся. Некоторые двери примерзают наглухо. И тогда их не открыть. Не закрыть. Только стоять и смотреть. И дышать. Пока хватает воздуха. Пока…»

(Голос обрывается. Вой ветра нарастает до невыносимого. Удары волн становятся оглушительными. Скрежет льдин переходит в грохот. Звон металла — резкий, болезненный. Затем — провал. Тишина. Пустота. Конец эфира.)

И вот я уже не в офисе.

Я стою посреди какого-то вонючего двора-колодца. Пахнет сыростью, помойкой и безнадегой. Типичный питерский двор, только нарисованный с какой-то ебанутой, гиперреалистичной детализацией. Каждая трещинка в асфальте, каждый окурок, каждая капля грязной воды – всё кричит о своей подлинности.

И тут я вижу его.

На мусорном баке, свернувшись клубком, лежит… я. То есть, не совсем я. Это кот. Обычный, сука, кот. Дворовый, серый в полоску, с одним ухом чуть порванным. Он не носит костюм. У него нет айфона. Он не парится из-за дедлайнов. Он просто лежит, щурясь на бледное солнце, пробивающееся сквозь смог.

Он поднимает голову. Наши глаза встречаются.

И в его зеленых, охуевших глазах я вижу такой же экзистенциальный пиздец, какой сейчас разворачивается в моей черепушке.

Мир для него тоже только что наебнулся. Для него, который всю жизнь гонял голубей, дрался с другими котами за помойку и спал на теплых трубах, я – грёбаный пришелец. Монстр. Сломанный, выпрямившийся на две лапы кот, нацепивший на себя тряпки и пахнущий не дохлой мышью и свободой, а дезодорантом и отчаянием. Он смотрит на меня, и в его взгляде читается один немой вопрос: «Ты, блядь, что такое?».

А я смотрю на него и думаю: «А ты, блядь, что такое?».

Это же, сука, исходник. Source code. Оригинал, с которого срисовали меня – кривую, глючную, обросшую социальными протоколами копию. У него четыре лапы, чтобы ходить. У меня две, чтобы бегать за маршруткой, и еще две, чтобы печатать хуйню в рабочем чате. У него усы, чтобы осязать мир. У меня – чтобы баба на кассе спросила: «Паспорт покажите». У него хвост – это балансир. У меня – ёбаный рудимент, который только мешается, когда садишься срать.

Я – это хуево нарисованная пародия на него. Нейросеть, которая пыталась сделать из кота человека, но в итоге сделала ни то, ни сё. Животноподобный выблядок цивилизации.

Кот на баке медленно выгибает спину. Не от агрессии. От ахуя. Он видит в моих глазах не угрозу, а родственную тоску. Он видит свою собственную природу, изнасилованную разумом, одетую в синтетику и загнанную в ипотечную кабалу. Он видит будущее своего вида, если тот вдруг решит, что гонять мышей – это не круто, а круто – это платить налоги.

И в этот момент, в этом грязном, вонючем дворе, между мной – продуктом постмодерна, и им – продуктом чистой, незамутненной эволюции, происходит что-то важное. Вся моя спесь, весь мой цинизм, вся моя усталость – всё это слетает, как ебучая шелуха.

Да, он – оригинал. Чистый, первозданный. Он – это инстинкт, грация, сон на солнце и вкус свежей рыбы. Его жизнь проста и охуенна в своей простоте.

Но, блядь, я – это не пародия. Я – это апгрейд. Пиздец какой забагованный, кривой, но апгрейд. Я могу не только жрать и спать. Я могу охуевать от стихов Бродского. Могу нажраться в говно с друзьями и орать песни под гитару. Могу влюбиться так, что шерсть дыбом встанет не от страха, а от нежности. Могу посмотреть на звезды и задуматься, а нет ли там таких же котов-клерков, как я.

Он – это тезис. Я – антитезис. А вместе мы, сука, какой-то немыслимый, охуительный синтез. Мы две стороны одной медали.

Кот на баке вдруг издает короткое «Мяу». И в этом «мяу» нет ни страха, ни удивления. В нем – принятие. Типа: «Ну, бывает и такая хуйня, брат».

И я ему киваю. Молча. Потому что слова тут нахуй не нужны.

Мир снова моргает. Запах помойки сменяется запахом офисного кулера. Я снова сижу в своем кресле. Начальница-свиноматка что-то бубнит про KPI.

Но что-то изменилось. Я смотрю на свои руки – лапы в человеческих перчатках. Смотрю на свой хвост, который снова затек. И я больше не чувствую себя ошибкой природы.

Я – Феликс Антропоморфович. Я кот, который познал всю хуйню человеческого бытия. И знаете что? В этой хуйне есть своя, особая, ебанутая прелесть.

Я встаю посреди совещания. – Извините, – говорю я свиноматке, – мне срочно нужно вздремнуть на батарее. И съесть тунца. Прямо из банки.

И я выхожу из кабинета. И впервые за долгие годы мой хвост не висит унылым шнурком, а стоит трубой.

Потому что похуй. Всё похуй. Я – это я. И это, блядь, охуенно.

Резким прыжком в т-ноосфере некисло повысился уровень пси-активности. Полночь вдруг стала очень глубокой, словно чрезмерно старательно вырытая могила. Всё вокруг получило невозможно четкую фактуру. И чудятся нотки запаха свеже-сырой земли.

Самое то для начала сеанса симуляции пионерского рассказа страшилок у костра. Только олдскульные пионеры, заслушав такие долго бы отстирывали засранные штанишки, а потом съехали бы в дурку на ПМЖ.

А для лиц, воображающих себя более стойкими – великолепный момент, чтобы сменить угол смотрения на реальность и разглядеть кое-что такое, от чего есть риск перестать пользоваться писсуарами и унитазами.

А скорее всего – и вообще совсем всё перестать. Ну, как минимум затрястись в морозящей горячке, ощутив вибрации, зловеще похожие на отголоски ударов великанского пульса.

Услышав переполненный азартным предвкушением скрежещущий крик-скример. Сменяющийся утробным, гулким, протяжным стоном. Атональный свист. Шипение подтекающего пневмопривода. Субчеловеческий сигнал — приказывающий впасть в кататонию. Внутренне переродиться. И вскоре восстать к другой жизни. Лишь внешне сохраняя отдалённое сходство с прежним собой. Позывные Радио Промороженных Пустошей.

А затем пошатывающейся, но решительной походкой жадно устремиться на поиски нового обжигающего ужаса.

В этом процессе немного попытается помочь аватар инфернального пионервожатого. Хрипящий в раздолбанный микрофон сказки для очень взрослых. Мощно форсирующие работу выделительной системы. Депрессивный весельчак. Пытливый исследователь критических состояний психики окружающих. Пьяный до бессознания мастер. Специалист по секстеррору. Плюс апологет эстетичного мучения — Джон-Ледяные-Яйца.

И сегодня он настроен поделиться воспоминаниями из своей очень далекой юности. Воспоминаниями о былой любви. Ясен красен, крайне творчески их подправив, но в общем, вполне по-чесноку, пушистики.

А конкретно — об одной девочке-конфетке. Любви. Конкуренции. И массакре.

Короче, была у Джона подруга. Ну, он в юности вообще был большим привередой и эстетом. И все его девочки — и не очень девочки — были супер-супер-супер. Даа, верните мне мой 1977-й.

Но та, о которой базар, — ваще была. Рост под 175. Дойки 3,5–4. Корма их вполне уравновешивающая. Талия при этом — и в целом пропорции античной статуи повышенной упитанности.

Возможно, некоторым лилипутам покажется многовато всего. Что ж, мы пока вроде в свободной стране живём. И даже карланы имеют право на мнение. А Джону нормально. В самый раз было.

И вдогонку чувиха-красотка была — умереть и не встать. А уж что в постели оттопыривала. За такие дела, в порядке очень большого исключения, ей дозволялось намного больше, чем обычным шкурам.

Отсюда и возникала регулярная проблемка. Барышня хотела любви. А для вранья, как обычно, Джон её слишком уважал. И периодически слышал: «Прости, дорогой, сегодня я тебе не дам, и завтра не дам — у меня любовь всей жизни Петя/Юджин/Ашот».

Такие дела. Девочкам без «любви» хуже, чем пацанам с отсутствием стояка. И если не даёшь этой хераборы сам — грешно мешать другим. Ну и бесполезно пытаться объяснить, что эти другие чаще всего просто звиздят, как Троцкий.

Джон цинично ухмылялся и говорил: «Ну, Тигра, поймёшь, какой гандон твой Ашот на самом деле — возвращайся. Где найти — знаешь. Приятно время провести».

И дружба продолжалась без глубоких контактов третьего рода. Киса была до озверения приличной девочкой. Такой порядок держался. Пока в череде среднеотстойных Коль и Ашотов не появился персонаж аномально конченый.

Если в конфуцианских терминах выражаться — «чрезвычайно низкий муж». Однако, как у женщин и положено, хорёк был обожаем существенно сильнее своих предшественников. Но и старого друга кисе забывать не хотелось.

Старые палки не ржавеют, пушистики. И речь не о древесине.

И естественно, этот чмур в силу мелкости души и общей кончености был патологически ревнив. При том, что телка была эталоном честности и морали. Чересчур, блин, даже.

Короче, этот смрадный негодяй лазал в её телефон. Выклянчил пароли от соцсетей и почтовых ящиков. И принялся гадить Джону, как кот в тапок. Хе-хе, не в свою весовую категорию полез. Раздражал, конечно, слегонца.

Но, вот однажды раздуплив, что в онлайне толку гадить мало. На одну дружескую встречу впирается за кисой следом и этот хорёк лично. И начинает шипеть: «Не сметь трогать мая девушка, слющай, да?»

И дальше: «Моя следить, чтобы только смотреть, а рука не трогать, да! А лучше вообще иди на хутор бабочек полови, да?!»

Как человек, берегущий своё лицо и знающий законы поддержания достоинства, Джон не имел другого выхода. Кроме как, продемонстрировать вырожденцу растопыренную пятерню, смачно и с выпяченным наслаждением неторопливо ухватить барышню за жопу.

А затем... Хм, и так чрезмерно лонгрид уже. Пауза. Продолжение, возможно, следует.

Трансляция №18
В эфире было Радио Промороженных Пустошей
Из «Объекта» в аномальной зоне Таймыр-700
Побережье Моря Мрака (Лаптевых)

Если вы впервые здесь — стоит начать с первой трансляции.

(…плохо оцифрованный шум ветра над плато Бырранга… вой-свист метели-фрезы из вроде бы снега… хруст черной гальки на «пляже» у густой, ещё более чёрной воды Моря Мрака … надсадное дыхание)

С напряжением и натугой шумы на задний план оттесняет отрывистый голос:
«В 1977-м воздух даже в промзонах минсредмаша пах эстетикой. Мелкие твари с их мелкой ревностью могут довести до настоящего массакра, где каждый взгляд режет легче и быстрее, чем нож-керамбит. Паршивая манера лазать без спроса, как хорьки в чужой норе, оставляя следы на чистом снегу. Но настоящие двери туго закрываются – а может просто наглухо примерзают, так что найти трудно, да, но и потерять надо постараться…»

(Звуки постепенно затихают, оттесняемые на задний план: хруст гальки переходит в далёкий шорох, вой ветра сдувается до слабого свиста, дыхание обрывается на выдохе, и остаётся лишь гнетущая тишина)