Воздух внутри обязан быть абсолютно статичным. Но из ниоткуда возник ветерок с концентрацией «arctic spice», недостижимой для самого элитного парфюма. И без задержки скользнул-потянулся к телесному теплу.

Игнорируя раскаленные докрасна спирали ТЭНов, обвился вокруг ног штопорной спиралью и двинулся выше, по дороге перерождая чувство холода в ощущение безвыходнейшей безнадеги.

Приправляемое параноидальным подозрением, что техническая красная жидкость в трубопроводах тушки загустела сильнее, чем положено по ГОСТу и наполнилась кристалликами эритроцитового льда, раздирающего их стенки, скованные сенсорным параличом.

Наведенной пси-индукции фактический баланс дофаминов и показания термометров не указ. Застопоренные кулера вентиляции, замазанные герметиком швы шлюза и полное отсутствие окон – тоже.

Да, собственно, вообще ничего. Кроме предвечного непобедимого солнца. Но в некоторых местах у него нет полномочий. Там есть только оно.

Периодически стратегическим ракетоносцем выныривающая из глубин нуль-пространства, субреалистическая, ультранеадекватная, в легкую перешагивающая любые болевые пороги, крипово-кринжовая, хеш-фугасно воздействующая, вдохновляющая на поиск обходных путей и предпочтение ударов в спину, ноуменально-феноменальная сущность – Радио Вымороженных Пустошей.

В эту невозможную полночь помогает ему с трансляцией широкой гаммы извращенно-деструктивных психических аберраций скорчившееся под столом от невыносимого ужаса существо, некогда, возможно, пару секунд назад, возможно, четверть геологической эпохи ранее, бывшее… Нет, невозможно вспомнить кем, но, кажется, называлось оно Джон-Ледяные-Яйца…

Что, почему скорчившееся? Зачем под столом? Сложно ответить. Возможно, дело в белочке. Не рыжей и пушистой, а той, что delirium tremens.

И вообще, прикольно же вообразить свою затерянную в промороженных пустынях цитадель островком, поглощаемым океаном беспросветного ничего. Маленьким пятачком не очень яркого света, неостановимо захлестываемым волнами из самого чистого мрака.

Мрака, в котором в ожидании завершения этого недружественного поглощения нетерпеливо ожидают чрезвычайно зубастые и перманентно озабоченные, чтобы ещё сожрать, чудовища. И периметр сумеречного смешения черного с грязно-белым сжимается с радующей их скоростью.

Сейчас уже вот почти всё, огрызок прорехи во мгле сомкнётся, и всё закончится. Но Джон будет на связи до конца, пусть и забившись под стол-консоль, надеясь, что вы простите ему эту маленькую слабость, пушистики.

Он будет оставаться он-лайн даже в тот миг, когда чьи-то когтистые лапы жадно вцепятся в его филей, а острые многорядные зубы примутся торопливо перегрызать горло. И даже ещё некоторое время после.

Действительно, до полного конечного конца.

Да, походу, наличный межушный нервный узел сегодня порядочно растормозился, и Джону в гости залетела его своеобразная, готичная и развесистая муза, сильно напоминающая «Эльвиру, покорительницу тьмы», вступившую в отряд ледяных валькирий-вампирш.

В результате, впервые за целую бездну времени был рожден новый стих. Разумеется, чернушный, трешовый и эгоцентричный, мальчиш-плохиш, которым Джон был, с умилением смотрел бы на того падонка-мущину, которым он стал.

Ладно, женщины, пожилые дети и беременные хипстеры, залягте в складках местности и покрепче зажмите уши. Фоер!

Мысль влетела в башку, как ракета,
Расплескав по стенкам мозги,
Да, паяц, да, нравится это,
Что фигляр несерьёзный ни зги,

Вряд ли Джон был хорошим сыном,
Точно стал бы паршивый отец,
И сотрудником корпоративным
Был паршивым он, коллапсец,

Дауншифтинг в пустыне полярной —
Потолок, о чем можно мечтать,
В его жизни корявой, странной,
Ну и черт, и нехорошая мать!

Финиш, сдохнуть в обнимку с волком,
Отгрызая от водки кусок,
Как и жил, ровно с тем же толком —
Как дырявый и без пары носок.

Трансляция №14
В эфире было Радио Промороженных Пустошей
Из «Объекта» в аномальной зоне Таймыр-700
Побережье Моря Мрака (Лаптевых)

Если вы впервые здесь — стоит начать с первой трансляции.

(Тонкий звон словно кристаллики льда сталкиваются в вакууме, редкие хлопки статических разрядов, жужжание приводов антенной мачты)

Голос Джона с монотонностью автоответчика:
«Исследование – не просто блуждание с картой, а скорее безумный танец среди ледяных плоскостей, где большинство находок мёртвый хлам, а те, что нет лучше бы тоже им были. «Объект» не дом, а клетка из льда и тьмы, в которой любопытство пожирает изнутри, как коррозия. Единственный парфюм здесь, это запах льда и страха. Но нужно оставаться в эфире до конца контракта. И даже если этот конец уже наступил»

(Хлопок, звон разбившегося стекла радиолампы, шипение автоматики пожаротушения, и тишина, давящая как снеговая лавина.)

Сумерки опускаются

Сумерки скользнули по окнам высотки, охватили город, скрыв в тенях и маленькие дома, и огромные многоэтажки. Город затаился, лампы мерцали призрачно, как уставшие звёзды. На тринадцатом этаже страницы книг захлопываются, кто-то вздрогнул и… погрузился в странный сон, сон, похожий на западню. Ночь вытянула свою холодную перчатку, заставила всё забыть, увела за пределы привычного мира. Душа сорвалась в пустоту, а тело осталось недвижимо в объятиях розовой комнаты.

Ночь берет в свои руки

Ты лежишь в своей кровати, когда вдруг понимаешь: не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Сначала приходит паника — холодная волна прокатывается внутри, будто привычное тепло и спокойствие вытеснены чуждым страхом. Лёгкие обжигает жар тревоги. Кровать кажется дышащей — простыни становятся тяжёлыми, матрас тянет вниз, воздух густеет, и вдохнуть до конца невозможно.

Всё вокруг стирается — остаётся лишь слабая тень ночника и гул сердца, разрастающийся в тишине. Его удары стучат в висках, будто в голове барабан. Ты пытаешься вскрикнуть, но даже звук не вырывается наружу, он застревает внутри, не прорываясь сквозь губы, сквозь эту вязкую тишину.

Падение

Всё вокруг стирается. Ты проваливаешься глубже — в темноту, где даже мысли замерзают. Тело становится тяжёлым и чужим, но душа, словно облако, продолжает лететь, неведомо куда.

Тебя словно уносит в глубину кровати — глубже, дальше, холоднее. Уже не падаешь, а летишь, скользя по бесконечному, тёмному туннелю, и от ужаса замерзают даже мысли. Всё тело налито тяжестью, и только душа — будто облако — продолжает падать.

Ты чувствуешь: летишь прямо в ад, потому что впервые сталкиваешься с абсолютным бессилием — понимаешь всё, а сделать не можешь ничего. Паника охлёстывает тебя, внутри вопит отчаяние, боль сдавливает виски. Но вдруг, среди этого безмолвного падения, тебя ловит ощущение — не руки, а присутствие, чужое и древнее.

Встреча с тенью

Вдруг падение прерывается. Перед тобой появляется нечто: без лица, без формы, лишь намёк на присутствие, едва уловимое и холодное, не пугающее, а тревожно-затаённое, от взгляда которого по коже бегут мурашки. Ты не уверен, спасли тебя или поймали. За ним тянется запах жжёного воска, воздух становится плотным. Оно смотрит на тебя холодно, как лунная тень, его прикосновение неожиданно мягкое.

Ты дышишь чаще, пытаясь понять, где страх, а где уже облегчение. Оно не причиняет вреда — наоборот, ведёт тебя по полу, мерцающему алым светом. Вместо ужаса в сердце рождается осторожное доверие.

Там, за гранью

Тебя ведут сквозь туман. Вокруг мерцают тусклые огоньки; воздух наполнен тревожной неизвестностью. Ты идёшь за существом, не зная, тревожиться или доверять.

Существо приводит тебя в огромный зал с окнами до потолка, за которыми горит город иной ночи. Там нет пламени и мучений — только огни улиц, незнакомая жизнь за стеклом. Колени всё ещё дрожат, в груди звучит эхо ужаса, но рядом с ним появляется странная тишина. Существо не отпускает твою душу — и впервые в этой ночи ты чувствуешь не отчаяние, а любопытство и облегчение. Может, впервые ты не один в темноте.

Проснись — и не забудь

Вдруг — тишина. Ты возвращаешься в своё тело, открываешь глаза. Ночь ушла, но тяжёлое чувство ещё держит тебя в своей власти. Мир кажется прежним, но за тонкой гранью сна по-прежнему мерцает пугающий, туманный мир.

Если когда-нибудь ночью к тебе придёт необычная тень, не пытайся закричать. Это знак: ночи тоже умеют смотреть за грань — и теперь ты видел их настоящий лик.

Предисловие в прозе: знакомо ли вам чувство мрачной романтики, о котором говорят: "в слезах есть что-то от наслаждения"?.Это стихотворение выражает те вибрации, которые может уловить болезненно чувствительная, нервная душа избалованного ребенка.

Возможно это именно то чувство, которое незримо предстоит рядом с вами. Следует за вами словно тень. Вы так искали слова, чтобы выразить это.Уверен что не мало и таких, чей вкус чувствительностью может сравниться с деревянным поленом. Вряд ли у вас получиться прочувствовать это настроение.Однако это послание для эстетов чувства, тонких душ, купающихся в эмоциях и различающие их сотни оттенков.Мне интересно а что скажете вы?
Похоже это на правду?

Ведь я и сам стал терять чутьё, в водовороте дел, а искусство окружает нас повсюду. Поэтому, предлагаю отбросить все лишнее и наносное и погрузиться в боль и слёзы осени, в которых есть что от наслаждения.

Осень распахнула объятия,
Мокрый воздух, холодные пальцы.
Очень ищет сердце предателя
Пару, донора радости, добровольца-страдалицу.

Осень распахнула объятия,
Мокрый воздух, холодные пальцы.
Очень ищет сердце предателя
Донора радости, добровольца-страдалицу.

Снежной Королеве дан Король Ночи,
Надменно равнодушны, молчаливы оба.
Дни теперь все темнее, короче
По каплям прогоняют солнечного бога.

Готика осени, тощие листья
Скелеты деревьев облезлых и мрак
Эротика- осень, достойная кисти
Художников пьяных и сонных зевак...

Осень целует в губы бледного принца,
Серых лощин, в мундире, со шпагой.
Словно белый фарфор- случайные лица
Ни капельки в них жизни, ни капли отваги.

Капли дождя бьют по струнам души,
Струны скрипят: дежавю, дежавю.
Одиночество- радость, ровнее дыши
Просто живу, ничего не ищу...

Мокрая мгла наполняет мечты,
Черно-белый парус величия.
На глаза опустилась вуаль темноты.
Кошмары явились в привычном обличие.

Осень целует в губы бледного принца,
Запускает руки до сердца, под кожу.
В липкой радости мокрые лица.
Влюбленный экстаз распада, до дрожи....

"Мы в потоке вьющихся тел
Ищем душу, на веки родную!
Но бренное за нас на миру говорит
И новые рты припадают к хую)"