Дли лиги лени:
Врач вылечил 10 тыс человек от короны. В процессе лечения сделал вывод что первая фаза 7 дней это обычный короновирус респираторного типа, а вторая фаза в нем создана вложена искусственно. При второй фазе в организм выбрасывается спайковый белок, на который у некоторых людей имеется сильная аллергическая реакция. Т.е человек умирает от сильнейшего иммунного ответа. который по правилам нужно лечить на 8 ой день стероидами и антигистаминными препаратами.
Таким образом получается, что люди с чувствительностью к аллергенам в опасности в первую очередь. Все остальные люди, у которых аллергичность низкая, выживают, хоть и чувствовуют сильную усталость и упадок сил.
Стенограмма:
Доктор Шанкара Четти дал свои показания в третий день работы Большого жюри Народного суда общественного мнения. Он рассказал об исследованиях, проведенных им в отношении Ковида. Согласно выводам его исследования, тяжелая болезнь, вызванная вирусом SARS-CoV-2, на самом деле является аллергической реакцией на спайковый белок. Он также описал протокол лечения, который он использовал для своих пациентов со 100-процентным успехом.
Доктор Четти - практикующий врач в Южной Африке, имеющий образование в области генетики, продвинутой биологии, микробиологии и биохимии. Поэтому: "Я все исследую и убеждаюсь, что опираюсь на знания, полученные за годы обучения в высшей школе, и не верю всему слишком легко... С учетом споров вокруг гидроксихлорохина, использования ПЦР-теста в качестве диагностического инструмента, слов о том, что существует бессимптомное распространение, у меня были очень здоровые подозрения в отношении того, что мне говорили. Поэтому, обладая необходимыми знаниями, я решил, что возьмусь за лечение этого [Covid]", - сказал доктор Четти.
"Мне нужно было собрать себе набор инструментов, чтобы подготовиться к этому. Итак, когда я посмотрел на это, мы имеем дело с респираторным вирусом. Первым препаратом, который пришел мне на ум, был гидроксихлорохин. Гидроксихлорохин или плазмохин хорошо известен. Его используют уже несколько десятилетий, и он обладает широким противовирусным действием. Поэтому, если бы мне нужно было рассмотреть что-то, что сдерживает распространение вируса, я бы рассмотрел этот препарат в качестве основного лечения".
"Я скупил столько запасов гидроксихлорохина, сколько смог, и впоследствии, через два дня после того, как я это сделал, правительство здесь, в Южной Африке, изъяло его с прилавков. К счастью, у меня были его запасы, и я приготовила их для своих пациентов.
"Пациенты приходили ко мне на прием очень расстроенные тем, что я могу закрыться и не быть доступным для них. Но я заверил их, что я выдержу это и обязательно обследую каждого из них, и мне нужно понять, с чем мы имеем дело".
Во время первой волны он заметил, что у небольшой группы пациентов на восьмой день, именно на восьмой день, после появления симптомов, например, боли в горле, у пациентов начиналась одышка. Он понял, что имеет дело с двумя патологиями; между двумя фазами болезни не было никакой взаимосвязи. Он выяснил, что вторая патология, болезнь восьмого дня, была аллергической реакцией на спайковый белок. Таким образом, он лечил своих пациентов, как лечат любую аллергическую реакцию.
Эта аллергическая реакция на восьмой день, хотя в каждой фазе симптомы проявлялись по-разному, повторялась во второй и третьей волнах. В каждой из волн он лечил вторую фазу болезни, тех немногих, у кого на восьмой день развились признаки аллергической реакции, как аллергическую реакцию.
"Они отказались признать мою работу по патогенезу болезни Ковида. Я думаю, просто потому, что я доказал, что основным возбудителем является спайковый белок. А если вы признаете, что спайковый белок является основным возбудителем, это показывает вакцины в очень опасном свете. Если вы не признаете, что вызывает тяжелые заболевания и смерть, как вы можете утверждать, что ваш продукт [вакцина] может это предотвратить? Мы знаем, что это не вакцина, потому что она не предотвращает заражение и передачу инфекции. Теперь, она подвергает вас воздействию спайкового белка. Поэтому очевидно, что если у вас есть аллергия на спайковый белок, вакцина работает как средство десенсибилизации", - сказал д-р Четти.
Он также заметил, что разные варианты поражали разные этнические группы. Первая волна затронула только чернокожих людей. Вторая волна затронула только людей индийского происхождения. А третья, омикрон, затрагивала только белых и людей арабского происхождения. "Затем я посмотрел на окружающий мир и обнаружил, что в Америке происходит точно то же самое", - сказал он.
"Это привлекло мое внимание к чему-то более зловещему. Я понял, что имею дело с разработанным вирусом... Потому что если это было заранее спланировано, то это преамбула к этнической чистке. Это понимание того, как воздействовать на различные системы и как воздействовать на различные группы населения с помощью мутаций, которые вы создаете в вирусе. И поэтому в тот момент я понял, что, вероятно, имею дело с биооружием".
Доктор Четти пролечил 10 000 пациентов: "У меня не было ни одного смертельного случая. Я не госпитализировал ни одного пациента и не посадил ни одного пациента на кислород", - свидетельствует доктор Четти.
Ниже приведены видеозапись показаний доктора Четти и стенограмма.
Райнер Фюльмих: Теперь о хороших новостях. В этом есть хорошие новости. Доктор Шанкара Четти расскажет нам об этом, потому что, как мы узнали, это иллюзия. Мы имеем дело не с пандемией Короны, а с пандемией ПЦР-тестов. И есть способы лечения этого вируса, который, как говорят нам цифры, не более опасен, чем обычный грипп. Доктор Четти, какие хорошие новости вы можете нам сообщить?
Четти: Спасибо, Райнер, и спасибо всем моим коллегам на этой платформе. Это было двухлетнее душераздирающее путешествие, и я думаю, что мы делаем очень важную работу.
Я думаю, что понимание того, через что я прошёл за эти два года, поможет понять, что представляли люди до меня, и понять, что произошло на самом деле. Поэтому я думаю, что просто рассказ о моем путешествии и моем понимании этой пандемии может многое дать для того, чего мы пытаемся достичь.
Итак, прежде чем начать, я хотел бы рассказать о том, что произошло до того, как Ковид появился в Южной Африке.
У меня есть опыт работы в генетике, в продвинутой биологии, в микробиологии и в биохимии, помимо моей работы врача общей практики. Поэтому я очень подозрительный врач. Я все расследую и слежу за тем, чтобы опираться на знания, полученные за годы учебы в высшем учебном заведении, и не слишком легко верю всему подряд.
Итак, до того, как пандемия пришла в Южную Африку, нам сообщили, что в Ухане был вирус, и он распространялся от человека к человеку. Это был респираторный вирус, который казался очень заразным. И, конечно, с новым вирусом у нас не было понимания того, как он убивает, как вызывает тяжелые заболевания и смерть. Но нам сказали, что он очень заразен и может стать началом новой пандемии.
Первое, что мне показалось очень странным, это то, что китайцы оцепили Ухань, и вирус не распространился ни на один другой город этой страны, однако их международные границы остались открытыми, и он распространился по всему миру. Это было первое, что показалось мне очень подозрительным. Мы имеем дело с очень заразным вирусом. Почему он не был полностью локализован?
И, конечно, мы не получали много информации из Китая, чего я и ожидал. Теперь, как врач, я должен была планировать. Когда этот вирус доберется до моей страны, я должен быть к этому готов.
Первое, что я заметил, что было проблематичным, это тест ПЦР. Они разработали ПЦР-тест для проверки самого вируса. Теперь, имея научное образование, я хорошо знаю, что ПЦР-тест никогда не используется в качестве диагностического инструмента. Поэтому мне стало интересно, почему это стало нормой.
Кроме того, мы начали получать сообщения о бессимптомном распространении, о котором раньше медицинская наука не слышала. Таким образом, появлялись необычные вещи.
И, конечно, ПЦР-тест не имеет абсолютно никакого отношения к инфекционности, о чем уже упоминали предыдущие люди. ПЦР-тест только проверяет фрагменты вируса. Он не проверяет наличие инфекционного полного агента. И он не говорит о том, действительно ли кто-то инфицирован или заразен. Единственное, что говорит о существовании вируса, - это культура, клеточная культура вируса, которая доказывает, что вирус может расти, реплицироваться и распространяться. Поэтому я смотрел на этот ПЦР-тест с некоторым подозрением. И затем этот ПЦР-тест использовался для оценки или определения мер общественного здравоохранения. А меры общественного здравоохранения были санитарными.
И, конечно, мы получали сообщения о том, что этот вирус живет на поверхностях в течение пяти дней, десяти дней и 15 дней на различных видах материалов. И это совершенно бессмысленно. Вирусы не живут так долго. Для размножения и распространения им нужны хозяева. И нет абсолютно никаких научных доказательств того, что вирусы живут на природных поверхностях в течение такого длительного времени. Поэтому я стал относиться к подобной информации с большим подозрением.
Конечно, появилась масочная терапия, и она тоже была спорной. Как врач, я знаю, что у масок есть ограничения. И наука говорит вам, что маска никогда не предотвратит заражение респираторным вирусом. Это все равно, что поставить забор вокруг дома и думать, что вы защищены от комаров. Наука не сходится. Поэтому я начал изучать все эти доказательства.
И затем, конечно, они рассмотрели меры по изоляции, и они хотели, чтобы люди были изолированы на 14 дней. Я посмотрел на это и подумал: вы хотите, чтобы людей изолировали на 14 дней, но вы не установили, как долго вирусное заболевание сохраняется на самом деле - это произвольная мера, 14 дней. Поэтому мне нужно было понять, почему так получилось, что мы выбрали именно 14 дней - из всего, что у нас было. Итак, у меня были эти опасения.
Кроме того, с моей историей и генетикой я знал об исследованиях по усилению функции, которые проводились в то время. Я знал о вирусологии и, конечно, о генетической войне, манипулировании с вирусами. Я знал об исследованиях, проводимых в лаборатории в Ухане с коронавирусами и вокруг спайкового белка задолго до того, как появился ковид. Итак, у меня есть базовые знания о том, что мы имеем дело с коронавирусом, и это кажется очень странным и подозрительным. А теперь у нас есть пандемия после продолжающихся исследований коронавирусов.
Поэтому у меня было здоровое подозрение, что это была утечка из лаборатории. Конечно, если пойти еще дальше, это мог быть вирус, созданный в лаборатории. Таким образом, это было то, о чем я думал с самого начала пандемии. И конечно, необычные вещи: тесты ПЦР, бессимптомное распространение, санитарные меры, локдауны, изоляция, все эти вещи не имели для меня научного смысла.
Теперь я столкнулся с людьми, которые были напуганы, потому что им сказали не обращаться за медицинской помощью. Им сказали держаться подальше от своего врача. А нам, врачам, сказали не лечить. Это не лечится, и мы должны просто заниматься телемедициной. А если состояние пациента ухудшается, направлять его в больницу.
Я не из тех людей, которые так легко капитулируют. Поэтому, обладая теми знаниями, которые у меня были, я решил, что возьмусь за это дело. Нам нужна была информация об этой болезни, а без этой информации - о патологии этой болезни - мы никогда не решим проблему.
Теперь я знал, что как только вирус попадет в Италию, я получу некоторую информацию о его симптомах. И то, что окажется необычным, позволит мне поставить диагноз без использования ПЦР-теста, потому что, как врачи, мы должны диагностировать болезни симптоматически. И поэтому симптомы, характерные для какого-либо заболевания, позволят вам понять, что вы имеете дело именно с таким заболеванием.
И симптомы, которые я нашел необычными, это потеря обоняния и вкуса, что обычно не случается при респираторных вирусах, и, конечно, одышка, с которой обращались люди. И эта одышка возникала очень внезапно, требовала очень быстрой вентиляции легких. Таким образом, одышка и потеря обоняния и вкуса стали моим диагностическим инструментом для подтверждения наличия или отсутствия у пациента коронавирусной инфекции.
И я наблюдал. Мне нужно было подготовить себе набор инструментов для подготовки к этому. Итак, когда я посмотрел, мы имеем дело с респираторным вирусом. Первым препаратом, который пришел мне на ум, был гидроксихлорохин. Гидроксихлорохин или плазмохин хорошо известен. Его используют уже несколько десятилетий, и он обладает широким противовирусным действием. Поэтому, если бы мне нужно было рассмотреть что-то, что сдерживает распространение вируса, я бы рассмотрел этот препарат в качестве основного лечения.
Итак, гидроксихлорохин и раньше использовался для лечения многих других заболеваний, например, для лечения ревматоидного артрита и прочего. Поэтому я знал, что имею дело с очень безопасным препаратом, который я мог бы по этическим соображениям давать своим пациентам и оценивать его эффективность. Итак, я решил приобрести запас гидроксихлорохина.
Но очень быстро я заметил, что, кажется, в журнале "Ланцет" была опубликована статья о токсичности гидроксихлорохина и его сердечных проявлениях. И я подумал: это же чушь. Я лечу пациентов гидроксихлорохином уже много лет, и в некоторых случаях в более высоких дозах, и у меня никогда не было побочных эффектов. Итак, я врач, который склонен использовать лекарства из Ноева ковчега, потому что я доверяю долгосрочной эффективности и безопасности этих лекарств.
Итак, я закупил столько гидроксихлорохина, сколько смог, и впоследствии, через два дня после того, как я это сделал, правительство Южной Африки изъяло его с полок магазинов. К счастью, у меня был запас, и я приготовил его для своих пациентов.
Пациенты приходили ко мне, очень расстроенные тем, что я могу закрыться и не быть доступным для них. Но я заверил их, что буду мужественно бороться с этим и обязательно обследую каждого из них, и мне нужно понять, с чем мы имеем дело.
Поэтому, когда в Южной Африке был зарегистрирован первый случай коронавируса, я решил, что буду опираться на свое образование. Я переехал из своего дома в изолятор, чтобы защитить свою семью. Мой дом и моя практика находятся на одной территории. Я установил палатку, настоящую палатку клиники, за пределами моей практики на парковке, потому что я доверяю вентиляции и солнечному свету как лучшему способу защиты от этого вируса. Я знал, что если я продезинфицирую руки и буду держать руки подальше от лица, я буду достаточно хорошо защищен. И тогда я смогу видеть каждого пациента. И это был мой первоначальный план на случай пандемии.
Но учитывая споры вокруг гидроксихлорохина, использование ПЦР-теста в качестве диагностического инструмента, слова о том, что существует бессимптомное распространение, у меня было очень здоровое подозрение в отношении того, что мне говорили. И так называемые эксперты, похоже, не ставили это под сомнение. Не было никаких доказательств всего этого, и все же правительственные эксперты проталкивали эту версию.
Итак, я начал принимать пациентов. С первого пациента, вошедшего в мою практику, я обязательно осматривал его. Я хотел понять две вещи: во-первых, симптоматику. И, конечно, у каждого пациента, который приходил с внезапной потерей обоняния и вкуса, что необычно, я подозревал коронавирусную инфекцию.
Поэтому я не хотел делать этот ПЦР-тест. Я не хотел полагаться на этот ПЦР-тест. Я с самого начала знал, что это исказит цифры. И я видел, какое столпотворение и страх возникли во всем мире.
Поэтому, когда пациенты приходили ко мне на прием, я начинал изучать симптомы, и те, у кого наблюдалась потеря обоняния и вкуса, я предполагал, что у них результат на коронавирус. Я воспользовался возможностью протестировать несколько из них, и только у тех, у которых была потеря обоняния и вкуса, оказались положительные результаты. Таким образом, я подтвердил, что потеря обоняния и вкуса является симптомом коронавирусной инфекции. Поэтому я не чувствовал необходимости тестировать каждого пациента. Если у члена семьи была потеря обоняния и вкуса, я тестировал его и был положительный результат, а остальные члены семьи заболевали примерно в то же время и имели такие же симптомы, я мог с уверенностью предположить, что они подхватили ту же инфекцию, и лечила их практически одинаково.
Теперь, как от врача, от нас ожидают, что мы сможем поставить диагноз, обследовав пациента. Меня никогда не учили использовать тестирование в качестве диагностического инструмента. Тестирование используется только в том случае, если у меня есть некоторая путаница в моем клиническом диагнозе, и оно используется для уточнения. Оно никогда не используется в качестве диагностического инструмента. Поэтому я не тестирую пациентов, чтобы узнать, что с ними не так. Это плохая медицинская практика. Мы не проходим многолетнюю подготовку в клинической практике, чтобы использовать мазок для того, чтобы сказать мне, что с пациентом не так. Итак, я начал видеть всех этих пациентов с инфекциями ковида.
Второе, что меня очень интересовало, - это одышка. Это было то, от чего люди умирали. Но у первых нескольких пациентов, которые пришли ко мне на прием, был обычный грипп, респираторная инфекция, похожая на все другие респираторные инфекции, которые я видел. У них были ломота и боли в теле, лихорадка, немного болело горло, и, конечно, потеря обоняния и вкуса - необычные симптомы, которые привлекли мое внимание к тому, что это коронавирусная инфекция.
И поэтому я посоветовал каждому пациенту, который приходил ко мне на прием, что если у него появилась одышка, в любом виде или форме, я хотел бы, чтобы он немедленно сообщил мне об этом. Потому что мне нужно было понять, откуда берется эта одышка и почему пациенты попадают в больницу.
Да, в больнице мы знали, что пациенты страдают одышкой. Насыщение кислородом снижалось, их помещали на аппараты искусственной вентиляции легких. И из информации, полученной из Италии, мы знали, что прогрессирование этой одышки может быть очень разнообразным. У некоторых пациентов была легкая одышка, которая не прогрессировала и, казалось, исчезала. У некоторых пациентов одышка была немного более тяжелой и длилась очень долго. И, конечно же, были пациенты, у которых одышка развивалась очень внезапно, прогрессировала очень быстро и в течение дня или двух оказывалась на аппарате искусственной вентиляции легких. И вот я заметил, что существует странное изменение или разница в скорости прогрессирования этой одышки, которую мне нужно было понять и, конечно же, понять, как мы вообще дошли до такого состояния.
Итак, среди первых, я бы сказал, 20 пациентов, которых я принимал, ко мне пришел первый пациент с одышкой. И, конечно, просвещая своих пациентов, я объяснял им всю серьезность того, что мы видели. И, конечно, в мире было достаточно страха, чтобы обеспечить так, чтобы они вовремя обратились ко мне. Каждый пациент, у которого появилась одышка, вернулся ко мне именно в тот день, когда заметил, что что-то не так. И я обнаружил несколько очень странных вещей в этой небольшой группе пациентов, которые вернулись ко мне с нехваткой дыхания. Помните, что большинство пациентов выздоравливали без осложнений, как при обычной респираторной инфекции. У них было очень мало грудных симптомов. В основном это была просто боль в горле, которая проходила за два-три дня. После этого у них не было абсолютно никаких последствий. Поэтому, когда такое случалось и пациенты с нехваткой дыхания возвращались ко мне, мне нужно было обследовать их и понять, что именно происходит. И тут я заметил несколько очень странных вещей.
Довольно многие из этих пациентов, обратившихся ко мне, были в полном порядке за день до появления одышки. Они думали, что полностью оправились от болезни. Были пациенты, у которых в течение дня болело горло, они выздоравливали от этой боли, проводили остаток недели в полном порядке, занимались спортом, а затем внезапно начинали задыхаться. Так вот, эта одышка была очень внезапной. И, казалось, она всегда возникала ровно через неделю после первого симптома.
Поэтому, когда пациент приходил ко мне в понедельник, я расспрашивал его. И если боль в горле начиналась в понедельник, я фиксировал это как начало симптомов. Теперь мы знаем, что при вирусных инфекциях есть некоторые вирусы, которые протекают очень четко. Они реплицируются в течение определенного количества дней, ваш иммунитет начинает действовать, и затем вы уничтожаете этот вирус. Так, например, ветряная оспа, корь и подобные вирусы протекают определенным образом. Они действуют в течение определенного периода времени.
Поэтому, когда пациенты возвращались, и я заметил, что это всегда происходило на восьмой день, ровно через неделю после появления симптомов, я подумал: ну, я имею дело с вирусом, который имеет такие временные рамки. Ровно через восемь дней он начинает делать что-то другое. Появляется новый симптом, и он проявляется не у каждого пациента. Это происходит у очень небольшой части пациентов. И конечно, я наблюдал то, что, как мне говорили, происходит в Италии. Некоторые пациенты поступали ко мне с легкой одышкой на восьмой день, некоторые - с более умеренной, а некоторые - с очень тяжелой.
В моем арсенале инструментов был гидроксихлорохин, и я зарезервировал его для тех пациентов в первые дни, у которых, по моему мнению, была высокая вирусная нагрузка. Поэтому тем, у кого были сильные боли в теле и высокая температура, я давал гидроксихлорохин. И в течение одного-двух дней я видел, что мне удавалось побороть эту лихорадку и вывести их на путь выздоровления.
Итак, каждый пациент, которого я видел на первой стадии, проявлял признаки выздоровления примерно к пятому или шестому дню, некоторые в течение дня или двух, но большинство к пятому или шестому дню имели признаки улучшения - у них вернулся аппетит, они чувствовали себя намного лучше, но это никоим образом не влияло на то, что может произойти на восьмой день.
Поэтому, когда я заметил этот нюанс, что люди возвращались на этот жизненно важный восьмой день с новыми симптомами, я начал просвещать свое сообщество об этом странном нюансе, который я наблюдал. Поэтому каждый пациент, который приходил ко мне на прием, подвергался допросу. Я очень внимательно изучал день, когда они заметили, что чувствуют себя плохо. Я использовал этот день, чтобы предсказать, когда наступит восьмой день, и предупреждал их о появлении новых симптомов на восьмой день, чтобы они своевременно обратились ко мне.
Второе, что я сделал, - я знал из Италии, что мы имеем дело с болезнью, реагирующей на стероиды. И как врач, мы знаем, что не следует применять стероиды при инфекции. Их нужно использовать очень осторожно. Они подавят ваш иммунитет и не дадут вам выработать надежный иммунную реакцию на инфекцию. А если вы подавляете иммунитет, вы рискуете позволить этой инфекции безудержно распространяться, неконтролируемо. Поэтому мне нужно было выбрать конкретный момент в этой болезни, когда применение стероидов будет уместным. И, конечно, на восьмой день это было очень очевидно. Ухудшение наступило на восьмой день, и это был тот момент, когда стероиды стали бы уместны. И, конечно, учитывая, что до этого у пациентов наблюдались признаки выздоровления, я был совершенно уверен, что наш иммунитет каким-то образом сумел справиться с этой болезнью и взять ее под контроль.
Поэтому я сразу же начал давать пациентам стероиды. Тем, кто возвращался на восьмой день с одышкой, начинали курс стероидов, и к третьему или четвертому дню приема стероидов все они проявляли хорошие признаки выздоровления. Теперь, как врачу, то, что говорит мне о том, что что-то работает, - это скорость выздоровления. Я же не дам вам таблетку парацетамола от головной боли, а когда она пройдет через пять дней, буду считать, что парацетамол подействовал. Скорость выздоровления дает мне представление об эффективности моего лечения. А эффективность моего лечения и скорость выздоровления дают мне представление о механизме, лежащем в основе этого заболевания. Поэтому, если я лечу не то, что нужно, у меня не будет скорости выздоровления.
Итак, просматривая пациентов, которых я лечил, начиная с первых четырех или пяти, у которых была бессонница и которые были переведены на стероиды, я заметил эту разницу в представлении. Это означает скорость, с которой началась вторая фаза. Я обратился к своему пониманию патологии и попытался понять, почему мы получаем такую вариабельность. Первая часть болезни никак не связана со второй. То, что вы были тяжело больны в первые пять дней, не имело никакого значения для того, ухудшится ли ваше состояние на восьмой день. Потому что у меня были пациенты, тяжело больные в первые пять дней, которые выздоравливали и не имели никаких последствий. И у меня были пациенты с очень легкой формой заболевания, они выздоравливали, а на восьмой день у них появлялось очень тяжелое заболевание. Итак, я знал, что имею дело с нелинейным заболеванием, которое было двухфазным, и две фазы не имели никакой корреляции между собой. Таким образом, я имел дело с двумя патологиями.
Итак, чтобы понять вторую патологию, у меня были пациенты с диабетом, гипертонией, множеством сопутствующих заболеваний, но у них никогда не было второй фазы этого заболевания. И у меня были пациенты, которые были абсолютно здоровы, без сопутствующих заболеваний, и у них была вторая фаза этого заболевания. Так что, похоже, это не было связано с какими-либо предрасположенностями к болезни.
Поэтому, когда вы смотрите на патологию, вы должны попытаться понять, с чем вы имеете дело, с фактами, которые находятся перед вами, и что имеет смысл. И единственное, что имело смысл для меня, это то, что у этих людей на восьмой день была какая-то аллергическая реакция на что-то. А мы знаем, что большинство людей не имеют аллергии на определенные вещи, и у них не будет никакой реакции, например, на укус пчелы. У некоторых будет легкая аллергия, у некоторых - умеренная, а у некоторых - тяжелая. Итак, разница в скорости проявления и разница в тяжести.
Конечно, если у вас легкая аллергия на укус пчелы, у вас будет небольшой зуд на месте укуса. Через несколько дней он самоурегулируется и, казажется, пройдет сам собой. Однако если у вас более умеренная аллергия, то укус пчелы может вызвать сыпь по всему телу, и если я не буду ее лечить, то потребуется много времени, чтобы эта сыпь прошла, хотя она может и не угрожать жизни. И, конечно, если у вас сильная аллергия на укус пчелы, и я не буду лечить вас, в течение дня или двух вы получите серьезное повреждение органов, попадете в отделение интенсивной терапии и, возможно, умрете от этого. Поэтому я подумал, что если я имею дело с такой патологией, реакцией гиперчувствительности первого типа, то терапевтическое исследование вполне уместно.
Терапевтическое исследование - это то, что каждый врач делает почти с каждым пациентом. Когда пациент приходит ко мне на прием, у меня есть предположение о диагнозе, а затем я назначаю ему определенное лекарство в зависимости от этого диагноза, что и является терапевтическим испытанием. И если это лекарство, которое я им даю, приносит пользу, и им становится лучше, то это подтверждает мой диагноз, и мне больше ничего не нужно делать. Мне не нужно тестировать их, чтобы доказать, что я был прав. Они полностью выздоравливают.
Итак, понимание того, что я имею дело с реакцией гиперчувствительности первого типа, заставило меня улучшить и усовершенствовать набор инструментов, которые я использовал. На тот момент это было просто симптоматическое лечение гидроксихлорохином и, конечно, стероиды с восьмого дня.
Итак, шестым пациентом, поступившим ко мне на прием, была 40-летняя женщина, у которой в тот же день появилась одышка, а накануне она, как и многие другие, была в полном порядке. И это действительно был восьмой день ее болезни, и за этот день ее насыщение снизилось до 80%. Вчера она была в порядке. Поскольку она страдает диабетом, гипертонией и ожирением, я был немного обеспокоен. Но я знал, что ей нужно начать давать стероиды. Но я имею дело с конкретным больным пациентом. Поэтому я подумал, что если это аллергическая реакция, то несколько других препаратов становятся уместными, и мне нужно добавить их, протестировать и посмотреть, как быстро наступит выздоровление.
Итак, первым, что я добавил к ее лечению, был прометазин. Прометазин - это препарат, антигистамин, антигистамин старого поколения, который используется для лечения тяжелых аллергических реакций. Это важнейший препарат, одобренный Всемирной организацией здравоохранения, который должен быть в аптечке каждого врача. Итак, когда пациент поступает с укусом пчелы, стероиды и прометазин являются предпочтительными препаратами. Поэтому я добавил к ее лечению дозу прометазина. Для осторожности я дал ей детскую дозу в 10 миллиграммов - обычно мы используем 25 миллиграммов три раза в день, а взрослым - четыре раза в день. Я дал ей таблетку в 10 миллиграммов и сказал: принимайте ее три раза в день. И только один день, в тот конкретный день, когда она пришла. И я попросил персонал связаться с ней на следующий день и посмотреть на скорость выздоровления - повлияло ли это на улучшение ее состояния?
На следующий день, когда мы связались с ней, она мыла посуду и была в полном порядке. Одышка полностью прошла, но я дал ей одну дозу и ожидал повторного приема. Поэтому я посоветовал ей быть осторожной, поскольку ожидал, что одышка появится снова, если это аллергия, и нам придется подавить ее на некоторое время. И конечно же, на следующий день у нее снова появилась одышка, я снова ввел антигистамин, и она быстро поправилась.
В этот момент я понял, что имею дело с серьезной аллергической реакцией. И я добавил, что при аллергической реакции происходит высвобождение определенных химических медиаторов, гистамина, лейкотриенов, простагландинов и простациклинов, а также фактора активации тромбоцитов... (Остальной текст не поместился, можно прочитать по ссылке)
Ссылка на оригинальную статью: https://raskrytie.forum2x2.ru/t5404-topic#50391
Видео с русскими титрами: https://odysee.com/@dimslav10:6/Grand-Jury-Date-03-7-rus:1