- А вот у меня еще было, - начал громко, торопливым таким баском, тщедушного вида мужичонка в камуфляже, на коленях его лежал старенький, затасканный АК. Оставалось удивляться только: и как в таком тельце такой голос помещается, - Мы тогда, как раз, через Ганзу двинули…
Не договорил, ухватился за цевье, уставился вперед, за спины собеседников, куда-то в черноту тоннеля. Остальные тоже разом притихли, пропали улыбки, оглянулись – руки на оружие, в глазах суровое ожидание.
Из темноты вышел мертвец: грязный, лицо белое, кровь запекшаяся из под черной шапочки вниз до шеи запеклась, глаза мертвенные - стеклянные. В окровавленной руке гостя был зажат АПС, из-за спины калаш торчит. Он шел тяжело, но беззвучно, и даже ноги в огромных, заляпанных рыжей грязью берцах, он переставлял бесшумно.
Он прошел к костру, кивнул угрюмо, сел тяжело, сунул АПС в кобуру, но на клапан не закрыл. Вблизи было видно, что он совершенно, до синевы бледен, под глазами пролегли черные круги. Ему никто ничего не сказал, все посмотрели на того самого щуплого мужика с облупленным калашом, он кивнул, убрал руку с цевья и остальной народ у костра как то разом успокоился – с лиц сошло напряжение.
- Чарку гостю подай, - распорядился мужичок и самый здоровый, широкоплечий, из компашки свинтил с горлышка большой мятой фляжки крышку, плеснул щедро в железную, со сколотой эмалью кружку, протянул гостю. Тот принял и выпил залпом, не поморщился, будто и не живой, будто не первачом закинулся.
- Силен, - шепнул молодой паренек, сидевший рядом с гостем, - Как зовут?
Гость не ответил, привалился спиною к вывороченному бетонному блоку.
- Не тревожь. Не надо, - мужичок предупредительно поднял руку и тут же, словно и не было передышки в разговоре, продолжил, - Через Ганзу значит мы тогда с отцом двинули и попадаются нам эти – сатанисты. Ох, и дурной же народ: рожи синие, все в татуировках, страшные черти! А еще жизнь свою не берегут, ну ни на грош! Мы им слово, а они сразу за стволы! Посеклись мы тогда, а ведь с чего… - он примолк, все молчали, ждали продолжения, - А жили то мы недалеко, за Белорусской, до дому как то дорвались, а там, вроде, уже и бояться не надо. Мы не на станции обитались, в тоннеле.
- Так узко же, - вклинился здоровяк.
- Да не, там тупик был, или вроде того. Даже вагончик стоял, нормально – места вдоволь и верха бояться не надо: живи – не хочу! А ночью, потом, после того как мы с батей вернулись, вой начался. Нас то с батей на дежурство не поставили: а чего ставить? Мы только-только вернулись: ноги сбиты, руки дрожат, черти те кровавые мерещатся с их рожами… Народ, кто рядом жил, с воя то и перепугался.
А вроде с чего? Ну как будто волки выли, а холод внутри такой - до жопы продирает. Все со стволами дежурили! На следующую ночь та же хрень, но народ уже пообвык - шухеру не было. Ну вышли, ну постояли малость, позевали, байки потравили – дело житейское, - мужики вокруг костра закивали, разве что гость лежал недвижно, будто настоящий мертвец, и не моргал даже.
- А на третью, как в сказке, началось… Меня не было тогда, я до Белорусской пошел, была там у меня одна… А возвращаюсь: туман черный стелется, не видно нихрена, фонариком на вытянутую руку тыкаешь, а дальше – не видать, и тишина, полная, будто уши забиты. Я раньше думал, что такую тишину только для книжек придумали, а нет – есть она. Иду и шагов своих не слышу, руками впереди себя щупаю: в палатку сунулся – никого, на столе хавчик, ложки, вилки. В другую полез: лежак расстелен, от башки на подушке промятина – и везде так. Никого!
- А дальше что? – не у терпел молодой.
- А дальше я шепот услышал, смешки какие-то и за собой меня этот шепот будто тащит – ноги сами пошли. Поперся и вышел не пойми куда, а там карьер во всю станцию и ветка – не знаю я ее, ни надписей, ничего. А внизу, там, как будто ад – не видать ничего, огненное марево только. И тут в ухо тихо так: «Беги!» - кто сказал, не знаю, только побежал я оттуда, как никогда не бегал! Вот, ребятки, туда-то мы и идем. Ну ладно, засиделись мы что то, двинули.
Он встал, остальные поднялись, мужичок козырнул на прощание битому на блоке и все пошли вперед, в темноту. Раненый, проводил их взглядом, выдохнул тяжело, устало. Хотелось спать. Глаза смыкались, еще чуть и уснет и…
- Вот он ваш - живой. – проскрежетал издали старый голос, раненый гость медленно оглянулся, в темноте маячили огоньки фонарей, а вскоре и лица подходящих стало видно – все свои, только впереди дед бородатый, незнакомый. Он и говорил.
– Тут одна только дорога, а там, дальше, обвал, сатанисты там раньше были, - старик отер нос, продолжил, - Помнится оттуда всякая нечисть ходила по ночам – жуть! Вот только потом ребята пришли – немного их было, так себе отрядик, а за главного у них такой тщедушный мужичонка был. Вот они то туда, к сатанистам и пошли. Громыхало, стреляли – будь здоров! А потом, значится, бахнуло так, что думали свод станции рухнет, – старик ухмыльнулся, обнажив пеньки гнилых зубов, - И всё, с тех пор больше никакой нечисти, на раз всех отвадили.
- А сами? – спросил раненый, припомнив мужичков у костра и главного их – тщедушного, с громовым голосом.
- Сами то? Не вернулись. Полегли, похоже, там все. Мир праху – хорошие люди были. Давно это было… давно.
