Автор оригинального рисунка «Грустный Пеннивайз» на Пикабу @Nattesh.

Раньше уживались они мирно, границу по реке уважали, а для особых случаев даже замшелую тропку через Вертлявку поддерживали — ту самую, что вилась по самому мелкому месту в реке и показывалась только тем, кто знал, куда смотреть. Но однажды пришли люди: дороги провели, лес повырубили, СНТ понаставили — «Садоводство Непуганых Торопыг», как язвительно обозвал их Космат. А большую асфальтовую дорогу и вовсе проложили поперёк их владений, словно чёрный шрам, по которому день и ночь теперь сновали заполошно ревущие железные кони, испускающие дурной дух. Любая, даже самая зелёная нечисть знает: если люди пришли, малым не ограничатся — плодовитый их род, суетный, жадный, и главное — шумный. Вот и теснили год от года леших со всех сторон, отбирая по кусочку то грибную полянку, то ягодный угол, то просто тишину, которую не купишь ни за какие коврижки.

И пошла между братьями из-за последнего нетронутого кусочка — того самого ельника на холме, что стоял, будто забытая временем крепость, — вражда вынужденная, но неизбежная. Много лет она, точно костёр из сырых веток, тлеет и чадит — разгореться не может, и потухнуть не хочет. Каждый из них мечтал уединиться на этом островке тишины, чтобы не видеть кривых заборов, не слышать противного визга дрелей и не чувствовать въедливого запаха шашлыков, столь противного лесному носу, привыкшему к ароматам хвои, мха и урожайных грибниц.

Пакости друг другу творили по нарастающей, с истинно лесным размахом. Космат, бывало, напустит такого густого молочного туману, что Колюч, выйдя на вечернюю прогулку, вместо родной, веками натоптанной тропинки утыкается носом в ярко-оранжевый забор с табличкой «Участок охраняется добрым словом и системой наведения залпового огня». А то, того хуже, запутывал грибников так, что те, вместо выпестованной Колючем поляны с боровиками, выходили прямиком к палатке с шаурмой, чем наносили брату-гурману моральную травму на неделю вперёд. А Колюч в отместку заводил под окна западного СНТ соловьёв-безобразников, которые пели так громко, пронзительно и фальшиво, что дачники неделями маялись от густой бессонницы, а Космата от этого душераздирающего пения дико пучило, и он, маетно животом скорбея, начинал вязать носки из паутины — верный признак тяжёлого нервного расстройства у лешего.

В общем, давно уже братья мирно не жили, лишь худо-бедно держались на грани, как два старых замшелых камня на обрыве, что вот-вот рухнут, но пока ещё стоят, за почву общую цепляются.

Но в тот год всё пошло наперекосяк. Старый Водяной, общий друган, который завсегда их мирил, вразумлял и варил успокоительный отвар из кувшинок, не выдержал всё более прирастающего соседства с людьми и сбежал жить ниже по течению, в огромное глубокое водохранилище. Вскочил на спину своего огромного ездового карпа, внучек рядом усадил — и был таков.

Лишившись третейского судьи, братья пошли вразнос, словно малые дети, оставшиеся без присмотра строгой няньки. И почала меж ними вражда разрастаться, ровно кто им в уши шептал, подливая масла в и без того разгорающиеся угли. А мож, и того хуже — разладницу между ними пустили. Старые домовые сказывали, что некоторые кикиморы болотные, дожившие лет до пятисот, умеют этакие штукенции из ряски да злобности вязать и с ума сводить честную нечисть. А кто с кикиморами вась-вась и ближе некуда? То-то и оно, братцы мои, то-то и оно — да только лешие наши в ту сторону даже не думали, иначе разве вышло бы такое?

Космат, более хмурый и решительный, страшное задумал: Колюча окончательно извести, а вожделенный островок раз и навсегда себе прибрать. И пошёл он на сделку с совестью, а точнее — к новому водяному, что обосновался в заболоченных низинах у старицы. Пообещал ему Космат те самые низины, сплошь заросшие ивняком, со всеми тайными тропами да клюквенными местечками, если уж тот сумеет его братца как следует притопить, чтобы, значит, больше не выныривал.

Новый водяной, по имени Тинарий, был парень пришлый, на редкость мутный и сильно себе на уме. В недавнем прошлом носил он гордое имя Тинарио ди Лимончелло и жил себе поживал на знаменитом озере Комо, откуда и сбежал с первым же туристическим катером, когда местным водяным выкатили унизительные требования стать «кристальными, как слёзы кинозвёзд». Услышав от перелётных уток, что в северных болотах ценят характер, а не прозрачность, и к тине относятся с должным почтением, он махнул сюда, без оглядки бросив на произвол судьбы и свой комфортный тёплый грот, и коллекцию ракушек.

Больше года добирался, и путь его был тернист. Поначалу пытался путешествовать классически — по рекам, но в Дунае его чуть не заклевала стая раздражённых венских русалок, приняв за неопрятного конкурента, а в Рейне он едва не задохнулся от требовательных немецких порядков, где даже река, казалось, текла строго по регламенту и пахла чистящим средством. В итоге, махнув на приличия рукой, срезал путь через канализационные коллекторы, пробрался по дренажной канаве какого-то польского фермерского предприятия и, пропахший навозом, но несломленный, вышел, наконец, в желанную, густую, пахнущую грибами и вековой тишиной муть почти не обжитой старицы. Воистину, через тернии — к звёздам!

Связей прочных он здесь пока ни с кем не завёл, держался своего интереса. И с самого начала у него особый, коварный план имелся: не просто братца неугодного утопить, а весь островок как следует залить, низины себе забрать, а двух вредных, вечно галдящих дедов оставить с замшелыми носами. На словах он, кивая тинной своей шевелюрой, Космату подмогу пообещал, конечно, а сам даже под зиму спать не лёг — чтобы всё проконтролировать, все ниточки в руки забрать и свой тухлый интерес наверняка не упустить.

Тем временем Космат, прикинувшись добродеем, пригласил Колюча на примирительную встречу — мол, давай, брат, враждовать бросим, поделим островок честь по чести и заживём как в старые добрые времена, когда и волки были добрее, и медведи учтивее. Место для исторического рукопожатия назначил на самом тонком льду, который припорошило снегом, будто сахарной пудрой пирожное. А сам, потирая лапы, по сговору с Тинарием, по дну невидимые сети из корней и тины натянул, да пару сомов-неудачников, вечно голодных и неразборчивых в работе, впряг, чтоб утащили несчастного Колюча, если что, прямиком в глубокое водохранилище — откуда ещё ни один уважающий себя леший не возвращался, если не считать того случая с лешим Филимоном и шишигой, но то была совсем другая история.

И вот настал час Х: стоит Космат на берегу, брата поджидает, вроде бы и совесть щемит, и дело горит. И вдруг замечает — вода подниматься начала! Не по-зимнему булькает, к краю льда подбирается, уже и сквозь первые льдинки на снег выползает.

— Эй, Тинарий! — зашипел он, чтобы не кричать во весь лес. — Мы так не договаривались! Куда воду-то поднимаешь? Смотри, мои ёлки затопит! Лучшие ёлки, столетние! На них Лесной Совет заседать будет, когда из города вернётся!

Молчит Тинарий, под корягу забившись, глумливо ржёт в тинистую бороду. А вода знай себе прибывает, уже на снег выползла и подбирается к корням ближайшей берёзы. Космат давай орать благим матом, забыв про всякую осторожность. И тут из чащи, на крик, выбегает Колюч. Он, оказывается, тоже не промах — подошёл пораньше, чтобы со своей стороны сети поставить, да пару волков-хулиганов прикормить на всякий случай. Видит — брат его с водяным сцепился, горячо спорят, Тинарий уже в свой водяной облик перешёл, мутный и склизкий, вот-вот Космата под воду утащит! И забыл Колюч все обиды-каверзы, кинулся на помощь брату, отвлекать недруга.

— А ну-ка, отстань от старика, тиноед вонючий! — закричал он и треснул Тинария по макушке замшелым сучком, что припас для важных переговоров.

Тот аж зашипел от злости, развернулся — и давай за Колючем гоняться! Бегают они по льду, как на катке, а Космат кричит: «Осторожней, дуралей, лёд тонкий!» Не успел он договорить, как раздался противный хруст — и Колюч провалился в пробитую водяным полынью, оставив на поверхности лишь облако пара да свою мохнатую шапку, медленно погружающуюся в тёмную воду.

Уж было Тинарий обрадовался, потирая смердючие свои ручонки, — думал, сейчас обоих притопит, как мух в компоте, да и дело с концом. Но тут случилось то, чего он, со всеми своими коварными планами, никак не ожидал. С одной стороны дачных участков, где жил бывший столичный бухгалтер с профдеформацией, помешанный на пиротехнике, потом с другой — от бывшего военного, хранившего припас салютов на случай всякой нештатной ситуации, — как хлопнули залпы, как раскрасили небо алыми, изумрудными, сапфировыми звёздами! Лешие-то привычные — люди уже давно рядом живут, шумят по праздникам, то мангалы жгут, то петардами балуются. А вот Тинарий, новенький, третью зиму тут всего, обычно на Новый год, как положено уважающему себя средиземноморскому ундину, впадал в спячку, укрывшись тиной и грёзами о тёплых волнах. Он так перепугался этих внезапных, оглушительных хлопков и ослепительных сверканий, что застыл на месте, вытаращив глаза, в которых росла и ширилась первобытная паника.

Этой драгоценной секундой растерянности братья, забыв все распри, и воспользовались. Как были — мокрый Колюч только что из полыньи, а Космат с берега — так синхронно и накинулись на ошалевшего водяного. И давай его, простите за выражение, ломать! Ух, и били они его, нещадно, от всей души, накопившейся за годы раздоров! Всю бороду, что столетиями росла да лоснилась, повыдёргивали с корнем, чешую на хвосте пересчитали (оказалось, с каждой стороны ровно по триста тридцать три чешуины — как есть, нечистая, математически точная сила!), и по всем колючим, цепким елям мордой его слизистой повозили, пока он, бедолага, не взмолился сиплым голосом о пощаде. Загнали его, наконец, в самую глубокую яму старицы, в принудительную спячку на три года, чтоб ума-разума набрался и не смел более каверзы свои чинить да братьев кровных меж собой ссорить.

С того самого Нового года речка Вертлявка, как назло, в одно русло вошла и больше уж не менялась, будто её водяной дух окончательно присмирел и понял, что с местными лешими шутки плохи. А на дачных посёлках около того места сады попёрли невиданно: малина с каждого куста по два урожая даёт, яблоки — размером с детскую голову созревают, а грибов в ихних куцых, не забалованных магией лесочках собирают теперь полные корзинки, причём лисички почему-то исключительно на старых леших похожи — такие же замшелые и кряжистые.

Правда, знающие люди, те, что постарше и побывалее, шепчутся за самоваром, что в тот самый ельник у реки лучше без очень острой нужды не соваться. А если уж край как надо — зайди как человек воспитанный, поклонись на все четыре стороны, оставь на опушке краюшку хлебушка, да не абы какого, а ржаного, душистого, щепотку соли крупного помола, да и ступай себе с миром, не оглядываясь. Мало ли что… Братья-то хоть и помирились, но характер у них, как и прежде, — не сахар. Теперь вдвоём на том островке живут, людей сторонятся, а по ночам, попивая чай из сосновых шишек, старый добрый спор ведут о том, чья половина ельника всё-таки лучше, солнечная или тенистая. И, говорят, до сих пор к согласию не пришли.

Авторов двое: Юлия Зубарева и Ирина Валерина.

Сказку публикуем на https://author.today/work/507769

Третья глупость: Шепоты с чужими самцами

Она не слушалась не только родителей, но и закона скромности. Хвоинка вольно болтала с взрослыми хомяками-воинами, принимала от них подарки — блестящие камушки и сладкие корешки. Старейшины ворчали: «Девочка, что играет с огнем, обязательно обожжет лапки!». Но она парировала: «Я сама знаю, с кем мне говорить!».

Четвёртая и пятая глупости: Ложь и непочтительность

Чтобы оправдать свои побеги, Хвоинка сплетала паутину лжи. «Я ходила к бабушке!», — говорила она, хотя бабушка жила в другой стороне. А когда ее уличали, она не каялась, а дерзила: «Вы все старые и ничего не понимаете!».

И вот, однажды ночью, случилась беда.

Хвоинка, опьяненная дымом поганок, забрела так далеко, что не могла найти обратной дороги. Вокруг смыкались странные тени, а в голове у неё был лишь звон и пустота. Она кричала, но её голос терялся в шелесте листьев. Вокруг неё начал виться бледный туман, из которого проступила неясная фигура. Это был Дух Пустых Щёк.

Он был не страшен на вид — тощий, почти прозрачный, с грустными глазами. Но от него веяло такой леденящей пустотой, что у Хвоинки перехватило дыхание.

«Ты звала меня долго, девочка, — прошелестел Дух. — И я пришёл».

«Я не звала тебя!» — пискнула Хвоинка.

«А разве не ты наполняла свою голову дымом, что вытесняет разум? Это — пустота. Разве не ты бежала от тепла своего дома? Ты искала пустоту. Разве не ты доверяла словам незнакомцев, чьи намерения были пусты? И сама наполняла мир ложью, сея пустоту в сердцах тех, кто тебе верил. Ты — моя лучшая ученица».

И Дух Пустых Щёк не стал её кусать или царапать. Он просто обнял её.

Хвоинка вскрикнула. Она почувствовала, как из неё уходит тепло. Радость превращалась в пепел, воспоминания — в туман, а сила — в пыль. Её собственные щёки, всегда такие упругие, сморщились и опали. Она стала лёгкой, как пушинка, и такой же пустой.

С тех пор её и видели лишь иногда.

Бледную, почти прозрачную тень, бродящую по опушке леса. Она не помнила своего имени и не могла говорить, только тихо шуршала, как сухой лист. А племя Мохноногих, рассказывая эту историю у костра, заканчивало её так:

«Смотрите, детки, не будьте как Хвоинка. Не дышите дымом, что сулит пустые чудеса. Цените нору, что хранит ваше тепло. Уважайте мудрость старейшин, что хранит вашу душу. И наполняйте мир правдой, а не ложью. Иначе Дух Пустых Щёк найдёт и вас, и заберёт самое ценное — ваше прошлое, вашу любовь и ваше имя, оставив лишь тихий шорох на ветру».

Мимо, в тёплое, ярко освещенное нутро подземки, торопилась слепая, одурманенная предпраздничной суетой толпа. Ангелы трепетали на ветру своими немудрящими крыльями, вглядывались в проносящиеся мимо лица в тщетной надежде найти того, кто сможет их разглядеть. Но кому в этом водовороте мог понадобиться простой носовой платочек, обвязанный нитками?

У самого выхода из метро, под мерцающей гирляндой, замерли двое: высокий, худой, чуточку несуразный парень с бронзовыми кудрями, выбивавшимися из-под капюшона, и хрупкая, едва достающая макушкой до его плеча девушка в огромной вязаной шапке с помпонами на длинных шнурках. Она сосредоточенно рылась в карманах пуховика, пытаясь отыскать потерявшийся проездной, а молодой человек терпеливо ждал, глядя по сторонам. Его взгляд, скользнув по занесённой снегом фигуре бабушки, вдруг зацепился за одного из ангелов — того, что был навязан из клетчатой ткани и смотрел на мир из-под цветной тесёмки на лбу.

— Жень, может, не поедешь? Смотри, как метёт. Мне подкинули проблему, сам как‑нибудь справлюсь, не маленький. Тебе бы дома отлежаться, — Андрюха тронул помпон у Женьки, жалея, что вообще согласился на эту затею.

— Нет, похоже, всё‑таки забыла, растяпа. — Женька с досадой вывернула пустой карман.

Тут её взгляд упал на бабушку, замерзающую среди своего вязаного великолепия.

— Стой! Смотри, какие забавные!

Она шагнула ближе:

— Бабушка, а вы носки продаёте? Ой, а это на ёлку? Андрюш, надо купить обязательно вот эти носки! — она уже теребила парня за рукав. — Смотри, какая вязка! Меня бабушка в деревне так пятку вывязывать учила. Я всё хочу! Вот эти давайте, и вот ажурные, и в полоску тоже!

Девушка набрала целую охапку, словно боялась, что всё это волшебство сейчас растает вместе со снегом.

— Вы уже замёрзли совсем тут стоять. Почем у вас эти ангелочки?

Парень сделал «большие» глаза: чего? зачем?

Раскрасневшаяся Женя чуть ножкой не топнула:

— Как — зачем? Конечно, нужны!

Он пробормотал что-то себе под нос, но Женя, конечно же, услышала, как всегда:

— В смысле, налик не взял?

Она мило улыбнулась бабушке: «Подождите, мы на секундочку», отвела в сторонку ничего не понимающего Андрюху и начала горячо что‑то нашептывать, жестикулируя в сторону старушки, чьи плечи и пуховый платок на голове уже основательно замело снежной пылью. Под конец своего спича девушка даже притянула любимого за ухо — видимо, чтобы быть услышанной сквозь вой ветра, — и тот наконец понял, расцвёл широкой, хулиганской улыбкой и шагнул обратно к рукодельнице, открывая рюкзак.

— Бабушка, мы у вас всё берём! — торжественно объявила Женька, а Андрюха тем временем уже аккуратно складывал носки и варежки в свой рюкзак, освобождая старушку от груза. — И ангелочков этих тоже! Всех! Всё пригодится, народу у нас много, носочков всем не хватит. И вам хорошо, и нам! Нечего тут стоять. Новый год на дворе, а у вас уже руки от мороза не гнутся.

Андрей сунул рюкзак в руки Жене:

— Так, я сейчас в магазин быстренько, карту обналичу, а вы никуда не уходите. Пакуйте в пакеты, что не влезло. Женя, помоги бабушке!

Бабулька плакала, тихонько утирая краешком платка щёки, которые прихватывал небывалый для декабря мороз. Слёзы стыли на ресницах хрустальными бусинками. Она пыталась отдать оставшееся вязаное богатство просто так, засовывая Женьке в руки последних ангелов: «Так бери, внученька, денег не надо за них! Нам с дедом и этого хватит на все праздники. Куда старым столько?» Её кривые, скрюченные артритом пальцы с неожиданной силой сжимали Женькины руки, и старуха, глядя девушке прямо в глаза, шептала хрипло и убеждённо, обещая и вправду исполнение желаний, но только одного на семью — для каждого ангела. Она бережно тыкала в головку каждого тряпичного посланника, предостерегая, что до следующего Нового года разворачивать платочек никак нельзя: «Там секретик в голове завязан. Вот как исполнится задуманное, так и развернёте. Не раньше!»

Андрюха вернулся бегом, запыхавшийся, с двумя огромными, туго набитыми пакетами, в которых виднелись оранжевые мандарины и золотистый окорок. На лице у него всё так же сияла та самая, немного дурацкая, но до слёз искренняя улыбка. Он видел, как Женька, взволнованная, принимает этот трогательный тряпичный дар, и его собственное сердце сжималось от какого-то щемящего, светлого чувства. Он поставил пакеты возле старушки — та лишь ахнула, начала отнекивался, но ребята даже слушать ничего не хотели: вам, бабушка, с наступающим!

Андрюха шепнул на ухо Жене:

— Вправду, что ли, носки им подарить…

Женька энергично закивала, расплываясь в улыбке.

— Если меня после этого уволят, будешь кормить безработного, — улыбаясь в ответ, тихо сказал он.

Женька только фыркнула:

— Тоже мне, напугал! У мамы закруток на полк солдат, и картошки в погребе на даче нам лет за пять не съесть. Проживём. Пойдёмте, бабушка, мы вас проводим.

Причитающая благодарности бабулька вела их дворами от метро — в тихий дворик пятиэтажки, где на первом этаже выглядывал в окно встревоженный патлатый дед. На улице было мало что стыло, но ещё и гололёдно — хорошо, что ребята с двух сторон держали свою подопечную. Непонятно, как она сама утром до метро добиралась.

— Похоже, вас встречают! — Андрей кивнул на окно первого этажа. — Ну, с наступающим Новым годом!

Он всучил открывшему дверь старичку упирающуюся бабулю, деньги и полные сумки продуктов. Развернулся и с гиканьем ускакал по лестнице, прихватив внизу пакет с вязаными дарами и Женьку под ручку.

IT‑компания, где вкалывал будущий безработный программист, славилась своими корпоративными мероприятиями. Они всегда проводились с размахом и той самой — фирменной — заковыркой, которая заставляла новичков седеть, а старожилов — злорадно потирать руки. Свежеиспечённым сотрудникам в рамках тимбилдинга неизменно вручались задания по организации игровой части. Бывалые работники с содроганием вспоминали свои провалы — кто-то, заказав квест в полной темноте, остался без половины коллектива, сбежавшей через аварийный выход; кого-то, наоборот, спустя годы хвастался, как смог выкрутиться из немыслимой ситуации. Директор, человек с непроницаемым лицом, таким образом то ли на стрессоустойчивость молодняк проверял, то ли просто изощрённый шутник был по жизни. Так что вчера, за сутки до праздника, настал и для Андрюши «час Ч» — вручили ему пару хрустящих красных купюр, велев купить призы и подарки на ёлку. Празднество — сегодня вечером. Тут уже времени нет ни через интернет заказать, ни даже толком подумать, как вообще всё это устроить.

Оставшиеся после вязаного «загула» деньги ребята пустили на красочную упаковочную бумагу, стопку открыток и рулончики блестящих лент. И тут выяснилось, что Жека недаром в цветочном полгода проработала. Пока Андрей отогревался чаем, она, словно добрая фея, навертела десятки изящных свёртков, на каждом каллиграфическим почерком подписав циферки с длиной стопы или загадочный «?» для сюрприза, и аккуратно сложила их обратно в пакет. Для конкурса, как смогли, нарисовали на альбомных листах смешные отпечатки босых ног разных размеров — от младенческих до богатырских. С ангелами оказалось ещё проще: заменили скромные нитки на нарядные красные ленточки и прикрепили к каждому открытку с тёплыми, идущими от самого сердца словами. Вот и вся подготовка…

В квартире пахло мандаринами и свежей хвоей: густой, смолистый аромат тёк с балкона в приоткрытую форточку, смешивался со сладковатой цитрусовой свежестью, и создавалась та самая, неповторимая новогодняя аура.

Кот с Афоней сидели тихонечко на подоконнике, прижавшись друг к другу, словно два пушистых изваяния. Мешать такому волшебству — настоящее кощунство! Шутка ли дело: их подопечные, оказывается, настоящую добрую фею на улице встретили! Подарки, завёрнутые в яркую бумагу, словно светились изнутри тёплым, домашним светом. Самодельные ангелы, разложенные на столе, казалось, тихонько посмеивались и подмигивали обалдевшим домочадцам. Столько счастья разом в дом привалило — за год не разгрести. Это как радиации хапнуть: по чуть‑чуть оно у каждого есть, а если в реактор залез — то пиши пропало. Фонит на весь подъезд нездешним теплом, гляди, соседи сбегутся, почуяв халяву, — не отмахаешься тогда. Правда, одного ангелочка, самого маленького и лопоухого, Афанасий всё же припрятал за пазуху: на ёлку повесит, пока молодые на корпоративе развлекаться будут. Пусть у них тоже дома кусочек этого нежданного уличного счастья поживёт. Ёлка‑то эвон где, на балконе — когда ещё заметят.

Пушнило, наглая полосатая морда, не выдержав искушения, уже примеривался залезть в пакет с подарками, но лишь бесславно рассыпал несколько аккуратных свёртков. Так его Андрей и достал за жирную, бархатную холку.

— Эх ты, мешок пушистый, — покачал головой парень, но беззлобно. — Смотри, Жек, Пушок себе тоже подарок выбрал — вот этот, с вопросиком. Бумагу, конечно, порвал, ну и ладно, — он разгладил помятый уголок, — там всё равно хватит на всех.

Точно так и вышло — всем хватило. В шикарном ресторанном зале, где обычно царила строгая деловая атмосфера, творилось нечто невообразимое. Солидные дяди в дорогих костюмах и элегантные тёти на каблуках, сбросив годы и статусы, азартно прыгали по разложенным на полу смешным бумажным следам, стараясь попасть на свой размер ботинка. И каждый, получив от Андрея мягкий заветный свёрток, расплывался в счастливой улыбке, будто на секунду снова становился ребёнком. А на корпоративной ёлке, трепеща самодельными крылышками, сияли довольные ангелы. Казалось, они и впрямь обрели волю и теперь сами решали, в чьи руки дароваться, неся с собой в дом кусочек того самого уличного чуда.

Когда мешок с подарками показал дно, и оставались лишь два свёртка — самый большой и самый маленький, в игру неожиданно вступил сам Генеральный. Раздухарившись дорогим коньяком и всеобщим весельем, он скомандовал: «Дорогу!» — разбежался и с шумом прыгнул, намеренно не попав ни на один след. Зал взорвался дружным, чуть подобострастным хохотом

— У нас и для таких особых случаев подарок найдётся, — Женька, которую Андрюха всё время старался держать поближе к себе, быстро сориентировалась. Ловко спрятав за спину оба свёртка, она лукаво подмигнула шефу: — Вам левый или правый?

Генеральный, оценив её находчивость, прищурился.

—Ты смотри, какая смелая! А если я сам не знаю, чего выбрать? — поддразнил он, наслаждаясь моментом.

— Тогда оба берите! — не моргнув глазом, протянула она ему призы с обеих рук, эффектно завершив конкурс.

— А и возьму! — с театральным вздохом согласился босс, принимая неожиданный трофей. — Алевтина Павловна, — обернулся он к строгой кадровичке, — запишите девочку на собеседование после праздников. Мне такие находчивые продажники нужны. Смотри, не растерялась — оба всучила!

Пока раскрасневшаяся, как маков цвет, Женька сбивчиво объясняла кадровичке, что образование у неё хотя и профильное, но опыта работы почти нет, Генеральный с любопытством развернул большой подарок. Из груды разноцветной бумаги появился длинный, до смешного яркий, полосатый шарф. Гендир ахнул от удивления, а затем громко рассмеялся и с комфортом повязал его на шею поверх дорогого галстука.

— Хо‑хо! Я такой, кажется, в школе таскал! Ну угодили, молодцы. За такое и премии к Новому году не жалко!

Авторов двое: Юлия Зубарева и Ирина Валерина.

Сказку публикуем на https://author.today/work/507769