Он оплатил все квартирные счета наперёд, пенсионную карточку положил на видном месте вместе с бумажкой, где пин-код написан. Вроде и всё. Немного у него земных дел оказалось, в самом деле держаться не за что. Даже комнатные цветы, которые когда-то разводила Анна Николаевна, давно засохли, несмотря на все его попытки за ними ухаживать — будто они последовали за хозяйкой, не пожелав оставаться в этом мире без неё.

Постоял у давно не мытого окна, посмотрел с двенадцатого этажа на чужую предпраздничную суету. Внизу, по серому слежавшемуся снегу, сновали люди, целеустремлённые, как чёрные муравьи, тащили домой кто ёлки, кто набитые продуктами авоськи, кто верещащих мелких детишек, как обычно, всё ещё не нагулявшихся. А где-то там, в подвалах и на чердаках этого дома, возможно, уже готовились к празднику другие существа — те, что шуршат за стеной, мерцают после полуночи в зеркалах или прячутся среди теней. Но их праздник тоже был не для него.

Жизнь продолжалась, катилась себе вперёд, и не было ей никакого дела до забытого всеми, бесполезного деда.

Иван Никанорович решительно дёрнул шторами — тяжёлые портьеры, которые Анна Николаевна когда-то выбирала с таким тщанием, — сомкнул на окнах пыльную, плотную ткань, отсекая солнечный морозный день вместе со всей его глупой суетой, и повернулся в полумрак спальни.

— Всё. Теперь помру спокойно. Под праздник — самое время. Нечего старые долги в новый год тащить. Люди веселятся, а я отмучаюсь.

Сказал он это в гулкую тишину пустой квартиры и лёг на кровать, отвернувшись к стене, к обоям с едва заметным цветочным узором, который Анна так любила. Лежал не шелохнувшись, будто притворялся, как в детстве делают, но в глазах у него застыла каменная, настывшая усталость. За окном, за плотными шторами, мир продолжал готовиться к празднику, а в квартире на двенадцатом этаже время начало медленно останавливаться, подчиняясь его воле.

Семья его, шумная, детородная, в последние годы рассыпалась, как бусы, в которых лопнула нитка. А ниткой той была жена его любимая, покойная Анна Николаевна. Стоило ей уйти — так и семья следом развалилась. Нет, дети, слава богу, живы-здоровы, да только у каждого свои хлопоты, собственные семьи и проблемы. Три дочери, давно замужние, разъехались по разным городам, одна аж в саму Италию укатила — Катя, та, что больше всех похожа на Анну и которую Иван Никанорович любил особенно нежно, хотя и не признавался в этом даже себе. Младший сын, вечный непоседа, носился по бесконечным командировкам, сам порой не зная, где будет ночевать завтра. Понятно, отца престарелого развлекать некогда было.

Справедливости ради сказать, звонили дети пару раз в неделю — чаще не получалось, видимо, а самому названивать Ивану Никаноровичу гордость не позволяла. Набиваться не хотел, обременять детей ежевечерним исполнением сыновне-дочернего долга — тем более. Иногда ему казалось, будто в паузах между их редкими звонками в квартире слышался тихий серебряный смех Анны — тот самый, что когда-то наполнял эти комнаты жизнью.

Иван Никанорович лежал день, лежал два. Есть не хотелось, только воду пил из-под крана. Соседка, Татьяна Васильевна, заходила раз в день, робко спрашивала с порога, не нужно ли чего, может, супа какого сварить — он лишь отмахивался. Зачем вся эта суета? Готовить он и сам умел, всегда жене помогал при случае — только для чего уже готовить? Теперь только готовиться осталось.

Квартира погрузилась в тишину, нарушаемую лишь тиканьем настенных часов — тех самых, что он починил прошлой зимой. Стрелки отсчитывали время с завидным упорством, будто и впрямь знали что-то, чего не ведал их хозяин.

Вспоминалось много. Всю жизнь, можно сказать, перебрал, как чётки — от счастья к горечи и обратно. Где всплакнул, а где и посмеялся. Плакалось поболе, чем веселилось, конечно... Но хорошую жизнь прожил, не позорную. Было что вспомнить, было... Порой ему чудилось, будто тени прошлого оживали: вот там, в дверном проёме, мелькнуло платье Анны, вот здесь пахнуло её духами — лёгкими, цветочными.

А вот смерть к нему не шла. Конечно, он знать не знал, как она приходит, помирал-то всерьёз впервые, но было предчувствие, что ли, что сны там какие-то должны предшествовать или знаки... Может, сама Анна должна была прийти проводить?

Чертыхнувшись, он сел на кровати. Сны, знаки! Что за бабские забубоны в голову полезли? Совсем из ума выжил, старый дурень! Помирать собрался — вот и помирай, а пустые суеверия плодить ни к чему!

Слегка кружилась голова. Шаркая старыми, любимыми тапками, сходил на кухню попить воды. За окном мельтешил мелкий снежок, сквозь облачное марево бледно маячило солнечное бельмо. Хорошо сыплет, как раз к Новому году сугробы наметёт! В воздухе висело ощущение приближающегося чуда — того самого, в которое он перестал верить много лет назад.

Спохватившись, одёрнул себя (не время глупости думать!), вернулся в спальню, полез в шкаф и вынул оттуда свой «смертный» костюм. Шкаф пахнул лавандой — так пахли все вещи Анны. Помнил, что в последний путь всё новое нужно — ну так этот костюм и был почти ненадёванный, он в нём только с Анной золотую свадьбу отметил, а потом в нём же и схоронил её через три года. Примерил. Застегнулся на все пуговицы — удивительно, но сидел почти как тогда, будто и не прошло столько лет. Покрутился перед зеркалом, и на миг ему показалось, что в отражении за его спиной мелькнуло знакомое лицо. Кивнул сам себе с мрачным удовлетворением и аккуратно повесил костюм на спинку стула, на самом видном месте, будто готовя декорации к финалу собственной пьесы.

А потом опять лёг, и к нему стали приходить видения. Не сны даже, а полуявь какая-то, что ли. Комната будто наполнялась тёплым золотистым светом, хотя за окном была глубокая ночь. Он то проваливался в прошлое, за считанные минуты заново проживая события нескольких лет — и вот он снова молодой, держит на руках только что родившуюся дочь, и Анна улыбается ему; то переносился в настоящее и видел своих детей словно бы воочию, с их домах и семьях. Тревожились почему-то дети, хмурились, дорожные сумки собирали... Старшая дочь Люда в своей питерской квартире вдруг остановилась, замерла над чемоданом и прислушалась, будто кто-то окликнул её по имени.

А потом явилась Аннушка покойная — и не призраком пугающим, а такой, какой он помнил её всю жизнь — с ясными глазами, пахнущая ванильной выпечкой и свежестью зимнего утра. Она не говорила ничего, просто стояла на пороге его комнаты, смотрела на него с безграничной печалью и манила за собой. Словно в гости звала, в тот мир, где уже не болит спина и не ноет на погоду сердце. За её спиной виднелся не туннель со светом, о котором пишут в книгах, а уютная кухня их старой дачи — та самая, где она пекла свои знаменитые пироги с капустой.

Иван Никанорович подхватился в холодном поту. Сердце колотилось где-то в горле, выбивая странный ритм — будто отсчитывало последние минуты. «Зовёт», — прошептал он в тишину комнаты, и его слова подхватило эхо, которого в маленькой спальне быть не могло. Стало быть, зовёт. Стало быть, насчёт снов не наврали и никакие это не суеверия, а самая что ни на есть правда умирания. Выходит, и смерть уже не за горами.

И с этой мыслью ему стало почему-то спокойнее. Даже воздух в комнате стал мягче, будто само пространство приготовилось принять его решение. Где-то за стеной послышался тихий смех — детский, знакомый, будто его внучка-дошкольница, которая давно уже выросла и жила в другом городе, снова играла в соседней комнате.

Оставалось только дождаться смерти, и он терпеливо ждал.

За окном начинался рассвет, но в комнате по-прежнему царила мягкая, сумеречная дымка, будто время здесь текло по иным законам, подчиняясь не движению планет, а биению старого сердца, готового вот-вот остановиться.

Но за два дня до праздника в квартире начало твориться необъяснимое. Сначала примчалась старшая дочь, Люда, из соседнего города — деловая, подтянутая, но с испуганными глазами. «Мне приснилось, что папа зовёт», — сказала она соседке, не в силах объяснить, почему срочно бросила все дела. Потом, с пересадками, добралась из Италии младшая, Катя, привезя с собой запах чужого моря и дорогих духов. «Будто кто-то шептал мне всю ночь: „Езжай, он ждёт...“». Ночью нагрянула Наталья, невесть какими ухищрениями вырвавшаяся из своей многодетной семьи. И даже сын, Алексей, сорвался с важного проекта и возник на пороге отчего дома с помятым лицом и дорожной сумкой через плечо — ему почудился в метро мамин голос, настойчиво повторявший: «Домой».

В общем, все приехали. Взрослые, серьёзные люди, внезапно опять ставшие детьми в этих стенах, пахнущих старой книжной пылью и яблочными пирогами, которые когда-то так часто пекла мама... Ходили на цыпочках, переговаривались шёпотом в коридоре. Отец их словно бы и не видел, смотрел стеклянными глазами сквозь. Буркнул, что смерти ждёт — и всё на этом, больше ни слова не обронил.

«Он с неделю уже так, — виновато сказала соседка, передавая ключ. — А вчера в подъезде свет мигал, будто кто-то сигналил».

«Говорит, что мама его зовёт», — прошептала Катя, и у всех по спине пробежал холодок. В этот миг в гостиной сама собой заиграла музыкальная шкатулка — та самая, что не открывалась с тех пор, как умерла мать.

Но деятельная Люда, отринув суеверия, тут же развернула бурную деятельность. Вычитала в интернете, что так может начинаться деменция, нашла несколько клиник, готовых принять на консультацию — но «уже после праздников, все записи только на январь будущего года!»

Что ж, оставалось только ждать. Преодолев первую растерянность, начали заново обживать большую родительскую квартиру. Три комнаты после смерти мамы так и стояли закрытыми, но в ящике стола нашлись ключи, и всем хватило места.

Потом совершили набег на магазины, день готовили в поте лица и накрыли стол по-семейному, с тем самым оливье по бабушкиному рецепту и селедкой под «шубой». Ёлку купили, нарядили старыми, ещё стеклянными игрушками, которые помнили руки мамы. И когда Катя повесила последнюю фигурку — хрустального ангела, — все ёлочные огни вдруг зажглись сами собой, хотя гирлянду ещё не подключили к розетке.

Позвали к столу отца — в бессчётно какой уже раз.

— Пап, иди к нам. Праздник же.

Но Иван Никанорович лишь буркнул что-то невнятное и снова в стену уставился. Ему было всё равно. Мир сузился до размеров его кровати и тихого зова покойной жены в смутном полусне. Хотя сейчас зов был громче, настойчивее, и пахло вокруг не больницей и тленом, а тёплым тестом и мёдом — точно так же, как в их первый Новый год вместе.

Он смежил веки, отгораживаясь от ненужной уже, далёкой суеты, и не заметил, как снова заснул. Но на этот раз увидел совсем другой сон. Воздух в спальне заструился, заколебался, будто его трогали невидимые пальцы, а за окном, в зимней тьме, на миг вспыхнули и погасли сотни далёких звёзд — словно кто-то подавал сигналы через бездну, разделявшую миры.

Анна опять стояла в дверях, но не молчаливая и печальная, а очень даже сердитая, руки в боки, одетая в свой старенький тёмно-синий халат, который так хорошо оттенял её васильковые, даже к старости не выцветшие глаза. И голос её звучал так ясно и звонко — прямо как в те давние времена, когда распекала детей за непослушание.

— Ванька, да что ж ты делаешь-то, дубина стоеросовая?! — загремела она, и в её потемневших от злости глазах заплясали яростные искры. — Я тут из кожи вон лезу, всех собираю, ангелов упрашиваю, графики сверяю, чтоб все дома были, чтоб хоть раз всей семьей собрались! А ты? Ты улёгся, сложил лапки и решил всем праздник испортить?! Новый год на носу, а ты как тот старый пень — ничего не видишь, никого не слышишь, и понимать уже не понимаешь!

Она подошла к кровати, взяла его за руку. Рука была тёплой, живой.

— Вставай! — скомандовала она. — Хватит дурить. Иди к детям. Они ждут тебя, они к тебе из такой дали прилетели, все дела подвинули. Давай-давай! Собрался он, видите ли! А кто тебя туда звал? У меня дел сейчас знаешь сколько? Мне там без тебя скучно ещё не скоро будет. Так что тебе ещё жить и жить! Правнуков кто женить будет, а? То-то же! И сам женись! Чем бирюком маяться и глупости надумывать, иди вон к Татьяне сватайся, и живите вместе, я разрешаю! А сейчас к детям ступай, хватит уже капризничать!

Он проснулся от толчка, будто его и впрямь кто-то хорошенько подопнул. В квартире пахло хвоей, мандаринами, праздничной едой, слышался сдержанный смех и звон бокалов. Он лежал и слушал этот приглушённый шум за тонкой дверью, зовущий обратно в жизнь.

Иван Никанорович медленно поднялся. Подошёл к стулу, взял похоронный костюм и аккуратно повесил его обратно в шкаф, в самый дальний угол. Затем надел чистую рубашку, старенький, Аннушкой связанный кардиган, поправил воротник. Причесал седые, но всё ещё густые волосы на пробор и выпрямил плечи.

Дверь в гостиную скрипнула. Все за столом замерли, повернулись к нему. В глазах у детей тлела тревога, которая, впрочем, быстро сменилась крепнущей надеждой. Катенька, как всегда, самая чуткая из четверых его детей, несмело улыбнулась, словно боясь спугнуть удачу.

Иван Никанорович, ни говоря ни слова, подошёл к своему месту во главе стола, которое пустовало все эти годы. Аккуратно отодвинул стул и сел.

— Ну что, — хрипло произнёс он, глядя на блестящие от радостных слёз глаза дочерей и смущённую улыбку сына. — Давайте есть, пока не остыло.

Он взял в руки бокал с шампанским, который пододвинула к нему Катя. Поднял.

— За Новый год, — сказал он просто. — За жизнь. — И добавил, глядя куда-то в пространство над головами детей, туда, где ему одному была видна лёгкая, улыбающаяся тень в синем халате: — И за маму. Она старалась.

И в эту секунду все поняли, что праздник действительно удался. А Иван Никанорович решил, что ещё поживёт. В самом деле, правнуков растить нужно, внукам помогать. И дома нечего сидеть, можно и самому к детям ездить, всегда зовут. А то, может, и вправду к Татьяне посватается. Раз уж жена велела не спешить.

Авторов двое: Юлия Зубарева и Ирина Валерина.

Сказку публикуем на https://author.today/work/507769

Как-то почему-то всегда думалось, что Белоснежка была обычной девушкой. Черт его знает, почему.

И вспомнил тут же про Золушку. И, после минутного раздумья, осознал, что и Золушка тоже не была простой девушкой. Семья у нее была зажиточная. Просто - мачеха.

Т.е. все их страдания и простота - все эти работы по дому - мытье полов и посуды, чистка всего и вся - это просто как некое, искусственно созданное, испытание. По факту, они могли бы этого и не делать, их заставили.

Не знаю, как для кого, а для меня стало откровением. В какой-то степени. Получается, что даже в их случае никакого "из грязи в князи" не было. Примерно, как сын/ дочь миллиардера/ рши подрабатывает грузчиком/ официантом (кой) после учебы, чтобы "не зависеть" от папиных/ маминых денег. При этом в любой момент может бросить заниматься "бунтарством" и вернуться во дворец, в сытый и комфортный достаток.

Согласитесь, совсем иная история, чем реальная бедность.

p.s. комментарии не читаю

Ева взяла зубную щетку, крем, спонжики и поехала смотреть, что же там за берлога. Проблемы обнаружились уже на входе. Дима сразу предупредил, что замок иногда заедает, но Ева не думала, что настолько. Она брала дверь штурмом сорок минут: толкала, тянула на себя, вставляла ключ до упора, вежливо заходила на ползубчика, но эта ревнивая зараза явно не хотела раскрываться перед новым жильцом. Ева начала давить психологически, как учили когда-то в школьные годы одноклассники за гаражами. На шум открылась соседская дверь.

— Вы почему в чужую квартиру ломитесь? — спросил обеспокоенный женский голос.

— Я не ломлюсь, у меня ключи есть, — бросила в ответ обозленная Ева, вытирая пот со лба.

— А вы, собственно, кто? Я вас раньше не видела, — продолжала лезть не в свое дело соседка.

— Я его девушка! — с вызовом заявила Ева, повернувшись и уперев руки в бока, но увидела только щелку, через которую с ней вели переговоры.

— Вы-ы-ы? — искренне удивилась женщина.

— Да, я. Какие-то проблемы?

— Да нет, никаких. Просто он никогда сюда не водил никого (в этот момент Ева еще больше полюбила Диму), а тут сразу такая…

— Какая это такая? — не поняла Ева.

— Вы знаете, это не мое дело. Простите, — закрыла дверь соседка.

Понимая, что либо она, либо ее, Ева сунула ключ до упора и так на него надавила со всем своим желанием войти в этот шалаш, что чуть не провернула весь косяк по кругу. Дверь открылась.

Весь внутренний мир Димы буквально предстал перед девушкой, и душа ее покрылась инеем. Конечно, одинокому молодому человеку свойственен некоторый аскетизм, но это была настоящая келья.

— Бедняжка, твое сердце давно забыло, а может, никогда и не знало, что такое уют, — сорвалось с губ Евы, когда она осматривала скромное жилье, где ей предстояло отныне часто бывать.

С другой стороны, она была рада. Соседка не обманула: женская рука явно никогда не касалась этих стен, этого пола, этой кухни и этих серых окон. Ева здесь первая.

Не в силах терпеть, девушка обулась и выбежала в ближайший магазин за красивой шторкой и ковриком для ванной, а заодно за прихваточками и полотенчиками для кухни. Разумеется, в магазине на нее накатило… К коврику и шторке присоединились ароматизаторы, мыло ручной работы, а еще удобные контейнеры для косметики.

«Добавить такие мелочи в чужую квартиру — это совсем не наглость», — успокаивала себя Ева, прицепляя к первой тележке с товарами вторую.

Замок Еве больше не сопротивлялся. На самом деле он вообще больше не выполнял своей функции и напоминал хоккейного вратаря, который забыл надеть маску перед матчем. Понимая, что натворила дел, Ева при помощи кухонных ножей полночи выкручивала старый замок, а утром помчалась в магазин за новым. Ножи, разумеется, тоже нужно было менять. А еще — вилки, ложки, скатерть, разделочные доски и подставки под горячее. Ну а там и до занавесок рукой подать.

В воскресенье в обед позвонил Дима и сказал, что ему нужно задержаться в командировке еще на пару дней.

— Я буду только рад, если ты привнесешь в мою квартиру немножко тепла и уюта, — улыбался он в трубку, когда Ева сказала, что позволила себе некоторые вольности в его интерьере.

К слову, уют в квартиру она уже завозила грузовиками и распределяла согласно техническому плану и соответствующей документации. Столько лет всё это копилось внутри одинокой женщины, и сейчас, когда ей развязали руки, горшочек уже не мог не варить.

К возвращению Димы от старой квартиры остался только паук возле вентиляции. Ева хотела прогнать и его, но, увидев и без того очумевшие от внезапных перемен восемь глаз, поняла, что лучше не трогать бедное существо и оставить как символ неприкосновенности к чужому имуществу.

Жилье Димы отныне выглядело так, словно он уже восемь лет был счастлив в браке, потом разочаровался в нем, а потом стал счастлив уже вопреки. Ева не только занялась квартирой, но и сделала всё, чтобы весь подъезд знал о том, что она новая хозяйка и все вопросы теперь можно адресовать ей. Пусть кольца на пальце пока нет, но это чисто технический момент. Соседи сначала смотрели с подозрением, но потом просто разводили руками: «Мол, как скажете, мы-то чё. Нам всё равно, дело ваше».

***

В день приезда Димы Ева приготовила настоящий домашний ужин, запаковала свои еще упругие филейные части в нарядную и вульгарную упаковку, расставила по углам благовония и, затемнив новенькое освещение, принялась ждать. Вот какой прием ждал ее Адама! У них тут без всяких кущ свой райский уголок.

Дима задерживался. Когда Ева начала чувствовать, что упаковка больно впивается ей в тот угол, ради которого она полгода приседала в спортзале, в замок вставили ключ.

— Замок новый, просто толкни, не заперто! — чуть сконфуженно, но при этом томно отозвалась Ева. Она не боялась осуждения. Уж слишком хорошо она поработала с квартирой. Ей всё простят.

В момент, когда дверь открылась, Еве пришло внезапное СМС от Димы: «Ты где? Я дома. Смотрю, квартира ничуть не изменилась. А меня друзья пугали, что ты всё косметикой заставишь». Правда, Ева всё равно это сообщение увидела много позже. А пока в квартиру вошли совершенно незнакомые люди в количестве пяти человек: двое молодых людей, два совсем юных школьника и один весьма дряхлый дедушка, который, заметив Еву, моментально приосанился и пригладил остатки седых волос на голове.

— Ничего себе, пап, тебя встречают. И нафига тебе этот санаторий был нужен, если дома такой «олл инклюзив»? — первым заговорил молодой человек и тут же получил по шапке от своей, видимо, супруги, за то, что пялится.

Ева стояла на пороге с двумя полными бокалами, не в силах сдвинуться с места. Ей хотелось закричать, но она не могла преодолеть ступор.

Где-то в углу захихикал радостный паук.

— Простите, а в-в-вы к-к-то? — пропищала Ева.

— Владелец местного шалаша. А вы, я полагаю, из поликлиники, пришли перевязку делать? Так я вроде сказал, что сам справлюсь, — ответил дедушка, глядя на сексуальный наряд медсестры, в который была одета Ева.

— Мда-а-а, Адам Матвеевич, у вас тут прям уют и благодать царят, — заглянула за спину Еве жена молодого человека. — Совсем другое дело, а то как в склепе жили. А вас, девушка, как величать? Не староват ли для вас наш Адам Матвеевич? Хотя, конечно, мужчина видный, со своим жильем…

— Е-е-ва…

— Вот как! Удачно вы, Адам Матвеевич людей подбираете, ничего не скажешь!

Деду, судя по блестящим глазам, тоже всё это казалось удачным стечением обстоятельств.

— А г-г-где Дмитрий? — прошептала Ева. От накативших нервов она махом осушила оба бокала.

— Я Дмитрий! — радостно поднял руку мальчик лет восьми.

— Ты погоди, рано тебе еще Дмитрием быть, — убрала его руку мама и отправила обоих детей с мужем в машину.

— П-п-простите, я, кажется, ошиблась квартирой, — начала наконец приходить в себя Ева, вспоминая знакомство с замком. — Это Сиреневая, восемнадцать, квартира двадцать шесть?

— Не-а, это Черемуховая, восемнадцать, — потирал руки дед, готовый уже начать распаковывать свой внезапный подарок.

— Ну да, — вздохнула трагично Ева, — всегда их путаю. Заходите, располагайтесь, а я пока отойду, мне позвонить надо.

Она схватила телефон и улизнула в ванную, где, забаррикадировав дверь, обернулась полотенцем. Тогда-то она и прочла СМС от Димы.

«Дим, я скоро буду, я просто в магазине задержалась», — отправила Ева ответ.

«Хорошо, жду. Если не сложно, захвати бутылочку вина», — наговорил голосовое сообщение Дима.

Вино Ева собиралась принести, но уже в себе. Взяв под мышку коврик и сняв шторку, она дождалась, пока незнакомцы пройдут на кухню, и только после этого вырвалась из ванной. Собрав наспех вещи в пакет, она выскочила из квартиры.

— Матвеич, уходит! Любовь сбегает! — доносились Еве вслед голоса любопытных соседей, наблюдавших из приоткрытых дверей.

***

— Расскажу, но позже, — объяснила свой внешний вид Ева, когда молодой человек открыл ей дверь.

Передвигаясь как в тумане, она прошла мимо него, даже не взглянув. Первым делом зашла в ванную, заменила шторку и развернула коврик, а затем прошла в комнату, где упала на диван и проспала до утра, пока весь стресс и вино не выветрились из нее. Проснувшись, Ева увидела, что перед ней незнакомый молодой человек, который ждет объяснений.

— Скажите, а какой это адрес?..

— Жасминовая, восемнадцать.

Александр Райн

Дорогие читатели.ю приходите на мои литературные концерты. Вот тут список городов и вся информация

А тут можно подписаться на мой телеграм-канал, где я выкладываю еще больше рассказов и личных историй

А здесь можно меня поддержать

Слушайте аудиокниги бесплатно, там, где Вам удобнее:

ВК: https://vk.com/club227480234

РуТуб: https://rutube.ru/channel/23621949

Дзен: https://dzen.ru/id/66bc027f8da159702c4cb4d5?share_to=link

Телеграм:https://t.me/vyaninaudiobooks