Переход между мирами — штука неприятная. Не болезненная, заметьте, но «неудобная». Представьте, что вас выворачивают наизнанку, как перчатку, а потом складывают обратно, но не совсем правильно. Одно ухо оказывается чуть выше другого, хвост — левее, чем был, а монокль... монокль вообще непостижимым образом переместился на другой глаз.
Я материализовался в узком переулке между двумя зданиями, которые, казалось, стояли «слишком близко». Не архитектурно близко, а онтологически. Словно кто-то убрал между ними нечто существенное — воздух, пространство, саму возможность расстояния — и они сомкнулись, как страницы книги.
— Мерзость, — пробормотал я, поправляя монокль и отряхивая плащ. Оранжевый шёлк, к счастью, пострадал минимально, лишь пара складок легла неправильно. Я разгладил их с тем педантизмом, который вырабатывается за два столетия ношения одного и того же гардероба.
Переулок пах... странно. Не грязью, не помоями викторианского Лондона, к которым я привык. Он пах «отсутствием». Пустотой с лёгким привкусом корицы и пепла. Я принюхался внимательнее — определённо корица. И что-то ещё. Что-то, чего быть не должно.
Несуществование, если хотите знать, имеет вполне конкретный запах.
Я вышел из переулка на площадь и остановился, прищурившись.
Город Между-Часами встретил меня какофонией архитектурных стилей, столпившихся так тесно, что казалось, будто их просто швырнули в одно место и забыли рассортировать. Готический собор с остроконечными шпилями стоял бок о бок с домом в стиле модерн, чьи плавные линии и витражи совершенно не сочетались с брутальным бетонным зданием справа. А за ними высилась, клянусь моим хвостом, пагода. Трёхъярусная, красная, с колокольчиками, которые не звенели, хотя ветер явно был.
Но дело было не в архитектурной эклектике.
Я подошёл ближе к месту, где готический собор примыкал к модерновому дому. Между ними была... трещина. Не физическая, нет. Трещина в самой ткани пространства. Тонкая, почти невидимая линия, вдоль которой воздух дрожал и мерцал, словно там кто-то неаккуратно склеил два куска реальности. Я протянул лапу, и кончики когтей коснулись... пустоты.
Холод обжёг пальцы. Я отдёрнул руку и внимательно посмотрел на ладонь. Мех на подушечках покрылся инеем.
— Интересно, — пробормотал я. — Очень, очень интересно.
— Вы не местный, верно? — раздался голос за спиной.
Я обернулся и увидел человека. Среднего возраста, в поношенном сером костюме, с карманными часами на цепочке. Лицо усталое, глаза... глаза были странные. Они смотрели на меня, но в них было что-то отсутствующее, словно человек забыл, зачем он вообще смотрит.
— Откуда вы знаете? — вежливо поинтересовался я, опуская лапу в карман плаща. Зефирки на месте, хорошо.
— Вы смотрите на швы, — ответил человек. — Местные давно перестали. Мы... мы привыкли. Хотя я точно не помню, к чему мы привыкли. Меня зовут... — он запнулся, нахмурился. — Меня зовут... простите, как же меня зовут?
Он похлопал себя по карманам, словно там могла храниться подсказка. Вытащил блокнот, полистал и облегчённо выдохнул:
— Элиас. Часовщик Элиас. Я записал. Всегда записываю теперь. Иначе забываю. — Он посмотрел на меня с внезапной остротой. — А вы кто? И почему вы... лис?
— Реджинальд Фоксворт Третий, — я поклонился с тем изяществом, которое обеспечивало мне успех в обществе последние полтора столетия. — А почему лис... длинная история, полная плохих решений и одного особенно удачного заклинания. А вообще, мои родители были лисами, так что родись у них кто-то другой, это было бы странно. Скажите, мистер Элиас, вы случайно не знаете, где я могу найти Морриган? Женщина, сова, любит загадочные формулировки и портить людям, не людям и нелюдям настроение своими посланиями?
Элиас снова заглянул в блокнот.
— Морриган... Морриган... — он пролистал несколько страниц. — А, вот. «Если придёт лис в оранжевом плаще, отправить его в Кафе Незаконченных Разговоров. Угол Улицы Почти и Переулка Может Быть». Я записал три дня назад. Или это был... — он нахмурился. — Какой сегодня день?
— Среда, — ответил я, хотя не был до конца уверен. Время между мирами течёт своеобразно.
— Среда, — задумчиво повторил Элиас. — После вторника. Точно было что-то во вторник. Что-то важное. Но я не могу вспомнить. Никто не может. — Он поднял на меня глаза, и в них мелькнул страх. — Мистер Фоксворт, вы ведь не за этим пришли? Вы ищете вторники?
— Можно и так сказать, — я вытащил из кармана зефирку — розовую, идеальной формы — и задумчиво её рассмотрел. — Скажите, а вот это у вас в ходу? Или мне следовало захватить местную валюту?
Элиас уставился на зефирку так, словно я показал ему философский камень.
— Это... это же настоящая зефирка! — он сглотнул. — Откуда? Их не достать уже... сколько? С тех пор, как начались исчезновения. Кондитерская была на Улице Вторников, но теперь там... там ничего нет. Только шов.
Я протянул ему зефирку. Элиас взял её дрожащими пальцами, словно боялся, что она испарится.
— Считайте это авансом, — сказал я. — За информацию и сопровождение. Полагаю, вы не откажетесь проводить меня до этого кафе?
— Нет, конечно нет! — Элиас бережно завернул зефирку в носовой платок и спрятал в карман. — Я... я помогу. Хотя мне придётся записать, куда мы идём. Я забываю. Каждые десять минут забываю всё, что не записал.
Мы двинулись по улице, петляющей между зданиями. Элиас то и дело заглядывал в свой блокнот, сверяясь с записями. Я же изучал город. Изучал швы, которых становилось всё больше. Некоторые были тонкими, как волос, другие — широкими, как дверной проём. В одном месте я увидел целое «отсутствие» — пустоту размером с дом, аккуратно вырезанную из ткани реальности. Соседние здания подпирали друг друга, чтобы не рухнуть в эту дыру.
— Здесь была ратуша, — тихо сказал Элиас, заметив мой взгляд. — Во вторник здесь всегда была ратуша. Теперь... теперь мы даже не помним, как она выглядела. Только что она была.
— А когда именно произошло исчезновение? — я вытащил из кармана собственный блокнот — маленький, в кожаном переплёте, где всегда записывал важные детали. Привычка библиотекаря.
— В час дня, — Элиас говорил увереннее, когда речь шла о времени. Часовщик всё-таки. — Ровно в 13:00. Каждый вторник, ровно в 13:00, что-то исчезает. Сначала это были мелочи — лавка, сквер. Потом здания. Потом целые улицы. А последние недели... — он понизил голос. — Последние недели исчезают люди. Те, кто был на улице ровно в час дня во вторник.
Я записал. «Вторник. 13:00. Прогрессия. Люди.»
— И никто не пытался это остановить?
— Департамент Временных Дел говорит, что ведёт расследование, — Элиас хмыкнул. — Но для расследования нужно заполнить форму 47-Б. А чтобы получить форму 47-Б, нужно доказать, что событие вообще произошло. А как доказать то, о чём никто не помнит?
Опять бюрократия выступает во всей красе. Я покачал головой.
Мы свернули за угол — и я увидел кафе.
Оно не было похоже на обычное кафе. Во-первых, оно висело между двумя зданиями, не касаясь земли. Во-вторых, вход представлял собой дверь без стен, просто дверь, подвешенную в воздухе. В-третьих, из окон не лился свет — напротив, внутрь утекала тьма, словно кафе высасывало её из окружающего мира.
На вывеске готическими буквами было выведено: «Кафе Незаконченных Разговоров. Входить, только если готовы не договори—»
— Очаровательно, — пробормотал я. — И как в него попадают?
— Нужно подумать о чём-то, что хотел сказать, но не сказал, — ответил Элиас, снова заглядывая в блокнот. — О незаконченном предложении. И дверь откроется.
Я задумался. Незаконченных предложений в моей жизни было предостаточно. Слов, не сказанных Морриган перед тем, как я покинул её мир. Объяснений, которые я так и не дал. Прощаний, которые застряли в горле.
— Подождите здесь, — сказал я Элиасу и протянул ему ещё одну зефирку. — Если я не вернусь через час, найдите кого-нибудь более компетентного. Желательно без хвоста.
— Но... — начал Элиас, но я уже переступил порог.
Внутри Кафе Незаконченных Разговоров было тихо. Не обычная тишина, а абсолютное отсутствие звука, словно кто-то вырезал из мира саму возможность шума. За столиками сидели люди и... не люди. Человек с чашкой кофе, застывший в середине глотка. Женщина с открытым ртом, словно собиралась что-то сказать. Двое мужчин, застывших в рукопожатии, которое длилось вечность.
Все они были... незакончены. Фигуры застыли в движении, слова повисли в воздухе невидимыми буквами, эмоции заморожены на лицах.
В углу, за столиком у окна, которого быть не должно, сидела Морриган.
Вернее, не совсем Морриган. Она была здесь, но одновременно её здесь не было. Силуэт мерцал, как плохо настроенное изображение. Сова — антропоморфная, как и я, в тёмном платье викторианской эпохи — смотрела на меня огромными глазами. Клюв открылся. Закрылся. Открылся снова.
Она пыталась что-то сказать, но звука не было.
Я подошёл к столику и сел напротив. Достал из кармана зефирку и положил перед ней.
— Знаешь, — сказал я тихо, — когда ты писала «у нас проблема», я думал, ты преувеличиваешь. Но, похоже, на этот раз ты была слишком оптимистична.
Морриган продолжала беззвучно открывать клюв. На столике перед ней лежал блокнот, исписанный её почерком. Я придвинул его к себе и прочёл:
«Застряла. Петля времени. 13:00 вторника. Повторяется. Не могу выйти. Коллекционер. Находит. Библиотека Несуществующих. Ключ в каталоге. Кошка знает. Найди кошку. НАЙДИ КОШ—»
Я посмотрел на Морриган. Она смотрела на меня с отчаянием в глазах.
— Хорошо, — я поднялся, забирая блокнот. — Кошка. Ищу кошку. Надеюсь, она хотя бы говорит на нормальном языке, а не загадками.
Морриган закатила глаза — единственное движение, которое она могла совершить.
Я вышел из кафе. Элиас всё ещё ждал снаружи, жуя зефирку и записывая что-то в блокнот.
— Мистер Элиас, — сказал я, — мне нужна кошка. Предпочтительно говорящая. Ещё более предпочтительно — библиотечная.
Элиас посмотрел на меня, потом в блокнот, потом снова на меня.
— Мадам Цитата, — сказал он. — Библиотека Вечной Субботы. Хотя... — он нахмурился. — Хотя библиотеки больше нет. Там шов. Большой шов. Но мадам Цитата осталась. Она не исчезает. Говорят, её нельзя стереть из реальности, потому что она состоит из чужих слов.
— Веди меня к ней, — я достал ещё одну зефирку. Пакет заметно похудел. Придётся экономить. — И записывай всё, что я говорю. Судя по всему, нам предстоит иметь дело с существом, которое ворует память, время и, видимо, хороший вкус в архитектуре.
Мы двинулись через город, где вторники были вырезаны из ткани мира, оставляя после себя только швы и забвение.
А я думал об одном: если кто-то крадёт дни, значит, где-то есть место, где эти дни хранятся.
И, клянусь всеми библиотеками мира, я найду это место.
Даже если придётся потратить на это весь свой запас зефира.