Предновогодние бдения. Руковожу
Жарким мангалом, а где-то гремит дискотека.
Вдруг телевизор. И Ельцин. Устал, ухожу…
И впереди первый день двадцать первого века.

Сергей Петрович Шмелёв, сорока пяти лет, инженер-проектировщик с стабильной зарплатой и чётким распорядком дня, прошёл мимо неё на Пречистенской набережной в среду, в 18:47. Она читала что-то на табличке у памятника, и ветер играл прядью её каштановых волос, выбившейся из-под тёплой повязки. В её позе была лёгкая, почти танцующая грация. Она обернулась, и их взгляды встретились на долю секунды. У неё были удивительные глаза — цвета осеннего неба, с лучиками смешинок у уголков.

И в этот момент что-то в груди у Сергея Петровича ёкнуло — старое, забытое, похожее на мелодию из молодости. Он почувствовал импульс — улыбнуться. Просто улыбнуться незнакомой женщине. Но мышцы лица не сработали. Вместо этого сработал мгновенный, отлаженный механизм защиты. В голове пронеслось: «Выглядит дураком. Подумает, что какой-то пристаёт. Да и зачем? Потом придётся что-то говорить, притворяться, вкладываться… Сплошная головная боль». Он потупил взгляд, сделал лицо строгим и сосредоточенным, будто обдумывал важный расчёт, и прошёл мимо, ускорив шаг.

Весь вечер в своей уютной, безупречно чистой однокомнатной квартире он чувствовал себя отвратительно. Он ругал себя, громко и ядовито, пока готовил ужин на одного. —Идиот. Тряпка. Совсем обрюзг, — бубнил он, шинкуя лук. — Ну что стоило улыбнуться? Хотя бы просто улыбнуться, как человек человеку. Но тут же внутренний голос,голос его брони, парировал привычной, успокаивающей формулой: «Зато меня никто и не бросит. Зато не придется смотреть, как уходят. Лучше уж я первый не подойду, чем потом буду страдать. Я свой мир контролирую. И в нём всё безопасно».

Эта мантра годами охраняла его покой. После болезненного развода десять лет назад он выстроил жизнь как крепость: работа, книги, сериалы, случайные встречи с друзьями , отпуск раз в год по проверенному маршруту. Никаких неожиданностей. Никакого риска. Он гордился этой самодостаточностью, этой неуязвимостью.

Но сегодня вечером крепость дала трещину. Он сидел перед телевизором, не видя экран, и думал о тех осенних глазах. И вдруг с пугающей ясностью осознал: его принцип «лучше я первый не подойду» — это не победа. Это поражение. Поражение, замаскированное под благоразумие.

«Таким способом отношения не заведёшь», — прошептал он в тишину комнаты. Фраза повисла в воздухе, звонкая и неоспоримая, как удар колокола.

А ведь когда-то он мечтал не только о карьере. Он хотел семью — настоящую, шумную, с детским смехом на кухне. Хотел разделять с кем-то не только быт, но и тишину. Хотел быть для кого-то опорой и сам иметь эту опору. Его потенциал как инженера был реализован на восемьдесят процентов. А потенциал как человека, как мужчины, как любящего и любимого — едва ли на десять.

Счастье, понял он внезапно, — это не только реализация в работе. Это аккорд. Две ноты, звучащие вместе. Одна — дело, в котором ты находишь смысл и признание. Другая — личные отношения, где ты видишь и принимаешь другого, и сам виден и принят со всеми своими трещинами. Без второй ноты музыка жизни остаётся одноголосой, пусть и идеально выстроенной.

Он не подошёл сегодня. Он прошёл мимо, как проходил мимо многих возможностей за последнее десятилетие. Но впервые он увидел этот поступок не как проявление силы, а как акт трусости. Впервые осознал цену своей «безопасности» — это была цена неисполненной жизни.

Сергей Петрович встал, подошёл к окну. Москва горела огнями, каждый из которых мог быть чьим-то домом, чьим-то счастьем. «Завтра,— подумал он без особой веры, но с первой за долгое время жаждой перемен. — Завтра, если повезет, я выйду на час раньше. И если увижу кого-то… кто заставит сердце ёкнуть… Я хотя бы улыбнусь. Просто улыбнусь. С этого можно начать».

Он понял, что счастье не приходит само в отлаженный мирок. К нему надо сделать шаг. Даже рискуя оступиться. Даже рискуя показаться дураком. Потому что альтернатива — вечер за вечером сидеть в идеальной тишине своей крепости и слушать, как за её стенами проходит чужая, шумная, яркая жизнь.

Стихотворение " Все начинается с Любви" читает артист Игорь Пиксайкин.

Но даже в сумраке, когда душа болит
и кажется всегда, что свет навек погас,
надежды луч сквозь тучи пролетит
и вновь сверкнет улыбка как алмаз ...