RomiA

История о человеческой глупости, что рождает жестокость и уродство душ. Когда дьявол не требуется, чтобы нести зло в сердца, когда верят толпе, а не собственному разуму.

На пригорке, возле кладбища, рядом с забором ветхой, деревянной церквушки, толпился народ. Несмотря на глубокую ночь, люди что-то живо обсуждали. Метель колыхала пламя факелов в руках собравшихся. Пареньки крепко держались за вилы, словно стояли не по пояс в сугробах, а прибыли на осеннюю уборку сена. Бородатые мужички поигрывали острыми топориками ожидая, чего-то, что вот-вот случится. Даже бабка Евдоха притащила черную кочергу, такую же жесткую и изогнутую как сама жизнь старухи.

Внутри запертой церкви, возле аналоя, стояли два человека. Молодой священник – отец Николай, которого недавно назначили в деревенский приход и склонивший голову, худой как мумия-старик по имени Захар. Оба вымокли, будто хорошо пропарились в бане или прожарились, растапливая дровами печь. Только иконы, скамейки, да церковная утварь еще с вечера обросли налетом белого инея.

– Так ты говоришь с детства, началось? – перекрестившись, обратился священник.

– Да. Так и есть. По рассказам покойной крестной знаю. Сосал я тогда грудь, у мамаши своей – на телеге ехали. Кроха еще совсем был – к бабке-ворожке вез нас отец. Лекарь не помог мне-младенцу, – руками развел, а я криком кричал уж неделю как. Сил, видать, у маменьки не оставалось терпеть. Землю тогда поливало с неба, словно открылись небесные хранилища, телега намертво застряла в грязи, а лошадь от погоды такой вырвалась и след ее простыл, остались мы посреди поля. Молния сверкала крепкая, нас и убило с маменькой в тот день.

– Батька погоревал, оплакал, и хоронить собрался. Тогда я и очнулся, выжил...

– Правда, недолго папаша радовался, до первого случая со мной, – Захара стало трясти, он оскалил зубы и зашипел словно змея, затем плавно приподнялся в воздух, оторвавшись на ладонь от пола.

Священник живо накрыл его епитрахилью и принялся вслух читать молитвы. Старик рыкнул пару раз, весь скукожился и опустился назад.

– Ну, Захар? Продолжай, – батюшка пробежал взглядом по окну, за которым разгорался яркий костер, отдавая блики на шевелящиеся скулы старика.

– Так вот, я и говорю, с тех самых пор со мной странности начали происходить. Как-то, меня батька на крыше сарая нашел, когда я ходить, не умел еще, потом обнаружил на краю колодца с ведром. А как подрос, я и сам припоминаю все. Пошли однажды летом с ребятишками на пруд. Плавал я не очень, выдохся вскоре и тонуть стал. Полез меня один из мальцов вытаскивать, боролся за мою жизнь, только зря – сам потонул. Да и папка покойный, вскорости под телегой помер, задавила вместо меня… да вы ж отец знаете небось, разболтали деревенские.

– Я-то знаю, а ты рассказывай. Это тебе самому нужно, глядишь и отойдет нечисть, очистишься…

Старик продолжил:

– Совсем один я остался – сирота. А как вырос и возмужал, начал в лесу ловить зверей диких, да ягоды, травы собирать – чтобы пропитаться. С годами люди добрые уразумели, что дело нечисто, сторониться меня стали, а некоторые гнать и запугивать пытались, да где там… Уж нет их давно на земле – кто удавился, кого корова растоптала. Демьяна-юнца, что за мою душу молиться принялся, в колодце нашли с вывернутой шеей. А я, что могу? Эта сила сама действует, меня не спрашивает…

– Горько мне в то время стало, запил в одиночестве. Обозлился на бывших дружков, да на соседушек, и решил мстить. Тут он мне и явился… – старик закашлялся, и его грудь стала быстро вздыматься вверх-вниз.

Священник прислонил крест к голове Захара, отчего тот заругался, как последний пьянчуга из кабака и задышал, часто-часто – лошади даже так не дышат после галопа.

– Сидел я один, как всегда, дома, да беленькую потягивал, сильно захмелел. Дай думаю, пообщаюсь с силой той – что всю никчемную жизнь, погубить меня желает.

Говорю в пустоту:

– Вот вы негодники, людишек пужаете, меня на пороге смерти держите, а ведь народ дурной у нас в деревне, мстить будут! Дайте мне лучше силушку, а я вам послужу как смогу, чтобы не зря мучался. Сидел я в тишине, да из горла лакал, башку закрутило совсем. За горячей печкой шорох начался странный, вижу – раздвинулась моя старая печь на две половины, а из нее, как из огня, выходит рогатый. Размером с быка, как у Евдокии, правда, лысый весь, только копыта мохнатые. А в лапах у него бумага свернутая. Я почти протрезвел сразу, встал и назад попятился, а он на меня рычит:

– Стой, Захар! Звал меня? Я скор на призыв, нет во мне терпения – говори! Только я, итак, наперед все знаю, потому как дана мне власть над тобою! – Вышел он из огня, а печь назад съехалась, кирпичик к кирпичику. Я еще подумал: «Если у него власть надо мною, что ж он сразу не погубит, а только пужает столько лет?»

Затрясся я весь, мысли делись куда-то, ответил ему:

– Да что говорить, больно страшен ты. И сам все знаешь… люди боятся меня, а совесть моя чиста, никому я зла не делал отродясь! Справедливости жажду!

Протянул он мне свиток и говорит:

– Справедливость – это самое главное, ради чего тебе жить стоит, ты почти свят и чист, нужно это людям доказать! Если желаешь помощи – отдай мне душу на попечение, буду помогать до конца дней твоих. Подпиши согласие, не пожалеешь!

– Славно он говорил, захотел я оправдаться в глазах односельчан, ну и подписал бумажку сдуру.

А как подписал, тут же она и загорелась у меня в руках, а гость мой захохотал и испарился, один смрад после себя оставил.

На следующее утро проснулся, слышу, собака во дворе воет. Все бы ничего, только не имел я никакой собаки. Вышел во двор, гляжу, а не собака это, а баба с соседней улицы. Завывает – слезы рекой.

– Что, – говорю, – случилось, чего рыдаешь?

– Муж пьет, избил вот, который раз, не знаю, к кому еще податься. Хотела к тебе, может, траву, какую ведаешь или зелье? Слыхала водится в этом доме, заметили тебя в лесу. Помоги мне! К кому еще идти? Заплачу сколько есть, – и протягивает мне бутылку медовухи да сала кусок.

Почуял я в себе силу темную в то утро, а потому ответил:

– На что мне твое сало, я тебе так, все сделаю. Дал я бабе пучок укропу, что висел про запас, так для виду выдал, а сам ушел за печку, да попросил рогатого, чтобы помог ей. Ушла она от меня в то утро надолго, месяц, наверное, не появлялась.

Затем приходит снова:

– Вот, – говорит, – твоих рук дело?! – и показывает пучок черных волос в кулаке, – вернулась я домой, а муж обходительный стал, пить бросил! Радовалась я как в юности, хотела тебя идти благодарить, да через время услыхала от соседушек, что таким обходительным он стал с каждой юбкой. Да так, что троих в соседней деревне обрюхатил, гад! Сейчас, четвертую домой притащил! Держи клочья с его башки, хочу на него приворот заказать!

– А заместо сала, я тебе хряка цельного привела, вижу, знаешь ты, толк в ворожбе!

– Глянул я тогда в окошко, а на дворе хряк стоит, ушастый да упитанный, – ухмыльнулся и пошел траву искать, нашел пучок первой попавшейся, макнул в горшок свой ночной, завернул в тряпку и велел дома над мужем трясти. Поглумлюсь, – думаю, – над муженьком, а дура все одно не разберет. А сам снова за печь, да просить.

– Не ходила она ко мне больше. Уж зима пришла, зарезал я того хряка. Стою во дворе, над ним, и пью как полагается кружку крови после убоя, все как обычно, да раздумываю, в каком ящике засаливать мясо. Тут слышу, с грохотом открывается калитка во дворе, врывается мужик черноволосый, с дикими глазами и ножом в руке, бегом ко мне, перепрыгнул свина, и душить меня.

Кричит:

– К тебе моя баба хаживала? Ты ейный ухажер? Так вот знай, порешил я изменщицу, больше не достанется, ни тебе, ни другим, – нож показывает мне, а по нему кровушка красная стекает.

– Эх, – думаю, – вот значит, как ты рогатый, помог ей…

– После того случая, стали захаживать ко мне людишки, чуть не очередь строится, черные дела свои решать приходят. Много чего провертелось, всего и не расскажешь.

Капли со лба священника падали на пол, жар исходил от Захара, а на улице все сильнее галдела толпа, требуя выдать старика на расправу.

– Ты дед, торопись! Так глядишь и не успеешь, ворвутся ежели, я тебе не помощник. Одно дело покаяние, а другое гнев народа, – ответил священник, поправляя мокрые волосы.

Свечи мигом потухли от порыва ветра, во мраке дед сморщился и словно стал меньше ростом, затем в нем что-то хрустнуло и резко выгнуло спину, старичок кувыркнулся назад и замер стоя на голове. Тишина, только деревянный пол поскрипывает.

Батюшка поднял ведро с крещенской водой, подошел и несколько раз обильно окропил акробата, читая молитву.

Деду полегчало, он рухнул на пол и постанывая произнес:

– Ишь зараза какая, не нравится им! Ну ничего, помучаюсь, заслужил! Ой сынок, нет сил у меня встать, измучила нечисть старика, – провел рукой под носом, из которого струился ручеек крови.

Священник зажег свечи и уселся на пол возле Захара.

– Чувствую не успею все поведать, – откашлялся дед, – только, то, что запомнилось больше…

Батюшка перекрестил деда, и затем себя.

А он продолжил:

– Приходит давеча ко мне Марьюшка, соседка моя, и хочет детоубийство совершить, в утробе своей. Дал я ей травы для поддержания здоровья, и предупредил, чтоб без крещения младенца не трогала. Рожай, – говорю ей, – а потом уж окрестишь, тогда навались на него ночью, как кормить будешь. Другим скажешь, что случайно заспала его.

Священник опустил глаза и стал тихо дышать:

– Рогатый научил?

Дед ответил:

– Кто ж еще! Сказал мне – без крещения глумиться не будет, пусть родит, покрестит, а там вся власть наша над ней, в глубину мрака ее утащим.

– Погубила она младенца, а потом ко мне приперлась снова, плачется, кричит, что совесть мучит. Спрашивает – может, людям, что раздать за поминовение новопреставленного?

– Посоветовался я за печкой и вынес ей мешок с тыквенными семечками. Приказал раздавать по горстке каждому, кто встретится, да, чтобы рассказывала, кто ей дал эти семечки. Ежели приведет ко мне всех односельчан, кто в помощи нуждается, я уж постараюсь за малыша, как смогу. Понятно, батюшка, ничего я не мог сделать для его души, а только привлекал народ к себе мутью черной, да не знал тогда, чем это обернется.

– Цельный год ко мне народ толпился, и каждый показывал семечки эти, что привели ко мне. Помогал я им, а рогатый все так устраивал, что позже отнимал больше, чем давал. У одного козу вылечит, а она такая бодливая становится, что ребенка хозяйского до смерти забивает, другая детей не рожает, а после сделки со мной, родит такого, что мало ей не покажется, – да вот они, полдеревни, что выросли в те годы – за окном с вилами стоят. В каждом семя рогатого, во всех противление предначертанному промыслу Божьему, все желают быстрее убрать испытания судьбы, на то я им и пригодился!

– Много лет прошло, почти вся деревня меня почитать стала, да рогатого, что за печкой. Одна только Дунька горбатая никогда не ходила к нам, даже мимо моего двора. Заинтересовался я ей. Что такое, почему не уважает? Меня злость разобрала, решил – будет наша, или изведу или сама в ножки поклонится!

– Что ни делал, не получалось ее заманить, ни заговоры, ни ритуалы, что мне рогатый советовал, да и сам он, как потом оказалось, ничего с ней давно не мог поделать. За неудачу мою, обещал мне отомстить, ежели, когда слушаться его перестану, ну а потом так и случилось!

Пока старик рассказывал, его глаза помутнели, а взор направился в сторону, голова подергивалась, а рот слегка перекосило.

– Вот он! Яви-ился пог-ганый… берегись отец, сейчас будет что-то! – прошептал дед, пересохшими от жара губами, – он сам никогда не действует, только через людей!

Священник посмотрел в дальний угол, там действительно ощущалось присутствие незримого, но разобрать в полумраке он не смог. Безмолвно продолжил молиться.

Старик просипел перекошенным ртом:

– Ишо эсть, слушэй от-тец!

– С-со временэм стали меня одолева-ать прошьбами об усопших родственниках, выяснить как там у них учашть пошмертная, особенно вдовы. Приходит одна и шообщает, будто бы приснился муж, и чэго-то стонэт, а она не понимает, чего он хочет. Вот и пришла за разъяснением.

– Стал я узнавать про нэго, тут-то мне он сам и явился. Сижу ближе к вечеру, один уже, народ разогнал, подустал. Вштал к печи, чайник закипятить. Шмотрю, а за столом у меня – сидит!

Я аж затрясся от неожиданности.

– Ты кто будешь, гость нежванный? – говорю ему в спину.

А он как рявкнет:

– Мучаюсь я, по твоей милости дед Жахар!

– Затем обернулся ко мне, а у него на месте рта, полено торчит. Подошел я, рассмотрел, дай, – думаю, – вытащу, сделаю душе облегчение.

А он как заорет:

– Ты что же мне, еще одну пакость причинить хочешь, а ну, отойди! Да передай моей женке, чтоб раздала все, что я накопил, пусть и дом продаст и корову. За то я муку принимаю, что к тебе при жизни обратился, соседу позавидовал. Подсчитывал в уме, по ночам, сколько там у него добра в хозяйстве, а ты мне тогда и подсобил, будь неладен – пожар у него случился и лишь одно это проклятое полено не истлело. А вскоре и я умер. Теперь как вытаскиваю его, в глотку еще большее влезает, потому не тронь!

– После бешеды с ним крепко я задумался, и понемногу перештал принимать народ. А дальше, как видишь, вжбунтовал сельчан против меня рогатый, да-а-а, вот энтот, – дед глянул в мрачный угол и не в силах поднять руку, попросил перекрестить его и завершить исповедь.

Священник выполнил просьбу и прикрыв свои глаза, наложил на Захара епитрахиль, читая молитвы.

Воздух накалился до предела. Свечи, что стояли не зажженными у дальних стен, расплавились до основания.

Иссушенная мумия, напоминавшая деда Захара лишь, тихо шевелила косыми губами, раз за разом повторяя:

– Каюшь… каю-юсь… Каю…

Священник закончил молитву и открыл голову Захара, тот лежал с запекшейся кровью на лице и распахнутыми впавшими глазами. Грудь больше не двигалась, а на устах замер покой, уголки губ свидетельствовали об облегчении.

Священник встал и направился к притвору, открыл ключом навесной замок и распахнул двери. За забором гул утих, десятки голов обернулись. Кто сидел у костра – встал и схватился за вилы, грабли, палки. Женщины прижались к мужьям, а старушка с кочергой, выкрикнула:

– Выводи злыдня! Заждались!

Священник повернулся и не обнаружил деда на полу. Спешно прошел внутрь, а в калитку забора вломилась ватага мужиков, протискиваясь в церковь. Свечей не оказалось, лишь факелы освещали храм.

– Ты куда его дел, отец? Признавайся, мы ради него собрались! Достаточно выждали уж! – строго поглядел на батюшку рослый мужик.

– Да спрятал он его, или в окно отпустил! Поп заодно с ним! – выкрикнул кто-то в толпе.

Священника обступили так, что он не мог пошевелиться.

– Ну-ка, идем с нами на воздух! Разобраться нужно! – молодые парни взяли под руки священника.

Толпа подталкивала к выходу, а батюшка не думал оправдываться, а лишь тихо молился, поглядывая на дальний угол, в котором все еще жил мрак.

На улице завывала непогода, по границе забора проглядывала оттаявшая трава. Обдало холодом. Бабка, подталкивая батюшку в спину острой кочергой проскрипела:

– Нам нужна месть! Куда дел нечистого?

Высокий мужик выкрикнул:

– Да что с ним болтать, они одного поля ягоды! Я сам помню, как мне Марьюшка говорила, злыдень крестить отправлял к энтому в рясе! Заодно они! С потусторонними силами якшаются! А ну, бей негодника! – и ударил длинной палкой, попав по уху. Брызнула кровь, но священник молчал.

Деревенские разошлись не на шутку, пиная жертву, поволокли его в сторону костра, что разгорелся в рост мужика с вилами, который как раз подбрасывал туда ветки.

Обступили костер и толкнули молодого священника в кострище. Огонь ощутил подкормку и сразу же взялся за волосы, затем загорелась одежда, мучительно обжег кожу. Батюшка попытался выбраться из углей, но вокруг огня его ждали острия вил и лезвия кос, сразу же заталкивая его назад в пламя. Он понял, что возврата уже нет, и сейчас нужно терпеть сколько это возможно. Пламя быстро ползло вверх по подряснику, торопливо объедало руки, а батюшка громко и надрывно молился, выкрикивая многократно заученный текст, что часто произносил перед эти людьми на службах.

– Да вот же он! Бегом! Хватайте, пока не ушел! Лови нечисть! – закричала во все горло, горбатая Дуняша, что стояла вдали у кладбищенских могил.

Люди обернулись. Дуняша рукой показывала в сторону высокой ели, на которой, словно паук, прыгала с ветки на ветку мумия деда Захара. Глаза его побелели как метель, а тело неестественно выгибалось, давая всем понять, что это уже не старик, а лишь его останки, которые по неизвестной причине все еще скакали по дереву.

Народ вмиг бросил костер и спешно отправился в сторону ели, пытаясь не упустить заветную цель. А Дуняшка тоже бросилась, но к костру с пылающим батюшкой. С силой толкнула его и повалила на снег. Обжигая руки, била по пылающим остаткам одежды, насколько хватило сил, забрасывала снегом, а метель ей в этом помогала.

Проворные мужики поймали злыдня и притащили к костру, обнаружив там спасительницу священника. Бунтовщики решили, что она тоже в сговоре, потому избили ее до полусмерти.

Наступило утро, кладбище покрыл толстый слой пушистого снежка, церковная ограда тоже побелела, лишь маленькое окошко в высоком сугробе издавало струйку слабого пара.

Под сугробом лежали двое, в обнимку. Дуняша грела обгоревшее, изуродованное тело священника, пытаясь не обращать внимания на свои побои, сломанные кости, боль.

Прошло несколько лет. Деревенские суеверные бабы все еще передавали друг другу тыквенные семечки, что странным образом помогали в моменты бед и неурядиц. Односельчане изредка искали по соседним деревням другого знахаря или шептуна, и однажды даже услыхали новость о дивном монахе, что принимает народ в соседнем монастыре, излечивая любую душевную и телесную боль.

Люди говорили, что монах скрывает свое лицо, потому что его внешность ужасно уродлива. Еще болтали, что с ним живет не менее страшная, горбатая келейница, которая помогает ему в исправлении человеческих душ.

Автор: Роман Алимов

Сижу, тихо работаю, за окном гудит вечерняя пробка. Жители новостроек поймут, выходишь из подъезда и в пробке сразу, ну или в парковочной пробке, у кого как.

Так вот.

Забегает жена:

- Воспитатель написала в родительский чат, срочно приносить осенние поделки. Мы как...опять шишки будем клеить или...

Перевожу взгляд с ноутбука на баночки с эпоксидкой, что недавно заказал в Вайлдберрис. Затем на обрезки деревяшек от абрикоса...

И накатывает облако воспоминаний, наполненное ароматами лета. Совсем недавно ходили на морской пляж... кстати там, про запас набрал себе гальки, детей у меня трое, поэтому к поделкам привыкшие...

Вот снова облако, после моря поехали в лес, упавшие деревья, шел проливной дождь и нужно было прятаться под скалой, рядом там холодная горная река... уфф, даже мурашки пошли...

- Я говорю... мы желуди будем?! Или как в прошлый раз сушеные листья? Ау... - странно поглядывает жена.

Достаю обрезки абрикоса и начинаю крутить деревяшку.

Зову сына.

Пилим.

Что получится пока не знаю, но абрикосовые опилки отдавали тот самый аромат - лета!

Еж на моей странице

Зимняя мистическая история о попытках изменить судьбу.

Холодной порой, когда молодая метель достает ажурные серебристые наряды, а ее друг – мороз не пропустит ни одного путника, пока не натрет ему нос и щеки докрасна, при тусклом свете просыпающегося солнца с пустым мешком в руках, но полными карманами зерна, пробиралась по заснеженной дорожке, юная девушка – Дуняша.

– Вот дойду до края деревни, узнают, что я тоже могу, а не только Мишка. Ишь! Половину он, видите ли, вчера нащедровал. Ничего! А я одна! Да так засею, что полнешенький мешок притащу, и еще в карманах конфет до краев заработаю. Покажу этим посевателям!

Осторожно проходила вдоль двора одинокой старушки – бабы Веры, которую деревенские парни и мальчишки побаивались, а Дуняшины подружки и вовсе обходили стороной. Взрослые люди говаривали – оттого она одинокая, что с тайными силами общается. Или в церковь слишком часто ходит или со тьмой якшается, да книги старинные читает, но точно никто не знал.

Девушка протопала мимо колодца, в который прошлым летом упал крот, а дно так и не стали чистить, оттого он стоял заброшенный и походил на снежного великана. Еще вчера вечером бросали они на этом же месте с подружками валенок через левое плечо, в надежде, что носок его укажет на двор суженого. Но, к несчастью Дуни, именно, когда пришел ее черед, закинула она его так, что, чуть не вывихнула себе руку, а носок валенка, почему–то указал в сторону родительского дома, а вовсе не туда, куда хотелось девушке. Поэтому перед сном, решила повторить гадание и спрятала под подушку кусок хлеба, в надежде рассмотреть во сне суженого. Ничего ей не приснилось, поэтому решилась действовать сама, прямо с этого утра.

На хруст морозного снега у двора Ерофеича – деревенского торговца, не отозвалась злющая собака Чернушка.

«Видно, замерзла, и носа из будки не показывает» – подумала Дуня, вглядываясь в щель забора.

За краем улицы виднелась белая простыня поля. На гладком снегу изредка проглядывались черные земляные комья, словно хлебные крошки на праздничной скатерти, что накрывала на стол мама.

– С этого двора и начну, – направляясь к забору, шептала Дуняша.

Отворила калитку и вошла. Однажды бывала она здесь, на окраине деревни, еще с прежними хозяевами. Да переехали они в город, а сейчас в доме поселились совсем новые, незнакомые люди.

«И не думала, что одной так страшно, – размышляла девочка, – в прошлом году, щедровали как нужно. Со звездой, мешками и ватагой ребят. А посевать и не позвали меня. Теперь всем докажу!»

Отряхнулась от пушистого снега, сняла рукавицу и постучалась. За окном появился бородатый мужик. Увидев девочку, нахмурился и направился к сеням.

Дуняша набралась храбрости, заполнила рукавицу зерном и мысленно пропела, чтобы не забыть:

«Сею, сею, посеваю

Овсом, пшеницей, рожью,
Милостью божью!

На крутой творожок

Пастуху на пирожок!»

Дверь отворилась и вышел хозяин дома.

Дуняша раскрыла рот, чтобы начать поздравлять, но мужик, прищурившись проговорил:

– Это еще что за новость эдакая прибыла?

Девочка оторопела, но улыбаясь ответила:

– Пришла поздравить, пустите в дом, буду засевать и хозяев поздравлять!

За спиной хозяина появилась хмурая женщина, а в окошке уже торчали дети, во все глаза рассматривая незваную гостью.

– А ну! Бегом к мамке! Эка невидаль, чтобы девка засевала, не будет такого в моем доме! – гаркнул хозяин.

Дуняша попятилась, отчего рукавица наклонилась и из нее посыпалось зерно, прямо на снег.

Хозяйка покачала головой и скривилась:

– Ой что творит! Глядишь и весь год урожаю не видать! Говорила я тебе Федор, не гневи Бога, продай кобылу подешевле, все равно бы издохла, а теперь, вишь, что творится, первая гостья наша – девка! Ой что будет, что будет, – хозяйка ушла в дом, хватаясь за голову.

Дуняша постояла немного, пожала плечами, затем развернулась и вышла из двора.

За забором усилилась метель, завывая и подталкивая в спину, словно требуя от девочки, вернуться назад, домой.

Из соседнего двора, выходили трое парней с красным, завязанным в узел рукавом от рубахи, до краев набитым зерном.

Сквозь пургу Дуня услышала колкие насмешки, видать предназначенные для нее.

– Ну раз нельзя мне первой – буду второй! – направляясь за забор двора, где уже побывали засеватели.

Из будки послышалось грозное рычание, но вылезать на мороз, обитатель конуры не решился, поэтому Дуня прошла свободно, прямиком к высокому крыльцу. Снова напомнила себе слова из Посевалки и громко постучалась в тяжелую дверь.

На порог вышел Ерофеич, невысокий, сутулый мужичок, с седой головой и короткой бородкой. В деревне многие его недолюбливали, хотя хозяин он был первоклассный, все у него ладилось и в быту и торговле. Каждую неделю ездил он в город на базар, имел свою лавку и даже наемного продавца. Лишь с семьей ему не повезло, первая жена померла давно, оставив малого сына, да и тот, как подрос, прославился в деревне слишком уж свободными понятиями о жизни.

Ерофеич скучно поглядел на Дуняшу и спросил:

– Чего тебе деточка?

Дуня, пытаясь улыбнуться, ответила:

– Дяденька, я засевать к вам! С Новым годом поздравлять!

Ерофеич вздохнул и тоже улыбнулся:

– Сама придумала? Или пошутить, кто отправил? – выглядывая из дверей по сторонам.

– Сама я дяденька. Пустите в дом? – хлопала ресницами Дуняша.

– Веселая ты девчушка, как я смотрю! Да разве ж ты малец? Иль не знаешь, что сеять девчонки не ходят?

Дуня опустила глаза и вздохнула.

– Ну погоди, погоди. Сейчас я, – Ерофеич скрылся за дверью и спустя пару мгновений вернулся с мешочком. – На вот, держи, только не рассказывай никому, а то бабы мигом разнесут, что Ерофеич засевальниц принимает. Не положено это, понимаешь? Не положено, непорядок. Ну давай, давай, – и закрыл дверь.

Дуня держала наполненную зерном варежку, а во второй руке мешочек с подарками. Плакать совсем не хотелось, как в прошлом дворе, но мысль о провале мероприятия, и о том, что придется идти домой, признав поражение перед соседом – Мишкой, не покидала ее.

– Что же мне теперь? Э нет, я так просто не сдамся, – громко проговорила вслух Дуняша, отчего загремела тяжелая цепь рядом с будкой. Почти сразу же лохматая Чернушка выскочила наружу, быстрыми скачками направляясь к девочке.

Дуняша спохватилась и бросилась в сторону забора, на выход, но собака оказалась проворнее. Подбежав вплотную, резво кинулась, схватив девчушку за край тулупа. Девочка упала в сугроб, а Чернушка с ревностным рыком принялась трепать ее что есть сил, видимо, пытаясь таким образом немного отогреться.

На шум выбежал сын Ерофеича. Молодой хозяин оценил ситуацию и сразу же принялся оттаскивать злющую собаку, но та категорически отказывалась отпускать добычу и трепала еще крепче одежду девчонки.

– И как тебя только угораздило, так близко к ней подойти?! Не видишь, дорожка протоптана, по ней и нужно ходить, цепь туда не достанет! – возмущенно произнес парень.

Дуня встала и отряхнула тулупчик, на котором, ближе к колену просвечивалась рваная дыра размером с крупный кулак.

– Ой! И что мне теперь будет! – ревела, растирая мокрые глаза кулачками.

Постепенно успокоилась и из-под лба глянула на парня. Еще летом она заприметила его, когда купался он с друзьями на местном пруду. Дуня в тот день плела венки с подружками на цветочной поляне, а мальчишки ныряли и все задерживали дыхание под водой. А он так старался, что победил всех своих соперников. С того времени Дуня изредка думала об этом избалованном папкой мальчугане, но пыталась остановить мысли и заняться каким–нибудь полезным делом на дворе. Правда, мысль возвращалась снова и снова, зажигая внутри сердца странную теплоту.

По справедливости сказать, и сегодня решилась она идти засевать, только из–за него. Что-бы попасть во двор к Ерофеичу. Знала, на что идет, ведь не пастух она и не мальчишка, чтобы засевать. Понимала, что гнать будут и смеяться, только убедила себя, что манит ее не огонек в сердце, а желание доказать, какова она есть. Напустила упрямства и отправилась! Возле собаки она прошла ближе, чем положено, лишь в надежде, что ее спасут, помогут, ждала, именно его, сына хозяина – Борьку.

Дуня стояла со льдинками на щеках и не могла больше проронить ни слова, опустив взгляд. Не понимала, как же продлить этот волшебный момент рядом с ним.

Совсем не хотелось возвращаться домой, ведь скоро он уйдет, и тогда придется принять поражение. А в ее спальне не нужны будут: ни зерно, ни мешочек с конфетами, а захочется только тихо плакать, уткнувшись в подушку.

– Борь! Передай отцу благодарность за подарок… пойду я, – развернулась в сторону ворот.

Боря в ответ усмехнулся и за Дуниной спиной послышался грохот хлопнувшей двери.

Шла по улице. Из двора во двор с песнями бродили веселые компании. В сердце смешалась горечь и ликование, на дне души скреблась когтями обида, но почему-то, где–то вверху ее парила необъяснимая радость, от которой хотелось летать, порхать и кружиться над непротоптанными свежими сугробами.

Очнулась от оклика, больше похожего на скрип колес у телеги, что часто смазывал дегтем, сосед – дед Панас.

Оглянулась и снова услышала скрипучий голос:

– Дуняшка! А Дуняшка? Сюда иди милая, сюда, за забор!

Девушка не верила своим ушам, голос шел из-за забора бабы Веры, той самой, от которой шарахалась вся ребятня.

– Заходи, глупенькая, есть у меня что-то для тебя! – снова проскрипел голос.

Дуня подумала:

«А вот возьму и пойду! Ерунда – это все, что про нее говорят. Бабулька как бабулька».

И вошла внутрь. Весь двор оказался устлан толстым слоем снега, даже пустая собачья будка утонула в нем по самую крышу. В сугробе, по пояс стояла пожилая женщина.

Старушка обратилась:

– Милая. Не поможешь старухе? Вот, завалило все. Не пройти даже в сарай за дровами.

Девочка сразу же согласилась, заинтересовавшись предложением.

Подумала:

«Вдруг она позовет в дом, тогда узнаю, что там у нее такого необычного, отчего ее сторонятся!»

Уже через час, в домике старушки лежала стопка дров, а двор словно обновился и похорошел с очищенными дорожками.

Внутри, на стенах домика висели иконы, образа, складни и горящие лампадки. Маленькие и большие лики смотрели прямо на Дуняшу, как та, уставшая, сидит у потрескивающей печи и потягивает травяной чай из глиняной кружки.

В самом углу, у стены, лежали еловые ветки, с диковинными украшениями на них.

– Бабушка? Кто же вам все это смастерил, можно мне посмотреть? – спросила девочка, поглядывая на необыкновенные игрушки и поделки.

– Не только можно, а полагается взять тебе одну, в подарок. Хорошо ты внучка потрудилась, очень я тебе благодарна! А кто делал? Раньше мой муж, а теперь я продолжаю в память о нем.

Дуня подошла к ароматным еловым веткам и взяла статуэтку удивительного животного. Оно больше походило на вола или быка, а по телу у него располагались широко открытые глаза, словно животное видело больше, чем можно себе вообразить. Затем она нежно провела пальцами по деревянной птице, которая держала крупный свиток в когтистых лапах. Но, больше всего ей понравился благородный лев, необыкновенность его заключалась в том, что у него на спине выросли солидные крылья, словно у птицы. А в пасть уходило глубокое темное отверстие.

– Бабушка, а зачем это у льва пасть глубокая, это игрушка или копилка такая? – спросила девочка.

– В пасти у него тайничок, где можно хранить заветные желания! – да ты сама посмотри.

Дуняша пригляделась и заметила за острыми клыками маленький свиток бумаги. Вытащила его, развернула и прочитала строку закорючек вслух:

– Прошу, очень мне нужно прогреть дом, уже неделю не могу добраться до сарая, замерзаю.

Девочка уставилась на бумажку, затем на крылатого льва, и раскрыв рот повернулась в сторону бабушки.

– Да как же? Ведь я… вам сама… только что почистила, а это вы… когда успели написать? – растерялась девочка.

– Все хорошо внучка, не волнуйся ты так! Бери себе льва в подарок. Только запомни, желания обратного хода не имеют, не обожгись. Старайся быть мудрой перед тем, как просить! Особенно когда на сердце скребет обида.

Дуняша летела домой словно на крыльях, не помнила она, как пробралась в свою комнатку незамеченной, не знала, когда утихла метель и на дворе стемнело, а на небо вышел ясный месяц.

Мысли крутились вокруг Борьки и крылатого льва:

«Попробовать или нет? Вдруг я неправа и станет только хуже? А что, если он меня, итак, полюбит? Не сделаю ли я ему вреда?»

Вскоре мысли утихли, и Дуняша мирно уснула.

Тревожно спала и ворочалась. Во сне гналась за ней Чернушка, разрывая в клочья одежду. Затем отчитывала Дуню сварливая баба из крайнего двора и требовала продать как можно дороже кобылу на базаре. Под утро объяснялся ей в любви Борька, но лишь протянул он губы в поцелуе, и Дуняша закрыла глаза в ожидании, как одел он мешок ей на голову и громко захохотал.

Открыла Дуняша глаза, а на лице и правда мешковина. Закричала с перепугу и брыкаться начала, сбросила с себя мешок, а у кровати стоит Мишка-сосед и обхохатывается, держась за живот.

– Ха–ха–ха, ой прости, что так разбудил, только удивила ты нас, и как тебе это удалось? Вчера мешок наполнить? А Дунька? Мы с твоей мамкой и представить не могли! Сделала, что обещала! Удивила!

Мама стояла рядом и одобрительно кивала, а на столе лежало содержимое этого мешка, целая гора конфет, баранок, сладостей, домашних булок и копченого мяса.

Дуня затряслась от удивления.

– Да как же? Ведь я вчера вернулась почти с пустым… – только и смогла проронить.

Подумала еще и ее сразу же осенило. Встала с кровати и принялась рыться в конфетах. Но, не найдя ничего, продолжила искать под подушкой. И лишь только в перине обнаружился крылатый лев, с которым вечером и заснула. В пасти у него торчала небольшая свернутая в свиток бумажка. Развернула ее и прочла тот же корявый почерк старушки:

«Прошу у Тебя, чтобы Дуняше не зря ходить на засевание, мешок у нее пустой совсем!»

Девочка открыла рот от удивления и захлопала ресницами:

– Во-от оно что-о-о! Рабо-о-отает! Чудеса-а-а! – прошептала девочка и сразу же, громче добавила, – Мам, а знаешь? Та старушка, что возле Ерофеича живет, она не такая и страшная, как рассказывают.

Весь следующий день Дуня размышляла о заветном желании, но не знала, как поступить, поэтому решила спросить у мамы совета:

– Мам, а ты вот с папкой, когда познакомилась, вы сильно друг друга любили?

– А как же дочка. И сейчас души не чаем друг в друге, вот приедет он из лесу, сама у него спросишь, – ответила мама.

Вечером был разговор с отцом.

– Понимаешь доча, любовь она разная. Один любит, а скрывает, не может показать свои чувства, а иная, наоборот выпячивает, а у нее и капельки любви нет, только деньги или другой интерес, – размышлял вслух отец, – только у настоящей любви всегда есть признаки – она все переносит, не завидует, она терпелива и покрывает недостатки другого, готова принести даже жертву если нужно.

Следующим утром девочка написала записку и вставила в пасть льва.

Целую неделю совсем ничего не происходило, Дуня даже сходила ко двору Ерофеича, проверить не случилось ли чего. За забором, Борька, как обычно помогал отцу, рубил дрова, а тот складывал свой товар в сани, для очередной ярмарки. Не решилась позвать парня и вернулась домой.

– Может, я что не так делаю? Попробую другую записку вставить, вдруг получится? – размышляла вслух.

«Прашу, разреши мене узнать мое будущее, лет через десять, какой я буду, палучица у миня, то, о чем мичтаю?!» – написала и заменила старую бумажку на новую внутри пасти льва.

Сразу же мама позвала во двор и попросила принести воды из колодца с соседней улицы. Пока Дуня возилась с ведрами, совсем забыла о льве, о просьбе. Тащила полнешенькое ведро до краев, еле шла по протоптанной дорожке, по зимнему деревенскому саду. На ветках еще висели крупные ягоды рябины, а ближе к вершине деревца, прыгали снегири.

– Какая же красота под снегом мерзнет! – подумала и потянулась к ягодке. В тот же миг, не удержавшись на дорожке, поскользнулась и шлепнулась прямо на лед, ведро тоже полетело кувырком, окатив Дуню морозной водой с ног до головы.

Пришлось вернуться к колодцу. Набрала полное ведро, а пока шла назад продрогла насквозь, даже волосы покрылись инеем, а одежда встала колом.

Уже к вечеру Дуняша слегла, ни горячий чай, ни припарки, что делала мать, не помогали, знобило и трясло от сильного жара. Все звала она Борьку в бреду, пока не уснула.

В глазах плыло, сквозь мутный туман заметила, как кто–то рядом ласково гладит ее волосы, приоткрыла глаза и узнала старушку – бабу Веру.

Хотела привстать, да сил не осталось.

– Ну вот и свиделись, моя хорошая, сейчас все тебе покажу, чего искала! – проскрипела старушка.

Бабушка качала головой:

– Я предупреждала, когда просишь, чего, обдумай все хорошенько, так ли это тебе нужно, на пользу ли? Когда в одном месте прибудет, в другом обязательно убудет!

– Давай вместе почитаем твою первую просьбу.

«Прашу устроить все с Борей, чтоб он также ка мне атнасился, как я к ниму».

Слава Богу, ты просила ничего точного, а потому Борька сейчас стесняется подойти. Только тайно вспоминает о вашей встрече, как он спас от Чернушки тебя.

Старушка посмотрела в глаза и добавила:

– Только не для тебя он! Этот паренек как камень, что годится для обтачивания! Да ты не поймешь, пока не увидишь, потерпи…– А по второй твоей просьбе, ты попала сюда. Знать будущее всегда болезненно!

Дуня приподнялась и заметила, что лежит она в своей домашней кровати, а на траве, под высоким деревом, на котором шевелятся зеленые листья, а старушка сидит на пеньке, рядышком.

Дуня даже ощупала траву:

– Ух, как настоящая!

Бабушка улыбнулась и указала рукой вдаль. Там, у деревца стоял невысокий ветхий домик, внутри которого что–то происходило, даже издали слышался шум.

Теперь пойдем, – баба Вера взяла девочку за руку, и они подошли ближе.

Дуня заглянула в оконце. Внутри стояли две трухлявых лавки и стол. На грязной скатерти валялся огрызок хлеба и опрокинутая бутылка. На печи шевелились две головы: одна – девицы с опухшими веками и грязными жидкими волосьями, вторая – небритая морда, тоже припухшая, морщинистого постаревшего Борьки. Эти двое страстно целовались взасос, катаясь в обнимку по грязной печи.

– Бабушка, да что же это… – побледнела Дуняша.

– Смотри, все сама поймешь, – ответила старушка.

Издали к домику топала сутулая баба, замотанная в платок. Тащила она коромысло с двумя тяжелыми ведрами. Зашла в дом и поставила ведра на скамью, вытерев лицо рукой. К ней немедля подбежали двое замурзанных ребятишек и бросились пить, заглатывая воду прямо из ведер.

– А–а–а приперлась? Накрывай уже на стол, жрать пора. Все шляешься! – хриплым голосом крикнул Борька с печи, натягивая рубаху на голое тело.

Баба в платке поглядела на него и перекрестилась, затем разломила кусок хлеба, разделив между детишками, и отправила их на двор.

– Хоть бы детей постеснялись, нелюди! – прошипела баба.

– Ниче, скоро сами разберуть, чего и кто! А ты знай свое дело, щи да хозяйство, ответил мужик, слезая с печи.

Вытащив здоровую бутылку из-под стола, налил до краев в мутную стопку, выпил и смачно крякнул:

– Кхе–а–а–а! Та–ак, Лизавета, слезай! И тебе пора!

Лизавета вяло сползла и стала одеваться, не стесняясь хозяйки дома. Мужик налил ей, она тоже крякнула и пошатываясь поплелась на улицу, одеваясь на ходу.

Дуняша наблюдала за всей этой сценой, щеки ее горели от стыда и неприятного удивления. Она совсем не понимала, что же здесь происходит. Единственного, кого она смогла узнать, был – Борька, только он значительно исхудал, зарос и казался совсем непривлекательным, противным мужиком, от которого хотелось бежать как можно дальше.

– Бабушка, можно мне назад вернуться, не хочу его таким видеть? – обратилась Дуня.

– Нет, внучка, обратного хода уже нет. Сейчас поймешь, смотри, – ответила старушка.

Морщинистая баба копошилась в ящике, вытаскивая остатки еды из шкафчика, чтобы накормить Борьку. Тот наливал себе стопку за стопкой и бормотал, что-то совсем несвязное.

Баба подняла тяжелый чугун, а мужик схватил ее за платок и сорвал, бросив на пол, крикнув, что-то очень обидное. Чугун упал, рассыпав содержимое по полу. Тут-то Дуняша и заметила у бабы в мочках ушей, крошечные сережки, что ей самой, в прошлом году подарил любимый отец, на Рождество.

Она не верила своим глазам. Баба растирала кашу тряпкой по полу, а слезы молчаливым ручейком капали вниз. Что-то знакомое ей показалось в движениях хозяйки дома, в волосах и фигуре. Но как Дунины сережки могли попасть к этой измученной жизнью женщине?

– Бабушка Вера? – только и смогла произнести девочка.

– Ты сама все поняла, – опустила взгляд старушка.

Теперь пройдемся немного.

Дуня шла, подавленная, не понимая, за что ей такое будущее, жалела она, что связалась с этой старухой, а горечь жгла сердце как ледяная вода из ведра.

– Отбрось плохие мысли, у тебя еще многое впереди, внучка. Сейчас ты пережила урок и будем надеяться поймешь его и осмыслишь. А теперь снова, смотри да слушай! – хитро улыбнулась старуха.

За кустами камыша сидел молодой, симпатичный рыбак, аккуратная бородка шевелилась на ветру, а на щеках поигрывал румянец. За спиной у него играл мальчуган, разглядывая улов в ведре, полном от рыбы.

– Сынок, аккуратнее, не упади! Чтобы, не как в прошлый раз. Мамка нас с тобой заругает! – засмеялся рыбак.

Мальчик улыбнулся и показал на удочку. Рыбак дернул сухую палку–удилище и вытащил средних размеров карасика.

– О–о, теперь и домой не стыдно показаться!

Мужичок и сын отправились к дому, а Дуня с бабушкой тихо пробирались следом, чтобы не выдать себя.

Снова подошли к домику, и опять Дуня прильнула к окошку. За стеклом висели чистые вышивные занавески, поэтому рассмотреть обстановку комнаты было сложнее. Не вызывало сомнения, что хозяйка очень ждет гостей. Обед на столе уже приготовлен и накрыт, на печи кипели во всю чугунки. Комната казалась прибранной, новенькая скамейка, на которой дремал довольный трехцветный кот.

Хозяйка хлопотала и заметив входящих в дом сына с мужем, повернулась и поправила прическу.

Дуняша набрала воздуха полную грудь и ахнула, мгновенно узнав в молодой женщине саму себя. Именно такой и представляла она себя в мечтах, красивую, стройную и улыбчивую.

– Мишка! Ну как, поймал что? – спросила взрослая Дуня у мужа.

– Мам, мы полное ведро притащили, карасей! – хвастался сын.

– Теперь всем гостям хватит. Так ведь, хозяюшка? – добавил муж, приобняв взрослую Дуняшу.

К воротам домика подъехали телеги, и веселая компания с радостными приветствиями прошла внутрь.

– Нам пора уже! – проскрипела старушка. – Пора… скоро, совсем скоро уже…тебе решать Дуняша…

В мыслях помутнело, лоб обдало холодком, и Дуня открыла глаза. Жар, видимо спал, а на голову мама положила влажный кусочек ткани.

– Слава Богу очнулась! Напугала, ты нас доченька! Три дня как лежишь, не приходя в себя, и доктора мы звали, и молилась я две ночи напролет! Ой напугала! – причитала мама.

Дуняша обвела комнату взглядом:

– Мам, а Борька не приходил?

– Нет, доченька, мы с папкой одни. Правда… Мишка вот только ушел, сутки парень не спал, все волновался о тебе, да сидел рядом.

– А ты доча, все просила бумагу вставить какую-то, во льва, говорила, что поможет. Я и не знаю, куда бежать и как тебя вылечить… Так вставить ее или как? – мама вопросительно посмотрела на дочку, держа свиток возле льва.

Дуня поглядела на маму, протянула руку к записке и разорвав на мелкие кусочки бумагу, ответила:

– Нет, мамочка, пусть, все идет своим чередом, не нужно торопить события и настаивать на своем!

Автор: Алимов Роман

предыдущая часть

Месяц

Что было тем вечером Наташа так и не смогла вспомнить, мысли постепенно пришли к плавному движению, как и раньше. За это время она успела устроить небольшой бизнес в новом помещении. Плата за него была настолько незначительна, что казалось, Марина хочет не участия в деле, своими инвестициями, а занимается благотворительностью. Клиентов значительно прибавилось и можно было подумывать уже о наемном персонале.

За время работы, Наташа так и не смогла понять, зачем обеспеченной женщине, у которой есть шикарный дом с прислугой, муж со связями и несколько автомобилей в гараже, заниматься всякими Наташками безродными.

Однажды она принесла бумаги в дом к Марине. Как всегда, ворота открыл охранник, оказалось, что хозяйки нет дома и гостья уселась на подвесной скамье, совсем рядом с садовником, который занимался газоном.

Болтала ногами, вспоминала, как посетила этот дом в первый раз тогда, под дождем. Вспомнились ужасные чувства, смешанную обиду с гордыней и жалостью, когда стояла под ливнем у калитки, как ей поплохело от вида Эмиттика, что смотрел сквозь окно. Сейчас, в воспоминании он не казался рогатым, а скорее черным и кудрявым. Внушила она себе или правда так и было, она не помнила, да и неважно это. Жизнь налаживается, почему бы, просто не расслабиться, сидя и покачивая вперед-назад босоножками.

Садовник косился, стараясь вовремя спрятать взгляд. Наташа улыбнулась и принялась еще сильнее раскачиваться.

- Вот, вы, наверное, давно работаете здесь? Скажите… чем у Марины муж занимается? – покачивая совсем спавшую туфельку на кончике пальца.

Садовник обвел ее взглядом и угрюмо ответил:

- Он мне не сообщает, а я не интересуюсь.

Затем взял метлу и стал выгребать листья прямо под качелью, на которой порхала девушка.

- Знаю, лишь, что он с Эмиттатом попеременно здесь. То один, то другой, никогда их вместе не встречал, уж сколько я годков на этом месте. Ни разу… та-ак-то, дамочка!

Затем положил метлу, встал ровно и оголил золотой зуб в кривоватой улыбке:

- А вы что ж, мужа подыскиваете? У нас имеется! Надежный. И не пропадает месяцами!

Наташка остановила подвесную скамейку, надела обувь и косо глянув на грязь под ногтями, у скалящегося рабочего, ответила:

- Не ищу я никого, да и если бы искала, точно не здесь!

Резко отвернулась и всматриваясь в никуда вспомнила, как пару лет назад, ей уже предлагали замуж, но предложение даже не рассматривала, скромный жених был не ее уровня, не тот, о ком мечтала. Ей хотелось обеспеченной жизни, чтобы шампанское на побережье, чтобы кабриолет по серпантину, ну в крайнем случае ребенок, но обязательно с нянькой. А жених шпалоукладчик и комната в общаге не входили в ее планы. Что-то внутри неприятно шевельнулось, и Наташка решила опередить приближающийся приступ самосожаления, что роем поднимался над ней, начиная жалить, со всех сторон.

Встала и подошла к садовнику:

- А что?! Была не была! Где ваш «Надежный»?

Садовник перестал улыбаться и растерявшись уставился на девушку.

- Да я так. Шутка. Сын у меня, только вот, не все с ним…

Рой уже жалил в полную силу, поэтому нужно было что-то предпринимать и Наташа, пытаясь не зареветь от нахлынувших воспоминаний, ответила:

- Пойдем, пойдем, познакомишь, все равно сижу без толку.

Садовник опешил и бросив перчатки на газон, развернулся в сторону домика для прислуги.

Они пересекли коридор домика, добравшись до самого конца. Садовник отворил незапертую дверь. Квартира казалась неуютной, неопрятной. Правда, дом, видимо, был новым и отдавал еще запахи дерева, краски и бетона, поэтому беспорядок выглядел естественным. Вот только почему-то серость обволакивала все внутри, возможно из-за кустов, что торчали прямо за окном, или высокий черный шкаф съедал весь свет. Но захотелось назад, на улицу, чтобы снова игриво болтать ножками на качели и не думать.

- Я сейчас, вы пока… – торопливо проговорил садовник, указывая на кровать рукой, приглашая Наташку присесть.

Наташа села, а хозяин квартиры сразу же вышел и закрыл дверь, шурша замком с обратной стороны.

- Э-э-м, вы там ненадолго, мне хозяевам бумаги нужно… - вытянув шею громко произнесла девушка.

Рассматривать квартиру не хотелось, правда, она заметила, что мысли отступили и уже пропало желание выть и рвать сердце, поэтому она, облокотившись о спинку, закинула ногу за ногу и поправила короткую юбку, против которой часто возмущалась ее мать.

Внезапно, за стеной послышался гул или рычание, а затем резко ударили несколько раз, быстро, быстро. Наташа дрогнула и сжалась от неожиданности. Стук усилился, и она поняла, что стучат внутри шкафа. Шум утих в одно мгновение, лишь скрип от двери медленно пролетел по комнате. Наташа оцепенела, и пытаясь что-то сказать промычала.

За окном зашевелились ветки. В тенях, что падали, от листьев на шкаф Наташа рассмотрела силуэт человека.

Мычание, шло от фигуры, что медленно выползала в комнату из дверцы.

- Э-эй садовни-и-к, что у вас здесь, вы гд-е-е?! – тихо прохрипела девушка, потеряв голос. Дернувшись, обернулась в сторону окна, за которым, в тени кустов поблескивал золотой зуб, с кривой улыбкой. Садовник одобрительно качал головой. Дыхание ее ускорилось, глаза округлились от ужаса, ладони стали мокрыми, обдало холодом как из ледяной проруби. Повернувшись к шкафу, она обнаружила прямо перед собой крупное и чудовищное создание, что разглядывало ее вплотную.

Это был человек, но удивительно высокого роста, почти такой же, как тот шкаф, что занимал полкомнаты, и точно такого же цвета. На существе лохматились волосы. Нет, это были не волосы, а настоящая шерсть, как у дикого, непричесанного животного, которого никогда не касалась машинка профессионального грумера. Одежда животному была вовсе без надобности, плотный слой черной шерсти покрывал всю кожу, лишь глаза и красноватый рот несколько проглядывали из-под зарослей.

Создание тихо мычало и сопело.

"Бежать" - мелькнула мысль.

Не успела она шевельнуться, как существо схватило ее, разорвав блузку, и с легкостью швырнуло девушку на пол. Больно ударившись плечом, поднялась на колени, страх взорвался, парализовав тело, ноги совсем не слушались, руки отказались подчиняться, и Наташка снова шлепнулась лицом на новенький и гладкий ламинат, завыв от острой боли в переносице.

Волна гусиной кожи поползла вверх, покалывая от тяжелой шерсти лодыжки, бедра, спину. Нитями, прокатилось по затылку вязкое дыхание, стекая к лицу. От смрада и тяжести, что почти расплющила ее, закружилась голова, совсем как в тот день, у гадальщиц и Наташа, не выдержав, отключилась.

Темнота. Сквозь закрытые веки слегка проступает свет, но глаза страшно открыть. Пришла в себя и ощутила, что сидит. Плечо совсем не болело, ощупала одежду - целехонькая. Распахнула ресницы.

Рядом возился садовник, занимаясь кустом. Слегка качалась подвесная скамейка, на которой сидела Наташа, и обдало ветерком. Не оборачиваясь, бросив бумаги, стремительно рванула к воротам, к выходу. Неслась по траве босиком, по гальке, газону, через камни и парковку, выскочила за ворота и не обращая внимания на возглас охранника, понеслась в сторону остановки.

Добралась до квартиры и разрыдалась, усевшись за запертой дверью. Сердце терзалось, душа мучилась от произошедшего, но Наташка не могла понять, как она оказалась снова на скамейке, почему ее тело предательски скрыло произошедшее.

Пытаясь прийти в норму, добралась до ванной. Вода всегда помогала ей снять накопившиеся мысли, эмоции, что приклеились за день, так получилось и сейчас. Холодные струи, сбиваясь в ручейки, уносили за собой испуг и страх, капля за каплей стекали ужас и обида.

«А может, привиделось, может я уснула, на скамейке? – мысли окутывали, создавая новые вопросы, - А что, если меня чем-то напоили, накололи…подсыпали… хотя нет. Рваная одежда снова стала целой? Неужели бывают такие сны… Но, что, если это гипноз, внушение? Почему нос снова цел…»

Проводя рукой, ощутила на животе незнакомый выступ на коже, мутными от воды глазами всмотрелась и сердце снова забилось, в такт пулемета, что только приступил к поражению цели.

На коже, грубыми рисками с выступающим, давно зажившим рубцом разместился мастерски выполненный шрам. Не веря глазам, Наташа ощупывала искусный разрез надвое.

- Но… этого не может быть. Как… рубцы? Да им уже год наверно, но откуда?! – вернувшись в комнату, душу опять придавило словно рельсой. Наташа уселась в старое кресло, уставившись в золотистое, мигающее пятно на стене, что приходило вместе с темнотой.

Работать совсем не хотелось, слез не оставалось, есть не получалось. За прошедшие дни Наташка истощилась и потеряла силы, не выходила на улицу. Клиенты словно чувствовали, никто за неделю не позвонил, не пришел. От безделья сидела и рисовала на ногтях, что приходило в голову. За последний год Наташа привыкла работать под настольный фонарь, чтобы не пропустить вечернее включение, уличного светофора. Тот свет стал ее товарищем, она ждала огонек как старого приятеля, который приходит всегда, вне зависимости от настроения и обстоятельств. Но сегодня, впервые с наступлением сумерек, свет не заиграл на стене. Выходить боялась, но хотелось обязательно выяснить, что случилось и почему нет привычного мерцания.

Вышла в подъезд, спустилась на улицу и обойдя соседские пристройки, что хаотично стояли одна над другой, оглядываясь, подошла к своему окну. Развернулась в сторону перекрестка и молча, без эмоций, наблюдала за пустой дорогой. Не двигаясь и не моргая, простояла там несколько минут, и с мертвым выражением на лице направилась назад в квартиру.

На дороге совсем не было светофора, не было и ямы от него и даже места, где он мог бы раньше стоять.

Свет больше не приходил. Несколько вечеров подряд она выглядывала в окно, не появился ли тот самый, желтый огонек напротив. А за стеклом нависала лишь теснота соседских пристроек и балконов с захламленными окошками, бесконечными велосипедами, горшками и бельем.

Наташа вспоминала мерцание с необъяснимой теплотой в сердце. Как такое возможно, она не понимала и сейчас, но хотелось вернуть его, сделать все, чтобы он снова грел и успокаивал молчаливым присутствием.

Набравшись сил, с первыми сумерками, истощенная, вышла снова из подъезда, в надежде выяснить у соседей, куда же пропал тот светофор. Улица, как назло опустела, редкие машины торопились по своим делам. Из пристройки, почти рядом с ее окном, вышла старуха с котом на поводке. Наташа сразу же направилась к ней.

- Извините, я стою и жду как раз вас!

Кот зашипел от неожиданности и изогнулся дугой, как будто это не Наташка подошла к нему, а привидение.

- Тихо, тихо Мальчик, спокойно… - натянула поводок старушка, не обращая на Наташку внимания.

- Вы не знаете случайно, на этом месте должен быть светофор. Он вечерами моргал, но сейчас от него нет даже места, где он мог бы стоять, - Наташка выговорила это, понимая, что несет страшную белиберду, но душа требовала.

Старуха глянула на девицу из-подо лба и прищурившись ответила нехотя:

- Мальчик, смотри-ка, это ж надо, до чего молодежь дошла, ты посмотри на нее, наркоманка что ли? Светофоры ей мерещатся, тьфу.

- Но как же! Ведь прямо на этом месте! Каждый вечер свет…мерцал у меня на стене в комнате, - огорчилась Наташа.

- В голове у тебя шприцы мерцают! Никогда на этом месте ничего не стояло, я здесь почти с рождения проживаю. Иди ко мне Мальчик, - поднимая кота, что пытался рыться в опрокинутом мусорном бачке, - единственный свет, что всех здесь доконал, это свечки или что у нее там, - старуха выругалась и закашлялась, - кхе-е, кхе-е… лампадки, дурехи-молитвенницы старой, из нашего подъезда. Вот они как раз в твое окно и глядели. Не одной тебе мешали, из вашего подъезда многие жаловались, а ей хоть бы что.

- И где же она теперь, эта бабушка? – спросила осторожно Наташа.

- Где, где. Забрали ее отсель, в другое место, - старуха показала согнутым пальцем вверх и добавила, - откуда не возвращаются. Затянула посильнее поводок на шее кота, отчего тот захрипел, и плавно направилась в сторону покосившейся надписи «Поликлиника».

Наташа вернулась домой, подъезд с выбитой лампочкой, комната и полная тишина создали внутри нее еще большее отвращение, состояние ее не изменилось даже от таблетки успокоительного. Стали мерещиться по углам черные тени. Взгляд поплыл по комнате, остановившись в центре зеркала. За ним сидела она, Наташка, измученная, постаревшая. От былой красоты остались лишь легкие очертания. Смотреть на себя не хотелось, да и что-то мешало, темные пятна кружили в зеркальном отражении, голова подрагивала.

Она решила выпить препарат сильнее первого, после которого, стена начала мутнеть. Сердце не успокаивалось, вялость нарастала, голова наполнялась свинцом. В сером углу комнаты выросли очертания огромного пуделя, он был почему-то с рогами и колючей шерстью и молча стоял усмехаясь.

Наташа решилась принять таблетки горстью, не понимая, что делает. Зрение затухало, а существо приближалось. С каждым шагом оно плавно преобразовываясь, во что-то похожее на человека. Под закрывающиеся веки девушка увидела высокого мужчину с сияющей белозубой улыбкой.

Зрение совсем уснуло, и последнее, что, Наташка ощутила, это лоск и жесткость костлявых пальцев на щеке и слова:

- Ты моя! Давно моя…

…

Спустя вечность, глаза вновь открылись. Она обнаружила, что, сидит под зонтиком в уличной кафе. На столике ожидал стаканчик, наполненный, горячим, ароматным кофе. Края новенького платья развивались от ветерка, помахивая ромашками прохожим. Встречные улыбались симпатичной девушке. Кто-то одобрительно качал головой, другие указывали рукой в сторону маникюрного салона. Жизнь словно начиналась заново.

Между каплями проливного дождя, раз за разом, искрой взрывался звонкий стук на фоне шипящего радио, что пыталось подпевать. Шел он из-за тележки у старых рельсов. Крупный человек в оранжевом жилете, медленно, почти без усилий взбрасывал тяжелый молот, и тот падал, вниз на металлический путевой костыль, вбивая огромный гвоздь своим весом.

За моросящей дымкой послышался окрик:

- Натаха, зака-анчивай! Домой пора!

Человек разогнул широкий жилет во всю спину и поправляя края платочка, ответил:

- Куда торопиться? Полчаса еще. Доделаю, сама вернусь.

В ответ прилетело:

- Э-э правильная ты наша. Пахай, пахай, мы до дому.

Женщина смахнула влагу с искореженной шрамом, расщелине губ и провожая взглядом автобус, снова принялась за дело.

Работала она без рукавиц, пальцы огрубели от летнего солнца, морозных дней, осенних ветров, а жесткие черты лица уже совсем не показывали колебания души. Потому, вбивая костыль за костылем, никто не смог бы обнаружить, что внутри ее. Как кипит она сейчас, словно водогрейный котел в вагоне поезда. Дышит гневом от несправедливости, от несоразмерной оплаты за работу, за то, что ей нужно будет топать километры, по полю, в такую погоду. А ведь она тоже хочет, как они, трястись по ухабинам в теплом автобусе, хочет день зарплаты и праздничный стол, мечтает о семье и тихой радости.

Переступать через правила, через обостренное чувство справедливости, Натаха не умела с детства. Еще в детском доме, когда группа уходила с урока, она оставалась одна, выполняя все задание до победного конца, за что ее хвалили воспитатели. Через годы, когда в училище ее обидно обзывали, она терпела. Но как только дело касалось обиды другого, слабого, тут же ввязывалась в драку или выяснение отношений. Впрочем, во всех таких случаях ее выручало крепкое, совсем не девичье телосложение.

Неприятности слагались в общую кипу внутри нее, ожидая момента и тлея понемногу. Родителей своих Наташа не видела, знала лишь, что мать умерла в лагерях и вела не самую праведную жизнь. Друзей у девочки никогда получалось приобрести, дети не водились с «заячьей губой», да и молчать она умела, но лишь снаружи.

Однажды, пышногрудая приятельница-лаборантка из вагонного депо, пригласила Наташу в кино, обещая познакомить с «кое-кем». Там, у кассы, случилась ее первая, настоящая встреча с парнем. Хотя на макушке «парня» уже поблескивала плешь, а скрупулезность с экономностью показались ей тогда, незначимыми, впрочем, как и его внимание. Но, ведь ухажер купил ей билет, пусть и самый дешевый, и с ней случилось настоящее свидание. Целую неделю после, не могла она спокойно уснуть, мысли заполняли тревожной теплотой. Не зная, как себя поставить, что делать и говорить в таких случаях, Наташа даже к гадалке сходила. Только кофейная гуща показала кипу новых неприятностей. А еще через неделю, она узнала, что знакомство ее состоялось лишь по той причине, что тот самый «кое-кто» не имел места, где жить и прописаться, и по совету общих знакомых решил претендовать на руку и сердце владелицы комнаты в общежитии, что выдало государство сироте. Так, Наташа связала свою судьбу с человеком.

Жизнь налаживалась, а время замерло.

«Кто без греха? Можно и промолчать, а вдруг у нас получится?» - часто размышляла, возвращаясь домой.

Одни зимним днем, когда отпустили с работы пораньше, застала она в своей комнате ту самую, пышногрудую. Последовала, драка, шум, фингалы и порванная одежда. Полуголая приятельница, выбегающая на мороз, разбитые стекла с вылетающим чемоданом, все это было, все Наташа поняла. Глубоко в душе начертила себе запрет на доверие, на искренность к людям, но не смогла, как обычно, задавить обиду.

После переживаний, с рыданием и одиночеством, решила мстить. Обоим, всему миру, самому небу!

Годы тянулись, на работу она ходила как ни в чем не бывало. В депо, сторонилась от двери с надписью Лаборатория, где среди склянок и химических реактивов обитала ненавистная разлучница.

От безделья научилась Наташа курить и вечерами, слушать местные сплетни старух на скамейке. Привыкнув к ней, старухи попросили помочь, отнести передачку, болящей подруге, что жила на окраине. Давненько не делала она добра, потому согласилась без лишних вопросов.

На следующий же вечер, с полной сумкой продуктов прибыла Натаха к ветхому деревянному крыльцу, и облезлой краской на ставнях.

Постучалась трижды в покосившуюся от старости дверь, никто не ответил. Выждав немного, снова постучалась и вновь прислушалась к тишине. За окошком колыхнулась занавеска и показалась аккуратная седая голова в сияющем чистотой платочке.

- Сейчас, подождите, иду, иду, - глухо послышалось из-за окна.

После долгих шаркающих звуков, дверь отворилась. За порогом стояла низенькая, худая старушонка, халат ее облепили вышивки с котами, прыгающие за клубком, валяющиеся на спине, играющие и спящие. Лицо же ее хорошо сохранилось и морщины лишь слегка намекали на почтенный возраст. А больше глаза под толстыми линзами очков приветливо улыбались.

- Добрый день, я с передачкой к вам, от… - оттарабанила Натаха.

Старушка перебила:

- Знаю, знаю, проходи милая, проходи.

Наташа протиснулась в домик, склонив голову под узким входом. Что-то сразу потеплело в ней от доброго и ласкового приветствия.

В комнатке лилось тихое мурлыканье кота на печи, над столом висела картина с рекой, разноцветный половичек вел в дальнюю комнатку, из которой выглядывала стена, увешенная большими и маленькими иконами.

Наташка уселась за стол и принялась выкладывать содержимое сумки, крупы, хлеб, яблоки, что купила сегодня на рынке.

- Слава Богу, помогают люди, спаси их Христос! Сама я теперь и до магазина не дойду, а про огород уж и молчу – старушка поставила чашки с горячим чаем и уселась напротив, разглядывая гостью.

Выложив гостинцы, Наташка, не зная о чем спросить, молча принялась потягивать ароматный травяной кипяток.

- Одну историю я тебе сейчас расскажу, но ты милая вспомни ее, если сможешь, в нужный момент.

- Жил на земле человек, и имел много всего. Жилье небольшое, но собственное, работу неплохую, силу имел большую, да и честность великую, даже болезнь получил, что не каждому дается. Но, все хотел большего. Тянулся к вредному для души, роптал, жаловался на свою силищу, мешала она ему, хотел как все, слабым стать. О работе мечтал полегче и покрасивее, да и болезнь надоела ужас как. Обижался тот человек на всех, даже на самого Бога. А не знал, что будь у него другая жизнь, испортился бы. Погубил и свою душу, и других. Не работай он так тяжело, тратил бы силушку на зло. Денег дай ему побольше? Превратился бы в скрягу. Красоты добавить чуток и болезнь убрать? Блудил бы как последний. Потому и оставил ему Господь лишь тягу к честности да справедливости. Но и здесь с умом нужен подход! В какие условия поставлен в тех и живи, пока не увидишь, что подана свыше, причина для изменения этих обстоятельств.

Так-то Наташенька, такой был тот человек, – старушка склонила голову.

-Не поменялся бы, попал прямиком в преисподнюю, а ведь для его души все условия были созданы, нужно лишь идти по расстеленной дорожке и потерпеть.

- Наташа смотрела в упор на опущенные глаза старушки. Она что-то недоговаривала или стеснялась рассказать всю историю целиком:

- А что бабушка, разве преисподняя есть?

- Есть милая, у многих она уже здесь, в сердце, - ответила бабушка, и добавила, - по краю ходим. Сами не знаем, как опасно, - и покачала головой, не поднимая глаз.

- И что же там? В котлах варят народ? Как в сказках? – Наташка перекосила шрам на губе в попытке ухмыльнуться.

Бабушка посмотрела ей в глаза и ответила:

- У каждого своя мука. Один продавец. Привык других обсчитывать, обвешивать, - поглядела на стол, - Да вот, как эти яблочки. Ты купила, а не знаешь, что их должно быть, на два больше. Вот он со своей привычкой так и перейдет туда. Будет мучиться, жить воспоминаниями, не понимая, что перешел в вечность, а когда умер сам не знает. Желание обмануть у него не отнимут, ведь Бог не нарушает воли души, а только усилятся его желания. Будет прокручивать он сам в себе, каждый обман, мелкие и крупные свои аферы. И самое главное, не поймет, что давно мертв. Впрочем, умер душой он еще здесь, на земле, лишь тело ходило на рынок, принимало пищу, творило безобразия. Так и мы, если не исправимся, тоже будем, словно во сне, в страстях. Ведь сами вредим себе. Одна завидует, другая ищет денег, отмщения или блуда, там и будет то же самое творить. А обитатели преисподней ей в этом обязательно помогут, создадут условия, как и здесь помогали, да провоцировали, чтобы побольше из нее страданий вытянуть.

Наташкину улыбку скривило, и она не смогла продолжать беседовать глаза в глаза. Уткнувшись в пол, дрожащим голосом спросила:

- А какими мы будем?

- Не самое это важное, конечно. Душа может отличаться от тела, ведь и Христа не узнали, когда тот воскрес. Я вот, например, может буду высокой и полной, а ты, наоборот, кто знает?

На печке фыркнул кот во сне, и старушка глянула в окошко:

- Пора мне милая на молитву, уж вечереет. Ты заходи ко мне, я тебе всегда рада.

Наташа встала и попрощавшись вышла на улицу. На ясном небе светила луна. Девушка обернулась и увидела, что старушка перекрестила ее, улыбнулась и закрыла дверь. Выходя за калитку, вновь обернулась и заметила, как в дальней комнатке, на подоконнике горела лампадка. Ручеек воздуха из окошка ласкал огонек и тот отражался от стекла мерцающим желтым светом.

Домой шла с легкостью, которую давно не ощущала. Неожиданно для себя, помогла застрявшему в дверях автобуса, мужичку, что косо на нее поглядел.

Засыпала как в детстве, когда в редкие дни воспитатель детдома рассказывал группе сказку и становилось хорошо и уютно.

Внезапно пришла мысль:

«А ведь я не говорила ей, как меня звать! Откуда бабуся узнала имя?!»

Час начала

Утром топала на работу в том же настроении. По дороге купила конфет, угостить народ в обеденный перерыв.

В женской раздевалке, как всегда, стоял гул, обсуждались последние новости, личная жизнь начальства, ожидаемые отпуска и дети.

Слух зацепился за свое имя.

- Натаха-то наша, совсем поглупела ух-ха-ха! Я ведь ей ухажера подсунула, чтобы комнату отнять, а она «ни бум-бум». Мы уже бумажки оформлять начали, скоро на новоселе всех позову! Ух гульнем! А вчера знаете, что мне почтальон в лабораторию принес? Письмо, ха-ха! Папаша ее обнаружился, письмо прислал. Видите ли, приглашает к себе. Заграницей проживает, не мог ее разыскать. Ха-а-а! Я, то письмо сожгла, пусть и не думает себе сбежать! Кто нам план выполнять будет, как не эта безродная?!

Наташа медленно вышла из-за шкафчиков, где громко хохотала та самая пышногрудая — лаборантка, она натягивала на себя одежду и сотрясалась от злорадства. У окна молча стояли девушки, смотрели, то на нее, то на Наташку, ожидая, что же будет. У приоткрытых шкафчиков занимались своими делами женщины постарше. Кто-то улыбался, другие покачали одобрительно головой.

Не проронив ни слова, Наташа молча переоделась и вышла на воздух. Легкость и теплоту залило жаром гнева и тревоги. Зрение замылилось, а мысли сверлили до острой боли. Она немного постояла, набрала побольше воздуха и проглотив горечь отправилась работать. День прошел под облаком мыслей. К вечеру долго отмывалась от них в общем душе, затем тянула время с переодеванием и лишь когда все разошлись, отправилась в лабораторию. Набрала полную сумку, наугад, склянок и банок с жидкостями и порошками, с противным запахом и яркими цветами.

Спустя час добралась до квартиры пышногрудой и позвонила дважды в звонок. Открыл «плешивый».

Не спрашивая разрешения, вошла, оттолкнув его как перышко.

- Где она? – монотонно произнесла Наташа.

- Ты это, не хулигань, а то сейчас вызову! – ответил «плешивый».

- Где она? – схватила его за шиворот Наташа.

- Я откуда знаю, должна была к маникюрше, или как ее… педикюрше пойти… сегодня же зарплата, - испуганно пробормотал мужичек.

Выбравшись на улицу, Наташка заметила на скамейке ее. Та сидела с двумя мужиками, закинув ногу на ногу, и хохотала, как обычно.

- Идем, разговор есть, - строго окинув взглядом ее и собеседников, проронила Наташка.

- О! Здрасьте! Никуда я с тобой не пойду, нужен мне твой разговор, ответила лаборантка.

Наташка раскрыла сумку и вытащила пару склянок:

- Имущество государственное разбазариваешь?!

Ноги пышногрудой покрылись мурашками, и вместо хохота из горла полился кашель:

- Ты что ж делаешь, негодная! Да я тебя…кхе, кхе-е…

Наташа молча направилась в сторону густого пролеска за домами, а за ней почти бегом последовала она, с безостановочным кашлем.

Зайдя поглубже в зелень, Наташка обернулась и не ожидая, крепко схватила женщину за волосы.

- Вот тебе за ухажера, - Наташка вытащила склянку с синей жидкостью и сквозь зубы принялась заливать в кашляющее горло противницы.

- Вот тебе за комнату! - с силой разжала ей зубы и засыпала какого-то порошка, что резко отдал запах серы.

- Получай за работу! - затолкнула пальцами еще порошка, заливая красноватой жидкостью.

- Это тебе за сплетни, - вперемешку с битым стеклом запихивала она остатки вязкой жижи.

- А теперь за моего папу! – стала бить ее по лицу, что было сил.

Сознание ее совсем помутнело и что происходила, она перестала понимать. Противница упала и застонала от боли. Толстый сук проколол спину, разорвав ее блузку. Наташка не унималась, продолжая свое дело.

Отошла от приступа она лишь на пеньке. Тихо шевелились деревья, обдавало ветерком. Долго сидела и думала. Затем направилась за трансформаторную будку и вытащила из-за нее припрятанную рабочую тележку. С легкостью погрузила в нее тело и покатила в сторону пустыря. Начинался дождь.

Лопата пригодилась. Земля вылетала вверх, раз за разом, пока горка от ямы не выросла до нужных размеров. Схватив тело, бросила его вглубь мокрой грязи. Последний бросок земли пришелся как раз на свежий рисунок на ногте - аккуратно выполненную ящерицу, ярко-зеленого цвета.

Домой добралась вымокшая, в грязи с ног до головы. Долго отмывалась. Надела новое, желтое платье в ромашках. Выпила чашку кофе и уселась в старое кресло, напротив сумки со склянками. Голова лопалась от болей, а руки трясло. Мысли опустели, осталась лишь одна - та самая история, что рассказывала старушка.

Пытаясь отогнать свой единственный помысел, принялась глотать и пить, не разбирая, склянку за склянкой, порошок вперемешку со слизью из банок.

Спустя час, испуганная душа переступала границу тела, которую не могла нащупать всю свою жизнь.

«Ад невозможно сделать привлекательным, поэтому дьявол делает привлекательной дорогу туда»
- Святитель Василий Великий

Автор: Алимов Роман.

«Искушение в уме и сердце страшнее всех внешних искушений. Никто так не опасен для нас, как мы сами» - Святитель Игнатий Брянчанинов

Рассвет затянуло серостью, днем обильно поливало, а к вечеру влага осела на рыхлую землю, утомившись за день. Торопливый и чавкающий звук в яме не останавливался ни на мгновение. Раз за разом стремительно вылетали оттуда земляные комья, порхая сквозь луч тусклого фонаря, что светил из месива. Рядом с ямой, ожидали своей участи, торчащие из тележки аккуратные женские ступни. Пальцы на этих ногах отдавали легкой синевой, но зато, на перламутровом педикюре разместилась элегантная ящерица в самом центре ноготков. Она словно пыталась ускользнуть от мокрой непогоды, в свой мир, где жарило солнце и обдавало зноем.

«Целое произведение! Не жалеют ведь сил!» - процедила бледная женщина, втыкая лопату в земляную кашицу. Закурила и запрокинув голову, выдохнула, пытаясь добраться клубком белого смрада до самых верхушек деревьев:

- «Зачем мне эта силушка, да без отдыха! Как говорится…и почил в день седьмый от всех дел!»

Лопата за лопатой, швыряла она в небо все лишнее, сбитое с земляных стен. Удовлетворившись необходимой глубиной, суетливо принялась вываливать в яму тело.

Пока закапывала, назойливо вертелись голоса в голове, словно из радио, напевали об отважных путешественниках, вечной любви. От них становилось не по себе, но выключить музыку в мыслях у нее никогда не получалось, поэтому женщина продолжала свою нехитрую работу.

Год

Утро начиналось обнадеживающе. Со стаканчиком кофе шагала Наташа по знакомой улице прямиком на работу. Солнце приятно ласкало плечи, встречный паренек подмигнул и даже игриво улыбнулся, обернувшись вслед стройной девушке в порхающем желтом платье с крупными ромашками. Захотелось ответить тем же, но как-то не вовремя зазвонил телефон в сумочке.

- И кому я понадобилась?! – роясь на ходу бубнила девушка.

- Аа-ле… Ой! Тань… бегу изо всех сил, скоро буду… что-о-о… клиентка хочет сменить мастера? Уже лечу! Десять минут и я на месте! Извиняюсь, не по моей вине опаздываю! Ало-о-о! Как… уволена? Как не приходить больше? Тань… але, але, Танечка?!

Гудки прервали беседу.

- Во-от ведь, стерва! – только и произнесла Наташа, остановившись посередине перекрестка и пытаясь понять, что же теперь делать.

Слез хватило почти на полгода, а запасов денег итого меньше. Но, искать новую работу принялась сразу. Хотя со временем стало понятно, что устроиться в крошечном городке по той же специальности практически невозможно. В двух салонах свободных мест не оказалось, а в оставшийся третий - дорога была теперь закрыта, после регулярных ссор с хозяйкой.

Обдумав все «за и против», Наташка решилась попытать счастья и воплотить давнюю мечту - открыть собственное дело и работать в удовольствие. Половину суммы, конечно, пришлось выпросить в долг у Ашота – хозяина фруктового ларька, которому целый час пришлось мило улыбаться, хлопать наклеенными ресницами и обещать скорый возврат денег. Недостающую часть суммы стащила из секретного места - под шкафом, куда пожилая мать складывала скудные остатки пенсии.

В тот же день поздним вечером, возвращалась она из областного центра на последнем автобусе, с тяжеленной сумкой новенького инструмента.

На облезлой лестничной площадке, к привычному аромату старой штукатурки, теперь добавился резкий, обволакивающий запах валерьянки, что тянул из квартиры. А уже спустя час, после возвращения Наташки домой, на тесной кухне, гремел очередной скандал.

Глубокой ночью, под огни машины скорой помощи, санитары на носилках, тащили бледную старушку сквозь узкий проем подъездных дверей. Старуха стонала и все хваталась за грудь, невнятно пытаясь рассказать зевакам, что, это она - ее дочь, оскорбила пожилую пенсионерку, ограбила и довела до приступа.

Теперь, впервые за многие годы, Наташка засыпала в полном одиночестве. До самого утра, вместо сна, мельтешили в глазах образы умирающей матери, затем золотозубого Ашота, что тянулся к ней пышными усами. Ближе к утру, во сне, разъяренная хозяйка салона красоты гналась за Наташкой, и хотела ее укусить, словно настоящий вурдалак. Сны почему-то не задевали ее сердце, они проплывали мимо, как утренний туман над загородным прудом, за которым она в юности любила наблюдать из окна. Тот пруд она очень любила. Часто они вместе с кем-то добрым и хорошим, кого она не могла во сне вспомнить, просыпались затемно и уходили на рыбалку, до самого обеда. Затем тот человек умер и началась совсем другая жизнь, наедине с матерью.

Ранним утром в меру отдохнувшая, отправилась девушка, осуществлять свой тщательно продуманный план.

Для успешного бизнеса остро требовались клиенты, но найти их в небольшом городке довольно сложное дело, потребовалось бы время и затраты. А деньги на существование требовались уже сейчас, поэтому решилась идти к своей старой работе, в салон. План этот появился почти сразу, после увольнения, поэтому времени на проработку деталей было предостаточно.

На дверях салона все еще висел красный замок, что был куплен год назад в столице, когда хозяйка ездила на конференцию по развитию бизнеса. Наташка остановилась в нескольких десятках метров от входа и принялась отслеживать прохожих, почти как охотник, который ждет добычу, что вот-вот появится на горизонте.

В 9:00 прошла хозяйка и открыла двери, почти сразу за ней проскользнула парикмахер – Катя, затем уборщица Мария Ивановна с Дашкой-маникюршей плелись под ручку, видимо, еще сонные. Никто не обращал внимания на Наташу, что топталась на противоположной стороне дороги. Да и не ждали ее больше. За многочисленные прогулы, опоздания и небрежное отношение к клиентам, хозяйка, давно грозилась ее уволить, а в этот раз, видимо, не вытерпела и решилась.

«Вот и моя первая цель! Ее то нужно не упустить!» - молодая охотница на клиентов, уверенно направилась к машине на парковке, почти рядом с салоном.

Внутри автомобиля копошилась пожилая женщина с бурыми щеками и тонкой, торчащей вверх косичкой, и что-то искала в недрах сумки.

Наташа постучала в стекло и включила милую, широченную улыбку, которой умело пользовалась в случаях общения с нужными людьми:

- Татьяна, доброе утречко! Как добрались?

Краснощекая мадам, похожая на спелую вишню, обернулась и медленно опустила стекло:

- Спасибо! У меня все хорошо. Что это вы здесь? Не в салоне? Новый сервис? – улыбнулась женщина.

- Конечно! Только для особо важных клиентов! – засмеялась Наташа, - я от себя лично, хочу предложить вам бесплатный нейл-арт и вечную скидку в 50%! Теперь я буду работать только на дому, поэтому жду вас как постоянную клиентку, вот адрес, - протянула свежую визитку в открытое окно.

- Интересно, интересно, а в среду сможете меня принять, ближе к обеду? – удивленно приподняла тонкие полоски бровей Мадам Вишенка.

- Конечно! Я свободна… - задумалась на секунду, какое бы время выдумать, - м-м-м к двум часам, - выпалила начинающая охотница.

- Договорились, Наташенька, ну тогда, не буду заходить в салон, поеду дальше, до встречи!

Наташа улыбнулась и подняв руку, пошевелила слегка пальцами на прощанье:

- «Одна есть!»

В конце улицы показалась другая постоянная клиентка, с острыми и всегда красными ушами. С ней была проведена точно такая же беседа и сделано выгодное предложение. Затем третья, совсем юная девушка, тоже была отважена от дверей салона, куда направлялась. Наташа трудилась до обеда, не покидая места, на котором водился жирный улов, и где напрасно ожидали своих постоянных клиентов сотрудницы.

На случай телефонного звонка с рецепшна Наташа просила отказываться от записи или не поднимать трубку, на что они соглашались, услыхав об огромной скидке, правда, две дамы, все же ушли из расставленной сети начинающей конкурентки, но улов и без них получился значительным. За несколько часов Наташа обеспечила себя заказами на пару недель вперед. Да, пришлось предлагать колоссальные скидки и почти вся работа на эти две недели, предстояла теперь за копейки, но разрушительная месть, обиженной педикюрши, оказалась страшной.

Целую неделю Наташка ходила к своему старому месту работы, переманивать клиентов, пока чуть не попалась. Дело, наверное, дошло бы до драки с пышногрудой хозяйкой салона красоты, но случай спас ее от неприятностей.

Стояла она под вечер на своем месте для выуживания любительниц сэкономить. Рабочий день подходил к окончанию, уже зажглись уличные фонари. Вдалеке, по аллее прогуливалась девушка, с крупной черной собакой. Еще издали Наташка распознала в стройной фигуре, свою щедрую клиентку, что регулярно оплачивала Наташкины произведения в виде корабликов, сердечек и причудливых цветов, на своих длинных ноготках.

Охотница спешно направилась к ней, в надежде одарить ее привлекательным предложением. Приблизившись на расстояние десяти шагов, замерла. В сумерках сложно просматривались детали, но, не заметить рогов на крупном, лохматом питомце стало невозможно.

«Что же это за зверюга? Или я перетрудилась слегка, и мне уже пора на отдых…»

Подойдя ближе, оказалось совершенно точно, что никакая это вовсе не собака, а самый обыкновенный козел, правда, полностью черный, как тушь для ресниц, и мохнатый словно шуба, о которой так давно мечтала Наташка.

- Катенька, добрый вечер! А я смотрю, вы это или нет, с таким Чудом-юдом вас и не узнать, - пыталась наполнить себя позитивной смешливостью Наташа.

Девушка лениво подняла глаза и посмотрела из-под лба:

- А-а, Наталья?! Что это вы здесь? Я к вам не записана в ближайшее время…

- Нет, нет, я по другому вопросу! Хочу вам предложить кое-что. Вам понравится!

Наташа решилась приблизиться, даже протянула руку с визиткой, но козел резко наклонился, тряхнул бородкой и краем рога толкнул Наташку, отчего она неловко шагнула назад и оступившись грохнулась на спину, а затем покатилась, прямиком в небольшой ров, который, как назло, оказался сзади. В этот самый момент открылась дверь в салоне красоты и хозяйка, собираясь домой принялась закрывать замок, искоса поглядывая на девушку с козлом и совсем не обращая внимания на странные звуки изо рва.

- Эмитти, прекрати! Плохой мальчик! Не обижайтесь, он гулять не любит, мы с ним большую часть года загородом живем, а сейчас оставить его не с кем, поэтому я его здесь выгуливаю, из парка как раз возвращаемся, - звонко произнесла девушка в темноту рва, наблюдая несуразное падение Наташки.

- Ничего, я понимаю… - ответила Наташа, отряхиваясь от песка и веток, - а что же он, у вас в квартире живет? – добавила, поглядывая на трясущего бородой, питомца.

- Да. Временами. Он покладистый, почти как кот, только характер любит показать, - ответила девушка.

«Удивительно. Про домашних змей я слыхала, о птицах и говорящих воронах, и даже о модных теперь поросятах на поводке тоже знаю, но козел!» – подумала Наташа, перелезая назад через крохотное ограждение рва.

Козел поднял морду и задержал взгляд на ноге Наташки, где кровоточила крупная ссадина. Животное потянулось к ней, пробуя схватить за край кофты, хозяйка никак не отреагировала, спокойно придерживая за поводок, и рогатый затряс головой от возмущения.

Наташа совсем забыла о своем бизнесе, о клиентке, рассматривая необычное животное, пока не очнулась от вопроса.

- Наташенька, вы что-то хотели предложить?

Девушка вздрогнула и не сводя взгляда с рогов, полезла в сумочку за визиткой:

- Здесь все написано, приходите, буду вас ждать, - затем, не отрывая взгляда от рогов Эмитти, добавила, - жду вас, обязательно! Вдвоем!

Животное потянуло хозяйку дальше, в сумрак, и девушка торопливо последовала за поводком.

- У богатых свои причуды! – вздохнула Наташа, нащупав в кармане монетки, оставшиеся на проезд домой.

Под проливным дождем стояла она у кованых ворот, громкий сигнал домофона резко отдавал в уши, словно вкладывая гостье мысль:

- «Сама, сама, пришла! Теперь жди и мокни! Пока не посчитают нужным отворить! Твое дело маленькое - грязь под ногтями!»

После нескончаемых гудков послышался знакомый голос. Не отвечая монологу в динамике, молча уставилась в крохотную камеру, ожидая, когда включится моторчик, и калитка откроется.

- Егор Павлович, это ко мне, педикюрша. Пропустите, пожалуйста, я сейчас в большом доме, пусть туда идет. Спасибо, - послышался молодой женский голос.

Под строгий взгляд охранника вошла за калитку. Мимо будки с цепной собакой, вдоль двухэтажного гаража. Кивнула узкоглазому садовнику, что укрывал клумбу от потоков воды.

«Хм, форма новенькая, да еще и с фамильным гербом! И не жалко денег?! А у метро сейчас бомжи голодают!» - поежилась и вошла в дом.

Поднялась по ступенькам черного входа, сняла пальто и хлопнула себя по щекам, чтобы не казаться кислой. Натренированным движением мышц натянула улыбку и прищурила уголки глаз.

- Марина-а-а… можно?

- Да, конечно, Наташенька, я жду, входите, входите, - послышалось из-за двери.

Вкатила сумку на колесиках в каминную комнату, позвякивая инструментами.

За столом уютно устроилась молодая женщина. В ажурной пижаме, поджав ногу на стуле, пила чай.

- Добрый день, еще раз! Расплылась в улыбке Наташа, - разглядывая клиентку.

- Присаживайтесь Наташа! Чай, кофе?

- Благодарю, от чая не откажусь, погода ужасная, продрогла до костей, - педикюрша присела на краешек стула и провела взглядом по предмету своей профессии:

«Здесь и заниматься-то нечем! Видать, мастера решила сменить… - затем перевела взгляд с открытых тапочек хозяйки на ухоженное лицо, - Да-а… старость ее не догонит, над лицом тоже неплохо работают».

- У вас что-то произошло? – настороженно всматривалась в Наташу, хозяйка дома.

Педикюрша вспомнила о вялой улыбке и снова натянула уголки губ:

- Нет, нет…все прекрасно! Что будем сегодня делать? Вы говорили, требуется что-то необычное?

- Наташенька, я улетаю на отдых и хочется, конечно, чего-то экзотического, но аккуратного – улыбнулась Марина.

- Так, сейчас, сейчас… могу предложить, например, «Золотой френч», художественная роспись и закончим массажем. Выберите по каталогу, а я пока разложусь, - ответила Наташа, выкладывая содержимое из сумки.

Неспешно пролистав каталог, хозяйка выбрала пейзаж с небольшим домиком и пальмами на фоне моря, и приступили к работе.

Остановившись на зеленой листве рисунка, рука вздрогнула от шороха ковра за спиной. Вошла прислуга и включила музыку на проигрывателе. Хозяйка вытянулась в кресле и закрыла глаза.

Мысли у Наташки не унимались:

«И как ее угораздило замуж выйти за такого! Чем остальные хуже? Я, например?! Да, ничем! Сидела бы сейчас в этом кресле, а она мне пальмы рисовала… эх-х, и отчего в мире такая несправедливость?!»

Хозяйка открыла глаза от громкого вздоха Наташи.

- Не спорьте даже! Расскажите, у вас неприятности? Может, быть я чем-то смогу помочь? Ну, не бойтесь вы. Если что, мы Сережу подключим, он не откажет… Что с вами Наташенька? - вопросительно посмотрела на педикюршу хозяйка дома.

«Чем ты мне сможешь помочь лахудра расфуфыренная?! Ну… давай, поменяемся местами! Что на это твой Сереженька скажет, небось, охранников за мной вдогонку спустит своих…» - подумала Наташа, но ответила:

- Мариночка, все отлично! Сейчас приступим к массажу, я уже на финише. А вот и дождь заканчивается! – поглядела за окно и застыла. В гостевом домике напротив, открылась дверь и показался тот самый черный козел. Животное уставилось прямиком на Наташку и быстро зашевелило губами. Затем рогатый питомец тряхнул головой, взбрыкивая, спрыгнул со ступенек и потянул за собой садовника в сторону полянки, по мокрому газону.

Наташа ощутила в груди неимоверную тяжесть, странные мысли словно опускались на дно сердца одно за другим. Вот, глаза в глаза пронзил осуждающий взгляд соседки по площадке, что стояла у могилы матери, когда ее хоронили. Вот уходит Ашот, с морщинистым прищуром и мерзкой улыбкой под усами, нагло оглядывается на Наташку, а она лежит с подтеками туши и синяками на ногах, неестественно распластанная, на серозном постельном белье…

- Наташа! Наташенька… вам срочно нужна передышка! Давайте-ка, продолжим в другой день, я попрошу водителя, вас отвезут домой. В следующий раз сделаем, что задумали. Собирайтесь и отдохните, выспитесь. На вас лица нет! – хозяйка встала и озабоченно принялась звонить по телефону.

Наташа пришла в чувство лишь от плавного толчка, сидя уже в сухом и теплом автомобиле. Свинцовое облако, вытягивающее из души воспоминания, ушло и сделалось легче. Машина остановилась у подъезда и девушка, передвигая ватными ногами, поволокла сумку за собой, совсем забыв закрыть дверь машины.

На кухонном столе все еще валялась пустая солонка, которую в момент сердечного приступа опрокинула мать. Все эти месяцы Наташка словно боялась поставить ее на место и наполнить содержимым, не решилась и в этот раз. Дойти до кровати не удалось, в комнате резко потемнело, а стены закружились, приглашая на танец покосившийся сервант с треснувшим стеклом и вертящуюся люстру, с мошками в плафонах.

Очнулась в комнате, в потертом тряпичном кресле. На стене, как всегда, мерцали желтые тени, отражаясь от светофора за окном. Мысли шевелились, пытаясь разобраться:

«Еще ночь… когда я уснула… что идет не так? И почему так мерзко?»

Взглянула на часы. Стрелка подергивалась, пытаясь сдвинуться с места, но, видимо, ей тоже не хватало той энергии, что помогает жить. Несколько попыток, и она окончательно обессилела, замерев на отметке 2:57.

Желтые тени вспыхивали раз за разом на выцветших обоях, создавая диковинные рисунки, затем снова исчезали на мгновения. Подняла руку и глядя на тень от пальцев, прошептала:

- Во-от я есть, а во-от меня нет… я есть, меня нет… есть, нет…

«Может зря я это затеяла… с бизнесом, местью… Меня ведь за дело уволили… или нет? Разве я не имею права на лучшую жизнь? Ну и что, если в грязи вываляюсь, зато будет, по-моему. Да! Все правильно, нужно прогрызать путь, а от распущенных нюнь лучше не станет, да и кому я нужна».

Закрыла глаза, слезы покатились, не спрашивая разрешения.

«Ненавижу этих матрешек, милашек с ровными носами, богатых мамаш, содержанок и ногти их проклятые терпеть не могу. Никто не хочет понять, да и не смогут - как тяжело одной, сколько сил нужно, если нет ни денег, ни любви. Не смогут они спуститься из своих вилл и коттеджей, в эту безнадегу и нюхнуть жизни. Мать только и делала, что за волосы хватала, чуть что. Да ремнем по спине».

Комок жалости накручивался вместе со вздохами и подергиванием груди.

Синий рассвет проник в комнату, желтое мерцание постепенно растворилось. Уставшая от мучительной ночи, девушка принялась готовиться к приему первой клиентки. Прибралась на кухне, вымыла посуду, вкрутила новые лампочки в люстру.

В 10:00 позвонили в дверь. На пороге с сигаретой в пальцах и ореолом дыма над тонкой косичкой, стояла Мадам Вишенка. Налитые щеки ее, как и раньше, сияли бордовым оттенком, а морковная помада усиливала ужас от массивной фигуры.

- Наташа! Что же вы меня заманили в эти трущобы? Если бы не знала, какой вы мастер, ни за что не поехала, - входя в квартиру, хриплым голосом произнесла женщина.

- Разбогатею и открою свой салон, а пока… как видите, - вздохнула Наташа, - проходите на кухню, я все подготовила.

Рассматривая квартиру, Вишенка прошла в комнату, осмотрелась и отправилась дальше. Заметив взгляд хозяйки на грязных туфлях, выпустила кольцо дыма и произнесла:

- Прямо с дачи к вам, ничего, что не разуваюсь? С вечера решили на речку сходить, так спину свело - не разогнуться. Если можно вы сами?! - не дожидаясь ответа, уселась за стол.

Наташа не подала виду, но внутри загорелось:

«Хотела Натали свой бизнес?! Скоро будешь ботинки начищать до блеска у щекастых господ. Проучить бы ее, чтобы научилась уважать! Ничего, справедливость обязательно наступит, придет и мое времечко! Станешь мне ноги мыть».

Наташка никогда не понимала, как медсестры ухаживают за лежачими. Один только запах или вид тяжелобольного вызывал неприязнь, а уж заниматься ванночками и протиранием спиртом, чужих ног, она никогда и не думала. Но, жизнь привела ее именно к мастеру по педикюру, у которого она и училась делать то, чем всегда брезговала. В ее сердце жила тяга к болезненной честности и завершению начатого. Когда она видела, что коллега, Катя, не убрала место после клиента, и ушла на обед, Наташка обязательно донимала ее перед уходом, пока та не сдастся.

Однажды она заметила, как к соседке из второго подъезда, явился ухажер с шикарной охапкой роз. Такие розы в городке продавались в небольшом цветочном киоске в центре или же были срезаны с клумбы, возле старого кинотеатра. Пришлось ей бежать в киоск, а затем в центр города, проверять целостность клумбы. Подозрения оправдались. На клумбе почти ничего не осталось. И, конечно же, через час под подъездом соседки жужжал уазик с цифрами 02 на дверях, а девица с ухажером, под аромат букета, подписывали протокол у себя в квартире.

Вишенка сидела с закрытыми глазами, поэтому улыбку можно было, пока не натягивать, а побыстрее отработать и выпроводить клиентку. Массаж шел к завершению, оставалось только нарисовать яркие завитушки.

- Вам милочка нужно место сменить! Квартира не лучший вариант для этого бизнеса. Да и на скидках вы долго не продержитесь! – не открывая глаз, произнесла Мадам Вишенка.

- Вы правы, к тому и стремлюсь, но для этого нужны средства, которых пока нет, надеюсь, заработать постепенно! – не отрываясь от работы, ответила Наташа.

- Я бы вам помогла, но сейчас не лучший момент! Зато я знаю одного человека, кто мог бы заинтересоваться. Разумеется, в качестве инвестиции, своего рода партнер.

Наташа замерла и захлопала ресницами, не ожидая от судьбы такого подарка:

- Я была бы счастлива!

- Тогда приходите сегодня к девяти ко мне, вы же знаете адрес? В центре, дом у фонтана, – оживилась Вишенка, - у нас девичник намечается, поболтаем-погадаем, как раз будет нужный вам человек.

- Договорились, обязательно буду. Вот и моя работа окончена. Посмотрите, как вам?

Вишенка вытянула ноги и выглянула из-за живота:

- Мило, мило… но вы сегодня не старались как раньше! Давайте так… сейчас вы работу в долг выполнили, а я обещаю со своей стороны оказать вам содействие в инвестициях.

Наташа попробовала возразить, но не нашла чтобы такого ответить, да и не хотелось ссориться. Но подумала:

«Вот стерва-а… не оплатить работу-у-у, ну и ну! Попробуй теперь не посодействовать с моим салоном, в серную кислоту посажу, ножки твои кривые размягчать!»

Но, ответила:

- Конечно, конечно. Я все понимаю, приходите, буду рада! Сегодня обязательно забегу!

Наташа ждала вечера, как новогоднюю ночь, только вместо подарков, ее мысли светились о надежде, на изменения в жизни, на лучшее. Из автобуса вышла у фонтана, легко нашла табличку нужного дома. На пороге встречала хозяйка, Наташка чуть не прыснула со смеху, разглядывая ее. Шелковый халат рябил сочными, красноватыми вишнями, что обтекали всю поверхность ткани.

- Наташенька пришла! Рада гостям с прекрасным настроением! – поприветствовала Мадам Вишенка.

- Не обращайте внимания, это нервное, - попыталась оправдаться Наташка, проглатывая смех.

Разделась и прошла вслед за хозяйкой в комнату. Там царил мрак. По сопению, шуршанию одежды и шевелящимся образам, стало понятно, что в центре комнаты, видимо, вокруг стола, сидят как минимум двое или даже трое. Хозяйка провела гостью и усадила на стул.

Наступила тишина, шорох утих, затем что-то начало происходить, прямо у Наташки за спиной, как будто открыли окно, за которым ощущался сильный мороз, потянуло сквозняком, хотя на улице стояла еще теплая погода.

Наташка начала сомневаться, не зря ли она сюда пришла, и подумала: «Куда я попала… новый тип гадания на кондиционере? Кому выдует прическу в форме суженого? Зачем они его включили? Жары нет, так глядишь и простужусь».

Сквозняк усилился, а за спиной кто-то начал тихо мычать, затем мычание подхватил второй голос и в унисон третий.

«Так! Наверное, лучший момент, чтобы смыться, пока меня не узнали в темноте. Я у мычащих буду помощи в бизнесе просить? Город у нас маленький, потом не отмоешься. Кто их знает, чего задумали» - и тихо начала вставать, направляясь в сторону, откуда ее привели, и как только сделала первый шаг, мычание оборвалось, а за спиной зазвучал слог спокойного мужского голоса, от которого Наташка оцепенела:

Я в ожидании томился

До зова вашего и вот

Из недр Шеола вновь явился

Вещает дух, бормочет скот

Спешу послание донесть

Князь мира, лжи отец и мрака

Доволен делом, шлет вам весть

План выполнен, кипит в душе клоака

Туман гаданий, небытия призывы

Все мелочи в сравнении с порывом

Что тянут душу в бездну мук

Попалась жертва, треснул сук

Сработал замысел, отменно

Осквернена душа до края, до границ

Ждет нижний круг, ступень Геенны

Наталью хвалит Черный Принц.

Очнется ото сна – молчите

Пусть думает, что все еще жива

Когда исполнит замысел – снимите

С очей ее, дурные покрова.

Сладкий голос закашлялся и в комнате появился неприятный запах, похожий на аммиак.

- Наташенька, можешь повернуться, - прозвучал голос Вишенки.

Девушка обнаружила, что сидит с закрытыми глазами, тут же подняла веки. Перед ней стояла стена, обклеенная зелеными обоями с множеством милых котиков, что отдавали желтым светом, почти как у нее дома, от ночного светофора, только за спиной сейчас шевелился свет огня. Неприятное чувство заполнило грудь, она медленно обернулась и застыла от увиденного.

Вокруг стола сидели трое: мадам Вишня, Марина, и хозяйка салона, в котором раньше трудилась Наташка. Три дамы не моргая смотрели на ошарашенную девушку и улыбались. Но, самое удивительное, что никакого мужчины с приятным голосом в комнате не было, зато вместо него, прямо по центру стола лежал Эмитти - тот самый черный козел. Животное свесило копыта по краям стола и в упор глядело на гостью.

Комната почти сразу начала темнеть, Марина встала и торопливо подошла, вплотную, заглядывая в глаза Наташке, губы ее шевелились, но вместо слов лился поток протяжного гула… понемногу веки опустились, а звук и вовсе пропал.

В тревожном сне, ей привиделась старая железная дорога, люди в оранжевых жилетах, что кричали на нее и бранились. А она никак не могла узнать свои нежные ручки, они стали почему-то жесткими и мускулистыми от работы.

Очнулась от резкого запаха нашатырного спирта, открыла глаза и постаралась отвернуться. Перед ней стояла Вишенка и махала ваткой.

- Что ж ты такая пугливая, только свет выключили, девичник начался, а ты в обморок?! – улыбнулась мадам.

- Покрова…Принц… треснул сук, - бормотала Наташа.

- О-о да тут нашатырем не обойдешься, Мариночка принесите чего покрепче. Там на полочке у меня, - обернулась мадам, указывая на шкафчик.

Наташке поднесли чашку, она проглотила и откашливаясь выдохнула:

- Кхе, кхе-е-е, что это такое еще?!

- Настоечка! Сама летом собирала, как раз для таких случаев, нервишки лечит неплохо, - ответила Вишенка, усаживаясь на стул рядом.

В глазах прояснилось, Наташа огляделась, сидела она не в комнате, а посреди небольшой кухни.

- А где козел?

- Какой еще козел? – обернулась Марина.

- Черный и рогатый. Разве это не он сейчас стихи читал в темноте? – насторожилась Наташа.

Марина удивленно поглядела на Вишенку и улыбнулась.

- Говорила я вам, пора отдохнуть! Не послушались меня, Наташенька, - качала головой девушка.

- Вы хотите сказать, что Эмитти мне привиделся… и хозяйка салона тоже? – удивилась девушка.

- Причем здесь Эмитти? Он здесь, все прекрасно. Не волнуйтесь моя хорошая. Эмиттат, Эмик, ко мне! – крикнула в сторону комнаты Марина.

Через мгновение на кухне показалась острая, черная морда с лохматыми ушами и кудрявой шерстью, но это был совсем не козел, а крупный пудель.

Пес уселся напротив и стал разглядывать Наташку, а та взглянула на Вишенку, затем на Марину и округлив глаза тоже уставилась на пуделиную морду.

- И э-это Эмитт-ик?! Вы меня дурой считаете?

Схватившись за голову, Наташа побежала в коридор, спешно оделась и вылетела на улицу. Воздуха не хватало, голова побаливала, а внутри сделалось так мерзко, что хотелось бросится под машину, чтобы прекратить одним махом эту муку.

Облокотившись о дерево, стояла и жадно дышала. За спиной послышался голос Марины:

- Что же вы нас так резко покинули, у меня к вам деловое предложение. Пойдемте-ка назад, успокоитесь, все постепенно наладится…

Пока поднимались в квартиру, Марина рассказывала о предложении, о том, что у нее есть подходящее помещение с очень низкой стоимостью аренды, как раз для салона. Слова как будто кружили вокруг Наташи, приземлялись на плечи и вползали в уши, а мысли скручивались в клубок и вязли внутри головы.

- Наташенька, так вы согласны принять мое предложение? – двигала по столу бумагу Марина, - я даже договор с собой прихватила, посмотрите.

Наташа провела взглядом по диагонали, не вчитываясь в текст:

- Я подпишу!

Марина принесла диковинную ручку с перьями на конце, и Наташа поставила неряшливую закорючку на последней странице.

- Вот и славненько, завтра с утра и приступим, приходите ко мне, все вопросы уладим, - засовывала договор в папку Марина.

- Больше мы вас не будем задерживать, как-нибудь в другой раз погадаем, когда со здоровьем наладится, так ведь Наташенька? – стояла у входа в кухню Вишенка.

Наташа снова прошла в коридор, там сидел Эмиттик, обнюхивая воздух.

В мыслях все еще стоял туман, не обращая внимания на пуделя, вышла на площадку, спустилась на улицу и попыталась вдохнуть, но почему-то нашатырь не улетучивался. По дороге домой не встретила ни одного прохожего, лишь пару шевелящихся теней в кустах. В квартире уже мерцал желтый отблеск на стене, не стала включать свет, отправившись сразу же в ванную, ощущение нечистоты не покидало ее с самого входа в квартиру Вишенки.

Разделась и встала под душ, закрыла глаза, по волосам стекали теплые струйки, снимая неприязнь к этой странной квартире, к ее хозяйке и непонятному животному.

«Что это было? Не могла же я спать, когда видела козла, тогда на улице! Но почему они врут… Откуда взялся пудель и откуда эти навязчивые обрывки…

Осквернена душа до края…

Ждет… ступень Геенны

… Черный Принц».

Открыла глаза и провела пальцами по руке, и сразу же сердце словно замерло, а капли воды, как будто замедлили свое падение.

На светлой коже запястья, стройными буквами с элегантными завитушками, ровно лежала надпись – «Мертвым нечего гадать».

Продолжение рассказа по ссылке  - Часть 2

– Ух, я тебя сейчас поймаю! Стой, негодник! Снова двойку получил! Опять подрался… и как мне теперь в глаза учителю смотреть? Ведь обещал, в прошлый раз, что исправишься, ой не могу я больше с тобой. И когда же это все закончится? – причитала запыхавшаяся старушка, что гонялась по заснеженному двору за мальчишкой.

Мальчик проворно увиливал от мокрой тряпки, что издавала пар и пыталась догнать его спину. У тазика с бельем валялся на замерзшей лужице портфель, из которого торчал лист школьной тетради с жирной красной двойкой. А под бельевыми веревками во дворе стояла его бабушка, и придерживая скрученную в калач простынку, держалась за бок, охая от избытка чувств.

– Арсений, а Арсений? И в кого ты такой пошел, мать твоя умницей была, да и папка порядочную жизнь прожил, а с тобой, что ни день – то приключения, доведешь меня, останешься сиротой, узнаешь тогда!

– А я что? Он сам начал, а я только ответил, – выглядывая с опаской из-за болтающихся на ветру простыней, всхлипывал Сенька, – а двойка тоже не честная, я только хотел, чтобы не скучали на уроке, ведь биология, мы как раз птиц проходим, а мне Серега обещал контрольную решить если я ворону выпущу!

Бабушка закончила со стиркой и направилась в дом:

– Ой, нет у меня сил с тобой бороться, не знаю, что из тебя получится, ладно иди в дом, обедать будем.

Арсений немного пожевал, накинул шапку-ушанку и отправился на соседнюю улицу к закадычному приятелю – Ваське.

Пока шел, размышлял о том, чем будет заниматься:

«До вечера еще куча времени. Может смастерить ловушку для воробьев из кастрюли? Нет, холодно слишком, возится долго. Пруд, наверное, начал замерзать, небось кататься еще не получится, лед тонкий! Может Васька что придумает?»

– Здорова, Вась, ты чего там? – наблюдая через щель в трухлявом заборе.

– Тише, я готовлюсь на слежку, у нас тут соседка, хочу на чистую воду ее вывести. Чего застыл, влезай уже! – махнул Васька.

Сенька перелез через забор и присел на ступеньку крыльца.

– Пойдем, как темнеть начнет, чтобы не заметила, – засовывая батарейки в старый массивный фонарик, прошептал Вася.

– А что с ней не так? Зачем следить-то? – спросил Сеня.

Вася прятал два пирожка в рюкзак:

– Да-а понимаешь, поселилась тут еще летом. Говорят, выгнали ее из другой деревни, не смогла ужиться с односельчанами. Странная она, я ее у леса видел, травы все собирает, мухоморы в корзинке несла, зачем они ей…

Сеня потер руки, представляя сегодняшний вечер, который точно не будет пропущен зря, даже с воробьями под кастрюлей не нужно будет возиться.

Небо затянулось тучами, отчего потемнело раньше. Мальчишки спрятались за кучей соломы, что лежала за соседским огородом.

Сеня прошептал:

– А я сегодня от Мишки, старшеклассника фингал получил! – показывая в свете фонаря крупный синяк.

– Меньше будешь выторговывать, небось снова менял что? Услуга за услугу? Ха-ха-ха, но, давай потише, мы сейчас не за этим здесь.

Вскоре дверь домика отворилась и на улицу вышла пожилая женщина, направляясь в сторону сарая.

– Так. Вот она! Ишь собралась, куда на ночь, точно что-то задумала! – прошипел Васька.

– Ну, идет в сарай, может, ей там дров взять нужно или молоток, что ж удивительного? – пожал плечами Сеня.

– Ага, а может, у нее там спрятан кто? Или завод по производству чего-нибудь запрещенного? – выглядывал из-за сена Васька.

Женщина вышла с зажженной керосиновой лампой и проходя мимо калитки, что вела на огород, остановилась. Посмотрела в сторону кучи с сеном и что-то непонятное проговорила.

Мальчики затихли и вмиг спрятались.

Скрипнула дверь уличного туалета.

– Глянь, что там? – прошептал Васька.

Сеня высунул голову. В туалете светился огонек фонаря.

– Да все нормально, придумаешь ты тоже! Домой пора идти, я обещал пораньше вернуться, – ответил Сеня.

Вася высунул голову и тоже уставился на деревянную кабинку.

– Да ну вас, ничего интересного. Эх, ладно, может, в другой раз что обнаружим, – вздохнул Вася.

Через минуту дверь отворилась и вместо соседки из туалета выбежала упитанная щетинистая свинья.

Мальчики оторопели, керосиновый фонарь стоял на земле у двери, а животное, похрюкивая, направлялось прямиком к стогу сена.

– М-м-м, это что еще, а где соседка твоя? – светил фонариком в сторону несущейся свиньи Сеня.

– Неужто это она? Бежим отсюда, – слезая с сена, кричал Васька.

Мальчики неслись изо всех сил по деревенским огородам, свинья, словно бесноватая не отставала и пыталась схватить за ноги. Сеня, как на зло, то и дело спотыкался о крупные комья земли, что уже хорошо промерзли.

– Дого-о-онит! Держись! Быстрее, бегом домой! – крикнул Вася, швырнув в свинью фонарик, и видимо, попав ей прямо в пятак.

Разъяренная тварь пронзительно завизжала и уже почти настигла лазутчиков. Оставалось добежать до металлической оградки, что отделяла огороды от деревенской улицы, но у Сеньки развязался шнурок на ботинке, он зацепился и шлепнулся, ударившись о замерзший ком земли.

Сердце замерло, Сеня открыл глаза, стер пот со лба. Он лежал за оградкой, как он там оказался сам не понял, а свинья с небольшой ссадиной на пятаке трепала шапку-ушанку с обратной стороны забора.

– Ушли, ушли! Никогда так не радовался еще, наверное! Ух-х… ну и свинка! Надо будет в школе рассказать, обхохочутся.

Мальчики разошлись по домам.

После завтрака Сеня первым делом отправился к Ваське, вспомнить вчерашнее. Мама друга с заметным волнением рассказала, что тот с раннего утра отправился на озеро, проверять, замерзло ли оно, но что-то надолго застрял там.

Сеня решил выяснить, там ли Васька. До озера идти недалеко, оно совсем рядом с деревней. Друга там тоже не было, да и вообще никого. Тишина, лишь ветер завывает.

Потрогал лед:

– Нет. Тонковат, надо будет через недельку вернуться – покатаемся.

Пока вылезал назад, к обрыву озера, заметил следы на тонком снежке у дороги.

– Может, его – Васькины? Интересно, чего это его в лес понесло?

Завязал потуже шарф и отправился по следам. Дошел до леса и на ветке сосны заметил болтающуюся шапку.

– Да ведь это моя! Неужто Васька нашел?

Шел, пока тропинку не перекрыло сухое поваленное дерево. Дальше след оборвался, снег лежал ровный. Решил пройтись еще, вглубь леса, до знакомой поляны. Вверху, над деревьями кружила крикливая ворона, преследуя мальчика.

– Эх, не взял я рогатку, научил бы тебя, как каркать! – пригрозил кулаком Сеня.

Сквозь деревья послышался странный звук, словно звенели колокольчики. Мальчик направился в сторону звона, дошел до поляны и остановился. Поляна выглядела знакомой, но откуда-то на ней появилась землянка, обнесенная забором, внутри стояли белые сани, на которых и висели колокольчики, что позвякивали от ветра.

Арсений насторожился:

– Что за жилье, не было ничего здесь, может охотников проделки?

Стемнело, вышла яркая луна, в землянке затеплился огонек. Сенька топтался с ноги на ногу и дышал на озябшие руки:

– Ну что же с ним делать с этим Васькой, сбежал без предупреждения, а мне теперь мерзни да разыскивай.

Дверь землянки отворилась, и из нее кто-то показался, в сумраке сложно было разобрать очертания фигуры, но больше она походила на старого дедушку или бородатого, сутулого мужичка.

– Пойду спрошу, вдруг, знает, где Васька! – направился к забору Сеня.

– Деду-у-шка, де-е-душка! Стойте! Я друга ищу, может, видели? Там следы… – крикнул Сеня, стараясь казаться вежливым.

Обитатель земляного домика обернулся, в лунном свете Сенька увидел исхудалое лицо пожилого человека, только вместо бороды торчали сучья, как у куста или даже деревца, они были совсем не сухими, и, казалось, вросли прямо в дедушку.

Сеня остановился и онемел.

Старичок произнес:

– Привет, Сенька! Заходи! Давно жду!

Сеня попятился к лесу, а старичок добавил:

– Да не бойся, я это, Васька! Так сразу не расскажешь, зайди, все поймешь!

– Ч-ч-что? К-к-какой еще В-вас-ська? – заикаясь от холода или ужаса, уставился на диковинную бороду деда.

Старичок взял его за руку, и они вошли в дом, внутри потрескивали дрова в печке, на плите шипел чайник, а на столе лежала банка с малиновым вареньем и стопкой блины.

– Угощайся, – поставил тарелку на стол, приглашая мальчика присесть.

Сеня дрожал от холода:

– Д-д-дедуш-шка мне Васька нуж-ж-жен, я ег-го пот-терял, – протянул к печке руки и уселся на стул Сенька.

– Слушай, я это – Василий. Да ты меня, наверное, и узнать теперь не сможешь. Ну вот, смотри, – дед оголил рубаху и показал локоть, на котором неаккуратно разместился крошечный шрам в форме небольшой звездочки.

– Ух ты! Откуда у вас звезда? Ведь про нее только мы с Васькой знаем! – почесал свой локоть Сеня, на котором была точно такая же звездочка, что была сделана в знак вечной дружбы, горячей резаной монетой.

– Ну хорошо, вот помнишь, мы с тобой летом кошку гоняли у школы, с привязанной консервной банкой к хвосту? А бомбочкой прыгали с обрыва на спор, и ты у меня выиграл. А как бабу Фросю мукой обсыпали с ног до головы и потом она нам уши чуть не отодрала?

Арсений нахмурил брови и прищурился, рассматривая деда с ветвистой бородой. И правда, что-то в его лице было таким знакомым, нос картошкой, уши как лопухи, да и на брови шрам.

Сеня размышлял: «А ведь это я шрам ему поставил, фирменный! Но как это может быть, чтобы вчерашний Васька стал дедом, да еще и с сучковатой бородкой?»

– Вот! Другое дело, узнал! Теперь слушай. Помнишь, как мы с тобой ходили к соседке, что я все отслеживал? Так вот, странная она мне тогда казалась, и я был прав! Ходил я потом к ней еще. Все в окно заглядывал, а потом заметил у нее еще много чего необычного, кот у нее на задних лапах ходил, чашка сама кипела, без чайника, представляешь? А в лес она бродила чуть не каждый день, все грибы искала, да травы. Шпионил я однажды за ней, по следам шел. Пока не добрался до этой поляны, тут она меня и застукала. Да так схватила, что вот, каким меня сделала... не знаешь что я здесь пережил. Сначала в печь засовывала, - поймав Сенькин взгляд, подтвердил, - да, в эту самую! Затем долго что-то на полу рисовала и травой трясла, бормотала все под нос себе, и под конец моих мучений запихнула грибов мне полнешенький рот, - Васька глубоко вздохнул. - А вскоре уже и борода эта деревянная начала пробиваться, годы шли... эх. Много раз я пытался домой вернуться, да забор этот проклятущий не пускает, и сани эти белые на дыбы становятся чуть что. С тех пор ни одной живой души я не видал, кроме старухи этой-соседки, иногда приезжает. За ней сами сани едут и сюда доставляют.

– Не знаю, как и поверить тебе дедушка… ой… Васька. Кажись, не врешь, правда не пойму. Я ведь тебя еще вчера видел, а ты говоришь, давно тут?

– Все так. По-вашему, деревенскому – еще вчера, а по-нашему уже лет пятьдесят как прошло, здесь на этой поляне все по-другому. Да сам погляди, – дед Вася вывел Сеньку на двор и поднял скрюченный палец вверх, сделав им круг в воздухе.

Воздух зашевелился, и невидимый круг стал светиться радужным блеском, а затем из него пошел дождь, обычный летний дождик, падая прямо на пол, что лежал на земле.

Сеня не знал, чему больше удивляться, дождю, состаренному Василию или саням с колокольчиками, что странно шевелились, оглядывая с опаской на незнакомца.

– Неужели сплю? – Сеня ущипнул себя за щеку, отчего, красная от мороза кожа, налилась синевой, а мальчик громко вскрикнул, – значит наяву!

– И как же тебя вытащить отсюда? – озадачился Сеня.

– Да, понимаешь, раз в неделю мне сани травы, ягоды, да грибы привозят, а я теперь здесь только тем и занимаюсь, что их подготавливаю, отбираю, раскладываю по мешкам. Мне велено здесь сидеть еще пятьдесят пять лет, а как наступит срок, так я смогу выбраться назад из леса.

Сеня обратил внимание, что на печке, под кроватью и на скамейках, стояло множество лукошек, до краев наполненные сушеными травами, грибами, ягодами. А на деревянной палке у входной двери отчетливо виднелся ряд меток-годов.

Вася продолжил:

– Правда… она мне сказала, что… если бы кто другой, пожертвовал свои годы, то… меня сразу бы и отпустили это ворота… в заборе. Но, ты первый, кто сюда вообще пришел. Некому было и рассказать, – вздохнул Вася, отчего сучки на бороде зашевелились и стали похожи на тоненькие корни деревца.

– Да-а-а Васька, это проблема. Что же, если бы такой, как я, например, дал бы тебе своих пятьдесят пять лет, это получается, мне бы уже на выходе из леса стало бы шестьдесят пять?

Э-э-э нет, так не пойдет, дружба дружбой, но это же вся жизнь. Как же ее тебе подарить? Не могу я так. Знаешь, пора мне. Бабуля заждалась, обещал не пропадать до темноты.

Арсений нахмурился и вышел из землянки, сани поглядывали на него, словно прищурившись, с презрением и укором.

Прошел сквозь лес, мимо озера, добрался в дом. Бабушка волновалась и хотела даже выпороть ночного гуляку, но сегодня ей нездоровилось, поэтому, не вставая с кровати, тихо проговорила:

– Там на столе пирог испекла, завтра ведь Рождество, в церковь хотела сходить, а вечерком бы отметили. Ты чайку попей Сенечка, а я полежу, нехорошо мне.

Ночью Сенька почти не спал, ворочался, изредка в коротком сне мелькала ворона, которая кружила над ним, то появлялись сани, что стояли возле кровати и с упреком смотрели, позвякивая колокольчиками, то за ним гналась щетинистая свинья с разбитым пятачком.

Утром мальчик проснулся и не завтракая вышел на улицу, разыскал бабушку, что кормила куриц во дворе и стал задавать вопросы.

– Бабуль, а вот если бы тебе предложили умереть, а чтобы, мой папка с мамой живы были, ты бы согласилась?

Бабушка улыбнулась:

– Ишь ты какие вопросы, – замолчала, по щеке соскользнула слезинка и продолжила, – да милый, согласилась бы. Пожила я, мне с головой хватит, а они молодые.

– А если бы не сейчас, а тогда, как ты юной была?

– Пойдем в дом, теплее будет.

На столе лежали свежесобранные ветки и моток ниток, бабушка взяла клубок со спицами и принялась вязать:

– Знаешь, я когда с дедом твоим познакомилась, еще не женаты были, он ведь тогда сильно заболел, простыл, нужна была операция на почках. Вот мне и предложили отдать одну, свою. Я сначала колебалась, ведь только встречались с ним еще, хоть и любила его сильно. Да и риск был – что, ни я, ни он не выживем. Ведь он с моей почкой, а я тоже с оставшейся. Но поразмыслила, да и молилась тогда, вот, как сейчас помню, тоже новый год прошел, рождественский вечер был, и решилась. Ну, а дальше, ты знаешь, всю жизнь вместе, хоть и болели, но хорошо прожили!

Больше Сеня не задавал вопросов, уже через час, мчался он мимо Васькиного дома, мимо окошка соседки, из которого выглядывала странная женщина с царапиной на носу, еще через полчаса стучался он в дверь землянки. Дед Вася открыл дверь, удивленно поднял морщинистые брови.

– На! Забирай нужные тебе годы, я согласен! – Сеню трясло от холода и волнения, отчего слезы выступили на глазах, он сел на сани и опустив голову тихо сказал, – Вась, это больно будет?

Василий улыбнулся, вышел из домика, пристально посмотрел на Сеньку. Затем поднял руки вверх и вспыхнул лучом света. Отчего все вокруг исчезло, землянка, забор, даже хитрые сани. Арсений от необычной яркости прикрыл глаза рукой, и сквозь пальцы увидел, что вместо старика с сучковатой бородкой, перед ним парит светящийся стройный ангел, с широко раскрытыми крыльями и улыбаясь одобрительно смотрит.

Ангел произнес:

– Арсений ты молодец, у тебя доброе сердце! – затем звуки перемешались, свет стал еще ярче, и Сеня услышал, – сынок, вставай, вставай хулиган ты мой! Просыпайся! Будем праздновать Рождество Христово!

Сенька открыл глаза, он лежал в своей кровати, дома. Совсем рядышком стояли мама с папой, за праздничным столом сидела бабушка в нарядной одежде, на пороге со своими родителями ждал лучший друг Васька. В углу огоньками светилась нарядная елка, под которой лежали упакованные коробки с подарками, среди которых выделялся небольшой, аккуратно связанный игрушечный старичок с косматой бородкой из веток, сидящий на диковинных санях.

Автор: Роман Алимов.