Irradiator

Но он все продолжается. Пронизывающий, утробный, почти неправдоподобный. Он заполняет все вокруг, делается осязаемым, скользким. По сравнению с ним вопли роженицы кажутся оптимистической мелодией. Ведь в криках роженицы затаена надежда на счастливый исход. А тут великое отчаяние.

Меня охватывает такой страх, какого я еще не испытывала с самого начала моих странствий по этой преисподней. Мне кажется — еще секунда, и я начну так же вопить, как эта неизвестная соседка по карцеру. А тогда уж обязательно соскользнешь в безумие.

Но вот однотонный вой начинает перемежаться какими-то выкриками. Слов разобрать не могу. Встаю со своего ложа и, волоча за собой огромные лапти, подползаю к двери, прикладываю к ней ухо. Надо разобрать, что кричит эта несчастная.

— Ты что? Упала, что ль? — раздается из коридора. Ярославский снова приоткрывает на минуту дверную форточку. Вместе с полоской света в мое подземелье вливаются довольно ясно произнесенные слова на каком-то иностранном языке. Уж не Каролла ли это? Нет, на немецкий не похоже.

У Ярославского расстроенное лицо. Ох, какая это все постылая обуза для мужицкого сына с поросячьей белобрысой щетинкой на щеках! Уверена, что если бы он не боялся проклятого Сатрапюка, помог бы и мне, и той, кричащей.

В данный момент Сатрапюка, видно, нет поблизости, потому что Ярославский не торопится захлопывать форточку. Он придерживает ее рукой и шепотом бубнит:

— Завтра срок тебе. Назад в камеру пойдешь. Перетерпи уж ночку-то. А может, возьмешь хлеб-то, а?

Мне хочется поблагодарить его и за эти слова, и особенно за выражение его лица, но я боюсь спугнуть его какой-нибудь недопустимой фамильярностью. Но все-таки решаюсь прошептать:

— Чего она так? Страшно слушать…

Ярославский машет рукой.

— Кишка у них больно тонка, у заграничных-то этих! Вовсе никакого терпенья нет. Ведь только-только посадили, а как разоряется. Наши-то, русские, небось все молчком. Ты-то вон пяты сутки досиживаешь, а молчишь ведь…

И в этот момент я ясно различаю доносящиеся откуда-то вместе с протяжным воем слова "коммунисте итальяно", "коммунисте итальяно…".

Так вот кто она! Итальянская коммунистка. Наверно, бежала с родины, от Муссолини, так же как бежала от Гитлера Клара, одна из моих бутырских соседок.

Ярославский торопливо захлопывает дверку и строго кашляет. Наверно, Сатрапюк на горизонте. Нет, много шагов. Хлопанье железных дверей. Это там, у итальянки… Какой странный звук! Ж-ж-ж-ж… Что это напоминает? Почему я вспомнила вдруг о цветочных клумбах? Боже мой! Да ведь это шланг! Значит, это не было фантазией Веверса, когда он грозил мне: "А вот польем вас из шланга ледяной водицей да запрем в карцер…"

Вопли становятся короткими. Она захлебывается. Совсем жалкий комариный писк. Опять шланг. Удары. Хлопанье железной двери. Молчание.

По моим расчетам, это была ночь на пятое декабря. День Конституции. Не помню, как я провела остаток этой ночи. Но тонкий голос итальянки я и сегодня слышу во всей реальности, когда пишу об этом спустя почти четверть века.

Ярославский сменился. Дверь настежь. Еще прежде, чем я различаю, кто стоит в дверях, я с беспощадной ясностью вижу вдруг самое себя, скорчившуюся на этих грязных обледенелых досках, прикрытую грязной хламидой, растрепанную. Вижу свои посиневшие отмороженные ноги в огромных лаптях. Затравленный зверь. Да разве еще можно жить после такого?

Оказывается, можно. В дверях стоит надзирательница Пышка. На ее щеках и подбородке ямочки. Веселые кудряшки падают на тюремную форму. От нее одуряюще пахнет земляничным мылом и тройным одеколоном. Она что-то говорит добрым голосом. Сначала я воспринимаю ее речь только как мелодию. Человеческий голос. Приятный, доброжелательный. Разве это еще мыслимо? Потом начинаю различать смысл слов.

— Сейчас в камеру пойдете. Скоро ужин… А завтра в душе помоетесь.

— Как ужин? Я думала, утро…

Она помогает мне снять хламиду и надеть серо-синюю ежовскую форму. Форма кажется мне сейчас удобным и красивым платьем. Сразу делается теплее; дрожь, не унимавшаяся все пять суток, прекращается. Я пытаюсь натянуть чулки, но это мне почему-то не удается. Чулки кажутся странно длинными, и потом, я никак не могу сообразить, с какой стороны их натягивают. Пышка опять услужливо помогает мне.

— Идите…

Выхожу на площадку, на которую выходят двери нескольких карцеров. Около каждой стоит обувь. Всем, значит, надевают в карцере лапти. У администрации не хватает казенных бутс, и потому у дверей стоят потрепанные туфли, тапочки. Домашняя обувь. Но что это? Я вижу изумительно изящные, маленькие, не больше 33-го номера, модельные туфельки на высоких каблучках. Она! Это, без сомнения, ЕЕ туфельки! Передо мной вырастает образ грациозной маленькой итальянки, которой могут быть впору такие туфельки. А они… Из шланга…

Меня уже вывели наверх, на ту лестничную клетку, которую я ежедневно прохожу, спускаясь на прогулку во дворик. И вдруг я останавливаюсь в мучительном сомнении. Направо или налево? Делается страшно… Значит, я все-таки тронулась. Ведь каждый день хожу здесь, каждый день… Три с половиной месяца… Почему же я вдруг забыла дорогу?

— Направо, — говорит шепотом Пышка, и я пытаюсь повернуть направо, но вдруг окончательно теряю ориентацию и тихо опускаюсь на ступеньки. Нет, я, значит, все-таки не железная…

Последнее, что стучит у меня в висках, когда я падаю, ныряя в беспамятство, это все тот же пронзительный крик:

— Коммунисто итальяно! Коммунисто итальяно!

3. Как аргумент против теории Дарвина любят упомянуть, что сколько-то учёных её критикуют. Так они же, в основном, критикуют какие-то детали, а не весь принцип, это во-первых. И во-вторых, большинство учёных, критикующих детали теории Дарвина, даже не будут всерьёз рассматривать предлагаемую религией картину мироустройства, а не то, чтобы критиковать её детали. Ну согласитесь, это большая разница.

4. Пусть желающие отдают своих детей в церковно-приходские школы. В обычный университет после такой школы ребёнок, по-идее, по конкурсу не пройдёт из-за искалеченной картины понимания мироустройства, поэтому ему остаётся только духовная семинария. А дальше свободное плавание на рынке труда со всеми вытекающими из этого последствиями. Если всё-же религия планирует до обычных школ и университетов дотянуться и придётся там мракобесие формально поддержать, тогда пометку в дипломе на выпуске пусть делают, что именно этот врач, инженер, учитель, пилот самолёта по своему выбору, добровольно обучался не по утверждённому стандарту для этих профессий, а по церковному. И чтобы эта информация была общедоступна. Чтобы, например, муж с женой при проблеме с зачатием могли выбрать к какому врачу пойти за помощью, который по репродукции специализацию проходил или который непорочное зачатие в мединституте углублённо изучал. Чтобы родители могли выбрать учителя по физике для ребёнка в школе между классическим выпускником МИФИ и тем, у которого вино из воды запросто делается и мир создаётся за 6 дней по дням недели. Ну и работодатель при найме инженера или пилота самолёта чтобы видел сразу исходную базу. Кстати, был реально случай, когда пилот пассажирского самолёта при нештатной ситуации бросил управление и начал молиться усердно. Там без него как-то вырулили, а его судили и признали виновным.  А какого пилота выбрали бы Вы лично, если бы выбор был между этим и тем героем, который самолёт пассажирский при аварии в поле посадил под Москвой без жертв?

Раз мир сейчас сходит с ума, то хотя бы маркировку предусмотреть какую-то надо. Мне не будет обидно, если в паспорте поставят штамп как не склонному к религиозному мировоззрению, но и в другую сторону тогда должно работать. Верующие тоже не должны обижаться, что их пометят как верующих, иначе их вера на самом деле не истинна. Раз государство отказывается защищать своих граждан от мракобесия, пусть тогда обяжет играть участников этого противостояния с открытыми картами.

Я понимаю, что кроме солей в питьевой воде важны ещё микробиологические, органолептические показатели и т. д., поэтому хотелось бы услышать мнение, соображения остальных.

Подскажите, кто какой питьевой водой пользуется, где берёте и как контролируете качество (если делаете это).

В целом, с прицелом на долгосрочное сотрудничество, есть ещё несколько проектов сайтов и есть желание их воплотить.

Я не олигарх с безграничным бюджетом, но и не школьник, предполагающий работу за "спасибо". Надеюсь найти вариант с справедливым соотношением цена-качество.

Юмор люблю, к критике отношусь терпимо, но, всё-таки, попрошу в комментариях больше сконцентрироваться на помощи советом по поиску исполнителя и этапам взаимодействия с ним(и) или откликнуться самих исполнителей.

На данный момент почта присылает уведомления, что посылка ещё где-то в пути (куда-то приходит, что-то покидает, кантуется в сортировочных центрах), но от ОЗОНа уже пришёл возврат и за кроссовки и за пересылку, так что будет забирать продавец свой неликвид или нет уже не моя забота.
Такой ещё момент - нужно, конечно, сфоткать что пришло, чтобы была наглядная разница между ожидаемым и полученным.

Получился прям рекламный пост какой-то, но в ОЗОНе не работаю, моя оценка объективна и изначально как раз написал негатив.
Были у меня с ним косяки и, наверное, ещё не раз будут, но в данном конкретном случае ОЗОН оставил очень хорошее впечатление.

Итого:
1. Продавец "chenjialong" наказан, как минимум, на пересылку товара из Китая и обратно и хоть как-то подсвечена его мошенническая схема. Хотя, боюсь, тех кто не стал связываться намного больше и на это расчёт.
2. Я, хоть и потратив некоторое количество нервных клеток и времени, вышел в ноль.
3. ОЗОН повёл себя адекватно, показав, что разбирается индивидуально с конкретными случаями и может вступиться за  реально пострадавшую сторону.
Спасибо его службе поддержки за это!