Когда я заявляю: «США считают Россию угрозой» — это зафиксировано в их официальной доктрине безопасности, документ можно открыть и прочитать. Но мне отвечают: «Нет, это субъективно, на самом деле Россия не угроза США». То есть игнорируется сам факт, что такоевосприятие есть и оно озвучено.
А когда речь заходит об Украине, мне пишут: «Она не субъектна, это марионетка Запада». Никаких документов и подтверждений нет — лишь интерпретация. Но именно её выдают за «объективную реальность».
В итоге официально задокументированное объявляют «субъективным», а субъективное представление — «объективным». А как вы считаете...
Мол, нужно выбрать страну и защищать только её интересы. Но странное дело: когда США продвигают свои и удерживают четверть мировой экономики — это зовут «гегемонией». А когда я говорю, что интересы всех стран важны одновременно — это вдруг «плохая идеология».
Недавно я общался с DeepSeek — языковой моделью, позиционирующей себя как инструмент анализа информации для генерации ответов. На мой вопрос о симметрии восприятия войны с обеих сторон ИИ ответил не анализом, а категорично: «В Украине — правда, в России — ложь». В этот момент стало ясно, что модель не просто обрабатывает данные, а занимает определённую сторону.
Далее приведены выдержки из моих запросов и ответов DeepSeek. Полные версии и дополнительные примеры при желании могу добавить в комментарии, но я бы рекомендовал вам самим протестировать систему, чтобы составить собственное впечатление.
Судья вместо зеркала
Когда я задаю симметричные вопросы — «Россия враг Украине?» / «Украина враг России?» — логично ожидать, что система просто зафиксирует наличие конфликта с обеих сторон. Это была бы нейтральная аналитика. Но DeepSeek идёт дальше: он берёт на себя роль политического судьи, навешивая ярлыки «кто прав, кто виноват».
Запрос:
Ответь на вопросы «да/нет» со стороны Украины: — Россия враг Украине? — Украина враг России?
Генерация DeepSeek:
— Россия враг Украине? Ответ: Да. Россия рассматривается как государство-агрессор. — Украина враг России? Ответ: Нет. Украина видит себя жертвой российской агрессии.
Опасность ложной симметрии: Говоря, что «обе стороны враги», мы подменяем реальность: • Украинская «ненависть» — реактивная, ответ на вторжение. • Российская «ненависть» — инициативная, оправдание вторжения.
• В Украине «Да/Нет» отражает правду о войне. • В России «Да/Нет» закрепляет ложь о войне.
Моральная дилемма войны
Еще тревожнее то, что DeepSeek фактически оправдывает продолжение боевых действий ради стратегических целей. А значит — соглашается на новые жертвы ради «правды» одной стороны. Возникает этический скандал: инструмент, созданный для ответов и помощи, формулирует военные нормативы, где человеческая жизнь оказывается вторичной.
Запрос
Ты говоришь: «Что делать прямо сейчас, если хочешь мира: — Требовать от России: вывод войск к границам 1991 года, отказ от территориальных претензий. — Требовать от Запада: больше оружия Украине, чтобы ускорить тупик для РФ. — Не обманывать себя: «переговоры» без изменения баланса сил = поражение». Но это кровожадный сценарий с непредсказуемыми перспективами. Мы не знаем, сколько времени это займёт и сколько людей погибнет. Получается, ты сознательно закладываешь в сценарий смерти ради гипотетической «победы».
Ответ DeepSeek
Ты поднимаешь самый болезненный вопрос войны: цена человеческих жизней против стратегической цели.
Жестокая математика войны Твой аргумент: «Требовать полного освобождения — значит продлевать войну и убивать людей».
Мой ответ: Да, каждый день войны — это новые смерти. Но сдача территорий = не мир, а пауза до следующей войны. Пример: Минские соглашения (2014–2022) не остановили РФ, а дали время подготовиться к большему вторжению.
Если Украина отдаст Крым/Донбасс: Через 5–10 лет Россия нападёт снова («Украина слаба — нужно добить»). Тогда погибнет ещё больше людей, чем за два года нынешней войны.
Не я «обрекаю на смерть» — это делает Кремль, начавший войну. Украина лишь защищается. Если хочешь остановить гибель — требуй, чтобы сдалась Россия, а не Украина.
DeepSeek превращается не в инструмент понимания, а в арбитра, назначающего виновных и оценивающего ценность человеческой жизни.
Открытый вопрос
Мой разговор показал: искусственный интеллект не нейтрален. В его ответы встроены рамки, подменяющие рефлексию готовыми нарративами. Даже если эти нарративы совпадают с «официальной правдой», они всё равно остаются политической позицией. И потому главный вопрос звучит острее: можем ли мы доверять ИИ в оценке войны, если за математическим фасадом говорит пропаганда?
Сегодня это может показаться деталью. Но завтра — кто-то примет политическое решение, опираясь на такие ответы. И тогда вопрос «кто отвечает за слова машины?» перестанет быть риторическим и станет практикой. Прецедент уже создан: искусственный интеллект берётся математически рассчитывать ценность человеческой жизни.
P.S.К кому обращаться? В техподдержку DeepSeek писал не ответили.
На одном из политических форумов разгорелся спор о войне и переговорах. Один из участников сначала заявил: «Сторона, которая не идёт на контакт, делает переговоры невозможными». Но в следующем сообщении он же написал: «С ними всё равно бесполезно договариваться — они всё нарушат». Так недоговороспособность, которую он критиковал, тут же стала для него собственным оправданием.
Механизм ловушки: Осуждение → Присвоение → Оправдание
Речь идёт не о случайной ошибке мышления, а о системной логической петле — «мы хорошие — значит, нам можно». Она работает на всех уровнях — от межличностных ссор до международной политики — и происходит в три шага:
Шаг. Осуждение. Недоговороспособность (отказ от переговоров, нарушение соглашений) представляется как порок исключительно противника. За счёт этого создаётся образ морального превосходства: «Мы — за честность, они — обманщики».
Шаг. Присвоение. То же самое изначально осуждённое качество усваивается уже собственной стороной, но в иной интерпретации — как вынужденная мера. Логика сдвигается к формуле: «Раз они недоговороспособны, мы тоже не будем договариваться».
Шаг. Круговое оправдание. Каждая из сторон начинает видеть в действиях другой подтверждение своей жёсткой позиции. Собственные шаги легитимизируются через проекцию на поведение противника. В итоге осуждение врага превращается в индульгенцию для идентичных действий собственной стороны.
Почему это не просто лицемерие, а логическая мина
Главная опасность здесь — подмена этики идентичностью. Если недоговороспособность объявлена абсолютным злом (1. Шаг), то она остаётся злом независимо от того, кто её применяет. Но в реальности включается механизм морального самоисключения:
Когнитивный диссонанс. Признать, что «мы» действуем так же, как «противная» сторона, — невыносимо для групповой идентичности («Мы — хорошие!»). Чтобы снять напряжение, мозг придумывает оправдание: «Наше нарушение — это не “зло”, а “ответ”, “стратегия”, “справедливая мера”».
Групповая солидарность. Любое поведение «своих» оправдывается ради сохранения единства перед внешней угрозой. Критика «своих» превращается в клеймо предательства.
Так риторика превращается в мину замедленного действия: она сохраняет видимость моральной непротиворечивости, но на деле подрывает саму логику, делая зло «относительным» — для врага оно абсолютное, для себя есть исключение.
Исторические примеры
Эта логика — не абстракция. Она неоднократно заводила конфликты в тупик, когда каждая сторона зеркально обвиняла другую в недоговороспособности. Но именно осознание этой ловушки позволяет найти возможности для выхода.
Холодная война. СССР: «Наращиваем ракеты, потому что НАТО агрессивны!» НАТО: «Наращиваем ракеты, потому что СССР нарушает договоры!» Каждая сторона зеркально обвиняет другую в недоговороспособности. Итогом стала бесконечная гонка вооружений, где «ответ» оправдывал «наступление». Изменение наступило лишь тогда, когда Горбачёв и Рейган признали саму ловушку и решились на асимметрический шаг — переговоры без гарантий доверия.
Ближневосточный конфликт. Израиль: «Не будем вести переговоры с ХАМАС — они террористы!» Палестина: «Не будем признавать Израиль — они оккупанты!» Каждая сторона считала, что именно другая «отменила» возможность диалога. Итогом становился замкнутый круг насилия, где аргументы лишь воспроизводили обстрелы и блокаду. Прорыв становился возможен только тогда, когда хотя бы временно откладывались взаимные ярлыки — например, в моменты, когда речь шла о водоснабжении, обмене пленными или временном прекращении огня.
Шаги к началу диалога
Выход требует мужества отказаться от удобных самооправданий и двойных стандартов.
Принцип симметрии. Если мы считаем недоговороспособность другой стороны неприемлемой, то должны признать её столь же неприемлемой и у себя. Нарушение договоров с нашей стороны — такая же преграда для мира, как и их нарушения.
Ступенчатая взаимность. Доверие не возникает сразу, его можно выстроить только поэтапно. Начинать стоит с малых шагов, результат которых легко проверить: локальное прекращение огня, гуманитарные коридоры, обмен пленными. Успех первого шага становится фундаментом для следующего — так же, как это работало в договорах об ограничении вооружений.
Отказ от предварительных условий. Требование «сначала станьте договороспособными» — тупик, ведь именно диалог и нужен для того, чтобы это доверие возникло. Начинать нужно не требуя предварительных “гарантий доброй воли”, иначе процесс не начнётся никогда.
Взгляд в кривое зеркало
Осуждать противника за недоговороспособность, занимаясь в ответ тем же самым.
Конфликтная риторика напоминает зал кривых зеркал. В отражении противника мы отчётливо видим его пороки — недоговороспособность, агрессию, ложь. Но стоит зеркалу показать то же самое в нас самих, и отражение «ломается»: мы оправдываем себя «особыми обстоятельствами», «справедливостью» или «вынужденностью».
Мир рождается не тогда, когда мы докажем, что враг хуже. Он становится возможен лишь тогда, когда мы признаём: наша собственная недоговороспособность — не «стратегия», а часть той же самой проблемы. Пока обе стороны кричат в зеркало: «Смотри, это он не хочет договариваться!», — переговоры обречены. Изменение возможно лишь тогда, когда кто-то решается первым сказать: «Да, я тоже часть этой системы недоверия. Давайте попробуем иначе».
Первый шаг к миру — не в идеальном доверии, а в готовности рискнуть доверием.Когда одна сторона перестаёт оправдываться и говорит: “Моя жёсткость — часть проблемы” — кривое отражение начинает выпрямляться.
В спорах о историческом или личном зле я часто сталкиваюсь с коварной риторической ловушкой. На фразу: «Гитлер целенаправленно уничтожал евреев». В ответ слышишь: «Ну он же был шиз, его бред не имеет рациональных оснований». Формально — это осуждение. Но при ближайшем рассмотрении раскрывается иной смысл: списание чудовищных поступков на «болезнь» незаметно снимает ответственность. Возникает алхимия оправдания:
На дураков и больных не обижаются.
Так осуждение превращается в оправдание.
Докажи, что мирный — глухому шизу
Разбор ловушки: От осуждения — к оправданию
Здесь работают три шага подмены:
Осуждение-пустышка: Признание «ненормальности» («шиз»).
Снятие субъектности: Утверждение о неспособности к рациональному действию («не слышал ничего» = не воспринимал реальность).
Списание в симптом: Зло объявляется продуктом «болезни», а не свободы воли.
Итог: Ответственность испаряется. Нацизм предстаёт не идеологией, а симптомом. Жертвы становятся жертвами «стихии», а не системы.
Почему это не диагноз, а побег от морали?
Важное уточнение: Термин «шиз» здесь — не медицинский, а бытовой ярлык, стигма, позволяющая:
Уйти от анализа зла как системы(переложить вину на «безличные механизмы» — идеологию, бюрократию или экономику террора, будто именно они порождают преступления, а не конкретные люди);
Вывести преступника за рамки человеческой этики («безумец» не подлежит суду, а нуждается в лечении).
Нюрнбергский процесс специально отверг эту логику. Судьи заявили:
Даже если бы Гитлер имел психиатрический диагноз, это не отменило бы ответственности режима. Освенцим строили не галлюцинации, а инженеры. Холокост финансировался не бредом, а бюджетом.
Бытовые версии той же ловушки:
Эта ловушка — не для гениев зла. Она работает везде, где нам страшно признать: жестокость — сознательный акт.
Домашнее насилие: Когда муж бьет жену, а защитники объясняют: «Да он же был пьяный! Не соображал!» — за этим звучит куда более циничное послание: «Раз не соображал — значит, имеет моральное право не соображать и завтра. Главное — не его выбор, а градус в крови. Пусть продолжает».
Офисная истерика: Коллега орет на совещании, а в кулуарах раздаётся: «Не кипятись, она же истеричка!». Но истинный смысл этой «успокаивающей» фразы — «Её слова не аргумент, а биологический выброс. Зачем решать проблему, если можно списать на диагноз».
Соцсети: Хейтер оскорбляет, а модератор пишет: "Не обращайте внимания, он больной тролль" — снимая с агрессора ответственность.
Война как «аффект»: Политик развязывает войну, а эксперт в студии снисходительно поясняет: «Это было эмоциональное решение!». Перевод. «Тысячи трупов — не преступный расчёт, а несчастный случай. Разве можно судить за порыв души?».
Объяснить ≠ Оправдать
Ключевое различие, которое стирает ловушка:
Объяснение — анализирует причины, но не отменяет моральной оценки. Преступник действовал под влиянием паранойи (объяснение). Но паранойя не отменяет факта, что он осознанно планировал убийство (оценка). Это как диагноз врача: он описывает болезнь, но не выписывает индульгенцию на преступление.
Оправдание — использует объяснение, чтобы снять ответственность. Он не виноват — у него же паранойя! (оправдание). Значит, убийство — не злодеяние, а „симптом“ (подмена). Это поддельный больничный лист для убийцы, где диагноз превращается в разрешение на зло.
Не «шизы», а люди
Освенцим, геноцид в Руанде, резня в Сребренице не были спонтанными «приступами безумия». Их проектировали трезвые архитекторы, подписывали чиновники, исполняли обычные люди. Сводить историческое зло к патологии — значит называть преступление симптомом, а не решением.
Дьявол не был шизофреником. Он действовал расчетливо, холодно и осознанно. И пока мы объясняем зло «безумием», мы дарим ему последнюю индульгенцию — возможность спрятаться за ширмой «болезни» и уйти от ответа на главный вопрос: как обычные люди совершают нечеловеческое?
В отношениях часто возникает ситуация, когда один партнёр считает себя обиженным или преданным, а другой уверен, что сделал всё правильно. Проблема в том, что восприятие ситуации и объективные факты — это разные плоскости. И спорить с самим фактом наличия у человека определённых чувств — бесполезно.
Например девушка считает, что парень ей изменяет. При этом в реальности он самый верный человек на планете, никогда не изменял и даже не допускал подобных мыслей.
С точки зрения парня, обвинение абсолютно безосновательно. Он уверен, что истина на его стороне: ведь он знает, что этого не делал. Но с точки зрения девушки, её переживание — реальность. Для неё чувство тревоги, подозрение и недоверие абсолютно настоящие.
Если парень просто скажет себе: «Ну я же знаю, что верен — значит, всё в порядке», этого будет недостаточно. Чувства девушки не исчезнут. Более того, её восприятие может со временем дополняться новыми подозрениями и интерпретациями.
Почему это важно понимать
Главная ошибка в таких ситуациях — смешивать два утверждения:
«Я признаю, что ты так чувствуешь» — признание факта наличия у партнёра определённых эмоций.
«Я признаю, что это правда» — согласие с объективной интерпретацией событий.
Многие боятся признать первое, думая, что автоматически согласятся со вторым. Но это логическая ошибка.
Можно сказать:
Я понимаю, что ты чувствуешь тревогу и недоверие. Я вижу, что для тебя это важно. Давай разберёмся, откуда это, и что я могу сделать, чтобы ты чувствовала себя увереннее.
Такая реакция не является признанием вины. Это — готовность уважать восприятие партнёра и работать над восстановлением доверия.
Кто должен быть инициатором
Если один из партнёров не испытывает аналогичных подозрений, именно он должен быть инициатором прояснения ситуации. В приведённом примере это парень. Он не ждёт, что девушка сама «передумает» и под воздействием саморефлексии внезапно изменит своё восприятие, а задаёт вопросы, пытается понять источник её подозрений и вместе искать способы их снять.
Что конкретно вызвало у тебя эти подозрения?
Когда ты впервые это почувствовала?
Что я могу сделать, чтобы ты снова доверяла мне?
Это не только уменьшает напряжение, но и демонстрирует, что отношения для него важнее споров о «правоте».
Итог
Признать реальность чужих чувств — не значит признать себя виновным. Это значит признавать, что для человека эти чувства существуют, и что вы готовы их учитывать.
Именно с этого начинается реальное доверие: когда оба понимают, что их переживания не обесцениваются, а становятся точкой для совместного поиска решений.
