18 постов
42 поста
Русский, хохол и американец спорят, кто дольше просидит в комнате с козлом.
Американец заходит — через десять минут выбегает:
— Нет, не выдержу, глаза режет!
Русский заходит — сидит пятнадцать минут, выбегает, кашляет:
— Невозможно! Воняет жутко!
Хохол заходит — сидит полчаса, час... Через два часа выходит козёл:
— Та ну его к чёрту, с ним невозможно, весь мозг вынес разговорами!
Оба фашиста. Только по разные стороны зеркала.
Первый пишет:
«Мне Apple Pay важнее вас, мудаков, орущих про 8 лет».
Второй отвечает:
«Честь и хвала каждому, кто гасит хохлов и их соучастников».
Кажется, они противостоят друг другу — один «либерал», другой «патриот».
Но на самом деле они одинаковые.
Оба говорят одно и то же:
Есть люди, жизни которых мне не жаль.
У одного — равнодушие к чужой боли.
У другого — восторг от чужой смерти.
Ни один из них не говорит: «Нужно остановить насилие».
Оба просто выбирают, к кому его можно применять.
Разница только в форме, но суть та же:
разделение людей на более и менее достойных существования.
Именно это и есть расчеловечивание.
Именно так выразился собеседник (#comment_370834987).
Всё чаще любое несогласие называют «нападением», а возражение — «насилием».
Возникает идеальный парадокс абсурда:
Критиковать нельзя — это агрессия.
Сопротивляться критике нельзя — это тоже агрессия.
Остаётся единственная допустимая форма поведения — молчаливое согласие.
Так выстраивается «идеальный» мир без конфликтов.
Мир, где не спорят, потому что не хотят быть агрессивными.
Где любое слово, выбивающееся из хора одобрения, объявляется актом враждебности.
Но именно так исчезает пространство мысли.
Ведь думать — значит сомневаться,
а сомнение — это всегда внутренняя критика.
Запрещая внешнюю критику, общество объявляет войну самой способности думать.
Когда критику приравнивают к насилию, рождается подмена:
осознание становится агрессией,
молчание — добродетелью.
Так рождается культура, где покорность выдают за мир, а страх — за уважение.
Мы разучились не спорить — мы разучились разговаривать. Слышать — и отвечать не криком, а смыслом.
Попробуйте сегодня покритиковать что угодно. Ответы предсказуемы:
«Не нравится что то в фильме — не смотри».
«Не нравится что то в игре — не играй».
«Не нравится что то в стране — чемодан, вокзал».
Сама попытка критики теперь воспринимается как личное оскорбление.
Показательный пример — история с Battlefield. Когда вышла пятая часть, игру раскритиковали за неисторичное обилие женских персонажей. Креативный директор EA ответила: «Либо примите наше видение, либо не покупайте игру». Не обсуждать, не объяснять, не спорить, а просто устранить критику.
Этот же шаблон работает везде: в политике, культуре, быту. Фраза «не нравится — уходи» выдает не уверенность, а страх. Страх признать, что твоя позиция может быть уязвима. Проще объявить оппонента идиотом, чем рискнуть усомниться в себе.
Мы живём в эпоху, где любое несогласие превращается в обиду. Если ты не согласен, значит ты не понял, ты глуп, ты из секты. Все «нормальные» ведь думают одинаково, правда?
Когда общество теряет способность воспринимать критику, оно теряет способность меняться. Критика — не вражда, а форма уважения к реальности: попытка сделать лучше, а не просто замолчать проблему.
Но диалог повсеместно подменён фразой-отговоркой: «отстань со своим мнением». И это не только про политику. Даже вкусы превратились в идеологию: не нравится блюдо — «вкус испорчен», не любишь блокбастеры — «сноб», не смотришь артхаус — «быдло».
Между этими крайностями — пустота, где нормальный разговор не выживает. Мы больше не общество споров — мы общество самооправданий. Каждый хочет быть правым, но никто не хочет услышать.
Можно чтить жертвы всех, кого забрала и искалечила война, и при этом ненавидеть саму войну.
В этом нет предательства — в этом суть урока.
Настоящее уважение к подвигу солдата, вынужденного воевать, — не в парадах и героической памяти, а в том, чтобы его жертва больше никогда не повторилась.
Самая настоящая «соя» — это не те, кто против войны, а те, кто оправдывает одни войны и осуждает другие, считая себя при этом реалистами.
Именно они и делают войны бесконечными, не замечая, что говорят одними и теми же словами, только за разные стороны.
Вы не защищаете ни страну, ни идеи — вы наслаждаетесь презрением к людям, которые думают иначе. Если все «овцы», то и отвечать за своё мышление не нужно.
Когда любое стремление к переменам объявляется сектой, спорить уже не с кем — остаётся только привычка к подчинению, возведённая в норму.
Когда человек говорит, что «осуждает все войны», ему часто отвечают:
Ну а как же реальность? В жизни всё решается кулаком. Значит, ты просто инфантилист, не понимаешь, как устроен мир.
Этот приём стал настолько привычным, что воспринимается как зрелость и реализм.
Но по сути это не аргумент — это форма моральной капитуляции.
За последние годы оправдания применения силы звучат почти одинаково — независимо от стороны и повода:
— «Мы не захватываем, мы спасаем».
— «Мы восстанавливаем порядок».
— «Мы защищаем своих».
— «Мы просто ответили на агрессию».
— «Они сами виноваты, слишком долго провоцировали».
Каждое из этих объяснений можно вставить в любую войну любого времени — поменять флаги, названия и лозунги, и смысл не изменится. Это универсальный шаблон легитимизации насилия.
Когда-то им оправдывали интервенции ради «демократии», потом — ради «освобождения от фашизма», теперь — ради «денацификации» или «борьбы с террором».
Но в основе всегда одно и то же: уверенность, что убивать можно, если придумать достаточно правильное объяснение.
Но если следовать этой логике, то оправдывая одну войну, вы оправдываете все.
Если «кулаком» можно решать СВО — значит, и АТО тоже «была вынужденной».
И у нацистской Германии тогда тоже «не было выбора» начать Вторую мировую.
Ведь в каждой войне есть те, кто убеждён: «мы просто ответили на агрессию».
Самое интересное, что обвинение в инфантилизме предъявляется не тем, кто верит, что насилие решает всё, а тем, кто отказывается это принимать.
Тот, кто говорит «война — трагедия», оказывается «наивным».
Тот, кто говорит «убийства нельзя оправдать», — «оторванным от реальности».
А тот, кто находит оправдание любой резне — «взрослым и понимающим жизнь».
Но, может быть, как раз наоборот?
Может быть, настоящая зрелость — не в том, чтобы принять насилие как норму, а в том, чтобы не позволить себе его нормализовать?
Когда кто-то требует «осудить АТО» или «оправдать СВО», он сам не замечает, как подменяет мораль выбором стороны.
А ведь суть не в том, кто начал, а в том, что мы готовы считать допустимым.
Если оправдать одно убийство, потому что оно «наше» и «правильное», то чем это отличается от оправдания любого другого — кроме цвета флага на рукаве?
Рабы когда-то тоже казались частью «реальности».
Сейчас рабство — преступление.
Война — тоже часть реальности.
Но это не делает её нормой.
