Мама была последней линией обороны. Она была единственным живым существом во Вселенной, которое по договору была обязана верить в миф о твоей исключительности. Она подписывала эту бумагу в момент родов, обменивая часть своей души на право считать тебя гением.
А потом она умерла. И забрала с собой нотариально заверенную копию этого мифа.
Эпоха закончилась. Эпоха самолюбования. Нарциссизма. Самопоиска. Самооправдания. Эпоха, когда твои мелкие трагедии имели вес. Она вышла вместе с ней из комнаты, притворив за собой дверь, оставив тебя наедине с холодным фактом твоего абсолютного, статистического ничтожества.
Процесс умирания занял шесть месяцев. Последние две недели — это был конвейер. Конвейер по демонтажу личности. Ты сидел у кровати. Сначала уходили слова. Потом — узнавание. Потом — контроль над телом. В финале остался только базовый конвейер: что-то входило через трубку, что-то выходило само, минуя сознание.
И вот это — желчь. Не кровь. Не драма. Не искупительная жертва. Желчь. Едкая, горькая, техническая жидкость организма, который больше не нужен. Биологический шлак. И ты смотрел на этот процесс, зная, что в итоге из тебя вытечет примерно то же самое, и никто не будет плакать, потому что плач — это ритуал для уникальных душ, а не для биоотходов.
Итог: личность, обнаружившая, что она никто. Не «униженный», не «потерянный». Никто. Нулевая точка. Пустое место в отчете.
Поэтому теперь ты — Король. Король Прокрастинации. Император Ничегонеделания. Ты созерцаешь свое жалкое бытие с холодной, почти научной точностью, как лаборант наблюдает за бесперспективной культурой в чашке Петри.
И вот тебе сорок три. Ты стоишь в лифте. Лифт поднимается с монотонным гулом, который является саундтреком твоей жизни. Твой этаж. Дверь открывается. Перед тобой коридор, ведущий к двери твоей квартиры.
Задание: войти. Приготовить бутерброды для жены. Она была недовольна. Ты съел свои. Теперь нужно создать новые. Это акт искупления. Небольшой, бытовой.
Но мозг, твой верный, ни на что не годный процессор, уже переводит задачу в другую плоскость. «Бутерброды» — это не еда. Это — символ. «Недовольство» — это не эмоция. Это — обвинение. «Взаимоотношения» — это поле боя, на котором нужно назначить виноватого.
И здесь, в лифте, между первым и вторым этажом, наступает ключевой момент прозрения.
А зачем?
Зачем назначать виноватого,если виноватых нет? Зачем играть в эту игру, если приз — это право быть несчастным в паре, а не в одиночку?
Зачем готовить бутерброды,чтобы замазать трещину, которая расширяется с геологической скоростью?
Зачем делатьчто-либо, когда единственное доказанное состояние вселенной — это энтропия, распад и желчь, вытекающая на больничную простыню?
Ты продолжаешь стоять в лифте. Двери закрываются. Лифт зависает между этажами.
Ты— Король. И твое королевство — это три квадратных метра кабины, в которой ты откладываешь неизбежное возвращение в мир, где бутерброды имеют значение, а твоя уникальность — нет.
И в этой тишине, под гул мотора, есть странное, абсолютное спокойствие. Спокойствие нуля. Спокойствие того, кто наконец-то понял правила игры и отказался в неё играть.
Двери снова откроются. Придется выйти. Придется приготовить эти хуевые бутерброды.
Но пока— ты в лифте. И это единственное место, где ты по-настоящему царствуешь (Точка Нах)
