Кросс

Так случилось, что однажды вполне взрослым людям пришлось сдавать нормативы по физподготовке. Как и раньше, потому что ежегодное развлечение. Для миллениалов удивительно, да? Но так бывало, и много где.

Организация немаленькая, можно было и откосить, но значок ГТО - честь и совесть комсомольца.

Поехали, в общем, на какой-то полузаброшенный стадион.

Ну, вы понимаете? Подтягивания, бег разный, на 100 метров, на километр (кто очень в возрасте и с пузом) и вишенка на торте - ТРИ километра.
Для всех несчастных, кто еще нормально ходит по этажам без лифта и не заикается при разговоре с начальством.

Несколько забегов-стартов. В одном участвует девочка лет восемнадцати-двадцати. Недавно устроилась на работу и совсем ни с кем не успела познакомиться.  Мужчины, естественно, дали ей самое удобное место на старте.
Рванули.

Результат: девочка обошла второго (самого быстрого из парней) на круг. Судья подошел к ней и говорит: "Слушай, ты как-то очень резво спурт взяла со старта, так же нельзя - это же не спринт! Выдохнешься же!"

Она отдышалась (за два вдоха-выдоха) и говорит: "Мне тренер всегда говорил: "Стало трудно? - Немного прибавь!"..."

Оказалась медалисткой Европы по кроссу.

Пацаны, которые раньше пару дней после забегов мерились скоростями на стайерской дистанции, теперь уныло-уважительно здоровались с девочкой.

И очень не хотели, чтобы лозунг её тренера стал основным принципом работы всей организации.

Весной,году так в 1994 я слег в санчасть с ангиной.В ближайший понедельник нашему  батальону предстояло сдавать зачет по физической культуре -кросс в составе взводов.Это когда бежит весь взвод в ногу(потому что так легче)  и нельзя отстать;во-первых последнему распинают булки,а во-вторых время всему взводу ставят по последнему прибежавшему бойцу.Солдат по кличке Тарзан решил закосить от этого мероприятия ввиду неспортивной фигуры и слабой выносливости,тем более бегать Тарзан не любил категорически.Дождался выходного дня субботы,когда начмед,лечивший всех одной таблеткой будет отдыхать дома,пришел в санчасть немного покашлял,потер градусник и был оставлен до вторника медсестрой.Вечером на радостях в каких-то левых сланцах сгонял Тарзан за водкой в самоволку, причем в тот же вечер упал пьяный на лестнице и сломал руку.Если коротко,то ко вторнику Тарзанчик имел уже реальную простуду(бег в тапках за водкой),лечил в тазике с марганцовкой грибок на ногах(левые тапки) и пытался почесать загипсованную руку.Не было ни малейшего подозрения,что боец косит от кросса.

19. День Рождения.

Туда же окольной дорогой шагала пехота и полковые службы: разведка, связь, саперы, РМО, ремрота.

Весь полк.

Нас ожидал праздник жизни, торжество духа над плотью, Песнь Песней и мечта любого солдата - забег на три километра в составе подразделения.

Плоский кусок пустыни широким языком перебрался через бетонку и ровный как стол лег в предгорье. 'Столешница' из песка и гравия вела от забора нашего полка аккурат к модулям армейских 'комендачей' до которых было километра полтора. Неподалеку от 'комендачей' было вкопано сооружение из железной трубы и трех арматурин, под углом приваренных к основанию трубы - тригопункт. К этому тригопункту уже направлялся замполит Плехов, для того, чтобы следить за тем, как самые умные будут срезать дистанцию.

Правила игры были просты. По утренней прохладе подразделениям полка предстояло совершить небольшой променад по живописной местности: слева - красивые такие, высокие горы, справа - не менее красивая пустыня. Норматив - двенадцать минут. Старт засекается по первому, финиш отсекается по последнему. Подразделение, пробежавшее хуже всех, в качестве утешительного приза получает почетное право всю неделю чистить четыре полковых туалета.

До следующего кросса.

Кроссы устраивались по воскресеньям, а сегодня как раз оно и было - 'красный день календаря'. Если бы вчера вечером в наряд заступил я, то сегодня бы вместо меня бежал Полтава. Но хохлов трудно обмануть. Мордву - проще. Вот и стоял я теперь в передней шеренге взвода: невыспавшийся и замерзший.

В этих воскресных кроссах был заложен тайный философский, даже сакральный смысл. Офицеры - не няньки, чтобы стоять у солдата над душой, наблюдая, соизволил ли он сделать зарядку? Да не делай! Иди и кури на спортгородке. Никто тебе слова не скажет. Но если персонально из-за тебя, из-за того, что ты сдох на кроссе, подразделение всю неделю будет нюхать сортирную вонь, то твои же боевые товарищи в наглядной форме объяснят тебе, что курение - вред, что тебе нужно больше внимания уделять физической подготовке и вообще необходимо бросить курить.

Пока бегать не научишься.

Синяки и шишки скоро пройдут, а любовь к спорту - останется.

Из всего полка, кроме караула и суточного наряда, по воскресеньям не бегали только три человека - командир, начальник штаба и замполит. Тот самый Плехов, который дошел, наконец до тригопункта и поднял руку, показывая, что можно начинать гандикап. Возле старта стояли Дружинин, Сафронов и писаренок с тетрадкой. Командир полка наблюдал, чтобы на старт выходили все, не взирая на чины и должности, начальник штаба по секундомеру давал старт, выстраивал следующее подразделение и через минуту после предыдущего запускал и его. Финиш отсекался без отключения секундомера: просто от результатов предыдущего подразделения отнималась минута, у следующего - две и так далее. Писаренок заносил все результаты в расчерченную таблицу и через полчаса после начала забегов становились известны счастливчики, чьих заботливых рук ожидали обосранные верзальни.

Пожалуй, кроме командования полка, караула и суточного наряда не бежало сейчас только одно подразделение - полковой оркестр. Заметив взмах Плехова, маленький дирижер тоже сделал взмах и оркестр заиграл попурри... из Beatles!

Ей Богу! Я чуть не рухнул!

Michelle, ma belle.

These are words that goes together well.

Michelle, ma belle.

Sont les mot que vont tres bien ansamble.

Сами собой подпевали губы знакомому мотиву. Светлая музыка и чистые слова песни никак не ложились на то, что я видел вокруг себя. Незатейливое повествование о нежной, но несчастной любви вырывалось из духовых инструментов и разлеталось вокруг, улетало к Плехову, к кишлаку Ханабад и летело дальше, к горам, чтобы улегшись у подножья, затихнуть и умереть там, как умерла девушка о которой сложена песня. Неуместно и ненужно, как фокстрот на кладбище, звучала грустная песня о любви - среди диких гор, бескрайних песков и хмурых солдат. Что-то одно тут было лишнее - то ли пейзаж, то ли Мишель.

Припев 'Йестердея'

Why she had to go

I don't know

She wouldn't say...

прозвучал трагической кульминацией Реквиема.

Слушая знакомую и красивую музыку, я вдруг понял, что не хочу служить в армии.

Я не хочу дезертировать, тем более - перебегать на сторону противника, но и стоять тут, возле старта, между горами и пустыней, ждать своей очереди на старт и мерзнуть в строю - я тоже не хочу. Я вообще не люблю строй - он мне в учебке надоел на всю жизнь. Человек рожден не в строю и не для строя. В живой природе из всех животных лучше всего строем получается ходить у баранов: куда один - туда и все. А я не хочу быть бараном!

Я - личность!

Уникальная в своем роде и неповторимая во Вселенной.

Я не хочу через сутки летать в наряды, не хочу с умным видом выслушивать излияния ограниченного колхозника Кравцова, не хочу мести палатку и каптерку, не хочу мыть ложки и кружки за весь взвод, не хочу по ночам стоять под грибком вместо дебила, вся заслуга которого только в том, что он пришел в военкомат на полгода раньше меня.

Я совершенно точно не хотел служить и злорадно наблюдал как на старте выстраивается управление полка. Пузатые майоры и дородные прапорщики топтались возле черты, ожидая взмаха Сафронова.

'Вот бы кому сортиры чистить - этим пузанам! Наели себе загривки в штабе. Посмотрим теперь: как вы бегать умеете?'.

К моему удивлению, управление полка, потрясая животиками, довольно бодренько ушло со старта. На их место встала разведрота. За ней пристраивалась рота связи. Каждую минуту Сафронов махал рукой, отправляя на дистанцию очередную партию легкоатлетов. Через пять минут настала очередь второго батальона. Управление полка в это время уже добегало до Плехова. Как Чапай - впереди, на лихом коне - комбат побежал вместе с разведвзводом. Второй взвод связи выстроился на линии.

- Бежим кучно, - Михайлов подпрыгивал на фланге.

- Марш! - махнул Сафронов.

Все побежали - и я побежал.

Эти дяденьки в Министерстве Обороны, которые в своих кабинетах разрабатывают армейские нормативы, все-таки в чем-то неправы. Норматив для бега на три километра - двенадцать минут. Пусть так, не буду спорить. Но этот норматив рассчитывался на стадионах военных городков на асфальтовом покрытии. По песочку-то бежать тяжелее. Ноги утопают и проскальзывают. Шаг получается не такой широкий, приходится частить. Следовательно, быстрее устаешь. Навстречу нам уже несся передовой разомревший бенетон управления: раскрасневшиеся, не смотря на холод, взрослые мужики, поблескивая капельками пота, пыхтя набегали на финиш. Метрах в двухстах за ними, держа строй, бежала полковая разведка.

В учебке мы бегали кроссы ежедневно и не один раз в день. Привычка к нагрузкам была, но последний месяц я вел довольно праздную жизнь, поэтому, первые метров двести дались мне с трудом. Ноги вязли и пробуксовывали в песке. Только метров через триста, после того, как мимо нас пробежала разведка, мне удалось, наконец, взять свой темп. Ну, так-то, конечно ничего - бежать: красивые горы - слева, изумительная пустыня - справа, восхитительный Плехов впереди и замечательные сослуживцы вокруг. Вот только что-то уставать я стал с отвычки. Мы обежали тригопункт и Плехова, мысленно радуясь, что полдела сделано.

- Пять-двадцать, - посмотрел на часы Михайлов, - поднажми, мужики!

Мне показалось, что обратный путь как будто идет чуть-чуть в горку. Или это просто усталость? Я оглянулся на одновзводников и с удивлением для себя открыл, что выгляжу, пожалуй, свежее всех. У меня даже дыхание еще не сбилось. Остальные бежали, распахнув рты, а сзади всех бежал Кравцов. На своих коротковатых ножках он не отставал от взвода только из самолюбия. Зло стиснув зубы он вовсю работал руками и ногами, стараясь догнать предпоследнего. Вот и финиш - метров триста. Взвод начал ускоряться, набегая на него.

- Одиннадцать-тридцать шесть, - махнул Сафронов и писарчук внес эти цифры в нашу графу.

Мне было интересно узнать: за сколько пробежали пузаны из управления? Я глянул писарю через плечо и чуть не поперхнулся - эти взрослые дядьки пробежали на десять секунд быстрее нас!

Вот это пузаны!

Да, пожалуй, не стоит судить о человеке по внешнему виду. Дяденьки сегодня показали класс.

Однако, я согрелся от бега. Настроение заметно поднялось: горы не казались уже такими же мрачными, как четверть часа назад, а пустыня не была такой унылой. Кажется, даже стало посветлей и пришла теплая мысль, что туалеты чистить придется не нашему взводу. Начала финишировать пехота. Старослужащие под руки волокли отстающих молодых на финиш, потому, что время будет отсекаться именно по ним.

- Давай-давай-давай! - подбадривали пехотные деды пехотных духов, чуть не неся их на руках.

Победила ремрота.

Она пробежала хуже всех. Остальные вздохнули счастливо и облегченно: на следующую неделю туалеты обрели своих новых хозяев.

Настроение поднялось, но все равно служить от этого сильнее не захотелось.

Совсем не хотелось служить сегодня!

Сегодня - у меня был день рождения. Сегодня с утра мне исполнилось девятнадцать лет.

В палатке я взял метлу и пошел убирать курилку: руками новорожденного девятнадцатилетнего именинника. Уже с самого утра я не заметил ни плюшек, ни тортов, а вонючие бычки-окурки, как ни напрягай фантазию, нисколько не напоминали праздничные свечи. Настроение, которое, было, поднялось после пробежки, соответственно упало. В душе было такое чувство, что сегодня меня непременно должны похоронить.

Без воинских почестей.

Аппетита никакого не было. Я поел без воодушевления и мне стала неприятна веселая болтовня за столом, которую вели Женек, Тихон и Нурик. По случаю воскресенья не было намечено никаких работ и я отправился в палатку дожидаться вечернего фильма. Я не знал куда мне деть эти десять часов до фильма и двенадцать до отбоя. Пойти к Рыжему? У него своих забот полно. Завалиться к Щербаничам? Они дежурят на узле связи и освободятся только после обеда. В парке мне делать было нечего, в каптерку меня не пустят.

Вдобавок, настроение поганое - хоть застрелись!

Так ключи от оружейки не у меня, а у Полтавы, да и глупо это - стреляться за каких-то полтора года до дембеля. Тут уж до черпачества рукой подать осталось. Какой смысл стреляться? Не смешно это.

Я вспомнил как год назад мы сидели за праздничным столом у меня дома. Матушка наставила всяких вкусностей, расставила бутылки с вином и водочкой. Пришли родственники. Наевшись-напившись все пели песни. Тот день рождения не был особо веселым: все понимали, что в семье вырос рекрут, которого через несколько месяцев забреют в армию. А вот два года назад, когда мне исполнилось семнадцать, мы с пацанами из технаря...

- Чего ты расселся? Тебе делать нечего?

Это Гена Авакиви. Дед с нашего взвода. Позапрошлогодний день рождения улетел из моих воспоминаний в позапрошлый год и я вернулся в год одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый в палатку второго взвода связи, где я и попался на глаза дедушке Гене.

- Сигарету мне принеси. Быстро! Жареную!

Сигареты найти было не проблема: в каптерке их лежали целые стопки. Каждый курящий получал восемнадцать пачек 'Охотничьих'. 'Гибель на болоте', как их звали. Они не делились на 'свои' или 'чужие'. Просто лежали все в одном месте и каждый мог взять новую пачку, если успел докурить старую. Одна такая синяя пачка, с вылетающими из камышей утками на картинке, была у меня в кармане. 'Жареную' - на Генином языке означало 'прикуренную'. Спичек ни у него, ни у меня не было. Я вышел на переднюю линейку. Под грибком стоял Нурик.

- У тебя спичек нет? - спросил я у него.

Нурик издал языком звук 'цх', что означало: 'спичек у меня нет'.

- Живей, душара! - исходился в палатке криком Гена.

Я подошел к дневальному минбанды, но и у него тоже не было спичек. Я, наверное, еще долго бы ходил по батальону в поисках огня, распаляя гневливого деда, но Нурик из чувства духовской солидарности достал из кармана трассер и молча протянул мне. Зайдя за палатку, я нашел подходящий булыжник, выгрыз пулю, высыпав порох вставил ее обратно в гильзу ударил по ней булыжником. Тут же с шипением брызнули искры - праздничный фейерверк в честь моего девятнадцатилетия. Я прикурил и отнес дымящуюся сигарету Гене.

- Ты где ходишь, урод? - вместо благодарности спросил он у меня, - я тебя, урода, тут час ждать должен?

- Я не урод, - негромко возразил я.

- Чего-о-о?! А ну, повтори, урод, что ты сказал?

- Я - не урод, - повторил я.

- Да я тебя!.. - Гена запнулся о мой взгляд, - свободен.

Он лег на свою койку, дымя принесенной мной сигаретой, а я вышел в курилку.

Если Кравцов был похож на бочонок с пивом, то Гена Авакиви был похож на молочного поросенка. Невысокого роста, плотненький, крепко сбитый, на редкость чистоплотный, он был альбиносом. К его белой коже почти не приставал загар и он был не коричневый, как все остальные пацаны и офицеры в полку, а розовый, как двухмесячный поросенок. Сквозь реденькие коротко стриженые бесцветные волосики проглядывала розовая кожа черепа, а белесые ресницы на вечно красных веках придавали ему окончательное сходство с парнокопытным. Когда он хлопал своими ресницами я все время невольно ожидал: когда он захрюкает?

'Эх, Гена, Гена', - горько думал я про себя, - 'попался бы ты мне, дружок, на дискотеке в парке. Или где-нибудь в безлюдном тихом месте. Я бы тебя научил сигареты жарить. Это тут, в Афгане ты - дед. А на гражданке ты - ноль. Слесарь-ремонтник. Петеушник. Встретиться бы нам с тобой после моего дембеля. Поговорить бы душевно. Службу вспомнить. Я бы тебе всю твою свинячью харю в противогаз превратил. По всей голове твоей, поросячей, шишек бы наставил на память'.

День прошел бездарно, если не считать за достижение обед, на который не пришло половина полка. К вечеру мысли и предвкушение всего полка переключились на фильм, который должны были показать после ужина, поэтому на вечерний прием пищи пожаловали все, даже дембеля: все равно из палатки выходить, так за одним уж разом и поесть. Пусть это даже будет 'толстолобик в томате'.

Настроение было - хуже некуда. Вечером я снова принял у Полтавы дежурство для того, чтобы через сутки сдать его Кравцову, и сидел, уткнувшись носом в свою тарелку, ковырял в ней и не видел, что я ем. Женек, заметив мой похоронный настрой, прервал свою болтовню с Тихоном и Нуриком:

- Ты чего такой? - спросил он у меня.

Все за столом повернулись ко мне. Хорошо, что за нашим столом сидели только духи, а то внимание дедов и черпаков было сейчас невыносимо.

- Ничего, - буркнул я, продолжая ковырять ложкой в тарелке,

- Да ладно тебе: 'ничего', - не унимался Женек, - весь день сегодня ходишь весь не в себе.

- Слушай, Кулик, отвали, а? - попросил я, стараясь не распаляться и держать себя в руках.

- Из дома что-нибудь плохое получил?

- Ничего я не получал!

- Тише, пацаны, - встрял Тихон, - тут что-то серьезное. Тебя, Сэмэн, чурбаны где-нибудь подловили?

- Нет.

- Девушка бросила?

- Нет.

- Михайлов на тебя наехал?

- Нет.

- Эти? - Тихон кивнул головой на 'старший' стол.

- Нет.

- Тогда какого хрена ты такой ндравный сидишь?! - не выдержал Тихон.

- Пацаны, - вздохнул я, - у меня сегодня - день рождения.

- Так кого хрена ты молчишь весь день?! - чуть не закричал Женек.

Кулик повернулся к 'старшему' столу и сообщил старослужащим:

- Полтава, у нас у пацана день рождения!

- Да ну! - 'старший' стол повернулся к нам, - у кого?

- У Сэмэна!

- А чего же он молчал?

- Надо отметить!

- Саня, - Полтава повернулся к Кравцову, - мы чего-нибудь придумать можем?

Кравцов сделал ладонью жест 'будьте уверены':

- Я у разведки спрошу и у хозвзвода должно быть. Они ставили.

- Если что - застроим хлебозавод, - подытожил Каховский.

В этот вечер доблестный второй взвод связи на фильм не пошел. Замечательная кинолента из жизни отважных пограничников осталась нами не отсмотрена.

Черпаки принесли полтермоса браги, Каховский достал пару палочек чарса. В минбанде попросили на вечер гитару. Духам по случаю рождения однопризывника налили по кружке и выдали один косяк на всех, который мы и убили в курилке. Настроение поднялось - выше некуда. У меня действительно получился - День Рождения! Какой еще к черту фильм? Я на этих пограничников на Шайбе насмотрелся. А вот отметить с коллективом...

Гоп-стоп!..

Я от души бил по струнам,

Сэмэн, засунь ей под ребро!

Подхватывали соратники и дружно хлопали меня по плечу.

Это был не только лучший в моей жизни День Рождения, это был один из лучших дней в моей жизни. В тот вечер стерлись все сословные границы, разделявшие духов и старослужащих. В палатке гуляла хорошая и дружная компания пацанов, спаянных между собой на жизнь и на смерть. Никто не знал: сколько кому осталось жить и плевать нам на это было! Духи были веселые и пьяные, деды - не трезвее духов и, обнявшись, все вместе горланили:

Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой.

Когда же дембель? Я мать увижу и дом родной.

Андрей Семёнов

Под солнцем южным...