Читаю советского писателя Владислава Крапивина и думаю – почему такие сильные с этической и воспитательной т. зр. книги прошли для русской культуры почти бесследно? Заглянешь в коменты к его книгам на сайтах – читатели просто кричат от благодарности, славя давно ушедшего автора. Но где его след в русской культуре на уровне выше книжного, в какой-то идеологической рефлексии? Там у нас один Достоевский с его педофильскими фантазиями и садомазохизмом.

Крапивин ярко, в сильной драматургии изображал особую породу людей – смелых, мужественных, честных. Абсолютно непохожих на героев Достоевского. Хоть на нем стоит клеймо "детская литература", но и взрослые его читают с удовольствием.

Но он не дал этой породе имя. Эта порода у него рассеяна по всем сеттингам и жанрам – советский быт, фантастическая утопия будущего. В итоге получилось, что конструируемая им безымянная идентичность растворилась в общем культурном потоке, вместе со своими особыми смыслами, которые он в нее вкладывал.

А Достоевский дал. У него все герои – "русские". Он приложил много усилий, чтобы все в мире запомнили, что русские – это раскольниковы, мышкины, карамазовы, ставрогины, мармеладовы, рогожины. Даже каждая фамилия стала своеобразным брендом, маркером своего извращенного подвида субидентичности "русских". Вот и получилось, что достоевщина вплелась в русскую идентичность, а крапивинщина – нет. Да, возможно потому что Достоевский со своей шизой был намного более сильным писателем, чем Крапивин. Но если бы более слабый Крапивин придумал своим людям особое имя, кто знает, насколько его след стал бы глубже.

Это тем более грустно, что Крапивин явно понимал важность брендирования – он создал отряд "Каравелла", который существует в Екатеринбурге до сих пор. Шпаги, барабаны, трубы. Понимал, но не использовал в самом главном – в имени.
…
Учителя выделяют способных и активных учеников в отдельный класс, чтобы отстающие не тормозили их, не тянули назад. Школьный класс – это субидентичность в рамках школы как целого.

По той же логике, если национальная идентичность (имеющая свое имя) начинает терять единство в базовой этике, и противоречия внутри неё становятся критическими для коммуникации и совместной деятельности, нужно формировать новые субидентичности с более целостной этикой и правилами.

В тот момент, когда русские начали раскалываться на непримиримые группы с разным отношением к власти и ее политике, с разным отношением к жизни, идентичность "русский" перестала быть для них общей. Возникла необходимость различения на уровне имен – потому что не может быть одно имя у тех, кто ищет истину свободным умом, и тех, кто как объезженная лошадь, подчиняется поводьям даже в своем мышлении.

И сразу выяснилось, что свободным русским не надо придумывать новое имя – оно осталось в моменте перед фазовым переходом 1237 года. После этого гражданская идентичность "русь" начала заменяться на подданскую идентичность "русские", воспеванию болезней которой и посвящено творчество Достоевского.

Творчество Крапивина по сути посвящено изображению руси, русичей – людей, для которых на первом месте правда, свобода и честь, на последнем – бюрократические регламенты и те, кто великолепно использует их для подавления других и манипуляций ими к своей выгоде.

Крапивин оказался добрее, но слабее Достоевского. Но история руси еще не закончена. Будут еще писатели.

Источник: Тени Руси

Статьи и заметки (1845 - 1861)
Ряд статей о русской литературе (1861)
Введение
...
Вот почему, господа, вы до сих пор не знаете, что если б у нас только и было, что одна ваша цивилизация, так для нас это было бы уж слишком жидко и даже обидно. Мы уж это испробовали и теперь знаем всё это на опыте.
...
Мало того: что цивилизация уже совершила у нас весь свой круг; что мы уже ее выжили всю; приняли от нее всё то, что следовало, и свободно обращаемся к родной почве. Нужды нет, что не велика еще у нас масса людей цивилизованных. Не в величине дело, а в том, что уже исторически закончен у нас переворот европейской цивилизации, что наступает другой, и важнее всего то, что это уже сознали у нас. В сознании-то и всё дело.
...
Один скептик сказал, что наш век есть век раздраженных самолюбий. Обвинять целый свет — это слишком; но нельзя не согласиться, что всё на свете снесет иной современный человек, какое хотите бесчестие — даже названия подлеца, мошенника, вора, если только эти названия не совсем ясно, не совсем осязательно высказаны, облечены, так сказать, в мягкие светские формы... Одной только насмешки над умом своим он не снесет, не простит, никогда не забудет и с наслаждением отмстит за нее при случае.
...
Всякий русский может говорить на всех языках и изучить дух каждого чуждого языка до тонкости, как бы свой собственный русский язык, — чего нет в европейских народах, в смысле всеобщей народной способности. Неужели же это не указывает на что-нибудь? Неужели это только одно случайное, бесцельное явление? Неужели по таким явлениям нельзя осмыслить и хоть отчасти предугадать хоть что-нибудь в будущем развитии нашего народа, в его стремлениях и целях?
...
К чему же даны такие богатые и оригинальные способности русским? Неужели же для того, чтоб ничего не делать? Может быть, нам скажут: откуда в вас столько хвастливости, откуда такое высокомерие? Где же ваша способность самоосуждения, где ваш трезвый взгляд, которыми вы так хвалились? Но, ответим мы, если мы начали с того, что вынесли столько самоосуждения, которому сами долго себя подвергали, то можем вынесть и другую правду, хотя бы она была и совершенно обратна самоосуждению. На нашей памяти, — как мы бранили себя славянами за то, что не могли сделаться теперешними европейцами. Неужели ж нельзя сознаться теперь, что мы тогда говорили вздор? Мы не отвергаем способности самоосуждения, любим ее и именно признаем ее за лучшую сторону русской природы, за ее особенность, за то, чего у вас вовсе нет.

бранили себя славянами...
...
Конечно, являлись между ними и промышленники; но были и самые искренние, так, сдуру, из прекрасного чувства.
...
Всегда, во всяком обществе есть так называемая золотая посредственность, претендующая на первенство. Эти золотые страшно самолюбивы. Они с уничтожающим презрением и с нахальною дерзостью смотрят на всех неблистающих, неизвестных, еще темных людей.
...
Разумеется, они поймут наконец новую мысль, но поймут всегда после всех, всегда грубо, ограниченно, тупо и никак не допускают соображения, что если идея верна, то она способна к развитию, а если способна к развитию, то непременно со временем должна уступить другой идее, из нее же вышедшей, ее же дополняющей, но уже соответствующей новым потребностям нового поколения. Но золотые не понимают новых потребностей, а что касается до нового поколения, то они всегда ненавидят его и смотрят на него свысока. Это их отличительнейшая черта. В числе этих золотых всегда бывает чрезвычайно много промышленников, выезжающих на модной фразе.
...
Такой господин крепится иногда лет двадцать среди благомыслящих и передовых и считается передовым, так что наконец и сам уверен, что он передовой, и вдруг брякнет что-нибудь до того неожиданное, что только одна помещица Коробочка могла бы так сбрякнуть в каком-нибудь случае, ну хоть, например, если б ее пригласили решить вопрос о европейском финансовом кризисе.
...
Короче, во всех слоях общества одно и то же, только в каждом слое в своем роде.
...
Примечания
...
«Введение» Достоевский строит как диалог с воображаемыми собеседниками-европейцами. Статья 1856 г. получилась бы, вероятно, горячее и почти целиком явилась бы ответом на пристрастные и враждебные памфлеты английских и французских публицистов, появившиеся в период Крымской войны. Е. В. Тарле так характеризует поток западных книг о России тех лет: «Война 1853—55 гг. породила довольно много книг и памфлетов о России — либо справочного характера, либо враждебно-шовинистического» (Е. В. Тарле. Самодержавие Николая I и французское общественное мнение. «Былое», 1906, № 10, стр. 148).
...
Частично мысль Достоевского соприкасается и по существу с тезисами и выводами Хомякова, так суммировавшего западные мнения о России: «Мнение Запада о России выражается в целой физиономии его литературы, а не в отдельных и никем не замечаемых явлениях. Оно выражается в громадном успехе всех тех книг, которых единственное содержание есть ругательство над Россией, а единственное достоинство — явно высказанная ненависть к ней; оно выражается в тоне и в отзывах всех европейских журналов, верно отражающих общественное мнение Запада» (Хомяков, т. I, стр. 32).

отсюда

Источник: Грани брани

У меня есть привычка отправлять отрывки из книг, которые особенно понравились, своим друзьям

И один друг вчера так отреагировал на присланное:

Право слово, пикабушники не имеют обыкновения писать подобным слогом свои комментарии и не обладают тем словарным запасом, который поражает меня в этом, казалось бы, обыкновенном бытовом тексте

Возможно, кто-то в череде других постов оценит мастерство слога

Прошлого года, двадцать второго марта, вечером, со мной случилось престранное происшествие. Весь этот день я ходил по городу и искал себе квартиру. Старая была очень сыра, а я тогда уже начинал дурно кашлять. Еще с осени хотел переехать, а дотянул до весны. В целый день я ничего не мог найти порядочного. Во-первых, хотелось квартиру особенную, не от жильцов, а во-вторых, хоть одну комнату, но непременно большую, разумеется вместе с тем и как можно дешевую. Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно. Я же, когда обдумывал свои будущие повести, всегда любил ходить взад и вперед по комнате. Кстати: мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле писать их, и, право, это было не от лености. Отчего же?