papalagi

Или о роли писателей в развращении масс. Навеяно чтением и пустым разговором.
Многие, если я верно их понимаю, считают литературу культурой. Мол, измельчала литература, пропала культура, люди читают всякую херь, глупеют прям на глазах, не то, что встарь, когда в каждом вагоне Меттернихом увлекались и Кафкой отнюдь не пренебрегали. И всякий мог порассуждать о рассуждениях Карамазовых. А нынче все глупо и вообще ни об чем.
По-ихнему выходит, что вследствие деградации беллетристики возникает упадок культуры.
Мне же представляется, что вся литература есть всего только пар над говном истории. Иногда в очертаниях этого пара можно различить отзвуки прошлых боев и очертания бывших событий.
Попытки СССР искусственно вскормить массовую литературу привели к ее деградации, которую впрочем само общество и не заметило. Хотя и писателей на зарплате числили многими килобайтами.
Т.е. одно с другим - как мне представляется - не связано. Культура отдельно, а литература отдельно.
И вопрос, собственно, вопрос старый, остается: а влияют ли вообще классики на массы?
И влияет ли литература на исторический процесс?
И что вообще влияет.
Скажем, те массивы фигурных соплей и любовных поносов, которые потребляют массы под видом литературы, никак массу не меняют, а значит,  на массы и не воздействуют.
Классику же массы и не читали, и не читают, а значит, и классика массам опять-таки фиолетово. Как примерно музыка Мендельсона. Всякий культурный пацак непременно себе представляет при этом какие-то абстрактные колокольчики, которые, однако, не помогают ему ни при запорах, ни при безденежье.
Так что тут кругом одни вилы.

αὐτομολέω (automoleō) — переходить к врагу, дезертировать.
αὐτός (autos) — сам.
μολεῖν (molein) — аористный инфинитив глагола βλώσκω (blōskō), означающего «приходить», «идти».
Дословно αὐτομολέω означает «идти самому по себе» (без приказа), что в военном контексте всегда означало самовольный переход в стан неприятеля. В классической Греции (у Фукидида, Ксенофонта) это был технический термин для обозначения измены или дезертирства.
В буквальном значении выходит "самоход", уйти в самоход имеет место быть. В более продвинутом прочтении - ходить по своей воле - измена. Вот откуда ноги растут у немедленного гнева офицера при виде солдата без приказа!

И, продолжая вчерашнее, по поводу толпы с охлофилией, оказалось, что "охломон" не просто так, а целая история.
Этимологическое значение: «человек из толпы», «часть черни» — ὀχλομονάς.
ὄχλος (ochlos) — толпа, простонародье, чернь, беспорядочное скопище людей.
μόνος (monos) — один, одинокий.
Существует две основные версии:
Семинаристская версия: Слово возникло в среде учащихся духовных семинарий (XVIII–XIX вв.), которые обильно использовали греческий язык для создания жаргонизмов. «Охло-мон» — это буквально «один из толпы» (простолюдин).
Византийская версия: В древности и средневековье «охломонами» могли называть бродячих актеров или людей без определенных занятий, которые всегда следовали за толпой (ochlos).

Введение в интеллектуальную историю американского радикализма.
Анархисты поневоле
...Как и в случае с голосованием, люди платят налоги прежде всего для того, чтобы избежать тех наказаний, которые им уготовило государство за неисполнение своих требований. «Следовательно, утверждение о том, что, отдавая свои деньги представителю власти, человек добровольно заключает с государством договор, признает свою обязанность ему подчиняться, поддерживать его и снабжать любыми суммами, которые от него потребуют в будущем, является просто-напросто нелепостью». Государство имеет не больше прав на то, чтобы отнимать у человека его деньги, чем любое другое лицо, даже если оно делает это для его «защиты». Если у человека существует необходимость в чьих-либо услугах, он вполне способен удовлетворить эту потребность самостоятельно, договорившись с тем, с кем он считает нужным. Спунер писал: «Государство, основанное на согласии, с точки зрения нынешнего правительства — это такое государство, с существованием которого каждый должен быть согласен, иначе его застрелят».
Таким образом, заключает Спунер, у нас нет никаких свидетельств добровольного согласия людей на подчинение государственной власти. A значит, существующее государство - тирания. «Не существует иного критерия для того, чтобы определить, является ли государство свободным, кроме наличия или отсутствия его добровольной поддержки людьми».
Почему же в таком случае государство, в основе которого лежит документ, не имеющий юридической силы, существует так долго? Почему, несмотря на отсутствие согласия населения, группа людей продолжает осуществлять власть над ним? На эти вопросы Спунер отвечает в своих последних работах, носящих наиболее радикальный характер. Ко времени написания этих произведений Лисандер Спунер окончательно встал на позиции анархизма. Те истины, которые являлись для него очевидными, вытекающими из самой природы человеческих отношений, вовсе не восторжествовали в социальной реальности. Те принципы, на которых была основана Американская революция, были попраны правительством при молчаливом согласии невежественных масс. Соединенные Штаты уже ничем не отличались от государств Старого Света и представляли собой репрессивную государственную машину, собирающую налоги с населения на укрепление собственного аппарата принуждения и ведение захватнических войн.

...Об этом Спунер писал в своем письме сенатору конгресса, указывая на то, что тот ошибочно считает, что его полномочия были ему делегированы. По мнению Спунера, подобное делегирование невозможно по ряду причин. Во-первых, никто не может делегировать другому человеку право владеть собой как собственностью (а в этом и заключается суть современной государственной власти, по Спунеру) — такой договор не обладал бы никакой юридической силой и был бы абсурдным. Тот факт, что этот договор называется «конституцией», не меняет характера подобного документа. Во-вторых, тем более никто не имеет права заключить договор, по которому третье лицо переходит во власть участника договора, — такой договор является еще более абсурдным. Однако именно таким договором и является конституция. Следовательно, вся власть, принадлежащая членам законодательного собрания, а также иных органов власти, является не делегированной, а присвоенной ими. И если представители власти ссылаются на конституцию в обоснование своих прав, то они ссылаются на документ, который никем из ныне живущих людей не подписан и который большинство населения никогда не видело.

Таким образом, государства — это лишь группировки бандитов, которые заставляют население подчиняться своим законам под угрозой наказания. И если договор между бандитами облекается в письменную форму и называется конституцией, от этого он не приобретает священный и неприкосновенный статус, а остается свидетельством преступного сговора. «Основным законом на земле является не конституция, а справедливость», — писал Лисандер Спунер в своих обращениях к представителям власти. «И если вы этого не знаете, то можно лишь посочувствовать вашему глубокому невежеству».

...Таккер отмечает, что государственный социализм, отстаиваемый Марксом, предполагает, что все отношения между людьми должны регулироваться государством независимо от индивидуальной воли участников этих отношений. Маркс выбрал путь ликвидации монополий через их концентрацию в одних руках — в руках государства. Индивидам в подобном обществе могут принадлежать только продукты труда, средства производства же должны находиться в собственности общества в целом. В рамках таких отношений каждый индивид является работником, так как работодателем теперь может выступать только государство. Это неизбежно приводит к установлению обязанности работать, нарушение которой карается в уголовном порядке. Всякая свободная торговля в таком обществе упраздняется. Основным принципом подобного политического устройства должно стать неограниченное и абсолютное право на власть у большинства. Таккер указывал на то, что тотальный контроль в подобном обществе приведет к утрате чувства личной ответственности за собственные действия. Государство в такой ситуации превращается в своего рода религию, проникая во все сферы жизни индивида. Подобная политическая организация неизбежно ведет к нормированию всякого проявления жизнедеятельности — установлению кодексов морали, гигиены, воспитания. Таккер предвидел государственное планирование семьи, которое также должно возникнуть в рамках такой структуры общественного контроля.

...Прудон и Уоррен независимо друг от друга пришли к идее о том, что устранение привилегий требует упразднения всякой принудительной власти и повсеместной реализации принципов свободной конкуренции. Они полагали, что причина роста цен в современном им капиталистическом обществе связана не с наличием конкуренции, а с ее ограниченностью. В действительности конкуренция существует лишь среди представителей наемного труда, а в области капитала она отсутствует. В этой области действует ряд монополий, которые и обеспечивают противоестественное сдерживание конкурентной борьбы. Таккер указывал, что существует четыре основных формы монополии.

Первой из них он считал денежную монополию. Государство путем контроля над платежными средствами регулирует размеры процентов по кредитам, поддерживая высокие ставки за счет дефицита денежных средств. Снижение уровня ставок в результате ликвидации этой монополии и свободного доступа к кредитной деятельности всех заинтересованных Лиц привело бы к росту бизнеса, что увеличило бы потребность в рабочей силе, а следовательно, повлекло бы рост заработной платы, снижение стоимости товаров, ставок аренды.

...Однако, будучи анархо-индивидуалистом, Таккер не выступал за запрет взимания процентов. Право взимать проценты по займу проистекает из концепции свободы договора. При этом Таккер полагал, что существование подобной практики связано исключительно с тем, что возможность ее осуществлять находится в руках монополистов. Если бы банковская деятельность была свободной от государственного регулирования, процентные ставки начали бы неумолимо падать, в конце концов дойдя до нуля. Таким образом, ростовщичество, по мнению Таккера, является искусственно созданным явлением. Таккер писал: «Самое фатальное ограничение свободы торговли, существующее ныне, заключается в монополии на выпуск денег, представляющей собой источник всякой тирании».

...Вторая монополия — на землю, заключающаяся в юридическом установлении прав собственности, не имеющих отношения к использованию и возделыванию этой земли. Из этой монополии проистекает практика земельной ренты, которая возможна только тогда, когда заинтересованное в ней государство защищает титулы собственности, полученные в результате обмана и применения силы. Если бы государство не гарантировало собственникам их права, земля была бы доступна всем, кто пожелал бы ее возделывать. Искусственные ограничения позволяют извлекать из земли прибыль тем, кто на ней в действительности не работает. Таким образом, единственными легитимными правомочиями на землю могут быть правомочие пользования и проистекающее из него правомочие владения.

Третья монополия — право установления тарифов и налогов, которые позволяют ликвидировать конкуренцию и стимулируют неэффективное использование капитала. Основной характеристикой монополии, по Таккеру, является ее принудительный характер, и в рамках системы налогообложения он проявляется наиболее очевидным образом. Кроме того, тарифы, устанавливаемые на экспорт и импорт товаров, означают искусственную поддержку неэффективных производителей.

Четвертой монополией Таккер называл патенты, предполагающие использование законов природы в свою пользу таким образом, что приобретения будут несоразмерно больше реально вложенного труда. Таккер полагал, что идеи в экономическом смысле ничем не отличаются от остальных продуктов труда — человеку должны быть компенсированы те затраты, которые он понес в процессе изобретения или создания интеллектуального произведения. Ограничения на распространение идей в таком случае являются искусственно поддерживаемой необходимостью неоднократно платить человеку за уже выполненный им труд. Если лицо не желает, чтобы его идеи были использованы кем-то еще, оно просто не должно о них сообщать.

Таккер не считал, что современный ему капитализм с его значительным дисбалансом капитала между промышленниками и рабочими является неизбежным следствием свободного рынка. Наоборот, эта ситуация проистекает из деформации естественных принципов конкуренции. Монополии, поддерживаемые государством, направлены на то, чтобы исказить естественную систему экономических отношений. Они стимулируют неадекватное перераспределение доходов в пользу узкой группы лиц. Таккер отмечал, что возрастающая ценность того или иного продукта по отношению к его предшествующему состоянию связана исключительно с трудом, вложенным в этот продукт. Следовательно, субъект, который должен извлекать выгоду из этого улучшения, — трудящийся. Однако в рамках действующей системы экономических отношений зарплата трудящегося существенно меньше реального дохода, получаемого от увеличения стоимости конечного продукта. Таким образом, Таккер сделал вывод о наличии субъектов, которые в действительности извлекают выгоду из чужого труда. Он называл их ростовщиками, указывая на три формы их деятельности: денежный процент, рента недвижимости, прибыль от спекуляции. Для Таккера любое лицо, вовлеченное в подобную деятельность, является преступником, поскольку присваивает себе то, что ему не принадлежит. Наибольшую выгоду от подобной системы имеют крупные банкиры, землевладельцы и промышленники. аккумулирующие средства, в действительности принадлежащие рабочим.

Таккер отрицал возможность социальных улучшений путем государственных реформ. Если проблема укоренена в самом существовании государства, то «самое печальное зрелище сегодня представляет собой недальновидный реформатор, пытающийся гарантировать большую степень свободы с помощью большей власти, большего вторжения, большего государства». В связи с этим Гертруда Келли, одна из сторонниц Таккера, указывала на то, что никому не нравится централизация капитала в руках крупных промышленников и банкиров, но никто не выступает против той системы, которая сделала эту концентрацию возможной, — против процентов, прибыли, ренты. Точно так же можно выступать не против грабежа, но против чрезмерно больших размеров сумм, отнимаемых преступником.

Таккер выступал за радикальное переустройство системы экономических отношений. Он указывал на то, что современное представление о праве собственности крайне антигуманно, поскольку не исходит из реальной деятельности людей, но наделяет вещи самостоятельным значением. Собственность, не связанная с личным трудом, всегда предполагает присвоение результатов чужого труда. Таккер полагал, что данное положение является не естественным следствием рыночных отношений, но искусственно поддерживаемой системой, созданной с целью извлечения выгоды немногими, имеющими привилегию на осуществление монопольной экономической деятельности. Если бы эти ограничения отсутствовали, а на рынке установилась бы реальная конкурентная ситуация, то постепенно стоимость товаров сравнялась бы со стоимостью их производства. С другой стороны, Таккер не разделял точки зрения европейских анархо-коллективистов на необходимость установления общности имущества. Таккер полагал, что «продуктами могут правомерно владеть только индивиды и их добровольные объединения. Общество если и существует, то представляет собой принудительное объединение, которое не может обладать ничем кроме как на правах вора».

...Свои социально-экономические взгляды Таккер образно изложил в виде девяти вопросов:

● 1. Не лишаются ли трудящиеся классы своих заработков вследствие существования трех форм ростовщичества: процентов, ренты и прибыли?

● 2. Не является ли это лишение основной причиной бедности?

● 3. Не является ли бедность, прямо или косвенно, причиной существования преступности?

● 4. Не основано ли ростовщичество на монополии, особенно монополии на землю и деньги?

● 5. Могли бы эти монополии существовать без поддержки государства?

● 6. Не состоит ли основная задача государства в установлении и поддержании этих монополий посредством законодательных мер?

● 7. Не приведет ли постепенно отмена этих агрессивных функций Государства к исчезновению преступности?

● 8. В таком случае не сделает ли исчезновение преступности функции обеспечения безопасности, исполняемые государством, излишними?

● 9. Не будет ли в таком случае государство окончательно уничтожено?

Анархо-индивидуализм предполагает противостояние всякой принудительной власти, любому насильственному установлению.

...Таккер указывал на то, что анархисты определяют государство через два основных положения: агрессию и презумпцию верховной власти, распространяющейся на определенной территории. Под агрессией Таккер понимает власть. Не имеет никакого значения, в какой форме эта власть осуществляется, — правит ли один человек другим как преступник, один многими как монарх, или многие одним, как это происходит в демократии. Суть власти всегда выражается в контроле или попытке контроля. Тот, кто пытается контролировать другого, является правителем, а значит — агрессором.

...Государство претендует на то, что оно является формой добровольной организации общества для защиты его членов. Однако при этом оно принудительно собирает налоги на поддержание собственного существования. А если учесть, что государство использует свои возможности в том числе и для того, чтобы подавлять и наказывать всякое внутреннее сопротивление, то претензии подобной организации на добровольный характер становятся абсурдными. Оскорбительно взимать с индивида деньги, которые пойдут на его же подавление. Эти же деньги расходуются на деятельность законодателей, чьи акты в большинстве случаев направлены на волюнтаристское определение стандартов поведения и установление разного рода монополий, исключающих возможность справедливого вознаграждения за труд.

По мнению Таккера, современные тюрьмы заполнены людьми, которых сделало преступниками само государство, доведя их до необходимости зарабатывать на жизнь нечестными способами. Анархисты не являются противниками сопротивления преступлениям, но они полагают, что именно государство является основным и самым опасным преступником. Оно создает преступность быстрее, чем успевает с ней бороться. Таккер отмечает, что, по сути, все население Земли делится на две группы — анархистов и потенциальных преступников, так как именно анархисты являются противниками всякого вторжения в сферу автономии индивида, т. е. всякого насилия по отношению к личности, собственности и т. д. Государство существует для того, чтобы создавать и поддерживать привилегии, погружающие людей в экономический и социальный хаос. Лишь его деятельность позволяет аккумулировать богатство и знание в руках немногих, оставляя массы в нищете и невежестве. Оно с помощью тонких идеологических механизмов позволяет меньшинству грабить большинство и оставаться безнаказанным и при этом наказывать любые проступки доведенного до отчаяния населения. Таким образом, государство обосновывает необходимость своего существования целью защиты от преступлений, которые само же и порождает. Таккер напоминал о том, что совсем недавно точно такой же логикой пользовались сторонники рабства, когда говорили о том, что только поддержание системы рабовладения позволяет предотвращать преступления со стороны невежественных негров и что освобождать эти массы людей слишком опасно. В действительности же именно рабство заставляло чернокожее население деградировать, позволяя другим жить в достатке за счет чужого труда. Таким образом, анархисты, как отмечал Таккер, являются политическими аболиционистами. Они требуют отмены политического рабства, в котором находится население любого государства.

из примечаний
Термин «анархизм», если иное специально не оговорено, используется здесь в качестве синонима термина «анархо-индивидуализм», исходя из того соображения, что, по мнению Таккера, коллективизм в любой своей форме вообще не может являться анархизмом.

Охлофилия — болезненная тяга к пребыванию в толпе или больших скоплениях людей.
В древнегреческом ὄχλος — это не организованное собрание граждан (как ἐκκλησία), а неорганизованная, хаотичная масса, «сброд» или «чернь». Пребывание в толпе неизбежно связано с физическим стеснением, толкотнёй и невозможностью свободно передвигаться. Слово передает стеснение, потому что толпа в представлении греков — это прежде всего помеха, лишающая человека личного пространства и душевного спокойствия. Отсюда развилось значение «помеха» или «стеснение».
И вот, в этой связи припомнилось. Даже дважды. Нет, трижды.
Первое — однажды после длительного отсутствия прямого контакта с людьми попал на базар. И меня! начали толкать и двигать. Был изумлен.
Второе — однажды оказался среди совсем уже чужих в сырой холодной ночи. Деться нам было некуда, под ногами был камень. И вот, охолодав уже до совсем уже крупной, колотящей даже уже и не дрожи, а до каких-то томительных медленных спазмов, до замерзания глаз, вдруг ощутил четкий, темный, могучий призыв. Там и так — спасение! И мы все как-то молча, плавно, неудержимо сбились в плотное стадо, спрессованное и тяжелое. Было тепло, близко, радостно и надежно.
Третье — в недавнем одном разговоре всплыло давнее определение судьбы. Судьба есть отпечаток характера в глине жизни. Сегодня я заменил бы "характер" на "личность", но пусть остается как есть.
И, получается, знание своего характера, свойств, особенностей может помочь распознать и использовать часть своей постижимой судьбы.
Кто ты в толпе? Что толпа для тебя? Ты любишь толпу? Ты бежишь от нее? Почему и куда?
Становится понятнее свойство многих, внешне, в общем, разумных людей, толкающее их в фестивали, концерты и прочие опены и тусняки с чужеродным. Это у них прошивка такая. Им это нужно, их без этого "мажет", им нужна "плотность" извне. Ну и так далее. В общем, тут есть что подумать.

Введение в интеллектуальную историю американского радикализма.
Анархисты поневоле
...Следующей серьезной вехой в развитии идей Спунера стала работа «Нет измены». Она вышла в свет после победы Севера в Гражданской войне и формально посвящена критике обвинений в адрес южных штатов в государственной измене. Однако данная ситуация используется Спунером в качестве отправной точки для более глубоких обобщений, касающихся природы государственной власти как таковой.
Спунер начинает свою аргументацию с указания на то, что вопрос предательства никак не связан с вопросом рабства и что те же самые обвинения обрушились бы и на северные штаты, пожелай те выйти из состава государства. Он обвиняет Север в том, что тот вел войну не ради освобождения рабов, а для того чтобы отстоять принцип, в соответствии с которым можно правомерно заставлять людей подчиняться правительству, от которого бы они отказались, имей они такую возможность, а попытки сопротивления с их стороны толковать как измену. Этот принцип, по мнению Спунера, является очевидно ложным и противоречащим свободе и справедливости. Однако победа Севера в войне закрепила именно такой порядок вещей, при котором вместо освобождения рабов произошло резкое увеличение их количества, так как люди, находящиеся под принудительной властью правительства, на которое они не согласны, являются рабами. Политическое рабство отличается от рабства личного только в степени контроля над индивидом, однако первое не менее, чем второе, отрицает право человека на владение самим собой и продуктами своего труда.* До Гражданской войны еще были основания предполагать, что государственная власть в США является свободной (т. е. осуществляемой по добровольному согласию всего населения), однако вышеуказанный принцип, восторжествовавший после войны, не позволяет говорить о каком-либо согласии. Уже во введении к своей работе Спунер пишет, что если принцип принудительного осуществления власти является конституционным, то такая конституция должна быть ликвидирована.
Спунер утверждал, что, несмотря на всю риторику по поводу согласия, на котором якобы зиждется государственность в США, основой власти в этом, как и любом другом известном истории государстве, является сила. Договорный характер власти постулировался до тех пор, пока требовалось обосновать право США на независимость от Англии. Когда цель была достигнута, государственная власть стала исповедовать те же принципы, что и всегда, — неограниченное применение насилия и принуждения, Спунер также негодует по поводу того, что война с Югом кощунственно велась под лозунгами свободы и согласия: «Так следовало бы сжигать еретиков во имя свободы вероисповедания».
Спунер объясняет, что именно следует понимать под «свободным» государством, основанным на согласии, а также чье именно согласие требуется и как оно должно быть выражено. Общественное согласие не означает согласия внутри сильнейшей группы в обществе, поскольку тирания проявляется именно в форме диктата сильных над слабыми. Спунер отрицает право большинства диктовать правила меньшинству и приводит в защиту этого тезиса ряд аргументов. Так, поскольку естественными правами все люди наделены в равной степени, причем индивидуально, и у всех окружающих есть корреспондирующая обязанность эти права не нарушать, значит, у группы людей прав на управление индивидом не больше, чем у него над ними. Любое посягательство на естественные права человека является преступлением независимо от того, совершается оно одним человеком или группой лиц (так, грабеж является грабежом независимо от того, совершается ли он одним человеком, называющим себя грабителем, или группой лиц, называющих себя правительством). Он также ссылается на Конституцию США, в преамбуле которой в качестве источника власти указано не большинство населения, а весь народ.**
Для Спунера также очевидно, что большинство как таковое не является олицетворением справедливости. Люди, составляющие большинство, ничем не отличаются от всех остальных — они подвержены тем же порокам и имеют те же недостатки, которые только усиливаются, когда их поддерживает авторитет большинства. По мнению Спунера, категории «большинство» и «меньшинство» вообще не имеют никакого отношения к вопросам справедливости, а значит, не могут приниматься во внимание при определении способа управления в обществе. Власть должна быть справедливой, а это возможно только в том случае, если ее поддерживает все население, а не только большинство. Диктатура большинства означает, что меньшинство может иметь только те права, которые ему дарует большинство. Спунер указывает на то, что самые деспотичные и антигуманные правительства в современном мире поддерживаются большинством. Однако тот факт, что большинство допускает подобные формы государственной организации, свидетельствует лишь о его невежестве, раболепии и деградации. Покорность большинства никоим образом не оправдывает подобных форм угнетения и не свидетельствует о необходимости их сохранения. Теория прав большинства, заключает Спунер, сводит всю политическую жизнь общества к непрерывной борьбе двух групп людей, одним из которых в результате суждено быть хозяевами, а другим — рабами. И поскольку никто не хочет быть рабом, эта борьба будет вечной.
Для Спунера также очевидно, что большинство как таковое не является олицетворением справедливости. Люди, составляющие большинство, ничем не отличаются от всех остальных — они подвержены тем же порокам и имеют те же недостатки, которые только усиливаются, когда их поддерживает авторитет большинства. По мнению Спунера, категории «большинство» и «меньшинство» вообще не имеют никакого отношения к вопросам справедливости, а значит, не могут приниматься во внимание при определении способа управления в обществе. Власть должна быть справедливой, а это возможно только в том случае, если ее поддерживает все население, а не только большинство. Диктатура большинства означает, что меньшинство может иметь только те права, которые ему дарует большинство. Спунер указывает на то, что самые деспотичные и антигуманные правительства в современном мире поддерживаются большинством. Однако тот факт, что большинство допускает подобные формы государственной организации, свидетельствует лишь о его невежестве, раболепии и деградации. Покорность большинства никоим образом не оправдывает подобных форм угнетения и не свидетельствует о необходимости их сохранения. Теория прав большинства, заключает Спунер, сводит всю политическую жизнь общества к непрерывной борьбе двух групп людей, одним из которых в результате суждено быть хозяевами, а другим — рабами. И поскольку никто не хочет быть рабом, эта борьба будет вечной.
Спунер идет дальше и задается вопросом о том, над кем, собственно, осуществляется государственная власть. Он ставит под сомнение саму концепцию нации как единого организма, искусственно объединяющего все население в одну группу. Спунеру совершенно непонятно, почему свободные люди, не вмешивающиеся в чужие дела и разбросанные по огромной территории, должны быть объединены в некую воображаемую общность с другими людьми, которых они никогда не видели, с которыми никогда об этом объединении не договаривались и по отношению к которым они, вполне возможно, испытывают лишь страх, ненависть и презрение. На каком основании группа людей, составляющих большинство на территории Соединенных Штатов, заявляет о существовании нации, включающей в себя население целиком? Подобная «нация» является лишь еще одной формой принудительной организации, противоречащей принципу согласия.
Дело в том, что если единственно легитимной формой власти является власть, основанная на добровольном согласии, то Конституция и все вытекающее из нее законодательство может иметь юридическую силу только в отношении тех людей, которые ее подписали, выразив тем самым это согласие. «Вся юридическая сила Конституции основывается исключительно на нем. В отсутствие согласия этот документ является недействительным. И конечно же, он распространяет свое действие только на тех, кто свое согласие выразил». Согласие индивида должно быть выражено открыто и недвусмысленно — т. е. мы не можем предполагать его наличие. «Все государства, включая самые худшие, самые тиранические из всех существующих, являются свободными в отношении тех людей, которые их поддерживают. И все самые лучшие государства являются тираническими в отношении группы людей, неважно — большой или малой, которая находится под их властью против своей воли».
Спунер указывал на то, что все те, кто подписывали в свое время Конституцию США, уже давно мертвы. Следовательно, и договор, выражением которого является этот документ, уже не действует. У людей, его заключавших, не было какой-либо особой власти, позволявшей распространять обязательства на своих потомков. Конституция США гласит: «Мы, народ Соединенных Штатов, с целью образовать более совершенный Союз, установить правосудие, гарантировать внутреннее спокойствие, обеспечить совместную оборону, содействовать всеобщему благоденствию и закрепить блага свободы за нами и потомством нашим провозглашаем и устанавливаем настоящую Конституцию для Соединенных Штатов Америки». Спунер по этому поводу писал: «Данный текст не содержит указаний на то, что потомство будет следовать этой Конституции, что ему стоило бы ей следовать или что оно должно ей следовать. Этот текст свидетельствует лишь о том, что авторы Конституции руководствовались надеждой на то, что этот документ окажется полезным для их потомков в деле укрепления их союза, обеспечения спокойствия, безопасности, свободы и т. д. <.. .> Так, например, когда человек говорит, что он сажает дерево для себя и своего потомства, не следует его понимать в том смысле, что он собирается принуждать своих потомков к чему-либо, и не следует считать, что он настолько наивен, что полагает, будто у него есть власть или право заставить их есть плоды этого дерева. Он лишь имеет в виду, что, сажая это дерево, надеется на возможную пользу, которую потомки могут извлечь из его плодов».***
Спунер оспаривает идею о том, что Конституция сформировала из народа Соединенных Штатов некую вечную корпорацию. Из вышеприведенной преамбулы, по мнению автора, следует лишь то, что народом Соединенных Штатов является совокупность индивидов, поскольку корпорация в собственном смысле слова не может описывать саму себя в таких терминах, как «мы», «народ», и более того — не может иметь «потомства». Любая корпорация является временной — продолжение ее существования связано лишь с добровольным вступлением в нее новых членов, иначе ее существование прекращается со смертью последнего ее участника. Из этого следует, что авторы Конституции не могли никаким образом связать обязательствами своих потомков. Лишь сами потомки могли добровольно вступить в этот договор.
Для того чтобы определить, распространяется ли действие Конституции на ныне живущих людей, следует выяснить, выражали ли они с этим согласие. С точки зрения Спунера, действие Конституции вообще ни на кого не распространяется, поскольку ни один человек не выразил свое желание быть участником этого договора в такой форме, которая бы связала его обязательствами. «Общим принципом права и здравого смысла является положение о том, что договор, заключенный в письменной форме, возлагает обязанности только на то лицо, которое его подписало». В случае если договор не подписан, логично предполагать, что его предпочли не заключать. Тот факт, что этот договор был составлен кем-то в надежде на то, что некое лицо его подпишет, совершенно ничего не меняет. Было бы абсурдно предполагать, что кто-то может предъявить в доказательство существования обязательств у третьей стороны договор, который эта третья сторона не подписывала. «Однако именно так обстоит дело с Конституцией. Сами судьи, которые претендуют на то, что их власть проистекает из Конституции, — документа, который никто никогда не подписывал, — отказались бы рассматривать любой неподписанный договор, который бы им предоставили для приведения в исполнение». Спунер пишет о том, что в современном обществе согласие индивидов находиться под властью государства подразумевается. Однако «точно так же бандит может оправдывать свои действия тем, что подразумевает согласие жертвы на расставание со своими деньгами. Убийца может подразумевать согласие своей жертвы на смерть».
* Как писал один колониальный публицист в 1747 г., человек, «обязанный действовать или не действовать по воле и к удовольствию правителя или начальника, раб в той же степени, что и работник, повинующийся воле и удовольствию хозяина или надсмотрщика». Личное рабство еще в колониальный период рассматривалось только в качестве предельного случая рабства в принципе — разница между личным рабством и подчинением политической тирании существует только в степени ограничений, возлагаемых хозяином. Более того, как отмечал Стивен Хопкинс, «тот, кто обязан подчиняться воле другого, является рабом, хорош или дурен его хозяин» (цит. по: Бейлин Б. Идеологические истоки Американской революции. С. 150).
** Это же отмечал Калхун — государство, основанное на принципе большинства, не отражает интересов сообщества в целом, но лишь его части, которая в настоящий момент составляет большинство населения (Jankovic I. The American Counter-Revolution in Favor of Liberty. P. 270).
*** Spooner L. No Treason. N VI. Boston: L. Spooner, 1870. P. 4-5. To же у Пейна: «Человек не может быть собственностью другого человека; так же и будущие поколения не могут быть собственностью поколения настоящего» (Paine Т. The Rights of Man).

...Выборы проводятся государством на деньги налогоплательщиков, а значит, многие голосуют только потому, что не желают, чтобы их деньги были использованы против них самих, хотя они с удовольствием бы воздержались от участия в выборах, если бы последние не проводились на их собственные средства. Подобное голосование, по мнению Спунера, является очень слабым доказательством поддержки государства и Конституции. Более того, система тайного голосования в принципе лишает нас возможности определить, чьи интересы представляет государственная власть, поскольку ни один из выбранных «представителей» никогда не сможет указать на конкретных лиц, которые его избрали, следовательно, у него нет достаточных доказательств того, что его вообще кто-то поддерживает. Тем не менее эти люди обладают властью в отношении всего населения государства. «Тайное голосование порождает тайное правительство; а тайное правительство — это тайная банда грабителей и убийц». Тот факт, что населению раз в несколько лет позволяют участвовать в выборах, никоим образом не меняет ситуацию — так раб не переставал бы быть рабом, если бы ему позволяли периодически менять своего хозяина.

...Спунер пишет, что в лучшем случае представители государства могут заявить, что их полномочия основаны на молчаливом согласии большинства населения делегировать им путем голосования право осуществлять власть в соответствии с Конституцией. Однако «предпосылка молчаливого согласия (даже если признать его существование) не оправдывает тех следствий, которые из него выводятся. Молчаливое согласие А, Б и В назначать путем голосования Г своим представителем и наделить его правом лишать меня имущества, свободы или жизни не может уполномочить Г делать это. Г не перестает быть грабителем, тираном и убийцей, если заявит, что является чьим-то представителем».
По большому счету Спунер лишь развивает логику борцов за независимость колоний в 1776 г., одной из ключевых претензий которых к короне являлось отсутствие представительства Нового Света в парламенте Англии. Лоялисты в ответ на это выдвинули теорию виртуального представительства - депутаты парламента представляют всех подданных, а не только тех, кто участвует в голосовании. Артур Ли писал в одной из газет Виргинии в 1768 г. о таком «виртуальном представителе»: «Знает ли он нас? Или мы его? Нет. Имеем ли мы власть над его действиями? Нет. Побужден ли он долгом или выгодой оберегать нашу свободу или собственность? Нет. Осведомлен ли он о наших обстоятельствах, о нашем положении, о наших нуждах? Нет. Чего же мы можем ожидать от него? Ничего, кроме бесконечных податей». Спунер только проговаривает до конца все, что в действительности означает эта идея, — если группа лиц, не имеющая непосредственного представительства в органах власти, не обязана подчиняться последним, то же самое должно касаться и отдельного человека.* Спунер окончательно разрешает внутреннее противоречие, существовавшее у антифедералистов, которое состояло, как отмечают исследователи, в обольщении государством.
«Подати» становятся еще одним объектом критики Спунера. Он вслед за своими предтечами XVIII в. отрицает необходимость уплаты налогов, если она не связана с добровольным согласием индивида. Также он оспаривает точку зрения о том, что уплата налогов свидетельствует о согласии индивида находиться под властью государства. Спунер исходит в своих рассуждениях из принципа добровольной уплаты налогов, который закреплен в Конституции США (попранное Георгом III и английским парламентом «древнее право англичан») и который, по мнению Спунера, является одним из важнейших завоеваний общества. В соответствии с этим принципом, граждане добровольно вносят денежные средства в общую казну с целью обеспечения защиты своих интересов. «Компромисс в данном вопросе невозможен. Либо “принудительное налогообложение является грабежом”, либо нет. Если нет, то любая группа людей в любой момент может собраться вместе, назваться правительством, признать за собой абсолютную власть над более слабыми и отнять у них деньги, а если те будут сопротивляться — убить их». Если же налогообложение может быть только добровольным, то любой человек, не выразивший подобного согласия, имеет право защищать свою собственность от притязаний сборщика налогов точно так же, как он защищал бы ее от бандита.
Однако бандит, в отличие от государства, не утверждает, что у него есть законное право завладеть чужими деньгами или что он собирается использовать эти деньги на пользу своей жертве. Бандит признается, что он просто грабитель. У бандита не хватает наглости заявлять, что он является «защитником» своей жертвы и отнимает у нее деньги против ее воли, чтобы защитить ее от каких-то угроз, хотя жертва в подобных сомнительных услугах, возможно, и не нуждалась. Более того, бандит, в отличие от государства, не требует от жертвы признавать его своим господином, выражать почтение и благодарность за его «защиту», бандит не объявляет жертву предателем и изменником, если последняя отказывается признавать его легитимность и считать своим хозяином.
* В действительности этот тезис также был задолго до Спунера сформулирован английским радикалом конца XVIII в. Уильямом Годвином, который указывал, что не только народ не может делегировать свою волю представителям — отдельный человек также навсегда остается свободным и автономным. Более того, как одно поколение не может связать своей волей другое поколение, так и человек не может давать связывающие его самого в будущем обещания (Godwin W. An Enquiry Concerning Political Justice, and Its Influence on General Virtue and Happiness. London: G.G.J. & J. Robinson, 1793).

Часть 2. Хрущев против Сталина
Глава 5. Миф XX съезда
...В своем докладе Хрущев утверждал, что «доклад Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК и 1937 году… содержал попытку теоретического обоснования политики массового террора под предлогом, что, поскольку мы идем навстречу социализму, классовая борьба должна обостряться». Во-первых, Хрущев существенно упрощал заявление Сталина, который говорил: «Чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных». При этом Сталин исходил из того, что эти «остатки эксплуататорских классов» малочисленны, но они «имеют поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР». То обстоятельство, что во время Великой Отечественной войны немецко-фашистские оккупанты нашли на оккупированных землях немало людей, из которых были сформированы полиция и местные администрации, то обстоятельство, что из части военнопленных были созданы власовская армия и воинские части, представлявшие различные народы СССР, свидетельствует о том, что Сталин реалистично оценивал потенциал сил, враждебных советской власти.
Во-вторых, главным в докладе Сталина был не тезис об озлоблении «остатков разбитых классов», а выдвинутый им лозунг «об овладении большевизмом и ликвидации нашей политической доверчивости». Этот лозунг конкретизировался в предложениях Сталина о создании системы учебы для партийных руководителей всех ступеней. Предложение Сталина о том, чтобы все партийные руководители подготовили себе по два заместителя, означало, что фактически в системе партийного управления объявлен конкурс на все существующие должности. Одновременно, как убедительно доказывал Юрий Жуков, Сталин и его ближайшие сторонники (Молотов, Ворошилов, Каганович и другие) настаивали на проведении выборов в Советы на принципах альтернативности с тем, чтобы добиться отстранения от руководства обюрократившихся и некомпетентных начальников и избрания на управленческие посты людей, более отвечающих современным историческим условиям и не оторвавшихся от народа.
Сталин предупреждал об опасности отрыва партийных верхов от масс, партии от народа: «Стоит большевикам оторваться от масс и потерять связь с ними, стоит им покрыться бюрократической ржавчиной, чтобы они лишились всякой силы и превратились в пустышку». Сталин пересказал собравшимся древнегреческий миф об Антее, напомнив, что «у него было все-таки свое слабое место — это опасность быть каким-либо образом оторванным от земли… И вот нашелся враг, который использовал эту его слабость и победил его. Это был Геркулес. Но как он его победил? Он оторвал его от земли, поднял его на воздух, отнял у него возможность прикоснуться к земле и задушил его таким образом в воздухе. Я думаю, что большевики напоминают нам героя греческой мифологии Антея. Они так же, как и Антей, сильны тем, что держат связь со своей матерью, с массами, которые породили, вскормили и воспитали их. И пока они держат связь со своей матерью, с народом, они имеют шансы на то, чтобы остаться непобедимыми».
Однако инициативы Сталина, направленные на укрепление связей партийных кадров с народными массами и усиление их компетентности, напугали многих партийных руководителей, вроде Хрущева, которые, заняв командные посты со времен Гражданской войны, давно оторвались от народа и не обладали ни достаточным образованием, ни опытом работы на современном производстве, Эти люди опасались, что они могут утратить свое командное положение, а потому на том же февральско-мартовском Пленуме 1937 года они требовали развертывать репрессии против мнимых оппозиционеров, чтобы под этим предлогом избавиться от своих конкурентов. Отдельные же партийные и военные руководители еще раньше встали на путь заговоров с целью избавиться от Сталина и его сторонников в руководстве страны.

...Обвинения в адрес Сталина позволяли Хрущеву скрыть свой значительный вклад в репрессии. Уже в начале июля 1937 года Н.С. Хрущев сумел, по словам историка Юрия Жукова, «подозрительно быстро разыскать и «учесть» в Московской области, а затем и настаивать на приговоре к расстрелу либо к высылке 41 305 «бывших кулаков» и «уголовников». В.М. Поляков, секретарь Военной коллегии Верховного суда СССР, рассказал, что «в 1937 году Хрущев ежедневно звонил в московское управление НКВД и спрашивал, как идут аресты. «Москва — Столица, — по-отечески напоминал Никита Сергеевич, — ей негоже отставать от Калуги или от Рязани». Оказавшись в 1938 году на Украине, Хрущев послал жалобу Сталину: «Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу принять срочные меры».

...Справедливо обвиненный в последующем в субъективизме и волюнтаризме, Хрущев, видимо, не принял во внимание возможных общественных последствий своего доклада. Обвинив Сталина во всех мыслимых и немыслимых беззакониях и ошибках, Хрущев не только оклеветал покойного генералиссимуса, но и возложил на возглавлявшиеся им Советское правительство, Коммунистическую партию, всю страну, а фактически и на весь народ, которым руководил Сталин, ответственность за все беды и трагедии прошедших десятилетий. Благодаря этому миф, созданный Хрущевым из смеси правдивых фактов с многочисленными искажениями исторической правды и логики, стал разрушительным средством огромной мощности и нанес немалый урон нашей стране и ее союзникам. Его разрушительность возросла еще и потому, что Миф XX съезда оказался одним из наиболее живучих мифов XX столетия и дожил до XXI века.
Превратив тему о Сталине в предмет, не требовавший учета исторических реалий, Хрущев не только опошлял Сталина, но и снижал рассуждения о советской истории на обывательский уровень. На этом уровне положения доклада обретали доступность для самой невзыскательной публики, а поэтому и живучесть.

Глава 6. Оттепель оборачивается половодьем
...Осознав смысл содержания доклада, многие люди возмущались Хрущевым. Развенчание Сталина, имя которого было связано у миллионов советских людей с самым дорогим, было сделано Хрущевым столь грубо, что не могло не оскорбить их чувств. В Грузии, где доклад Хрущева был воспринят, помимо прочего, и как посягательство на память великого сына грузинского народа, произошли массовые митинги и демонстрации в защиту Сталина, которые усмиряли вооруженные силы. Десятки человек были убиты, сотни — ранены.

Глава 7. Зигзаги Хрущева в оценках Сталина
...О том, что это заявление Хрущева не было лишь данью вежливости китайским руководителям, недовольным кампанией против Сталина, свидетельствовало выступление Хрущева в болгарском посольстве в Москве 18 февраля 1957 года. Опять сказав немного об «ошибках и извращениях, которые связаны с культом личности Сталина», Хрущев заявил: «Сталин, с которым мы работали, был выдающимся революционером. Идя по ленинскому пути, партия разгромила врагов социализма, сплотила весь наш народ и создала могучее социалистическое государство. Советский народ в тяжелой борьбе разгромил гитлеровский фашизм и спас народы от угрозы фашистского порабощения. Эта великая победа была достигнута под руководством нашей партии и ее Центрального Комитета, во главе которого стоял товарищ Сталин. (Аплодисменты.) Сталин преданно служил интересам рабочего класса, делу марксизма-ленинизма, и мы Сталина врагам не отдадим. (Аплодисменты.)».
Резкие повороты Хрущева в оценках Сталина отражали его неуверенность в своем положении. Некомпетентность Хрущева как руководителя становилась все более очевидной. Пытаясь решить разом многочисленные проблемы страны, он лишь мешал осуществлению уже принятых программ развития народного хозяйства. Сложившийся при Сталине пятилетний ритм экономического развития был нарушен. Пятилетний план, принятый на XX съезде партии, оказался под угрозой срыва. Хрущев решил, что корень зла в чрезмерной централизации экономики, и выдвинул предложение о создании множества совнархозов на местах, в руки которых он решил передать контроль над производством. Радикализм такой реформы вызвал серьезные возражения со стороны многих министров СССР и членов Президиума ЦК. Однако Хрущев грубо обрывал критические выступления против его реформы.

...Правда, частичным прорывом информационной блокады, созданной вокруг Сталина, стала публикация в середине 1957 года двух томов его переписки с Черчиллем, Эттли, Рузвельтом и Трумэном в 1941–1945 годах. Такое издание стало возможным благодаря тому, что комиссию по изданию дипломатических документов при МИД СССР возглавлял министр иностранных дел СССР A.A. Громыко, сохранявший чувство ответственности перед исторической правдой и обладавший немалым весом в руководстве страны.
Содержание двухтомника вызвало огромный интерес в СССР и за его пределами. Впервые читатели узнавали о том, как решались вопросы «второго фронта», «ленд-лиза» и другие аспекты сотрудничества между странами антигитлеровской коалиции. Читатели получали достоверную информацию о том, как отстаивал Сталин интересы Советской страны, с каким достоинством и тактом он вел переписку с руководителями Англии и США, как он умело разоблачал неискренность своих союзников по коалиции и какую требовательность он проявлял в отношении них. (Впоследствии цитаты из этой переписки были использованы в сценах самого популярного советского телесериала «Семнадцать мгновений весны».) Хотя в предисловии к сборнику не давалось никаких оценок дипломатической деятельности Сталина, сам факт публикации сталинских писем свидетельствовал о том, что сугубо негативная оценка государственной деятельности Сталина во время войны, которая была дана Хрущевым в его докладе, не соответствует действительности. Об этом же Свидетельствовали и высокие оценки успехов Красной Армии и деятельности Советского правительства, которые были не раз высказаны Черчиллем и Рузвельтом в своих посланиях Сталину.

...Однако в течение лета 1959 года отношения между СССР и КНР ухудшились. Китайские руководители стали обвинять Хрущева в том, что он сеет иллюзии относительно миролюбия правительства США. Споры между Мао Цзэдуном и Хрущевым во время пребывания последнего в Пекине в октябре 1959 года были столь жаркими, что Хрущев сократил свой визит с 7 до 4 дней. После ознакомления с записью бесед Хрущева с китайскими руководителями членов Президиума ЦК, последние приняли решение: «Запись бесед с китайскими друзьями не хранить в архиве, а уничтожить».

...Мало кто в СССР знал, что в тот же день 21 декабря 1959 года в палате общин Великобритании бывший премьер-министр этой страны Уинстон Черчилль произнес речь, посвященную 80-летию Сталина. Оставаясь убежденным врагом коммунизма и нашей страны, Уинстон Черчилль заявил: «Большим счастьем для России было то, что в годы тяжелых испытаний Россию возглавлял гений и непоколебимый полководец И.В. Сталин. Он был выдающейся личностью, импонирующей жестокому времени того периода, в котором протекала вся его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии, эрудиции и несгибаемой воли, резким, жестким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить.
Сталин, прежде всего, обладал большим чувством сарказма и юмора, а также способностью точно выражать свои мысли. Статьи и речи писал только сам, и в его произведениях звучала исполинская сила. Это сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времен и народов. Сталин производил на нас величайшее впечатление. Его влияние на людей было неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, встали и, странное дело, почему-то держали руки по швам.
Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью. Сталин был непревзойденным мастером находить в трудные минуты пути выхода из самого безвыходного положения. В самые трудные моменты, а также в моменты торжества, он был одинаково сдержан, никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов и заставил нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов.
Сталин был величайшим, не имевшим себе равных диктатором, Он принял Россию с сохой, а оставил оснащенной атомным оружием. Нет! Что бы ни говорили о нем, таких история и народы не забывают!»
Это заявление Черчилля впоследствии было включено в «Британскую энциклопедию» и стало считаться канонической оценкой Сталина. Однако в то время заявление Черчилля о Сталине осталось неизвестным в нашей стране. В СССР оценка Сталина определялась сухими и двусмысленными формулами, содержавшимися в статье газеты «Правда» от 21 декабря 1959 года.

Часть 3 Полузапретная сталинская тема
Глава 8. Почему при Брежневе возникла ностальгия по Сталину?
...Доля расходов в семейном бюджете на питание среднего рабочего промышленности неуклонно сокращалась (с 37,9 % в 1965 году до 30,7 % в 1982 году). Доли же расходов на приобретение одежды, обуви, тканей, мебели, социально-культурные и бытовые услуги за этот же период выросли. Доля расходов на оплату квартир, коммунальных услуг, содержание собственных домов несколько сократилась (с 2,7 до 2,6 %.) На налоги, сборы и иные платежи приходилось 8,7 % семейного бюджета.
Постоянный рост заработка позволял уверенно планировать свое будущее. Среднемесячная заработная плата рабочих и служащих в народном хозяйстве, составлявшая 96,5 рубля в 1965 году, выросла к 1982 году до 177,3 рубля. При этом в промышленности заработная плата составляла 196,1 рубля в месяц, а в сельском хозяйстве — 158,7 рубля в месяц.
В расчете на одну семью среднемесячная заработная плата с добавлением выплат и льгот в 1982 году составляла 443 рублей. Кроме того, на строительство жилищ, школ, культурно-бытовых и медицинских учреждений государство расходует в расчете на семью рабочих и служащих более 300 рублей в год.
Сумма среднего вклада в сберегательных кассах равнялась 53 процентам средней годовой заработной платы. Эти вклады позволяли людям иметь средства для проведения ежегодного отдыха, приобретения домашней техники или мебели, копить для приобретения кооперативной квартиры или строительства дачного домика. Каждый третий житель страны имел такие вклады. Ежегодно эти вклады продолжали расти.