Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
Не было человека, несчастней Сани. Когда-то Саня много жрал, а теперь единственным его рационом был перекрученный с хлебом зельц из трехлитровых баллонов. Саня любил дрочить, но теперь и об этом оставалось только мечтать.
Срать Саня тоже любил и делал это с удовольствием, весьма искусно. А теперь можно забыть о том, чтобы с кайфом позаседать на унитазе. Теперь гадить надо было при людях, которые держали под ним таз. Что это за бред?! Жизнь превращалась в кошмар!
Впрочем, оставался еще пердёж. Только он и присутствовал еще в жизни. Все прочее ушло в прошлое.
Сегодня утром Саня решил взбунтоваться. Пошли они все! Он будет срать, как ему нравится. На теплом унитазе. Сами гадьте в свои тазики а Саня – нет, не станет больше этого делать!
Да будет революция! Хватит зажимать молодежь! Батя поклоняется Путину, и это невыносимо.
С этими мыслями Саня решительно направился в уборную. Жуткая смесь из банки клокотала внутри, как пробудившийся вулкан.
Жирный уже решительно дошел до двери, как из кухни навстречу шагнул батя.
– Ты это куда это намылился с решительным видом? – ядовито спросил этот путинопоклонник.
«Давай, чувак! Скажи ему все, что о нем думаешь! Скажи, что будешь срать, где тебе хочется!»
– Э-э… мне надо!
– Пописать или покакать?
– Э… мнмнмн… пописать.
– Врешь! – сказал отец. – Ты, сволочь, пошел срать. Ты не хочешь худеть!
– Я хочу! Хочу! – замямлил жирный.
– Не хочешь, гаденыш! – кошмарил Саню батя. – Ты всегда саботировал. Ты жрал по ночам сырую картошку. Иди, гадь на тазик!
Вот так. Шах и мат.
Жирный пошел в ванную, снял треники, вцепился в полотенцесушилку.
– Я готов, – сдавленно сказал он.
Он потому-то и не препирался с отцом, что очень хотел избавиться от клокочущей лавы внутри.
– Сам посрать сможешь? – ехидно спросил из коридора батя.
– Смогу! – пробормотал жирный.
Он практически немедленно понял, что происходит что-то не то. Если гадить мощной струей на эмалированный металл, раздается особый звук. Звонкий такой, задорный. А сейчас этого звука не было. Струя падала на какую-то другую, явно не эмалированную, поверхность.
«Я сру мимо!» – понял Саня. Но остановиться уже не мог.
Лишь когда извержение закончилось, Саня обернулся и увидел, то, что, в общем-то, и ожидал. Весь пол в ванной был затоплен бурой жижей. Ничего не уцелело. Поносом пропитались и тапочки жирного. А тазик, куда, по-хорошему, должен был излиться Саня, стоял совсем в другом конце помещения. Вернее, уже не стоял, а плыл, дрейфовал куда-то.
Саня захныкал. Это было какое-то невероятное попадалово. Теперь батя его убьет. Что же делать?
«Сам виноват, чувак! – сказал ехидный внутренний голос. – Если бы ты имел храбрость настоять на своем, у тебя бы сейчас не было таких проблем!»
– Ну, ты чего там застрял? – поторапливал из коридора батя.
– Сейчас-сейчас, мне надо еще немножко потужиться, – залопотал жирный. «Что же делать? – загнанно думал он. – Что же мне делать?»
Единственное, что оставалось Сане, это тянуть время. Отец сейчас отойдет куда-нибудь из-под двери, а Саня тут же выскочит. И куда побежит? Наверное, к себе в комнату. И там забаррикадируется. Остальные варианты развития событий были еще хуже. А так – оставался какой-то шанс избежать расправы.
Единственное, что ломало – это стоять ногами в поносе. Поэтому Саня вынул ноги из тапок и уперся ими в стену, оставляя говняные следы.
Затрещал полотенцесушитель. Он неожиданно перестал быть надежной опорой. Он вдруг зашатался и поддался. Слишком поздно Саня осознал, что падает. Получилось так, что металлическая труба не выдержала Саниного веса.
– Ааааа!!! – в полном ужасе успел заорать Саня, падая спиной в понос.
Плюх!
Неизвестно, каковы были бы последствия падения, будь Саня худеньким. Сейчас ему даже больно не было. Подкожный жир самортизировал и защитил Санин позвоночник. Лишь зловонная бурая жижа от падения в нее двухсоткилограммовой туши расплескалась брызгами по шкафчикам, зеркалам, стиральной машине, полотенцам, облила потолок.
Из разверзшихся труб стал хлестать кипяток. По счастью, напор его был слаб.
– Что происходит?! – Дверь распахнулась, и в ванную ворвался батя.
Нескончаемые доли секунды длилась немая сцена. Батя в неподдельном ужасе обозревал образовавшийся разгром, поносный потоп, кипяток, льющийся из стены. Белоснежно чистый внутри таз.
– Уебан!!! – страшно заорал батя. – Зачем ты срал мимо тазика, дебил?! Зачем отломал сушилку?
– Она сама! – лопотал жирный.
– В кого ты такой долбоеб?! – верещал батя. – Ведь явно не в меня!
– Что за крики? – в коридоре появилась матушка.
Жирный лежал на полу, не в силах подняться. Позор и катастрофа лишили его энергии.
– Что здесь произошло? – допытывалась матушка.
А когда увидела, то тоже закричала.
– Я знала, что эти ваши эксперименты не кончатся добром! – прорывались сквозь страшный крик ее слова. – Сережа! Не стой, как баран! Перекрой горячую воду. Мы сейчас соседей зальем!
И действительно, уровень жидкости в ванной повысился и доходил жирному уже до ушей. Плескаться в этой жидкости было тепло и приятно. Правда, несусветно воняло.
– Саня, вставай! Перестань валяться в говне! – кричала матушка.
– Выходи сюда, гаденыш! – зловеще цедил батя из соседней кабинки туалета.
– Нет! – отчаянно закричал жирный.
Он поднялся с пола, напоминая покрытого растаявшим шоколадом великана, и тут же полез собственно в ванную.
– Как это случилось? – кричала мама.
– Он насрал мимо тазика! Твой дебильный сыночек!
Жирный схватил душ, включил воду, направил себе на макушку. Ледяная вода обожгла его.
– Ауууу! – завопил жирный. – Ай!
– Я отключил горячую воду! – захохотал отец. – Можешь не мыться. Все равно тебе убирать все это говно!
– Мне? – застучал зубами жирный.
– И срочно! Потому что мы заливаем соседей! – кричала матушка.
– Срать на соседей, – ревел батя. – Я хочу придушить этого уебана! Я мечтаю об этом!
– Сережа, успокойся! Нам еще ехать на телевидение, – сказала мама.
– Срать на телевидение! Пусть этот дебил уберет свое дерьмо!
– Я не могу! – вопил жирный, обливаясь холодной водой. – Я просто физически не могу. Мне брюхо мешает!
– Он действительно не сможет, – сказала мама. – И я не смогу.
– Почему? – проревел отец.
– Потому что я беременна! Бе-ре-ме-нна! Я в декретном отпуске, на секундочку! И на этом сроке мне уже нельзя совершать наклоны. Так что остаешься только ты, зайчик.
– Что?! – ужаленным в яйца тигром завопил батя. – Нет, я урою этого урода.
Он ворвался в ванную. Зашлепал ногами по поносу.
Жирный направил ледяную струю из душа ему в лицо.
– Аааа!!! – заорал батя и попятился.
«Ну, вот – удрученно подумал жирный. – Дело дошло до прямой конфронтации. Теперь – только война. Батя мне этого никогда не простит».
– Я не буду это убирать! – ревел батя. – Не бу-ду!
– Сережа, сейчас все это дерьмо польется на головы соседям! Надо убирать срочно! Срочно!
– Хоть режьте меня, я не стану этого делать.
В дверь резко и требовательно позвонили.
– Вот! – сказала мама. – Это пришли соседи!
Жирный заскулил. Как пережить этот позор? Эту ненависть?
Щелкнул дверной замок.
– Добрый день! – раздался трубный и бодрый голос гельминтолога – Глистова бати. – Как ваше настроение? Что за странный и знакомый запах?
– Полюбуйтесь, чудовище, во что превратилась наша квартира, благодаря вам! – сказала мама. – И это еще двух суток не прошло! Ничего! Я положу конец этой авантюре!
От невыносимого стыда Саня задвинулся шторкой, и лишь тихо скулил, смывая с себя говно ледяной водой.
Гельминтолог, судя по приблизившимся шагам, заглянул в ванную.
– Какое транжирство! – сказал он. – Этого драгоценного поноса нам могло бы хватить надолго. Почему это произошло?
– Потому что вон тот жирный говнюк стал гадить мимо тазика, – сказал батя.
– Вообще-то, учитывая габариты Александра и титановые трусы, он легко мог промахнуться, – заявил Ромуальд Филиппович. – Вас, надо полагать, при этом процессе не было?
– Ну, конечно, не было!
– А почему?
– То есть, как почему? Я должен был там быть? Тазик под ним держать?
– Ну, конечно! – затрубил Ромуальд Филиппович. – Только так. А как вы думали? Вчера же держали. Что сегодня помешало?
– Ну, знаете, – недовольно зафыркал батя.
Саня затаился за занавеской и радостно прихихикивал.
– То есть, мы установили, Сережа, что виноват в этой катастрофе ты, – сказала матушка.
– Это какая-то чушь, – оправдывался батя.
– Это халатность, плоды которой мы наблюдаем, – заявил Айрон Мэйден. – Вы решили побыть белоручкой, Сергей. Почему-то решили, что не царское это дело – подержать тазик.
«Так его! Так его!» – мстительно думал Саня. Между гельминтологом и батей определенно пробежала черная кошка. А Ромуальд – нормальный дядька оказался. Лихо бате нос утер.
– Наука, чтоб вы знали – порою очень грязное дело, – вещал Ромуальд Филиппович. – В белых перчатках открытия не делаются.
– С кандидатурой уборщика мы определились, – сказала матушка.
– Ни-ко-гда! – провозгласил батя.
– Стойте! – авторитетно сказал гельминтолог.
Жирный приоткрыл краешек занавески и увидел, как Ромуальд Филиппович с сосредоточенным видом макает палец в разбавленный кипятком понос, потом рассматривает палец на свет.
– В принципе, – сказал Ромуальд Филиппович, – дела не так плохи. Консистенция сохранила некоторую густоту. Так! Мне нужны все пустые емкости, которые есть в этом доме. Трехлитровые баллоны, кастрюли, канистры. Все! Будем делать запасы.
– О Боже! – воскликнула матушка.
В дверь снова позвонили.
– А вот теперь – точно соседи, – сказала матушка.
Жирный съежился в ледяном плену за занавеской.
***
– Здравствуйте! – раздался из прихожей бодрый женский голос. – А мы – телевидение.
– Телевидение? – удивилась матушка. – Мы же сами к вам к четырем едем.
– А нам надо сделать репортажную подсъемку вас и вашей квартиры. Как вы живете – всё-всё показать.
– Почему я об этом узнаю только сейчас?
– А разве я вам не звонила? – спросил еще один женский голос.
– Вы? Мне?
– Таня, ты им не звонила, – сказала первая телевизионщица.
– Кристин, ну, не начинай! Как я могла им не звонить, если я звонила. Я ведь вам звонила?
– Нет, – безжалостно сказала матушка.
– Подождите, я сейчас посмотрю. Ну, вот же! Ах, блин, нет.
– Таня, ты поставила нас под удар, – сказала телевизионщица Кристина. – Что если бы их не было дома? Кто бы тогда не сносил головы?
– Кристин, ну, чего ты? Все же обошлось!
– А в следующий раз не обойдется! Я вынуждена сообщить руководству.
– Ну, и сообщай, стукачка!
– Что?! Я не намерена покрывать безалаберность…
Положительно, сегодня с самого утра был день скандалов.
– Девушки, может, вы прекратите? – сказала мама. – У меня и так нервы ни к черту, а тут еще и вы.
– Да, простите, – сказала Таня.
– Я не могу вас пустить, – сказала мама. – У нас в квартире – беспорядок. Э-э… трубу прорвало.
– Но вы на съемки-то приедете?
– Приеду, – сказала мама. – Хотя, знаете, что? Снимайте! Покажите всем, как мы живем. Как я, беременная женщина, вынуждена жить вот с этой мерзостью.
– Блядь, что это? – спросил мужской голос. Наверное, оператор.
– Коля, ты что ругаешься?
– Что это, нахуй? Я сейчас сблюю.
– Это глисты, – сказала мама. – Кишечные черви.
– Буэээ!!! – донеслось из коридора.
– Этого еще не хватало! – сказала мама.
– Мы все уберем! – затараторила Таня. – Простите нашего оператора, он у нас… нежный.
– Он у нас – с бодуна! – безжалостно сказала Кристина. – Я вынуждена буду сообщить руководству.
– Ничего-ничего! – сказала мама. – А я, представьте, в этом живу. С еще не родившимся ребенком. Нюхаю это все! Снимайте, снимайте!
– Но это же трэш! – воскликнула Кристина. – И вообще, у меня задание снять другое.
– Что у вас, девушка, может быть другим? Снимайте, как я живу.
– Извините, но есть распоряжения руководства.
***
Жирного все-таки вытащили из ванной. Он прошлепал босыми ногами по поносу, потом отмывал ноги в унитазе, макая их туда, и смывая водой. Кажется, отмылись.
Матушка провела всех в кухню.
Кристина – остроносая, хищная девушка – тыкала Саню микрофоном в физиономию.
– Вы любите мать? – спрашивала она.
– Конечно, – бурчал Саня.
– А папу любите?
– О нет! – сказал жирный. – Я его всей душой ненавижу.
Вот тебе, получи!
– Почему? – спросила Кристина.
– Он мучил меня.
– Как именно мучил?
– Морил голодом, заставлял заниматься спортом. Я был бы счастлив, если бы у меня был другой отец.
– Было! – сказала Кристина. – То, что нужно!
– Подождите! – возмутился батя. – Я, может, немного перегибаю палку, но давайте я вам просто покажу, сколько оно весит, это дитятко!
Он поманил Саню пальцем.
– Становись-ка на весы, уродец.
Оператор – унылого вида бородач – посмотрел на Кристину.
– Снимай-снимай! Классный лайв, – вполголоса сказала Кристина.
– Вот! Это весы для крупного рогатого скота, – сказал батя. – Другие весы наше дитятко не берут. А ну-ка, становись взвешиваться!
Саня встал на весы.
– Вот! – сказал батя. – Двести четырнадцать килограмм. Вчера было двести двенадцать! Мы живем небогато. Но он сожрал все, что у нас было. Сырую картошку – и ту сожрал!
– То есть, вы попрекаете сына куском хлеба? – спросила журналистка.
– О да! – сказал батя. – Но не куском! Буханками, караваями! Он ненасытен!
– Что бы вы сказали, если бы выяснилось, что Александр – не ваш сын?
– Я бы очень-очень обрадовался.
– Было! – хлопнула в ладоши телевизионщица. – Таня! Куда мы сейчас едем?
Таня – глуповатого вида девушка с крупными глазами – посмотрела на экран смартфона.
– Сейчас нам ехать тут рядом, – сказала она. – Ромуальд Филиппович какой-то…
– Так он здесь, – сказала мама.
– Как здесь? – удивились телевизионщики.
***
Ромуальд Филиппович тем временем деловито заполнял поносом трехлитровые баллоны. Он был в целом доволен и даже насвистывал. Он думал о том, что испортил отношения с Сергеем. Но ему нельзя потакать. Во всяком случае, в принципиальных моментах.
И вдруг гельминтолог услышал свое имя.
– Это ведь вы Ромуальд Филиппович? – спросила его лупоглазая девушка.
Она с подозрением смотрела как на жуткого Айрон Мэйдена, так и на то, чем он занимается. Телевизионная девушка даже прикрывала ладонью губы. Ромуальду Филипповичу показалось, что ее тошнит. Слабачка!
– Это ведь я! – сварливо, но и кокетливо ответил гельминтолог.
– Нам надо записать с вами синхрон.
– Интервью, что ли? – нарочито валял дурака ученый. – О моем открытии?
– Э-э… нет! – сказала девушка. – О вашей семье.
– Но при чем здесь моя семья?
– Надо сменить локацию, – сказал оператор. – Иначе опять проблююсь.
Прежде, чем уйти, Ромуальд Филиппович расставил в коридоре баллоны с поносом. Получилось всего четыре полноценных банки. Мало.
Потом телевизионщики вывели его во двор.
– Вы любите своего сына? – спросила его востроносая девушка.
– У меня их двое. Один – позор семьи. Другой – гордость. Который из них вас интересует?
Журналистка зарылась в смартфон, что-то там перелистнула, нашла.
– Виталий, – прочитала она. – Это, наверное, позор семьи?
– Что вы, – сказал Айрон Мэйден. – Это – моя гордость, продолжатель моего дела. Плоть от плоти.
– Было! – в восхищении сказала журналистка.
Потом Ромуальд Филиппович повел телевидение к себе домой.
Виталий говорил солидно, по-взрослому. О том, как он любит отца, восхищается им.
– У меня лучший в мире папа, – сказал Виталий.
Айрон Мэйден откровенно млел.
– Он всегда приходит мне на помощь, – сказал Виталя. – И мама тоже. У меня лучшие родители в мире. Я бы их ни на кого не променял.
– А почему вы седой? – спросила журналистка. – Это так странно. Вас точно никто не мучает?
– Ну это я не дома поседел, – сказал Виталя. – Это уличные приключения. Родители здесь не при чем.
– Было! – хлопнула в ладоши журналистка. – Едем! Надо успеть смонтировать.
***
На прощание Маруся попросила оператора сфотографировать их всей семьей. Ну, почти всей.
Они встали в большой комнате, напротив телевизора. Ромуальд в центре, Виталя справа, Марус слева.
– Улыбочку! – сказал оператор, потом сделал несколько снимков и протянул телефон Марусе.
– Спасибо! – сказала Маруся.
Она знала, что долгими парагвайскими ночами будет плакать над этой фоткой у себя в телефоне. Хотя телефон придется выкинуть. По нему могут отследить. Надо фотку куда-нибудь в облако скачать.
Эти скоротечные мгновения отлетающего счастья. Последнее фото, где они вместе.
«Сейчас расплачусь!» – подумала Маруся.
Продолжение следует...