«Гонка за смертью» – первый роман одноименной трилогии. Берясь за чтение, стоит сразу понимать, что он не самодостаточен и обрывается на самом интересном месте. Честно сказать, мне не очень нравятся подобные клиффхэнгеры, т.к. хочется сразу взяться за второй том, а он ещё не переведен. Надеюсь, продажи будут удачными, и «Fanzon» выпустит оставшиеся книги.
В фэнтези меня всегда привлекали хорошо проработанные миры, и тут автор постарался на славу. Большая часть событий происходит в городе Аракс – столице могущественной империи. В романе присутствуют параллели с Древним Египтом, хотя и не очень прозрачные. Например, аристократы тут живут в пирамидах, большую роль в культуре играет великая река, а климат в основном пустынный. Интересен сеттинг в первую очередь тем, что по улицам ходит мертвых не меньше, чем живых. Если человек умирает «неспокойной» смертью, то его дух в течение сорока дней можно вернуть, окунув тело в воды реки Никс. Удерживает его в мире живых половина медной монеты – своеобразный «якорь». Тот, кто владеет половиной монеты, владеет и этой душой. Подобные полужизни тут называются тенями. Существуют законы, регламентирующие отношения с тенями, но они повсеместно не соблюдаются. Человеческая жизнь попросту обесценивается. В темных переулках бандиты убивают неосторожных путников, чтобы потом продать их души. Тени предстают в романе именно в роли рабов, причем практически идеальных. Им не нужны сон и еда, а служить своим хозяевам они будут вечно. Правда есть и свободные души – некоторые аристократы на исходе лет становятся тенями добровольно, чтобы вечно править своими богатствами. Правда процент подобных случаев крайне мал. Большинство же теней – бесправные рабы на службе у господ. Автор очень интересно описывает процесс становления новоиспечённой тени на примере одного из персонажей. Поначалу они практически бесплотны и состоят из тумана. Постепенно тень учится обращаться с различными предметами, нормально позиционировать себя в мире живых. Однако тени отнюдь не неуязвимы. Медь действует на них, как раскалённый металл на плоть. Поэтому непокорную тень можно искалечить в назидание прочим. Вся эта информация выдаётся автором постепенно, дабы не перегружать читателя.
Присутствуют в романе и древние боги. Считается, что все они погибли в тот момент, когда появилась первая тень. Однако ушли ли они безвозвратно? При чтении мы видим намеки, что нет. И, думаю, они ещё сыграют свою роль.
На первый взгляд, кажется, что в романе несколько главных героев, так как сюжетная линия тут не одна. Однако постепенно начинаешь понимать, что главный протагонист тут – Келтро Базальт, так как повествование в его главах ведётся от первого лица, а остальные от третьего. Келтро – очень харизматичный и яркий персонаж. Он – гениальный взломщик, пьяница и обжора. В начале романа Келтро прибывает в Аракс по приглашению некоего высокопоставленного заказчика. Однако практически сразу погибает и становится тенью. Именно из его линии мы узнаем так много о быте теней. Келтро не желает мириться с участью раба и делает все возможное, чтобы обрести свободу. Бороться за свои права ему помогает черный юмор и безграничное упрямство. Келтро не желает быть героем или избранным, а хочет лишь обрести независимость и хотя бы частичку привычной жизни. Однако у богов на него другие планы.
Прочие персонажи прописаны несколько хуже. Меньше всего сюжетного времени досталось принцессе Сизин. Ее отец, император, владеет самым большим количеством теней, и поэтому считается самым могущественным. У него даже есть армия, состоящая из душ. Ныне он частично отошёл от дел и укрылся в своем хранилище, лишь изредка передавая через свою дочь различные приказы. Сизин не желает мириться с ролью проводника императорской власти и начинает подковёрную борьбу за место под солнцем. Гораздо лучше автору удалась линия Нилит – женщины, которая тащит через пустыню труп собственного мужа, чтобы превратить его в тень и заставить служить себе. Путь Нилит напоминает квест из пункта А в пункт Б, лежащий через множество опасностей и злоключений. Усложняется все тем, что это она сама убила мужа, и строптивая тень отнюдь не желает становиться рабом. Именно с Нилит связан самый неожиданный сюжетный поворот в романе. Последним ключевым персонажем является босс Боран Темса – главарь местной мафии, промышляющей порабощением душ. Именно он продал в рабство Келтро. Босс Темса устал довольствоваться участью обычного работорговца и рвется к власти. Он хитёр, расчётлив и не остановится ни перед чем ради достижения своей цели.
Интересной чертой романа являются вставки в начале каждой главы. В них мы видим отрывки различных документов, историй и легенд, что придает миру ещё больший объем.
Итог: «Гонка за смертью» – интригующая завязка оригинальной истории. Обрывается она на самом интересном месте, поэтому рассчитываю на скорый перевод остальных книг трилогии, благо на английском они уже выпущены. Автор умело развешивает по сюжету ружья, которые должны выстрелить уже в продолжении. Роман интересен в первую очередь ярким мрачным миром, харизматичными героями и оригинальным сюжетом. Отчасти его можно отнести к жанру гримдарка, т.к. на страницах нас ждут немало сцен жестокости и общая несправедливость этого мира. Особо впечатляет мрачная атмосфера. К минусам я бы отнес то, что не все сюжетные линии одинаково хорошо проработаны. Заметен явный перекос в сторону истории Келтро. Рекомендую к прочтению любителям фэнтези, которые не боятся браться за ещё не до конца изданные циклы.
Интересная вещь – культура. Можно ли ею владеть? Не все одинаково отвечают на этот вопрос. Если да – то любое заимствование – это нехорошо. Так и говорят многие современные левые либералы, осуждающие тех, кто отважился одеть костюм индейца на карнавал или заплести негритянские косички. Американский литературный критик и философ Мартин Пухнер мыслит иначе. Подражать и брать из других культур – это нормально. Человечество издавна этим занималось. Об этом рассказывает свежая книга Пухнера.
Культура. Новая история мира.
Мы как биологический вид подвержены процессу дарвиновой эволюции. Но есть ещё одна эволюция, в которую мы включены: эволюция культурная. Она основана на способности передачи навыков и информации от человека к человеку. Внешне мы при этом не меняемся, но внутренне – вполне. Передавая от одного к другому, мы накапливаем, храним и делимся знаниями. Однако, случись прерваться линии передачи – знание окажется потерянным. Его придётся восстанавливать с нуля. Потому взгляд в прошлое – чрезвычайно полезен, потому что укрепляет нашу связь с предками, которым есть что сказать. Поняв прошлое или даже попытавшись возродить его, можно совершить революцию в настоящем, можно создать что-то новое.
Пухнер рассказывает в своей книге о бесконечном круге хранения, утери и восстановления культуры. Ещё одним драматическим моментом является взаимодействие культур при столкновении, будь это война, коммерция или путешествия. Это взаимодействие тоже даёт шанс на появление чего-то нового. Автор напоминает нам:
Культура – это не имущество, а что-то, что мы передаём другим для использования по-своему, культура – широкий проект переработки, в котором восстанавливаются маленькие фрагменты из прошлого, чтобы создать новые и удивительные способы создание значения.
Царица Нефертити и её безличный бог.
В декабре 1912 года бригадир из немецкой экспедиции археологов Мухаммед эс-Сенусси извлёк на свет Божий великолепно сохранившийся бюст египетской царицы. На него смотрело лицо удивительной симметрии и красоты. Были немножко повреждены уши, и не хватало одного глаза. И не было подписи. Потребовались годы, чтобы выяснить, кого изображал бюст из пыльной Амарны: супругу фараона Аменхотепа IV Нефертити. Это было непросто: ни она, ни её муж не присутствовали в списках фараонов, которые из века в век велись египетскими жрецами.
Не стоит считать, что этот прелестный бюст был точным образом царицы. Нефертити могла выглядеть совсем по-другому. Египетская живопись и скульптура не были натуралистичны, а служили абстрактной системой визуального сообщения. Стоит хотя бы вспомнить об иероглифах, которые были стандартизованными символами для обозначения идей и комбинаций звуков.
Не стоит считать, что этот прелестный бюст был точным образом царицы. Нефертити могла выглядеть совсем по-другому. Египетская живопись и скульптура не были натуралистичны, а служили абстрактной системой визуального сообщения. Стоит хотя бы вспомнить об иероглифах, которые были стандартизованными символами для обозначения идей и комбинаций звуков.
С ранней древности египтяне пытались прикоснуться к вечности. Они складывали в погребальных камерах всё, что может пригодиться покойному в будущем, начиная с еды и заканчивая обнажёнными девушками. А также мумифицировали самого покойного. Отец Аменхотепа IV поклонялся прошлому и преемственности, как все египтяне, но сын его, женившись на Нефертити и вступив на трон, решил порвать с традицией. Он стал пренебрегать культом бога его предков Амона в пользу Атона – солнечного диска. В принципе, предпочтение одного божества перед другим – не бог уж весть какая редкость в Египте. Но Нефертити с супругом пришли к мнению, что все боги, за исключением Атона, не имеют значения.
Инерцию общества трудно преодолеть даже фараону. Пришлось оставить позади столицу Фивы с её старыми храмами и построить в пустыне новый город – Ахетатон, то есть горизонт Солнца. На этом месте и выросла впоследствии Амарна. И если раньше подражание вечным образцам было родовой чертой египтян, то в новом городе, выстроенном вокруг храма Атона, в почёте было новаторство и слом традиций. Чтобы закончить революцию, фараон сменил имя, назвавшись Эхнатоном: «полезным для Атона».
Революция закончилась почти так же внезапно, как и началась. Супруги увлеклись новым городом, его архитектурой и богослужениями, не уделяя достаточно внимания империи. Соседи стали давить на вассалов, старые враги из Фив воспользовались ситуацией. А потом началась эпидемия, которая не пощадила, ни нового города, ни самого фараона. Последовало два коротких правления его наследников, пока власть не перешла к несовершеннолетнему сыну Эхнатона Тутанхатону («живое воплощение Атона»). Регентом был высокопоставленный писец и администратор Ай. Целью стало обеспечение стабильности, которая потребовала отмены революционных нововведений отца. Тутанхатон стал Тутанамоном. Столица переехала обратно в Фивы, а старый город постепенно пришёл в упадок. Фараонский скульптор Тутмос бережно сложил перед переездом то ненужное, что не стоило тащить с собой в Фивы, в отдельную комнату и запечатал её. Пройдут тысячелетия – и археологи достанут из пыли бюст царицы и распечатают нетронутую гробницу Тутанхамона. Забвение – лучший консерватор для артефактов.
Но до этого монотеизм найдёт своих подражателей в лице хананейских пастухов. Их поводыри – Иосиф и Моисей – провели значительную часть своей жизни в Египте. Вряд ли они что-то знали об Эхнатоне: имя мятежного фараона оказалось стёрто со стен, а сам он был известен потомкам как «преступник из Амарны». Что уж говорить о его религиозном эксперименте. Но определённые параллели в религии можно проследить. Как там было на скрижалях?
Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.
Сегодня мы уделяем Эхнатону и его короткой революции столько внимания потому, что сами живём в мире, сформированном монотеизмом. Этот эпизод напоминает нам о том, что прошлое – не данность, которую можно открыть или отвергнуть. Оно – предмет непрестанной борьбы. Нефертити и Эхнатон оставили Амона, их наследники оставили в запустении свежевыстроенный Ахетатон. Новатор стал преступником, и обратно. Наше прошлое – объект неустанного пересмотра под диктовку наших потребностей и предрассудков.
Платон сжигает трагедию и изобретает историю.
Египетские жрецы Изиды смеялись над Солоном, говоря, что греки – это дети, не помнящие прошлого. В принципе, они были не так уж неправы: пользуясь стабильным окружением, Египет создал весьма долговечную культуру. В сравнении с ним Греция действительно напоминала ребёнка. Её мифы и легенды передавались устно, потому не удивляет, что представители культуры, основанной на письменности, смотрели на греческие традиции свысока. Но время шло, греки быстро учились и переняли у финикийцев фонетический алфавит, овладеть которым было куда легче, чем иероглифами. Наступила эра массовой грамотности.
Беседа Солона со жрецами известна нам из диалога Платона. Скорее всего, её и не было вовсе. Что интересно: Платон вкладывает в уста египтян «настоящую» долгую историю Эллады и её борьбы против Атлантиды много тысяч лет назад. Однако что может быть не так с культурой непрестанной юности? Платону она была не нужна. Он использовал своё восхищение Египтом для того, чтобы атаковать свою собственную культуру.
Греки издавна любили попеть и потанцевать на дионисиях. Со временем религия стала утрачивать роль в этих фестивалях. Пьесы стало возможно смотреть вне этого контекста, и из этого постепенно родился театр – адаптируемая и переносимая форма искусства. Здесь помогла и письменность. В молодости Платон заведовал театральным хором – это была завидная по тем временам должность. Он даже написал свою первую трагедию для постановки. Но его намерениям суждено было измениться.
Случайно он натолкнулся на группу людей, оживлённо дискутировавших с Сократом. Этот ходивший босиком сын скульптора и повивальной бабки подвергал всё сомнению, даже таких авторитетов, как Гомер. Подумаешь – записал легенды. Это ведь не значит, что всё это правда. Хуже всех досталось от критики Сократа театру. Мыслитель был озабочен властью этого искусства над неокрепшими душами граждан, не доверял актёрам-притворщикам и считал театр пространством чистой иллюзии, придуманной автором в своих материальных интересах.
Платон был очарован. Перед ним встал выбор: театр или философия. Он выбрал второе, сжёг свою пьесу и присоединился к Сократу в его уничтожающей критике всего, в том числе любимого прежде театра, а также демократии. Последнюю было за что критиковать. Особенно после того, как самого Сократа афинский демос осудил на смерть. Платон-драматург понял, что смерть учителя сделает его трагическим героем философии. Вместо трагедий, он писал свои знаменитые Диалоги о беседах с Сократом, который продолжил критиковать всё и вся уже пером своих учеников. В этой критике досталось даже письменности, которую Платон упрекал в расхолаживании памяти людей. Критиковалась вся реальность, что привело философа к идее мира чистых форм, чьей бледной тенью является всё, что нас окружает.
Несмотря на критику театра, диалоги Платона дожили до наших дней вместе с трагедиями Эсхила и комедиями Аристофана. Их жизнь продлила массовая грамотность, запустившая широкую циркуляцию этих произведений. Выжить идеям древних помог и другой механизм: имитация последующими поколениями, вдохновлёнными деяниями предков. Передача идей из уст в уста, то есть образование, полагалась не столько на камень или папирус, сколько на большое количество их носителей. Для этих целей Платон создал философскую школу в оливковой роще – Академию.
Это был хороший урок для египетских жрецов, идеи которых оказались забыты. Александрийская библиотека сгорела, многие тексты были утрачены, но идеи продолжили жить в головах потомков. Тысячелетия спустя, мыслители создавали свои утопические образы по примеру Атлантиды, а фантасты вспоминали о Платоне, рисуя своё воображаемое будущее. Или настоящее? Что есть наша жизнь – объективная действительность или лишь компьютерная симуляция? Обо всём этом Платону было что рассказать.
Фируз-шах Туглак любил поохотиться у подножий Гималаев. Однажды он натолкнулся там на внушительную колонну из песчаника, выдающуюся на четырехэтажную высоту в небо. Она не выходила из него из головы после возвращения обратно в Фирузабад (сегодня Дели). Кто её воздвиг? И что делать с этим наследием прошлого? Султан решил не разрушать колонну, а доставить к себе. По тем временам, это было блестящее достижение: она ехала на повозке с 42 колёсами, каждое из которых тянуло две сотни работников. Потом целая флотилия барж везла колонну вниз по Джамне, а затем тысячи работников водружали её рядом с дворцом султана. Там она и стоит уже девятую сотню лет.
Колонна была исписана символами неизвестной письменности. Султан был не первым, на кого оказали впечатление древние письмена. За семь столетий до него китайский монах Сюаньцзан тоже заинтересовался ими. У него было преимущество во времени, потому он смог узнать из буддийской легенды, что её поставил легендарный император Маурьев Ашока за шестнадцать столетий до султана. Его обратил в буддизм один из монахов, после чего император старался продвигать эту религию в своём царстве.
Надписи удалось прочитать лишь в XIX веке. В них Ашока представлял себя просвещённым монархом, который делал упор на моральные ценности, счастье, добрые дела и правду и прославлял дхарму. В то далёкое время Ашока представил социальную программу, распространявшуюся на все касты, и даже на животных. При этом он не был столь радикальным, сделав уступки: он написал, что нужно стараться избегать ненужного (а не всего) страдания и убийства определённых (а не любых) животных. Однако ясно было то, что за соблюдением дхармы стояла мощь всего государства. Своё видение Ашока выражал в указах, которые и писал на колоннах и придорожных скалах. Колонны ставились в стратегических местах – там, где должна царить дхарма.
Надо сказать, что индусы строили в основном из дерева и земли. Идею воздвигнуть колонны из камня Ашока взял, по-видимому, у персидских путешественников и купцов: Персеполь славился своими колоннами, некоторые из которых достигали двадцати метров в высоту. По примеру персов, верх колонн Ашоки украшали изображения животных. Вот такие:
Надписи на колоннах Ашоки порой вызывают удивление: где ещё император раскаивался за причинение страданий во время своих успешных военных кампаний? Удивляет и личный тон посланий Ашоки. Если Нефертити изменила верования правящего класса, то он хотел изменить сердца и умы своих подданных. Он пытался изменить то, как они думают и как живут, и для этого говорил с ними напрямую. Безуспешно, как оказалось.
Трудно было это сделать в стране, с незапамятных времён полагающейся на устное предание. Из уст в уста передавались веды, дошедшие до наших дней. Из уст в уста передавались предания о Будде. Со временем появились и системы письма. От арамейского происходило забытое кхарошти, которым Ашока записал два из своих указов. Но более известен стал брахми, на который повлияло греческое письмо, принесённое в Индию Александром Македонским. На брахми выбиты и письмена, поразившие средневекового султана. Ашока проводил гибкую политику и поставил даже пару колонн с греческими переводами там, где жило много греков. Конечно, мало кто мог тогда прочитать царские указы. Для простого народа проблема была решена регулярным чтением указов вслух специальными глашатаями.
Так в результате креативной переработки император скомбинировал индийское прошлое с достижениями Персии и Греции для того, чтобы создать что-то новое. Прошли века – и Фируз-шах приспособил творение Ашоки для своих целей.
Ашока пытался распространить дхарму на запад, в Персию и Грецию. Успеха он не добился. Вместо этого буддизм торжествующе пошёл на восток – в Китай, Корею, Японию, Юго-Восточную Азию. Слово Будды распространяли монахи, путешествующие по Великому Шёлковому Пути.
Древний император надеялся, что его послание, высеченное в камне, сохранится в умах потомков дольше, чем при устной передаче. Увы, он недооценил важность того, что мало написать. Нужно ещё построить школы, в которых бы учились потенциальные читатели его посланий. Со временем надписи Ашоки стали нечитаемы, и лишь та самая передача знаний из уст в уста сохранила связь между ним и его колоннами. Но что напишешь пером – не вырубишь топором. В тридцатых годах XIX века англичане стали изучать культуру покоряемой ими страны, чтобы более эффективно править. Усилиями Джеймса Принсепа и других лингвистов брахми был декодирован.
В ретроспективе мы понимаем, что многое в нашем культурном развитии включает в себя прерывания, непонимание, заимствование и воровство в процессе открытия для себя прошлого и использования его для своих целей. Об этом нам говорит история удивительного монарха и его колонн, которые были воздвигнуты, покинуты, не поняты, забыты, открыты снова, перемещены и, наконец, расшифрованы.
Подписчик прислал нам такой любопытный вопрос: «А почему сейчас неизвестны древнеегипетские писатели — в то время как мы знаем и проходим в школе Гомера? Я правильно понимаю, что авторы в Древнем Египте были, просто они не так повлияли на мировую литературу?» Отвечает египтолог и наш большой друг Максим Лебедев:
"Да, широкому кругу читателей древнеегипетские авторы сейчас действительно малоизвестны. И на это есть много причин. Во-первых, от Древнего Египта до нас дошло значительно меньше литературных произведений, чем от античности. Во-вторых, мы сами являемся представителями европейской цивилизации, а не восточной. Хотя египетская мудрость в значительной степени была впитана сначала греческой, а потом и римской культурой – но, увы, в основном в обезличенном виде.
Кстати, упомянутый вами Гомер – автор в значительной степени условный. Потому что он сам не мог ничего записывать – он был слепым, а древнегреческая письменность тогда делала только свои первые шаги. И вообще, Гомер считается не писателем, а аэдом – сказителем. Всё, что приписывается Гомеру, было зафиксировано на папирусных свитках гораздо позже – во время классической Греции, а дошло до нас в списках, созданных не ранее эпохи эллинизма или римского времени (хорошо сохранившиеся рукописи относятся уже к Средневековью).
В Древнем Египте существовала проблема авторства. Судя по всему, египтяне далеко не всегда считали важным указывать автора. Да, некоторые художники и скульпторы подписывали свои произведения, а вот писцы нередко предпочитали приписывать собственные творения более древним и великим личностям – например, царям или известным мудрецам. Зачем писцы это делали? Чтобы прибавить веса своим произведениям. Так, авторство «Пророчества Неферти» приписывается царю Снофру, хотя вряд ли, конечно, Снофру действительно его написал.
В Древнем Египте был очень популярен жанр поучений – это собрание житейских мудростей, в чем-то аналог современных сборников пословиц, поговорок и ярких изречений. Самым знаменитым официальным автором таких поучений является Птаххотеп, который жил ещё во времена Древнего царства. Но были и другие авторы – например, Ахшешонк или Аменемопе, сын Канахта. Древние египтяне с удовольствием читали «Наставление Аменемхета I». Аменемхет I – это фараон эпохи Среднего царства, а вот его наставление написал писец по имени Хети. Интересно, что иногда в предисловиях древнеегипетских поучений рассказывалась история создания текстов. Например, в предисловиях поучений Ахшешонка и Сасебека сказано, что авторы во время написания текстов сидели в тюрьме – размышляли о своей горестной судьбе и тут же записывали мысли. Конечно, в Древнем Египте сочиняли и сказки, и приключенческие романы. Хорошо известны такие сокровища среднеегипетской литературы как «Странствия Синухета» о или «Рассказ о потерпевшем кораблекрушение». Египтологи знают имена писцов, которые записали эти рассказы. Но эти писцы вряд ли были их авторами.
Мы знаем Пентаура – придворного писца, который сопровождал фараона Рамсеса II в его походах. Пентаур описал битву при Кадеше – сражение между войсками Египетского и Хеттского царств. В этой своеобразной поэме автор превозносит Рамсеса II (хотя исход битвы в лучшем случае можно считать ничьей). Пентаур – один из самых известных и, что самое главное, реально существовавших древнеегипетских авторов.
Тем не менее, широкий круг читателей, далёких от египтологии, ни Пентаура, ни других авторов не знает. Почему? Потому что, хотя современная европейская культура очень много заимствовала из Древнего Египта, всё-таки Древний Египет – не основной субстрат, из которого выросла наша цивилизация. В отличие от Древней Греции и Древнего Рима. Кроме того, произведения древнеегипетской литературы стали известны европейцам только после того, как была дешифрована древнеегипетская письменность, а это случилось только в 19 веке. В отличие от произведений на греческом и латыни, которые никогда не были полностью забыты и за тысячелетия стали неотъемлемой частью европейской культуры".
А какие вопросы вы хотели бы задать египтологу? Пишите к комментариях.
Сегодня пишу заметку о I-м веке до н.э. Из основных она будет единственной. О других событиях и людях этого века позже расскажу в дополнительных постах. А сегодня речь пойдет о Римской республики незадолго до того, как она превратилась в империю, и закате Египта под властью Птолемеев.
(Юлий Цезарь, один из героев сегодняшней статьи)
Про Союзническую (90-88 до н.э.) и первую гражданскую (83-82 до н.э.) войны, а также ещё некоторые события рассказывать не буду. Расскажу про то, как после долгой и нелегкой службы, заработав себе определенный авторитет, Юлий Цезарь, вернувшись из Испании, инициировал создание первого триумвирата, куда вошли он сам, а также Гней Помпей Великий и Марк Лициний Красс. Благодаря поддержке новых союзников, в 59-м году до н.э. Юлий Цезарь был избран консулом, что дало ему возможность политически развернуться и осуществить свои политические планы. Самое прикольное тут, что, несмотря на традиционный принцип коллегиальности, Цезарь фактически узурпировал власть и перестал созывать сенат. После этого он прочно удерживался у власти и ещё несколько раз был переизбран консулом, а также занимал другие значимые посты. Тот триумвират прекратил своё существование в 56-м году до н.э., когда Марк Лициний Красс погиб в войне с Парфией. Но Цезарю это уже не сильно помешало.
Правда, это нарушило баланс, и отчасти привело к гражданской войне 49-45-го годов до н.э., где на одной стороне был Юлий Цезарь со сторонниками, а на другой - его бывший союзник Гней Помпей. Цезарь в этой борьбе победил, стал даже пожизненным диктатором, но жизнь его после этого долго не продлилась, и в 44-м году он был убит в результате заговора. Это в свою очередь дало толчок для дальнейшего развития непростых взаимоотношений между приёмным сыном Цезаря Октавианом Августом, сторонником Цезаря - Марком Антонием и...царицей Клеопатрой.
(Лично мне больше всего понравилась Клеопатра в исполнении Ленор Варела. Всё-таки красивые египтянки получаются из латиноамериканок)) А не вызывающих сомнений прижизненных изображений Клеопатры, не считая тех, что на монетах, нет)
Клеопатра VII (годы жизни - 69-30 до н.э.) была дочерью Птолемея XII (правил с 80 по 51-й годы до н.э.) и, возможно, Клеопатры V Трифены (по другой версии её мать была наложницей). При этом она не была ни старшим, ни единственным ребенком своего отца, а потому и не являлась главной наследницей его царства. Прежде чем трон всё-таки перешёл к ней, вокруг изрядно успели побурлить страсти с борьбой за власть, а сама Клеопатра успела побывать женой аж двух своих братьев - Птолемея XIII и Птолемея IV.
Понятное дело, что трон под нею шатался конкретно, и молодой, но очень амбициозной царице, мечтавшей править самостоятельно, это очень не нравилось. А тут ещё заинтересованно поглядывала в сторону Египта Римская республика и без того подмявшая под себя огромные территории от Испании до Иудеи. Кстати, Иудея из-за ослабления в ходе гражданской войны (между сыновья царицы Саломеи, умершей в 67-м году до н.э., Гирканом и Аристобулом) фактически в 63-м году до н.э. (к слову, благодаря тому самому Гнею Помпею) потеряла независимость. Я акцентирую на этом внимание, потому что территории Сирии и Хасмонейского царства находились неприятно близко к Египетским границам, а Набатейское царство, ставшее римским союзником, и вовсе было соседним государством. Вот и выходило так, что Римская республика (до того захватившая карфагенские земли) окружала Египет сразу с двух сторон. Ничего хорошего это не сулило. Но...Клеопатра ухитрилась повернуть ситуацию в свою пользу.
(«Юлий Цезарь и Клеопатра». Картина Ж.Л. Жерома)
Когда её брат-царь казнил соперника Цезаря, того самого Гнея Помпея, рассчитывая на разные плюшки от Цезаря, оказалось, что расчет был неверен, и Цезарь такое вероломство не заценил (Помпей в Египте просил убежища): соперника он с почестями велел похоронить, а потом ещё стал трясти деньги, которые Птолемей, дескать, задолжал, да попутно приглядывался к политической обстановке в стране. Этим и воспользовалась Клеопатра, тайно проникнувшая к нему и попросившая его помощи и защиты. Цезарь и сам был заинтересован в подобном союзе, по крайней мере, временном, а тут ещё оказалось, что царица Клеопатра - очаровательная молодая женщина примерно двадцати лет. О чарах Клеопатры до сих пор ходят легенды, и, хз, в чем там был секрет, но уже давно немолодой и крепко женатый Цезарь напрочь потерял голову. Помочь-то своей любовнице он в итоге помог, но и проблем нажил немало. Их связь и рождение в результате Птолемея Цезаря (Цезариона) в 44-м году до н.э. стали одной из причин недовольного бурления в Риме. Чем закончилось, я уже выше сказала.
(Огромная реконструкция облика Марка Антония. Ну красавчек же, не спроста ж у него пять жён было))
После этого стала назревать новая дележка власти между двумя близкими людьми Цезаря - Октавианом Августом и Марком Антонием. Последний вызвал к себе в Киликию Клеопатру, чтобы обвинить её в причастности к гибели Цезаря и под эту лавочку выманить побольше бабла для предстоящего замеса. В итоге, правда, поимел не он её, а она его...точнее и он её тоже...но больше от этого выиграла, конечно, Клеопатра. Подобно Цезарю после впечатляющего появления египетской царицы на роскошной ладье он тоже потерял голову и позволил себе увлечься этой хитрой, умной и притягательной женщиной. Клеопатре было около 28 лет, а Марку Антонию примерно 40. И, опять 25, он тоже был давно женат)
Тем не менее это не помешало ему весело провести в Египте зиму с 41 на 40-й годы до н.э., после которой у Клеопатры стало аж на 2 больше детей. Как, впрочем, не помешало и вернуться в Рим, когда этого потребовали обстоятельства - проблемы в Сирии и Иудее, а также смерть его жены Фульвии. И вскоре после возвращения в Рим Марк Антоний женился на сестре Октавиана Августа - Октавии. Брак был политически мотивированным и организован при помощи многочисленных заинтересованных, вопреки даже некоторым обстоятельствам. Худо-бедно так удалось снять напряжение между Октавианом и Марком Антонием. И так бы и должна была закончиться история о головокружительном романе с Клеопатрой, кабы сладкая парочка в 37-м году до н.э. не встретилась снова в Антиохии, и всё не закрутилось с новой силой.
И всё было б ничего, если бы эти двое так не афишировали свои отношения да не примешивали к ним политику (что по понятным причинам было сложно достижимо). В какой-то момент Октавиан даже отправил сестру в Египет, чтобы напомнить гулящему супругу, ху из ху, и как должен вести себя приличный римский гражданин, но тот её даже не принял. Якобы из-за того, что Клеопатра устроила скандал и грозилась выйти в окно или что похуже. Вдобавок к этому совместными усилиями они провели успешные кампании в Азии и даже устроили триумф в Александрии, потом ещё Марк Антоний принялся раздавать детишкам от любимой женщины титулы и земли. Больше, конечно, на словах. Хз, чего ради это было сделано, но в Риме показуху не заценили и восприняли более, чем серьёзно. Особенно после того, как Марк Антоний официально развелся с Октавией и женился на Клеопатре.
Больше Октавиана ничего не сдерживало, и от имени всей Римской империи и всего римского народа он объявил Египту войну. Точно нельзя сказать, чего тут больше было - личных обид или всё-таки политических амбиций, но Октавиан Август бросил все силы на достижение поставленной цели и победил. Египетские войска были разбиты, в конце концов, в 30-м году до н.э. погиб сначала Марк Антоний, а после покончила с собой и Клеопатра. По политическим соображениям её сына от Цезаря тоже убили, но остальным детям сохранили жизнь, и по иронии судьбы они были переданы под опеку Октавии. Так Египет Птолемеев потерял свою самостоятельность и стал одной из римских провинций. А в 27-м году до н.э. Октавиан Август стал императором, превратив Римскую империю в Римскую республику. Правил он с 27-го года до н.э. до 14-го года н.э., и именно в годы его правления родился Иисус Христос. Однако обо всём этом вспоминают далеко не все и не так часто, как вспоминают о Клеопатре и двух её самых известных любовных историях.
(Гай Юлий Цезарь Октавиан Август, победивший Антония и Клеопатру и ставший первым римским императором)
Трудно сказать, что она в действительности испытывала к своим знаменитым избранникам, где там любовь, а где политический расчёт, хотя, несомненно, она сильно привязалась к Марку Антонию. По крайней мере, об этом говорит её просьба похоронить её вместе с последним мужем. Марк Антоний же, вне всякого сомнения, действительно её любил. Лично я не вижу другой причины, по какой он мог бы отказаться ради неё от того, чего добился огромными усилиями, и рискнуть всем, что имел. То, о чем я выше рассказала, нашло своё отражение во многих произведениях, но сегодня я выбрала три из них:
«Клеопатра» Г.Р. Хаггарда, а также «Юлий Цезарь» и «Антоний и Клеопатра» В. Шекспира
Время действия: I век до н.э., ок. 69-30гг. до н.э.
Место действия: Римская республика и Египет.
Интересное из истории создания:
Роман Г. Хаггарда был опубликован в 1889-м году, и писатель посвятил его своей матери, написав об этом так: "Дорогая мама, я давно мечтал посвятить Вам какой-нибудь из моих романов и наконец остановил свой выбор на этом опусе...". Честно говоря, хотя это, пожалуй, самый любимый мой роман у Хаггарда, выбор произведения для мамы, женщины воспитанной в традициях Викторианской Англии, для меня лично выглядит странновато) Впрочем, есть сведения, что она и сама писала, в том числе стихи, поэтому, быть может, данное произведение пришлось ей по вкусу. Ведь в тексте есть красивые поэтические вставки, которые, кстати, переводил и оформлял в стихотворной форме Э. Лэнг, вместе с которым Хаггард работал над романом «Скиталец», о котором я тоже ранее рассказывала.
При создании романа Хаггард опирался на известные ему истории заговоров (написав об этом так: "...есть все основания предполагать, что за долгие века, пока Египет угнетали чужеземные властители, его патриоты не раз составляли такие заговоры. Но история древнего мира рассказывает нам очень мало о борьбе и поражениях порабощенного народа"), ссылаясь при этом на некого заговорщика Гармахиса времен Птолемея Эпифана. Кроме того, он, отмечая, что точная причина смерти Клеопатры неизвестна, предположил, что дело было именно в яде.
Что касается произведений Шекспира, то при их создании великий драматург опирался на "Сравнительные жизнеописания" Плутарха, точнее на английский перевод Т. Норта с французского перевода Ж. Амио (так что приходится многочисленные ошибки и анахронизмы понять и простить, переводы с переводов - они такие)). "Юлий Цезарь" был написан в 1599-м году, а "Антоний и Клеопатра" предположительно около 1603-1607, но опубликована пьеса была намного позже, в 1623-м году. При этом её можно считать полноценным продолжением "Юлия Цезаря". Кстати, знаменитое "И ты, Брут?" - это именно из этой трагедии. В действительности, если нечто подобное Цезарь и говорил, звучало оно примерно как «И ты, Брут, сын мой!». В "Антонии и Клеопатре" роль Клеопатры исполняла в числе прочих Э. Дузе, одна из величайших театральных актрис своего времени наравне с С. Бернар: вроде как Арргиато Бойто, с которым Дузе была в тайной связи, перевёл для неё эту пьесу на итальянский язык.
(Элеонора Дузе в роли Клеопатры выглядит, как по мне, похожей на берберок тех времен)
О чём:
Если рассказывать по хронологии, то начать придется с романа Хаггарда. В нём, не считая вступления, рассказывается о том, как у верховного жреца в Абидосе родился сын - Гармахис, и мать мальчика сделала о нем предсказание, согласно которому Гармахис должен был освободить Египет из-под власти Птолемеев и стать фараоном. Сразу после этого она умерла, а предсказание восприняли со всей серьёзностью, и мальчика стали готовить к его миссии. Он получил отличное образование и посвящение в храме Исиды, где ему являлась будто бы сама богиня. А когда пришло время, при помощи Хармионы, одной из ближайших служанок Клеопатры, он проник во дворец, получив при дворе должность, и стал втираться к царице в доверие, чтобы однажды нанести ей роковой удар и занять её место. Чем это обернулось, предлагаю прочитать самостоятельно.
В "Юлии Цезаре" дело поначалу происходит в 45-м году до н.э. после победы Цезаря над над сыновьями Помпея, погибшего тремя годами ранее. Вскоре после этого проводят праздничные соревнования, и из толпы Цезарь услышал, как его кто-то позвал. А, когда он дал понять, что слушает, то прорицатель сделал ему предсказание-предостережение: "Остерегись ид марта". Однако ни сам Цезарь, ни его приближенные не поняли, о чём может идти речь, и Цезарь, посчитав это пустым бредом, пренебрег этим предостережением. Чем закончилось, все знают. Но пьеса, по большей части, рассказывает вовсе не о самом Юлии Цезаре, а о тех, кто находился вблизи от него в тот роковой год, что делает действие куда менее предсказуемым.
Наконец, события "Антония и Клеопатры" переносят нас первоначально в 40-й год. После несколько месяцев пребывания в Египте и чрезвычайно близкого общения с Клеопатрой, Марк Антоний, околдованный её женскими чарами, даже не захотел выслушать гонцов, присланных к нему с важным донесением. Когда ж это всё же произошло, он вмиг "протрезвел" и, простившись с любовницей, отправился в Рим, где ему предстояло объяснить, как вышло, что его жена Фульвия и брат устроили войну против остальных его товарищей. В ходе беседы выяснилось, что Антоний как бы и не при делах, ведь жена действовала без его ведома, потому что хотела, мол, привлечь его внимание и вернуть к семейному очагу, но с неё тоже взятки гладки, потому что вот она недавно, как выяснилось, умерла.
Услышав эту весть, Агриппа подвёл диалог к тому, что вместо того, чтоб цапаться, не лучше ли помириться и скрепить мир браком, ведь Антоний теперь вдовец, а у Октавиана вдовой осталась сестра, Октавия. Без особых колебаний Марк Антоний согласился, и Октавиану ничего иного не оставалось, кроме как тоже дать добро. Так что через некоторое время ждущей вестей Клеопатре принесли отнюдь не радостное известие...
Отрывки:
"...Антоний и Требоний уходят, Цезарь и сенаторы занимают свои места.
Деций
Так где ж Метелл? Пускай вперед он выйдет
И Цезарю свою изложит просьбу.
Брут
Он вышел; ближе следуйте за ним.
Цинна
Ты, Каска, первым нанесешь удар.
Каска
Готовы ль все?
Цезарь
Какие непорядки
Должны исправить Цезарь и сенат?
Метелл
Великий и могущественный Цезарь.
Ты видишь, Цимбр перед тобой смиренно
Склоняется.
(Опускается на колени.)
Цезарь
Предупреждаю, Цимбр,
Что пресмыканье и низкопоклонство
Кровь зажигают у людей обычных
И прежнее решенье иль указ
В игрушку превращают. Но не думай,
Что Цезарь малодушен, как они,
Что кровь его расплавить можно,
Чем кровь безумцев, то есть сладкой лестью,
Низкопоклонством и виляньем псиным.
Твой брат изгнанью предан по декрету;
Коль будешь ты молить и унижаться.
Тебя, как пса, я отшвырну с дороги.
Знай, Цезарь справедлив и без причины
Решенья не изменит.
Метелл
Чей голос более, чем мой, достоин,
Чтобы великий Цезарь внял мольбе
О возвращенье брата моего?
Брут
Не льстя, твою целую руку, Цезарь,
Молю тебя о том, чтоб Публий Цимбр
Из ссылки был тобою возвращен.
Цезарь
Как, Брут?
Кассий
Прощенье, Цезарь, милость, Цезарь!
К твоим ногам склоняется и Кассий
С мольбой о том, чтоб Цимбра ты простил.
Цезарь
Будь я как вы, то я поколебался б,
Мольбам я внял бы, если б мог молить.
В решеньях я неколебим, подобно
Звезде Полярной: в постоянстве ей
Нет равной среди звезд в небесной тверди.
Все небо в искрах их неисчислимых;
Пылают все они, и все сверкают,
Но лишь одна из всех их неподвижна;
Так и земля населена людьми,
И все они плоть, кровь и разуменье;
Но в их числе лишь одного я знаю,
Который держится неколебимо,
Незыблемо; и человек тот — я.
Я это выкажу и в малом деле:
Решив, что Цимбр из Рима будет изгнан,
Решенья своего не изменю.
Цинна
Великий Цезарь!
Цезарь
Иль Олимп ты сдвинешь?
Деций
О Цезарь!..
Цезарь
Брут — и тот молил напрасно.
Каска
Тогда пусть руки говорят!
Каска первый, затем остальные заговорщики и Марк Брут поражают Цезаря.
Цезарь
И ты, о Брут! Так падай, Цезарь!.."
(«Убийство Цезаря» (1865). Картина Т. фон Пилоти)
(В. Шекспир. "Юлий Цезарь")
"...…И глазам тех (повествование продолжается), кто находит удовольствие в такого рода зрелищах, представилась поистине восхитительная картина. Борта нашей галеры были обшиты листами золота, паруса выкрашены финикийским пурпуром, серебряные весла погружались в воду, и ее журчанье было подобно музыке. В середине палубы, под навесом из ткани, расшитой золотом, возлежала Клеопатра в одеянии римской богини Венеры, — и, без сомнения, она затмила бы Венеру красотой! — в прозрачном хитоне из белейшего шелка, подхваченном под грудью золотым поясом с искусно вытисненными на нем любовными сценами. Вокруг нее резвились прелестные пухленькие мальчики лет четырех-пяти, вовсе без одежды, если не считать привязанных за плечами крылышек, лука и колчана со стрелами, они овевали ее опахалами из страусовых перьев. На палубах галеры стояли не грубые бородатые моряки, а красивейшие девушки в одеждах Граций и Нереид — то есть почти нагие, только в благоухающих волосах были цветы и украшения, — и с тихим пением, под аккомпанемент арф и удары по журчащей воде серебряных весел, тянули канаты, свитые из тонких, как паутина, шелковых нитей. Позади ложа стоял с обнаженным мечом Бренн, в великолепных латах и в золотом шлеме с крыльями; возле него толпа придворных в роскошных одеяниях, и среди них я — раб, и все знали, что я раб! На корме стояли курильницы, наполненные самым дорогим фимиамом, от них за нашим судном вился ароматный дым.
Словно в сказочном сне плыли мы, сопровождаемые множеством судов, к лесистым горам Тавра, у подножия которых находится город, именовавшийся в древности Таршишем. Мы приближались к нему, а на берегах волновались толпы, люди бежали впереди нас, крича: «Морские волны примчали Венеру! Венера приплыла в гости к Вакху!» Вот наконец и сам город, все его жители, кто только мог ходить и кого можно было принести, высыпали на пристань, толпа собралась многотысячная, да к тому же тут было чуть не все войско Антония, так что триумвир в конце концов остался на помосте один.
Явился льстивый Деллий, и, кланяясь чуть ли не до земли, передал приветствия Антония «богине красоты», и от его имени пригласил на пир, который его повелитель приготовили в честь гостьи. Но Клеопатра гордо отказалась: «Поистине, сегодня Антоний должен угождать нам, а не мы ему. Передай благородному Антонию, что мы сегодня вечером ждем его к нам на скромную трапезу — иначе нам придется ужинать в одиночестве».
Деллий ушел, чуть не распластавшись в поклоне; все уже было приготовлено для пира, и тут я в первый раз увидел Антония. Он приближался к нам в пурпурном плаще, высокий красивый мужчина в расцвете лет и сил, кудрявый, с яркими голубыми глазами и благородными точеными чертами, как на греческой камее. Могучего сложения, с царственной осанкой и открытым выражением лица, на котором отражались все его мысли, так что каждый мог их прочесть; и только рот выдавал слабость, которая как бы перечеркивала властную силу лба. Он шел со свитой военачальников и, подойдя к ложу Клеопатры, остановился пораженный и уставился на нее широко раскрытыми глазами. Она тоже не отрываясь смотрела на него; я видел, как порозовела ее кожа, и сердце мое пронзила острая боль ревности. От Хармианы, которая видела все из-под своих опущенных ресниц, не, укрылась и моя мука, — она улыбнулась. А Клеопатра молчала, она лишь протянула Антонию свою белую ручку для поцелуя; и он, не произнося ни слова, склонился к руке и поцеловал ее.
— Приветствую тебя, благородный Антоний! — проговорила она своим дивным мелодичным голосом. — Ты звал меня, и вот я приплыла.
— Да, приплыла Венера, — услышал я его глубокий звучный бас. — Я звал смертную женщину — и вот из пены волн поднялась богиня!
— А на суше ее встретил прекрасный бог, — смеясь, подхватила она игру. — Но довольно любезностей и лести, ибо на суше Венера проголодалась. Подай мне руку, благородный Антоний.
Затрубили фанфары, толпа, кланяясь, расступилась, и рука об руку с Антонием Клеопатра прошествовала в сопровождении своей свиты к пиршественному столу..."
("Встреча Антония и Клеопатры в 41-м году до н.э." (1883). Картина Л. Альма-Тадемы)
И не могу не процитировать:
"...А сейчас я удивлю тебя еще больше: я выпью в одном-единственном глотке десять тысяч систерций.
— Это немыслимо, прекрасная царица!
Она засмеялась и велела рабу принести в прозрачном стеклянном кубке немного уксуса. Уксус принесли и поставили перед ней, и она снова засмеялась, а Антоний, поднявшись со своего ложа, подошел к ней и встал рядом; все гости смолкли и устремили на нее глаза — что-то она задумала? А она — она вынула из уха одну из тех огромных жемчужин, которые извлекла из мертвой груди божественного фараона, когда в последний раз запускала туда руку, и, не успел никто догадаться о ее намерениях, как она опустила жемчужину в уксус. Наступило молчание, потрясенные гости, замерев, наблюдали, как несравненная жемчужина медленно растворяется в крепком уксусе. Вот от нее не осталось следа, и тогда Клеопатра подняла кубок, покрутила его, взбалтывая уксус, и выпила весь до последней капли...".
(Картина Джошуа Рейнольдса 1759-го года. В образе Клеопатры Китти Фишер, знаменитая натурщица и куртизанка, с которой художник был в любовной связи)
(Г.Р. Хаггард. "Клеопатра")
"...Хармиана
Вот смех-то был, когда вы об заклад
Побились с ним — кто более наловит,
И выудил Антоний, торжествуя,
Дохлятину, которую привесил
Твой ловкий водолаз к его крючку.
Клеопатра
В тот день — незабываемые дни! —
В тот день мой смех Антония взбесил,
В ту ночь мой смех его счастливым сделал.
А утром, подпоив его, надела
Я на него весь женский мой убор,
Сама же опоясалась мечом,
Свидетелем победы при Филиппах.
Входит гонец.
Ты из Италии? Так напои
Отрадной вестью жаждущие уши.
Гонец
Царица! О царица!..
Клеопатра
Он погиб?
Раб, скажешь «да» — и госпожу убьешь.
Но если скажешь ты, что жив Антоний,
Что он свободен, хорошо ему, —
Вот золото, вот голубые жилки
Моей руки, к которой, трепеща,
Цари царей губами прикасались.
Гонец
О да, царица, хорошо ему.
Клеопатра
Вот золото. Еще… Но ведь о мертвых
Мы тоже говорим: «Им хорошо».
Коль надо так понять твои слова,
Я этим золотом, его расплавив,
Залью твою зловещую гортань.
Гонец
Царица, выслушай.
Клеопатра
Да, говори.
Но доброго известья я не жду.
Ведь если жив и не в плену Антоний,
Зачем так сумрачно твое лицо?
А если ты принес беду — зачем
Ты человек, а не одна из фурий
Со змеями вместо волос?
Гонец
Царица,
Желаешь ли ты выслушать меня?
Клеопатра
Желаю, кажется, тебя ударить.
Но если скажешь ты, что жив Антоний,
Не пленник Цезаря и в дружбе с ним, —
Дождь золотой, жемчужный град обрушу
Я на тебя.
Гонец
Он невредим, царица.
Клеопатра
Прекрасно.
Гонец
С Цезарем они в ладу.
Клеопатра
Ты добрый человек.
Гонец
Они друзья.
Клеопатра
Я щедро награжу тебя.
Гонец
Однако…
Клеопатра
«Однако»? Вот противное словцо.
«Однако» — смерть хорошему вступленью.
«Однако» — тот тюремщик, что выводит
Преступника на волю. Слушай, друг,
Выкладывай все сразу, без разбора,
И доброе и злое. Ты сказал —
Он в дружбе с Цезарем, здоров, свободен.
Гонец
Свободен? Нет, я так не говорил.
С Октавией Антоний крепко связан.
Клеопатра
С Октавией? Что общего у них?
Гонец
Постель.
Клеопатра
Я холодею, Хармиана.
Гонец
Антоний взял Октавию в супруги.
Клеопатра
Чума тебя возьми!
(Сбивает гонца с ног.)
Гонец
Царица, смилуйся!.."
(В. Шекспир. "Антоний и Клеопатра")
(Антоний и Клеопатра)
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Как я уже признавалась, я большой любитель произведений и Шекспира, и Хаггарда. "Клеопатру" и "Юлия Цезаря" я прочитала много лет назад, и, если многие подробности пьесы к нынешнему моменту ускользнули от меня, то большую часть событий и сюжетных поворотов "Клеопатры" я помню до сих пор, хотя прошло уже не менее пятнадцати лет. Перечитывая отрывки, я снова окунулась в ту незабываемую атмосферу интриг, опасностей, страстей и предательств. Главный сюжетный поворот (да и многие другие, пожалуй) довольно-таки предсказуемы, но как же они захватывающе обставлены! Хаггард, возможно, не везде был точен с исторической точки зрения, но как художественное его произведение вне всяких похвал, психологическая составляющая однозначно на высоте.
Что касается Шекспира, то я уже отмечала, что хотя его исторические произведения полны косяков в плане исторической достоверности, даже в переводе они читаются на ура, благодаря остроте его формулировок и тому, как ему удается создать напряжение в тексте, практически лишенном описаний в силу того, что это драматургия. А социальные и психологические конфликты в том числе этих двух произведений, пожалуй, во многом актуальны и в наше время.
Понимаю, что подобные вещи зайдут не всем, но те, кто всё же решатся на чтение, почти наверняка получат удовольствие от пьес Шекспира и, без всякого сомнения, от романа Хаггарда.
В прошлый раз я кое-как поведала о Мидии и даже заикнулась про Персию. Вот сегодня я о ней уже не буду заикаться…а расскажу по полной.
Дарий I, царь Персии в период с 522 по 486-й годы до н.э., будто бы проследил свою родословную до некого вождя Ахемена (Хахаманиша), управлявшего древними персами ок. 705-675-х годов до н.э. Этот вождь Ахемен был упомянут в знаменитой трехъязычной Бехистунской надписи, служившей значимым источником сведений о персах, их царях и государстве. Однако историчность его подвергается сомнению, в частности, по той причине, что, хотя Кир II называл себя Ахеменидом, в числе своих предков Ахемена он не называл. Зато его упомянул его зять Дарий, пришедший к власти после смертей как законного царя, так и незаконного. Некоторые видят в этом попытку придания большей легитимности своему правлению. Впрочем, выглядит такое объяснение странновато, и вот почему…
(Это на той самой скале Бехистун. Надпись сделана по приказу царя Дария I о событиях 523-521 гг. до н. э. на трёх языках (эламском, аккадском и персидском), на высоте 105(!) м от дороги)
Наследником легендарного Ахемена стал Теисп (Чишпиш), который предположительно приходился ему сыном и правил ок. 675-640-х годов до н.э. О нём практически ничего неизвестно, но вот его-то Кир в числе своих предков упоминал. И у Теиспа будто бы было два сына, старший из которых стал после него править Аншаном под именем Кира (Куруша) I в период с 640 по 580-й годы до н.э., а младший, Ариарамна, с 640 по 590-й был правителем Парсы. Правда, сторонники версии о придуманной Дарием генеалогии считают, что Аншан – это альтернативное название Парса, и что, т.к. Аншаном/Парсом правил Кир I, Ариарамна там править не мог, из чего следует, что никакого разделения не было точно, да и Ариарамны, сына Теиспа, могло тоже не быть. Так что, если Дарий набрехал, то скорее в этом месте.
Но, если Ариарамна всё-таки существовал, то его сын, Аршама, предположительно управлявший Парсой с 590 по 550-й годы, и стал отцом будущего Дария I. А Кир I в 580-м году оставил Аншан в наследство своему сыну, Камбису (Камбуджии) I, который, как известно, стал зятем мидийского царя Астиага, женившись на его дочери (предположительно по имени Мандана), и породил вместе с ней будущего основателя державы Ахеменидов, Кира II.
Тот сначала перевернул вверх дном и уничтожил Мидию, сделав её базисом для собственного царства, а потом пошёл завоевывать окрестности. В годы его правления к Персии оказались присоединены Лидия, Иония, Кария и Ликия, а потом ещё и Нововавилония, о чём я рассказывала в позапрошлый раз. На этом окрыленный успехами царь не успокоился и стал осматриваться по сторонам в поисках тех, кого ещё можно было завоевать. Ну или склонить к присоединению.
Интересно тут то, что к Киру каким-то образом прицепилась слава доброго царя-освободителя, к которому все и рады присоединиться. Сам он был только «за» такую трактовку, поэтому никого не разубеждал и даже подыгрывал. Так жителям вавилонских городов были обещаны мир и неприкосновенность, что, в принципе, и было исполнено.
Ведь формально Кир сохранил Вавилонское царство и ничего не изменил в социальной структуре страны. Вавилон стал одной из царских резиденций, вавилоняне продолжали занимать преобладающее положение в государственном аппарате, а жречество получило возможность возродить древние культы, которым Кир всячески покровительствовал. В надписях на кирпичах Кир выступает и почитателем вавилонских богов, и украшателем Эсагилы и Эзиды. Более того, власть Кира в Вавилоне не рассматривалась как чужеземное господство, так как он получил царство «из рук бога Мардука», исполнив древние священные церемонии и принял титул «царь Вавилона, царь стран». Приём, кстати, усвоил его сын и позже применил в Египте, хотя об этом скажу позже. На деле, естественно, Вавилония стала одной из сатрапий. Тем не менее Сирия, Финикия и Палестина вроде как даже присоединились добровольно. Кстати, о Палестине.
Кир был известен в числе прочего тем, что разрешил насильно переселенным вавилонянами народам вернуться, наконец, домой, в том числе и иудеям. В их отношении царь Кир так расщедрился, что даже позволил им восстановить Иерусалимский храм, и вообще лояльно относился к их религии, да ещё вдобавок дал им собственного князя, Шешбацара, потомка царя Давида. Иудеи в благодарность упомянули об этих милостях в своем Священном Писании.
Кроме того, Кир занимался и строительством, причем как строил новые города (Пасаргады), так и восстанавливал старые (Сидон, разрушенный Асархаддоном). И всё бы было у него, наверное, хорошо, кабы он не решил, что всё-таки ему надо ещё кого-то завоевать, аж руки чешутся, и не пошёл б для этих целей в степи Средней Азии, где жили ираноязычные кочевники. Например, массагеты. По версии Геродота, именно поход к ним с их царицей Томирис и закончился для великого завоевателя после 29-ти лет царствования плачевно.
Так вот после Априя власть в Египте «чудесным» образом перехватил Амасис (или Яхмос) II, который по материнской линии, видимо, всё-таки состоял с Априем в родственной связи, но явно не настолько тесной, чтоб наследовать его трон. Рассказывать эту ох удивительную историю долго, скажу лишь, что в 567-м году до н.э. Амасис стал единоличным правителем Египта и неплохо справлялся со своей новой ролью, хотя без злословия не обошлось. Преемником его в 526-м году до н.э. стал сын, Псамметих III. Вот при нём-то всё и случилось: проправить он успел около года, а в 525-м до н.э. пришли персы и египетские земли завоевали. С этим, кстати, связана любопытная история.
(Это Камбис взял в плен Псамметиха III и его друзей и/или родичей)
Неизвестно, как долго бы тянулась война, кабы персы не прибегали к хитростям. Например, они скорешались с арабами-бедуинами, которые подгоняли им воду при переходе через Синайскую пустыню, а ещё воспользовались помощью перебежчиков. И вот в мае 525-го до н.э. случилось сражение при Пелусии. Ясно было, что египтяне-то тоже не лыком шиты, и тогда, по рассказу Полиэна (автора сочинения «Военные хитрости», между прочим) персы сделали ход конем и в атаку пошли, прикрываясь священными животными египтян – кошками, собаками, ибисами и т.д. Религиозные египтяне, боясь причинить вред священным животным, перестали стрелять и позволили врагам приблизиться к крепости, а там уж, мол, дело оставалось за малым. Уже в ХХ-м веке эту историю рассказывали так, будто каждый из персидских воинов в строю нёс в руках кошку. Именно в таком виде эта история рассказывается в книге Б. Холланд «Тайны кошки».
Профессор Бруклинского колледжа К. Роджерс писала об этом, что рассказ о хитрости Камбиса и изначально был, скорее всего, выдумкой, а позже исказился в пересказах. Вероятнее всё же предательства людей были эффективнее подобных трюков, но факт оставался фактом: в том же месяце Камбис захватил Мемфис и, в отличие от своего папы, миндальничать не стал вот прям совсем: 2000 знатных горожан, включая сына Псамметиха, были казнены. Самого фараона, кстати, оставили в живых. Что не помешало Камбису короноваться египетским фараоном, приняв титул «царь Египта, царь страны».
Вскоре после этого он попытался захватить ещё и Нубию (Куш), но неуспешно. Зато Псамметих решил, что это его последний шанс и поднял восстание. Когда вернувшийся Камбис это восстание жестоко подавил, пощады не было уже никому. Бывшего фараона казнили, а Египет, не считая коротких периодов, в которые успешно поднимались новые восстания и появлялись новые недолговечные фараоны, почти на двести лет оказался под персидским владычеством и за это время и время правления Птолемеев, в сущности, утратил и свою независимость, и свою самобытность.
Камбис, кстати, после этого недолго наслаждался триумфом от сокрушения одного из древнейших царств мира. В 522-м году до н.э., узнав о тревожных слухах, пришедших из Персии, он поспешил на родину, чтобы поскорее разобраться с возникшей проблемой, но по пути погиб при загадочных и подозрительных обстоятельствах. В Бехистунской надписи говорится, что он «умер от нанесённой самому себе раны», но не раскрывается никаких подробностей этого эпизода. Зато об этом подробно написал Геродот. И, во многом благодаря ему, об этом, и о том, что же было дальше, можно прочитать в сегодняшней повести:
«За что Ксеркс высек море» Р.И. Рубинштейн
Время действия: VI-V века до н.э., ок. 560-480 до н.э. Время правления мидийского царя Астиага и персидских царей Кира II, Камбиса II, узурпатора Гауматы, Дария I, Ксеркса I. В эпилоге речь идёт уже о временах Александра Македонского и Дария III.
Место действия: Лидия, Мидия и затем Персия, Скифия, Египет, Эллада (территории современных Турции, Ирана, Афганистана, Египта и Греции, а также, возможно, Румынии и Туркмении).
Интересное из истории создания:
Данная повесть, изданная в 1967-м году, охватывает довольно большой промежуток персидской истории, и интересно то, что, повествуя о тех временах, Р. И. Рубинштейн положила в основу «Историю» Геродота. Именно с его цитат и начинается каждый из тринадцати рассказов, образующих повествование. Возможно, именно этим объясняются некоторые исторические шероховатости и несоответствия. Так, например, в первой главе говорится о том, что родители Кира II жили в Пасаргадах, но на самом деле именно Кир II и основал этот город.
Пролог повествует о философской беседе между знаменитым Солоном (ок. 640/635-559 до н.э.) и последним царём Лидии по имени Крёз (правил ок. 560-547 до н.э.) о том, кто самые счастливые люди на свете. Вспомнил заявления великого мудреца по этому поводу Крёз тогда, когда его страну завоевал Кир II, и только то, что персидский владыка заинтересовался его бормотанием, и спасло бывшего лидийского правителя от гибели, после чего он стал советником шахиншаха.
Дальше рассказывается история появления на свет и начала царствования Кира II. В принципе, я её частично уже рассказывала (вот тут же: История нашего мира в художественной литературе. Часть 40. «Валтасар. Падение Вавилона»), поэтому повторяться не буду. А вот дальше речь идет уже о последнем походе великого основателя Ахеменидской державы. Кто знает, тот уже понял, о чём я. Конечно же, о массагетах и их царице Томирис.
(А.Д. Д Дузельханов. "Томирис")
Рассказ начинается с того, что царица с удивлением получила послание от персидского царя, а ещё больше удивилась, когда тот предложил ещё, вероятно, молодой вдове стать его женой и объединить их земли. Царица, естественно, поняла, что тут попахивает наглой попыткой присвоить чужое добро, но виду не подала и попросила время на подумать. Но только для того, чтоб совет старейшин сказал ей то же, что она сама уже для себя решила – «чужого не бери, своё не отдавай». Так что вечером Томирис вежливо послам отказала, и те отчалили. Всем, конечно, было понятно, что ненадолго.
Через несколько месяцев персидские войска появились у границ владений массагетов, где те обыкновенно кочевали и пасли свои стада. Царица послала с гонцами предложения о честном поединке, Кир принял один из вариантов…Но потом внаглую воспользовался хитростью, подсказанной ему тем самым Крёзом, и захватил в плен сына Томирис. Та направила ещё одно послание, где в последний раз просила не нарываться, вернуть ей сына и уйти по-хорошему.
По версии Геродота упс произошёл уже тогда, когда плененный Спаргапис, сын Томирис, оказавшись в плену, при первой же возможности наложил на себя руки. Что им двигало, сказать наверняка сложно, но факт оставался фактом: вернуть царице сына Кир не мог, только его бренные останки. Но, похоже, не сделал и этого, а вместо того продолжил боевые действия.
Терпение Томирис лопнуло, и завязался бой не на жизнь, а на смерть, и в том бою Кир погиб. Хотя в повести окончание легенды не приведено, звучит оно так: «Большая часть персидского войска пала на месте сражения, сам Кир был убит. Процарствовал он двадцать восемь лет. Томирис наполнила мешок человеческой кровью и велела разыскать среди павших труп Кира. Нашедши, она погрузила голову его в мешок и, издеваясь над нею, сказала: «Хотя я вижу и победила тебя в сражении, но ты причинил мне тяжкое горе, коварством отнявши у меня сына, и я насыщу тебя кровью, как угрожала»».
Кстати, эту историю считают легендой, потому что известно, что Кир был погребён в Пасаргадах, где его останки якобы видел Александр Македонский.
Следующим правителем стал Камбис II, сын Кира. Он-то и совершил завоевательный поход в Египет. И уже там, в Мемфисе, добившись своего, стал планировать завоевать соседнюю Нубию (названную в тексте Эфиопией), однако нубийцы персидскому послу дали с собой лук местного производства с дерзким посланием, мол, когда твои воины смогут такой натянуть, вот тогда и приходи. Натянуть смог из всех собравшихся только брат царя по имени Бардия. И вот тогда-то нехорошие мыслишки закрались в голову царю-параноику, и тот отослал Бардию подальше, в Бактрию. И вроде бы всё, инцидент исчерпан, но потом приснился Камбису сон, и тут понеслось…Кто знает про мидийского мага Гаумату, тот знает и о том, чем всё это обернулось) А кто не знает, то вот вам и интрига)
Отрывок:
А я в отрывке, пожалуй, расскажу историю о том, как благодаря поражающей своей наглостью хитрости (по версии Геродота) новым персидским царём после того, что сделали «семь знатных заговорщиков», стад Дарий I:
«…Но кому быть царем?
Все семеро принадлежали к знатным родам, и каждый из них имел на это право. Тогда еще раз поднялся Отана.
— Я не желаю ни царствовать, ни подчиняться, — заявил он и удалился.
Оставшиеся еще долго обсуждали, как бросить жребий. Наконец они порешили: при восходе солнца все шестеро сядут на коней и, чья лошадь заржет первая, тот и будет царем.
На следующий день были назначены состязания.
Дарий вернулся домой и велел конюху Ойбару приготовить наутро коня.
— Если мой конь заржет первым, я буду царем, — сказал ему Дарий.
— Я знаю, как это сделать, господин, — ответил Ойбар.
— Так действуй немедленно, и я награжу тебя! — С этими словами Дарий ушел.
Утром за воротами города собрались шестеро персов. Лошади были наготове, конюхи держали их за поводья. Как только на востоке показалось солнце, персы вскочили на коней, конюхи отпустили поводья. При этом Ойбар незаметно поднес руку к носу коня. Предварительно он намазал ее душистым маслом, запах которого раздражал жеребца. Он фыркнул и громко заржал.
Тогда все пятеро персов сошли с коней и приветствовали нового царя.
Таким образом, благодаря хитрости Ойбара Дарий стал царем Персии. В Азии ему были подчинены все народы, завоеванные Киром, в Африке — Египет, покоренный Камбисом. Но народ не захотел признать власть Дария. Целый год воевал Дарий с повстанцами, жестоко наказывал непокорных.
И в честь одержанной победы он на большой проезжей дороге из Экбатаны в Сузы воздвиг огромный памятник. На отвесной скале укрепили рельеф с изображением Дария и подвластных ему правителей.
Вокруг была сделана надпись, где перечислялись подвиги властелина…».
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Из однозначно хорошего то, что Ребекка Ионовна меня просто спасла: я искала произведение о временах Камбиса и завоевании Египта персами, нашла название «Роман о Камбисе»…а сам текст романа не нашла. Фигушки вам, а не коптскую литературу. Так вот в данной повести сжато, но рассказывается о четырех первых ахеменидских царях и одном узурпаторе-обманщике, представлены многие локации и самые известные исторические события тех восьмидесяти лет. Рубинштейн даже по Лидии прошлась, о которой я ничего и не надеялась найти, а потому даже и не пыталась. Эта повесть своего рода выжимка самых знаменательных и основополагающих историй из истории VI-го века в регионе. Поэтому она отлично подходит для тех, кто хочет быстро в общих чертах въехать, что там происходило.
Но именно что «быстро», «сжато» и «в общих чертах». Признаться, мне не хватало какой-то размеренности и детальности, события и правители сменяли друг друга с космическими скоростями. Вспоминается шутка:
- А почему вы, эльфы, не хотите с нами дружить?
- А чего с вами дружить? Вы каждый век новые!
Вот тут главных героев даже на век не хватало) Хотя Дарию и Ксерксу посвящены были несколько глав. Но и они казались слишком короткими и торопливыми, будто на промотку поставили. Короче, духом ахеменидской Персии проникнуться не успеваешь. Только её войнами. А ведь то была одна из величайших цивилизаций древности, в том числе и в культурном плане. Но тут, как говорится, либо шашечки, либо ехать. Если ехать, то с этой повестью рекомендую ознакомиться однозначно – не пожалеете. Если шашечки и надо что-то подлиннее и больше про культуру, то придется найти что-то иное. Правда, что именно – не подскажу. Сама не смогла найти.
Если кто-то знает хорошие произведения о державе Ахеменидов до Дария III, то обязательно пишите в коммах. Я уже вряд ли успею прочитать (потому что пытаюсь прочитать повесть, что мне тут недавно порекомендовали, чтоб оформить хотя бы дополнительной заметкой, но понимаю, что красиво встроить и быстро прочитать уже не успеваю, и всплывет она гораздо позже). Но кто-то вам непременно будет благодарен и с радостью прочитает.
P.S. Кому понравилось, что картинок стало больше, обязательно ставьте лайк.
В прошлый раз перед отъездом так торопилась, что забыла прикрепить список прошлых постов. А он вот:
Вот мы и подползли к рубежу столетий. И помните, как я в прошлый раз рассказывала о печальном конце Ассирии и о возрождении Вавилонского царства (на этой стадии историки его называют Нововавилонским, существовало с 626 по 539-й годы до н.э.)? Так вот неслучайно. На самом деле это была своего рода лебединая песнь Вавилонии, потому что (забегая вперед, скажу всё же), не просуществовав и столетия, это государство было завоевано персами. Но в интересующий нас период его правители были во всех смыслах на коне. Потому что и без того дерзкого Набополассара (626-605 до н.э.), основателя Нововавилонской (Халдейской) династии и уничтожителя Ассирии, на троне сменил старший сын, знаменитый царь Навуходоносор II (ок. 605-562 до н.э.). Да-да, тот самый, что упомянут в Библии как разрушитель Иерусалимского храма и пленитель иудеев, и в честь которого (предположительно) назвали корабль будущего в «Матрице».
Ещё в 605-м году до н.э., будучи наследником царя, он командовал войсками в битве при Каркемише и в каком-то смысле встретился с фараоном Нехо II. Египтянам тогда здорово досталось, и от поражения их спасла только кончина Набопалассара, и то, что его сыну пришлось возвращаться в Вавилон ради положенных церемоний. Вскоре после этого Навуходоносор возобновил свои походы и покорил Заречье. После земель израильско-иудейских наступил черед и других – Аммона и Моава, а также Идумеи и северной Аравии (вплоть до Ятриба, города, который позже стал известен как Медина). Помимо этого, не устоял против вавилонян и финикийские города, в том числе Сидон, Библ и даже долго сопротивлявшийся Тир.
(Финикийское судно в море. Барельеф, VIII в. до н. э.)
А вот тёрки с Египтом для Нововавилонии толком ничем не закончились (во всяком случае, в плане увеличения территорий), хотя замесы были неоднократно, в том числе с вовлечением союзников. Так Вавилония вроде как дружила с Мидией (что не мешало вавилонскому царю с опаской посматривать на всё усиливающегося соседа и укреплять границы и города), а Египет дружил с Лидией, а Лидия с Мидией...воевали. Вот такой вот «любовный многоугольник». Закончилось тем, что Навуходоносор II пережил двух египетских царей, Нехо II и Псамметиха II, а в 582-м году до н.э., уже во времена египетского фараона Априя (ок.589-567 до н.э.), всякие военные действия между странами завершились мирным договором и династическим браком: Навуходоносор женился на царевне Нейтакерт. К слову сказать, есть версия, что это та самая Нитокрис Вавилонская, царица Вавилона, обманувшая персидского царя Дария I. Есть также версия, что то была дочь Навуходоносора, но, если так, то имя она получила, очевидно, в честь матери. Впрочем, всё это уже совсем иная история.
Нас же сегодня интересует другая занятная история, связанная с именем именно Нехо II. Вообще его правление было, возможно, последним периодом подъёма для Египта как государства-наследника древних царств. Вообще XXVI-я (Саисская) династия, к которой относился и Нехо, была последней местной династией египетских правителей. Нехо, продолжая политику своего отца Псамметиха I, развивал внешнюю торговлю, опираясь на греческих торговцев и наёмников, а также на финикийских судовладельцев. Возможно, именно эта его политика и подтолкнула фараона к тому, чтоб снарядить экспедицию, какой до него не знал древний мир – около 600-го года до н.э. по его приказу финикийцы отправились в путешествие вокруг Африки, начав путь с северо-восточных её окраин.
Сведения древности об этом скудны, и успешность этого плавания оспаривается, однако оно всё ещё считается возможным. Было высказано много аргументов «за» и «против», проведены реконструкции, но наверняка так сказать ничего и не удалось, и вряд ли удастся. Как бы то ни было это путешествие заняло около трех лет и легло в основу сегодняшнего произведения:
«Обогнувшие Ливию» Э. П. Маципуло.
Время действия: рубежVII-VI веков до н.э., ок. 605-593 до н.э., правление Нехо II (ок. 610-595 до н.э.) и Псамметиха II (ок. 595-589 до н.э.) в Египте, и Итобаала III (ок. 600-573/571 до н.э.) в Тире.
Место действия: Финикия,Египет, Пунт, Ликсус, Карфаген и другие земли Африки (предположительно современные Сомали, Мозамбик, Замбия, Ангола, Камерун, Гана, Марокко, Тунис, упоминался Мадагаскар).
Интересное из истории создания:
Эдуард Петрович Маципуло (1939-2021) – русский писатель, известный произведениями фантастического и приключенческого жанра. Родился в Туркменской ССР (г. Мары), жил в Ташкенте, а с 1995-го года – в городе Торжок Тверской области. Окончил Иркутское военное авиационное инженерное училище и Новокузнецкий педагогический институт и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. М. Горького. Служил в армии в ракетных войсках, работал на заводе, плавал на судах китобойной флотилии, работал сотрудником газеты, редактором книжного издательства. Короче, был очень разносторонней личностью и явно испытывал определенную тягу к приключениям, что, несомненно, нашло отражение в его работах. Писал он не только под собственным именем, но и под псевдонимом Эдуард Петров («Паруса в океане»). Самым известным его произведением считается «Нашествие даньчжинов» (1989). А вот «Обогнувшие Ливию» он написал в далеком 1979-м году.
Что побудило автора на создание, на что он опирался, какими источниками пользовался при написании – всё это мне выяснить не удалось. Но что он немало прочитал об Африке перед написанием – несомненно. На эту мысль меня натолкнуло то, что при попытке установить, на территории каких современных стран происходили описанные события, я, в принципе, смогла это сделать и вряд ли в своих предположениях ошиблась.
И, если со страной Пунт (предположительно территория нынешнего Сомали) и Мадагаскаром всё понятнее некуда, то в остальном автор, не называя конкретно ничего, оставил всё же немало намёков. Так под «Великой рекой зинджей», очевидно, скрывалась река Замбези, и упомянутый водопад, скорее всего, Виктория. Река, что привела Астарта обратно к океану, вероятно, Кванза (и её притоки). Таким образом, речь идёт о Мозамбике, Замбии и Анголе. Упомянутый вулкан – не иначе как вулкан Камерун в одноименной стране, которого предположительно впервые достиг карфагенский мореход V века до н. э. Ганнон, и последнее на данный момент извержение которого произошло в 2000-м году. Ручными крокодилами известны несколько населенных пунктов в Буркина-Фасо и Гане, например городок Пага. Кстати, неподалеку, на территории современной Нигерии, в тот момент уже угасала культура Нок (XV-VI вв. до н.э.), известная своими артефактами, прежде всего, глиняными статуэтками.
Ну, а начиная с Ликсуса, основанного не позже, чем в VIII-м веке до н.э. на территории Марокко, всё и так понятно. Признаться, про крокодилов я прежде не знала, и прочитала с интересом. Видимо, автор в своё время тоже) Что касается Мадагаскара, он не то что бы совсем неправ, но версии, на которые он, видимо, опирался, современными учеными ставятся под сомнение и мало кем поддерживаются. Впрочем, об этом скажу позже.
О чём:
Без шуток, половину книги о путешествии вокруг Ливии (Африки) занимают события из жизни нескольких участников этой экспедиции, в частности Астарта, его друга Эреда и жреца Ахтоя. История и начинается с того, как где-то на Ближнем Востоке финикийского дезертира из египетских отрядов фараона Нехо закинули в одну яму с опальным жрецом Ахтоем. Вскоре после этого они вдвоем совершили дерзкий побег и направились в Тир, родной город финикийца. Того финикийца-дезертира, ещё и до того успевшего натворить всякого разного, звали в честь богини Астартом. И не случайно: когда-то вместе с двумя другими финикийскими детьми, Эредом и Ларит, он был посвящен богине и должен был сам стать служителем культа, но не захотел себе такой судьбы, освоил ремесло морехода и ещё до посвящения сбежал.
Для него бегство оказалось относительно успешным, для его друзей – нет. В Тире он узнал, что Эред оказался в рабстве, встретив его в родном городе в качестве профессионального бойца, раба одного мерзенького скифа. Эред был влюблен в еврейку по имени Агарь и мечтал о свободе. Астарт выкупил девушку и держал у себя до тех пор, пока не удалось освободить друга. Сам же он был влюблен ещё с юности в Ларит, и вот случайно от давнего неприятеля, тоже ребенком посвященного богам и некогда прозванного Лопоухим, а ныне влиятельного жреца, узнал о судьбе возлюбленной. Та заболела и пребывала в храме бога-целителя Эшмуна, где её лечением, впрочем, никто особо не занимался. Астарт явился туда и самовольно забрал жрицу в свой новокупленный в ипотеку кредит дом)
Про кредит, кстати, я не шучу: дом, рабыня и прочие вещи куплены были в долг, и деньги под проценты дал ростовщик по имени Рахмон. И вот именно с этого долга и начались у старых друзей проблемы, которые сначала привели их к участию в восстании рабов, а потом к бегству в Египет, где, временно разлучившись, Астарт, Эред и Ахтой встретились вновь и стали членами морской команды, которой была поручена фараоном Нехо грандиозная миссия – обогнуть Ливию (в данном случае речь про всю Африку) и вернуться с докладом на родину…
Отрывок:
У меня опять возник конфликт мотивов, но я не могу не привести цитату про коварство ростовщика Рахмона. Тот, мотивированный частично кнутом, частично пряником, взялся за подставу своего заемщика Астарта, а попутно решил компенсировать свои убытки. И тут не могу не оценить чёрный юморок автора:
«…На узкой улице между глинобитными и каменными стенами зданий и заборов он неожиданно увидел старика скифа, который ковырялся в куче мусора. Ростовщик прикинул в уме, чем тот может быть ему полезен.
— Скажи, о чем говорят людишки, когда собираются в доме Астарта.
Старик наморщил лоб, кое-что вспомнив, начал рассказывать, потом вдруг замолчал.
— О почтенный, почему ты молчишь, продолжай! Скиф молчал, ковыряя палкой у себя под ногами.
Ростовщик заметался вокруг него, потом увлек с дороги, подальше от людских глаз. Кончилось тем, что отдал скифу два увесистых дебена и пообещал еще в придачу Агарь, когда опасная шайка, нашедшая приют в доме молодого кормчего, будет поймана.
— И еще лошадь, — сказал тусклым голосом скиф. — Киликийской породы.
— Будет тебе лошадь, клянусь Ваалом!
Скиф поведал о том, что удалось подслушать из разговоров друзей Эреда.
— Еще говори, о почтенный! — воскликнул рабби Рахмон, когда старик замолк. — Хочешь, я отдам весь этот мешочек с дебенами?
Скиф посмотрел на тяжелый мешочек в смуглых жилистых руках рабби Рахмона и опять начал говорить.
— Все, — наконец сказал он и опять начал смотреть на мешочек.
— Мало рассказал. Узнаешь больше, приходи, получишь… Подожди, а ты никому больше не рассказывало бунтовщиках?
— Никому, — ответил скиф и поплелся назад к мусорной куче...».
Дальше Рахмон посеял немалую панику, собирая баблишко за свои «ценные сведения», а под вечер нёс свой «честный заработок» домой:
«…Поздно вечером Астарт и Эред, возвращаясь с верфи, увидели тщедушного усталого человечка, волочившего по земле несколько тяжелых мехов.
— Добрые прохожие, помогите слабому человеку, и боги вам воздадут… — со стоном вымолвил человек. Астарт узнал рабби Рахмона.
— Смотри ты, — удивился Астарт и, пнув мех, услышал мелодичный звон. — Ухватил где-то сухую корочку? Перед сном поклевать?
Молодые люди взвалили мехи и, подтрунивая над рабби, едва ворочавшим языком, донесли их до его убогого логова, мало похожего на человеческое жилье. В знак благодарности ростовщик угостил их черствым хлебом, который и сам с удовольствием уписывал, и сильно разбавленным дешевым вином, в котором плавали островки плесени…».
Ну и не могу удержаться и не процитировать одну из африканских историй:
«…— Если посадить пастухов на этих лошадок, никакие «леопарды» им не будут страшны, — сказал Астарт. Анад загорелся желанием прокатиться на зебре. Вручив Мекалу свое копье, он смело вошел в стадо упитанных коров, среди которых паслись и зебры. Зебры подняли головы, прядая ушами. Маленькие птички носились над стадом, садились на крупы и загривки животных. Одна из зебр протяжно фыркнула, обнажив мощные зубы. Анад заколебался, но, чувствуя на себе взгляды мореходов, заставил себя подойти ближе. Полуручные зебры нехотя отошли к термитникам, похожим на обломки скал среди травы, и принялись чесаться полосатыми боками о их твердые стены. Прячась за термитниками, Анад подкрался и запрыгнул на спину ближней зебры. Животное с хрипом упало, начало кататься по траве, едва не раздавив перепуганного Анада, который пытался отползти. Однако полосатый мститель решил, видимо, доконать обидчика: зебра вставала на дыбы, прыгала, как пес на задних ногах, норовя передними копытами размозжить ему голову.
И если бы не бичи пастухов, пришлось бы хананеям справлять очередной заупокойный культ.
Позже Анад понял безрассудство своего поступка, когда узнал, что зебр подмешивают в стада для защиты от гиен. Пастухи не раз видели, даже львы удирали, изуродованные и ослепленные ударами их копыт…».
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
На самом деле, написано не всегда ровно, встречаются опечатки. В самом начале автор как будто историческую хронику пишет и срывается пару раз и дальше на псевдоэнциклопедический стиль повествования, что немного портит атмосферность и прерывает погружение, но вообще в какой-то момент он расписывается, и повествование вначале начинает увлекать, а потом и удерживать в напряжении. И так до самого конца. В чём-то, конечно, выглядело наивно, а в чём-то, напротив, чрезвычайно жестко и неприглядно. Некоторые эпизоды, например, с прокаженными на крепостной стене и с жертвоприношениями вышли, как по мне, прямо жутковатые и отталкивающие, каждый по-своему. Так что, как ни крути, автору удалось создать живые, вызывающие эмоции, образы. И за героев, хотя далеко не все они вызывали у меня однозначные симпатии, я переживала как за родных. Было, отчего: неубиваемым там оказался только гг, про остальных того же сказать было никак нельзя.
Что касается самого гг, то это тот тип персонажей, который так любим был некоторыми нелюбимыми мною авторами, эдакий прогрессивный борец за свободу вероисповедания и права человека, который при этом запросто кого-нибудь может замочить и угрызений совести потом не испытает. Тем не менее, я вынуждена признать, что Э. Мацупуло удалось придать ему и глубины, и правдоподобности. Поэтому у меня он вызывал скорее противоречивые эмоции, нежели негативные. В чём-то он бесил, в чём-то вызывал сочувствие, в чём-то даже симпатию. Если считать, что перс и должен был противоречивым, то в таком случае Астарт явно удался.
Впрочем, для меня в нём самое интересное было то, что именно его автор выбрал для внесения в повествование, возможно, главной темы этого произведения – внутриличностного конфликта и кризиса веры. Астарт интересен тем, что он богоборец, но не атеист, и подставь на его место и на место его возлюбленной последователей любой другой современной конфессии – получишь не менее реалистичную и достоверную картину. Те же вопросы, те же сомнения и, вполне возможно, те же самые решения. Мне доводилось читать книгу о кризисе веры только один раз (конечно, не считая той, что я сама написала)). То была «Хижина» П. Янга. Но исход этого конфликта там был совершенно иной. Выводы, сделанные Астартом, гораздо больше похожи на те, что сделаны были героиней моей собственной повести, да и ход мыслей получился схожим. Тут можно, наверное, уйти в тему влияния авторского опыта на его творения, но я воздержусь, и продолжу говорить о другом.
Кстати, когда я говорю о «кризисе веры», я имею в виду не только религию, но и более неопределенные философские вещи, хотя и не менее экзистенциальные. Так жрец Ахтой искал «истину», но, что занятно, в книге так ни разу и не сказано, что ж за истину такую он искал. Зато сказано, что, если он её найдёт, то потеряет свой смысл жизни и её движущую силу. В контексте упорного и трудного пути вокруг Африки это выглядело ну очень символично.
Что касается историчности, то автор всё-таки позволил себе немало вольностей и допущений, в том числе по части терминологии. Не всегда удачно подбирались термины. Так "зинджи" слово времен Арабского халифата. И, когда читаешь про чернокожих ливийцев, трудно отделаться от когнитивного диссонанса: вроде и понимаешь, о чём речь, а вроде "ливийцы" с негроидами как-то не особо ассоциируются. Глаз лично мне это резало, но общее впечатление испортило не сильно. Хотя, конечно, на моменте про то, что узкоглазые с Мадагаскара могут быть вытеснены и тогда поплывут на север, конечно, слегка орнула) Потому что даже их присутствие в то время на острове под сомнением. Впрочем…Маципуло поступил хитро и прямо некоторые вещи не называл, так что при попытке уличить его в гоневе тут можно задаться вопросом, а кого он, собственно, имел в виду. Короче, исторические несоответствия в данном случае – это то, на что закрыть глаза удается. Их не так много, и они не сказать, что прям вопиющие.
В общем, при всех своих недостатках это, несомненно, очень интересная и философская книга, вместившая в себя очень многое, от юмора и приключений до романтики и философских рассуждений о людях и их жизни, с которой интересно будет ознакомиться и жаждущим прочитать о морских и сухопутных путешествиях, и тем, кто хотел бы почитать глубокую книгу о жизненных ориентирах и тех якорях, которые способны удержать человека в бурном потоке бытия.
Немного припозднилась, хотела выложить эту заметку гораздо раньше, но что есть, то есть. И сегодня ещё раз заведу речь об Ассирии и вскользь попробую пройтись и по другим регионам.
(Барельеф с изображением Саргона II, отца царя Синаххериба)
В прошлый раз я остановилась на правлении ассирийского царя Ашшур-дана III (ок. 773-755 до н.э.). Его преемником стал брат – Ашшур-нирари V (755-745 до н.э.), правление которого можно обозначить словами «мы били, нас били». Потому что, с одной стороны, его походы на запад были зачастую успешны (правда, потом там опять образовалась антиассирийская коалиция), с другой стороны могущественные цари Урарту тоже расслабиться не давали. Вдобавок Ашшур-нирари после 10-тилетнего правления, видимо, не своей смертью умер и так простился с царствованием, а был свергнут в результате мятежа знати в Кальху, а новым правителем Ассирии стал Тиглатпаласар III (ок. 745-727 до н.э.). И, надо признать, при нём Ассирия достигла значимых успехов.
Обезопасив границы, он успешно выступил вначале против Мидии, а потом против Урарту и, в конце концов, около 735-го до н.э. это государство потеряло приличную часть своих территорий. Кроме того, Ассирия расширилась на запад, покорив Дамаск и принадлежащие ему земли, а потом ещё захватила Израиль, о чём упоминается в том числе в Библии. Помимо этого, покорились финикийские города и другие небольшие государства региона, хотя до Египта ассирийцы тогда не продвинулись. Зато они воспользовались смутами в Вавилонии.
В прошлый раз я упоминала вавилонского царя по имени Эриба-Мардук. Ему на смену пришёл недолговечный Набу-шум-ишкун (754-748 до н.э.), а после трон занял современник Тиглатпаласара III по имени Набонасар (ок. 748-734 до н.э.). Именно в годы его неумелого правления в 745-м году до н.э. ассирийский царь-завоеватель двинул свои войска в Вавилонию и прошёл всю страну до Персидского залива, громя халдейские племена и выселяя в Ассирию множество пленных. При этом отмечается, что при этом он не причинил никакого ущерба вавилонским городам и всячески подчёркивал свою роль их защитника и покровителя. Есть мнение, что Набонасар, как уже ранее в этих местах бывало, сам позвал соседа на помощь. По итогу Тиглатпаласар стал сюзереном вавилонского царя и принял титул «царь Шумера и Аккада». Впрочем, ничего нового. Наследник Набонасара Набу-надин-зери на своём месте продержался всего два года (734-732 до н.э.), потому что потом его будто бы свергли недовольные такими делами вавилоняне. Интересно, не пожалели ли они об этом?
Потому что на трон они возвели последнего царя VIII-й династии по имени Набу-шум-укин II, но тот на своём месте продержался примерно месяц, после чего был скинут халдейским вождем и основателем IX Вавилонской династии по имени Набу-мукин-зери (ок. 732-729 до н.э.). Правда, для него музыка тоже играла недолго: в 731-м году до н.э. Тиглатпаласар вторгся в Вавилонию и на этот раз устроил знатный бадабумс, особенно халдеям. Вдобавок он решил объявить новым вавилонским царём не кого-нибудь из местных, а самого себя, что и сделал в 729-м году до н.э., назвавшись Пулу. Как можно догадаться, на этом для Вавилонии всё не закончилось, и позже и ею, и Ассирией правил уже сын Тиглатпаласара – Салманасар V (727-722 до н.э.).
Салманасар оказался настоящим букой, ограничивал привилегии знати и жрецов как в родной Ассирии, так и в Вавилонии, а потом ещё отменил иммунитеты старинных храмовых городов – Ашшура, Сиппара, Вавилона и других, обложил их налогами и ввёл повинности. Если он и других подчиненных доставал подобным образом, то неудивительно, что у него вскорости взбунтовался Тир, а потом ещё и Израиль. Причем израильский царь Осия в 724-м году до н.э. тайно сговорился с фараоном, которым, возможно, был основатель XXV-й (Кушитской) династии Пийе (ок. 744-714 до н.э.), но тот в решающий момент на помощь не пришёл. Восстание было подавлено, а Осия уехал на пмж в Ниневию в качестве пленника и, видимо, заложника. А обиженный таким вероломством Салманасар знатно потрепал Самарию, в те времена столицу Израильского царства, да и вообще Израиль. О тех событиях в Библии тоже красочно поведали.
После Салманасара на ассирийский трон воссел Саргон II (ок. 722-705 до н.э.) и своим правлением показал, что достоин имени того, в честь кого назван. Были, конечно, у него и неудачи. Например, в Вавилонии, заключив союз с эламитами, к власти пришёл упомянутый мною в прошлом посте царь-халдей Мардук-апла-иддин II, который утверждал, что ведет происхождение от Эриба-Мардука. Изгнать насовсем его удалось только наследнику Саргона Синаххерибу. Неудачен был поход и в Тир. Зато Саргон надавал по задницам и прочим местам царям и армиям Мидии, Манны, Урарту и не только им.
К 705-му году ассирийские и египетские владения (которые, к слову, под своей властью, пользуясь междуусобицами, объединил Пийе, передав после себя бразды правления Шабаке), разделял, по сути, только Синайский полуостров. И Синаххерибу, сыну Саргона, досталось мощное и обширное государство. Вот о Синаххерибе сегодня и расскажу на примере произведения
«Повесть об Акире Премудром»
Время действия: рубеж VIII-VII веков до н.э. Время царствования Синаххериба (705/704-681 до н.э.) под именем царя Синагрипу. Вероятно, также упоминается царь Манны Уллусуну (ок. 716-680 до н.э.) под именем «царя персидского Алона». А в Египте правили представители XXV-й (Кушитской) династии, в частности Шабака (707/706-690 до н.э.) и Тахарка (690-664/663 до н.э.).
Место действия: Ассирия, Древний Египет времен XXV-й династии.
Интересное из истории создания:
Вообще, «Повесть об Акире Премудром» – это переводной памятник русской средневековой литературы. Причем на Руси повесть известна с XII-го века, но её первоисточник, ассирийскую «Повесть об Ахикаре», датируют аж VII-V-м веками до н.э. Произведение это оказалось столь популярно, что разошлось по миру на многих языках и во множестве вариаций. Один из первых переводов был сделан на арамейский, известны, как минимум, армянская, арабская и вот славянская версии. Часть арамейских фрагментов представляет собой коллекцию афоризмов и загадок, другая часть – повествовательную рамку – сюжетную канву рассказа об Ахикаре. Такая структура сохраняется и в переводах повести – ее сирийской, арабской, армянской и славянской версиях.
Впрочем, есть у меня подозрение, что чем дальше от оригинала в пространстве и времени, тем сильнее исходный текст искажался, не только из-за трудностей перевода, но и из-за адаптаций. Так, например, в древнерусском варианте мелькают и Бог (явно авраамического толка), и церковь, а уж в именах собственных кто угодно ногу сломит. Так предполагается, что под «страной Наливской» в действительности имелась в виду ассирийская Ниневия, а под царем Ассирии Синагрипой, вероятно, подразумевался Синаххериб. Что там ещё и как видоизменилось – фиг его знает. В любом случае именно перевод оригинала я не нашла, так что придётся опять хавать, что есть.
О чём:
Советник ассирийского царя по имени Акир (Ахикар/Ахиакар) построил блестящую карьеру, накопил огромные богатства и вообще хорошо устроился, даже женился. Только вот детей у него с женой не получилось, и всё нажитое непосильным трудом, включая место при царе, передать было некому. Старик принялся молиться богу, но в ответ получил лишь совет взять на воспитание в качестве приёмного сына племянника, Анадана, и сделать из него человека, когда тот подрастет и впитает мудрость приёмного отца, передать всё ему. Идея Акиру не особо понравилась, но альтернатив получше у него не было, так что он сдался и забрал к себе не только Анадана, но и его младшего брата.
Когда Анадан достиг возраста совершеннолетия, Акир прочитал ему длинную наставительную лекцию с хорошими (и не очень) советами на любой случай жизни, от службы до дружбы, и в заключение сказал, что, когда помрет, то всё его станет принадлежать его приёмному сыну. До того ж все (в том числе царь с советником) договорились, что пока Акир жив, на его место никто не претендует. Правда, это никак не помешало Анадану пробовать себя в роли хозяина ещё при жизни старика. И тому это очень не понравилось, потому что вьюноша действовал по принципу «что хочу, то и мочу» – сыпал деньгами, истязал рабов и творил всякое прочее непотребство. Когда ж Акир сделал ему за это выговор, Анадан притих, но сам при этом подумал, что кому-то пора отправляться к предкам. И это я не про покатушки к родственникам.
Нельзя сказать, что обучение у мудреца прошло для парня даром. Потому что он научился здорово писать. И ещё плести интриги. Так что без труда написал пару интересных писем правителям соседних государств, а потом ещё одно своему приёмному отцу от имени их общего владыки Синагрипы-Синаххериба, организовав знатную подставу. А, поскольку старичок такой свиньи (во всех смыслах) не ожидал, то, разумеется, попался в расставленную ловушку. В чем состояла суть подставы, как повели себя царь и его преданный советник, и во что это вылилось, не раскрываю. Произведение небольшое, и, если я продолжу, то читателям ничего не останется. Хотя отрывком кое-что всё же раскрою.
Отрывок:
«…Пошел я и рассказал обо всем Синагрипу, царю своему, и ответил мне царь так: «Пока жив ты, Акир, никто другой не станет хозяином в доме твоем». Анадан же стал подумывать о брате своем, которого я также воспитывал в доме своем, и начал с той поры завидовать ему, говоря: «Что если Акир, отец мой, прогонит меня и тому наследство оставит?» Когда догадался я, что он задумал, то стал укорять его, говоря ему так: «Почему презрел ты все наставления мои и богатства мои расточил?» Услышав эти слова мои, сын мой Анадан пришел в ярость, отправился в царский дворец и, выбрав удобное время, написал две грамоты. Врагу нашему, царю персидскому, имя которого Алон, так написал: «Царя Синагрипа мудрец и советник, я, Акир, пишу: персидскому царю Алону радоваться! В тот день, когда придет к тебе эта грамота, изготовь войско свое. Я предам в твои руки Адорскую землю. И овладеешь ею без боя». И другую грамоту написал к египетскому царю Фараону, а в ней говорилось: «Когда придет к тебе грамота моя, будь готов прийти на поле Египетское месяца августа в двадцать пятый день, и я введу тебя в Наливский город и овладеешь им без боя».
А в это время царь распустил воевод своих, и оставался тогда царь совсем один. И грамоты написал Анадан моим почерком, и запечатал моим перстнем, и оставил их у себя, выжидая часа, когда бы предъявить их царю. И написал еще такую грамоту: «От царя Синагрипа к Акиру, советнику моему. В тот день, когда придет к тебе эта грамота, собери воинов моих, и воевод моих, и уряди полки. И будь готов месяца августа в двадцать пятый день явиться на поле Египетское. А когда я прибуду, построй полки, словно готовишься к бою, так как находится у меня посол Фараона и хочу я, чтобы он увидел войско мое».
И отдал сын мой Анадан грамоту эту двум отрокам, и отослал ее ко мне как бы от имени царя. А сам Анадан, сын мой, предстал перед царем и отдал те две грамоты царю, которые написал к враждебным нам царям, и сказал: «Царь мой, живи вовеки! Вот грамота отца моего Акира, но я не согласился с замыслом его и принес тебе его грамоты, ибо я ем хлеб твой и не подобает мне злоумышлять против тебя. Послушай, что скажу я, господин мой царь! Ты отца моего Акира возвысил и возвеличил более всех вельмож своих, и вот посмотри, что задумал он против тебя и против царства твоего». И, сказав так, передал царю грамоты…».
Что я об этом думаю, и почему стоит прочитать:
Вообще меня очень опечалило то, что я не отыскала хоть какие-то следы первоисточника. Было бы интересно взглянуть на него. Но я читала синтезированную версию, которая, по идее, должна была неплохо передать основные события повествования.
Сама история незамысловатая и, вполне вероятно, создавалась как поучительная. Во всяком случае там и в самом деле приличную часть занимают афоризмы-поучения, причем мои глаза страдали от того, что кому-то ума не хватило оформить это построчно, а не единой глыбой. Тем не менее некоторые фразы в этой части можно смело растаскивать на цитаты) И вообще всю историю, рассказанную как раз от лица мудрого старца, можно рассматривать как эдакую иллюстрацию к его мудрым изречениям, как повествование о том, что бывает, если на самом деле следовать озвученным советам. И, как оказалось…не все они были однозначно хороши) Походу, тот же самый вывод сделал и сам Акир, очевидно, заметивший, что в кое-чём он ошибался и проявлял непозволительную мягкость и недальновидность.
Что касается приключений Акира в Египте, то такого типа сказки встречались у разных народов, в том числе я читала некоторое количество и русских, например различные вариации сказок о «Мудрой Деве», где главной героине загадывают нетривиальные загадки и дают, казалось бы, невыполнимые задания, с которыми она справлялась при помощи различных не очевидных нюансов и лазеек. Так вот в данной повести подобное тоже имеет место, однако, если в сказках о «Мудрой Деве» девица только демонстрирует свою смекалку, то мудрец Акир не только и не столько показывает собственную находчивость, сколько действует от противного, демонстрируя абсурдность или глупость поставленной задачи. Признаться, с таким я столкнулась впервые и заценила приём по достоинству)
В общем, это не увлекательное приключалово, но история интересна именно с философско-психологической точки зрения и как рассказ об интеллектуальных играх. И отдельная причина, по которой я бы советовала ознакомиться тем, что интересуется историей – это древность первоисточника, и немалый возраст даже переводной русской версии, насчитывающей порядка 900 лет. При желании можно даже прочитать текст в изначальной древнерусской форме. Найти его нетрудно. Кроме того, в повести, даже несмотря на искажения, есть отсылки к реальной политической ситуации конца VIII - начала VII-го веков до н.э. на Ближнем Востоке. Кстати, к теме заговоров: царь Синаххериб, герой этого произведения, в самом деле погиб в результате предательства: он был убит своими сыновьями. Но это уже совсем другая история.
Сегодня снова про Х-й век и снова про древние Египет и Грецию. Дальше про Египет будет меньше, а про Грецию больше. Но пока попробую достаточно лаконично изложить, как выглядели Ближний Восток и Средиземноморье в 940-900-х годах до н.э.
(Ойкумена, в частности, означает известную часть мира. И её карты когда-то выглядели примерно так)
Если говорить про греческие территории, то там всё ещё в самом разгаре были «тёмные века». Как я, возможно, уже упоминала, дорийцы доломали микенскую цивилизацию с её достижениями, вернув жителей данного региона к раздробленности и родоплеменным отношениям (хотя цари, вожди и прочие ребята с привилегиями всё-таки были). Кстати, до Крита они добрались тоже. И своих предшественников подвинули с полуострова в Малую Азию и на дальние острова. Но об этом я, пожалуй, в другой раз скажу. Численность населения при этом здорово сократилась.
Из хорошего было то, что в этот период предки греков освоили выплавку и обработку железа и постепенно стали всё больше пользоваться для своих нужд железными орудиями, а не бронзовыми. Ну и общинные отношения стали хорошим базисом для создания полисов, а в последующем и древнегреческой демократии, такой, какой её знают, что плохо вяжется с централизацией монархических государств и вряд ли б имело место, если б полноценные царства сохранились и развивались в данном регионе. Хотя в тот период о демократии ещё говорить было рано, но семена уже оказались брошены.
Кроме того, в период с 950 по 750-й годы примерно, когда Финикия была в самом расцвете и активно занималась колонизацией приморских территорий, древние греки позаимствовали у финикийцев их письмо, которое потом развилось в (древне)греческий алфавит. Об остальном, пожалуй, скажу по ходу дела.
Что же касается Египта в этот период, то в нём продолжался упадок. После ранее мной упомянутого фараона Сиамона (ок. 986-967 до н.э.) власть перешла к Псусеннесу II, который правил примерно с 967 по 943-й годы до н.э. Период его правления был освещен слабо, и на нём династия схлопнулась. Ну, то есть как «схлопнулась». На его дочери, Маат-Кара, Шешонк I, присвоивший себе титул фараона и правивший примерно с 967-960 по 945-940 (или даже 931-й) до н.э., женил своего сына, будущего фараона Осоркона I (ок. 924-889 до н.э.), закрепив таким образом права своих потомков. К слову, Шешонк I стал основателем ХХII-й (Ливийской) династии Египта и, по одной из версий, он же (а не/не только Сиамон) отдал свою другую дочь в жёны царю Соломону. При этом, мол, всячески пакостил зятю и его государству втихую.
Если это и вправду так, то неудивительно, что после смерти Соломона около 928-го года до н.э., его царство раскололось надвое, и его сыну, Ровоаму (928-911 до н.э.), досталась только южная половина, ставшая Иудейским царством с центром в Иерусалиме. Северная же превратилась в Северное Израильское царство, столицей которого стал Сихем, а царём вроде как Иеровоам I (928-907 до н.э.). Вокруг в это время существовали разные маленькие царства вроде Идумеи, Моава, Аммона, Арамеи с центром в Дамаске, условной Филистии, разрозненная, но очень экономически активная Финикия. А вот с Арамейским царством и Финикией соседствовала Ассирия, где в тот период правили Ашшур-реш-иши II (ок. 972-967 до н.э.), его сын Тиглатпаласар II (ок. 967-935 до н.э.) и внук Ашшур-дан II (ок. 934-911 до н.э.). В то время ассирийцев пинали все, кому не лень, например, Арамея, Вавилония и даже, возможно, Наири (предположительно ассирийское название Урарту).
Но на внуке Тиглатпаласара II, Адад-нирари II (ок. 911-891 до н.э.) начался Новоассирийский период, и вскоре Ассирия всем показала, как плохо обижать маленьких, и сама надавала пенделей соседям, от Вавилонии до Израиля. В Вавилонии, кстати, тогда правила всё та же VII-я династия (Э), а если точнее, то Мар-бити-аххе-иддин (942-920 до н.э.), сын основателя Набу-мукин-апли (ок. 979-943 до н.э.), и потом Шамаш-мудаммик (ок. 920-900 до н.э.). Не путать с мудаком
На юге Аравийского полуострова всё так же развивалась Саба, а вот в Африке, на месте некогда зависимой от египетских правителей Нубии, самостоятельное царство Куш, о чём, видимо, не знал автор сегодняшнего произведения:
«На краю Ойкумены» И.А. Ефремова
Время действия: X век до н. э., вероятно, 940-е или 930-е годы. Предположительно время правления Шешонка I.
Место действия: Древняя Греция, Древний Египет, царство Куш (территория современного Судана) и другие африканские территории.
Интересное из истории создания:
Про самого писателя я достаточно сказала в прошлый раз, поэтому сегодня только о книге. О первой части я тоже уже вскользь говорила в одним из прошлых постов (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 5. «Путешествие Баурджеда»), потому как «На краю Ойкумены» – не что иное, как сиквел «Путешествия Баурджеда», хотя на самом деле их почти ничего не связывает, и эти произведения вполне можно читать как самостоятельные. «Великая дуга» (другое название «На краю Ойкумены») написана была в 1945-м году, и впервые опубликована в 1949-м. Между событиями частей лежит пропасть в тысячелетие: по косвенным признакам можно установить, что дело происходит, предположительно, в правление Шешонка. В частности, именно при нём на время Та-Кемт обрёл своё прежнее единство. Однако Нубия для царства была уже потеряна. Большинство исследователей полагает, что обе повести можно рассматривать как фантастические, хотя более детальные оценки фантастического элемента разнятся, встречались и утверждения, что повести «историческими... назвать нельзя – это вольные фантазии на темы далекого прошлого» (Е.К. Агапитова). Пожалуй, с последним утверждением я соглашусь, и позже объясню, почему.
О чём:
В пережившей дорийское нашествие Древней Греции времён «Тёмных веков» жил да был юноша по имени Пандион (автор упорно называл его эллином, хотя вроде как такое самоназвание у древних греков появилось только в VII-м веке до н.э., т.е. на триста лет позже). Пандион учился у скульптора Агенора, чтобы тоже стать скульптором (тем более что ему ну очень и взаимно приглянулась агенорова дочка Тесса). Но при этом его дед, кажется, имел на этот счёт немного иное мнение, потому как постоянно его тренировал как истинного спартанца воина, а потом, едва парень достиг условной зрелости и прошел «испытание», вообще вручил бронзовый меч его рано погибшего отца и после пожеланий всего наилучшего удалился доживать свой век у дочерей, посчитав долг исполненным.
Пандион же, пожав плечами, вернулся к наставнику и продолжил обучение. И всё бы ничего, если б он не был дерь не очень опытным скульптором. Пытаясь создать статую возлюбленной, он испытал творческое бессилие, а потом ещё Агенор показал ему древнюю минойскую статуэтку, чем раззадорил окончательно, и вьюноша, видимо, не способный ровно усидеть на пятой точке в принципе, упросил отпустить его на Крит, так сказать, поучиться мудрости древних, разглядывая развалины. Чем ему это должно было помочь, хз, но удержать его всё равно было нельзя, поэтому отпустили его, хоть и с дурными предчувствиями, в путь-дорогу.
Крита он благополучно достиг, но вот дальше у него началась чёрная полоса в жизни. А вот не надо было в одиночку шляться в неблагополучных афроамериканских районах опасных местах острова. Потому что там его приметили местные, решившие, что работорговля – отличный заработок, и вот уже почти скрутили и заковали в цепи, но он сумел вырваться и кинуться со скалы, да каким-то чудом выжить. Не меньшим чудом оказался проплывавший неподалеку корабль, и Пандион решил, что это его последний шанс, поэтому бросился в море и поплыл к неизвестному судну. Принадлежало оно, как оказалось, финикийскому купцу, который сделал парню предложение, от которого нельзя отказаться. Правду, пришлось ему взять все свои слова обратно, едва кораблик попал в бурю, и команда корабля заявила, что у вьюноши, видно, глаз дурной, и вообще он ведьма принес им несчастье. Особенно они истерили, потому что их сносило к египетскому берегу.
«Ну и что здесь такого?» – должно быть, спросит разумный читатель. Как оказалось, Ефремов написал об «Изоляции Кеми» почти на восемьдесят лет раньше, чем я)) Только я писала о вымышленном мире, похожем на наш, а товарищ Ефремов о как бы нашем. И вот у него выясняется, что Египет все вокруг ненавидят, а египтяне запрещают приставать к их берегам, за исключением трех гаваней, а кто всё-таки посмел это сделать, отправится в рабство или на кол (ну или какие там автор казни придумывал на такой случай?). Финикийцы в рабство (и всё остальное тоже) не хотели, поэтому решили, что им непременно надо сбросить балласт…и сбросили Пандиона. Точнее он как самый свободолюбивый человек этого мира сделал это сам. На его счастье, он выжил, а на несчастье – угодил-таки в рабство. Парень он был общительный, и в шене сдружился с другими рабами, а потом подбил всех на побег…Что из этого получилось, и как эти ребята потом скитались по Африке, даю возможность желающим, если они найдутся, прочитать самим.
Отрывки:
Сегодня я решила нестандартно подойти к выбору отрывков. Поскольку во многом я пишу не для читавших эту книгу (и тем более не для её фанатов), а для тех, кто не читал, но мог бы, то я решила выбором фрагментов продемонстрировать, почему дальше я напишу то, что напишу. И для начала о хорошем. Что ни говори, а так-то писал Ефремов неплохо, иногда у него получались очень даже красивые и атмосферные зарисовки. Например, эта:
«…Девушка торопливо шла к морю, часто оглядываясь, хотя и знала, что так рано в праздничный день никто не пойдет в священную рощу.
От белых обрывов бесплодных каменистых гор уже веяло жаром. Сначала дорога пролегала по равнине, покрытой колючками, и Тесса шла осторожно, чтобы не порвать подол своего лучшего хитона из тонкой, полупрозрачной материи, привезенной из-за моря. Дальше местность вспучилась холмом, сплошь покрытым кроваво-красными цветами. В ярком солнце холм пылал, как будто залитый темным пламенем. Здесь не было колючек, и девушка, высоко подобрав складки хитона, побежала.
Быстро миновав одинокие деревья, Тесса очутилась в роще. Стройные стволы сосен отливали восковым лиловым блеском, раскидистые вершины шумели под ветром, а ветви, опушенные мягкими, в ладонь длиной, иглами, превращали яркий солнечный свет в золотую пыль.
Запах нагретой смолы и хвои смешивался со свежим дыханием моря и разливался по всей роще.
Девушка пошла медленнее, бессознательно подчиняясь торжественному покою рощи…».
Но вместе с тем там литры вот подобной воды, причем идеологически окрашенной:
«Тысячи лет назад жители Айгюптоса прятались в долине Нила от враждебного мира. Теперь их потомки пытались отвратить лицо от жизни, укрываясь внутри своих храмов и дворцов. Пандиону казалось, что величие искусства Айгюптоса в значительной мере было обязано природным способностям разноплеменных рабов, из миллионов которых выбиралось все наиболее талантливое, невольно отдававшее свои творческие силы на прославление угнетавшей их страны…». (Коренные египтяне: «Да-да, пошли-ка мы на…»).
«…На стенах сами фараоны изображались в виде больших фигур. У их ног копошились карлики – все остальные люди Черной Земли. Так цари Айгюптоса пользовались любым поводом, чтобы подчеркнуть свое величие. Царям казалось, что, всячески унижая народ, они возвышаются сами, возрастает их влияние…» (По следам великих ценителей искусства…)
Ещё у автора были довольно своеобразные представления о красоте и о внешности древних, или я чего-то не понимаю:
«…Красивое лицо было типичным для египтянки. Пандион уже знал облик женщин Айгюптоса - низкий лоб, узкие, приподнятые у висков глаза, холмиками выступавшие щеки и толстые губы с ямочками в углах…».
«Очаровательная девушка не походила на египтянку. У нее было круглое лицо с прямым небольшим носиком, широким лбом и огромными, широко расставленными глазами…». (Кто-нибудь смог себе это представить? Если да, то вышло красиво или не очень?)
Ещё он почему-то был убежден в том, что среди древних греков было полно атеистов:
«…Охваченный жалостью, молодой эллин придвинулся к египтянину.
– Но ты можешь сам... – Пандион не договорил. Яхмос отшатнулся: – Что ты говоришь, чужеземец! Разве я могу заставить свое Ка вечно терзать Ба в никогда не кончающихся страданиях?..
Пандион ничего не понял. Он был искренне убежден, что со смертью окончатся и мучения, но промолчал, щадя веру египтянина…». (Извини, Аид, не сегодня)
И природные зарисовки порой любопытные:
«…Здесь было много бегемотов. Пандион, этруски и другие рабы из северных стран еще раньше познакомились с безобразным обитателем реки, носившим у египтян имя «хте». Бегемоты не выказывали страха перед людьми, но и не нападали на них без причины, поэтому рабы близко подплывали к ним. Множество больших голубых пятен виднелось вдали перед зеленой стеной тростников, показывая место отдыха бегемотов в широких участках долины, где река разливалась гладким сверкающим озером. Мокрая кожа животных была голубого цвета…»
(Кто-нибудь видел голубых бегемотов? Хотя бы мокрых? Серьёзно, мне не даёт покоя этот вопрос)
И т.д. И т.п. Вообще перлов было куда больше, но я кукухой поеду, если все их буду перечислять теперь.
Что я об этом думаю, и стоит ли прочитать:
Вообще я часто в своих постах говорю, что та или иная книга подойдёт для чтения далеко не всем и не в любой момент времени, и что попадаются мне на разбор порой довольно специфические вещи, которые кому-то будут интересны, а кто-то бросит после первой же страницы. И потому я стараюсь в этом разделе обозначить, кому зайдет, скорее всего, а кому – нет. Так вот, эта дилогия Ефремова – это тоже чтиво специфическое, не всем подходящее. Если первую книгу про «путешествие Баурджеда» я прочитала скорее с лёгким недоумением, то «На краю Ойкумены» шла у меня с таким скрипом, что, если б я реально физически фэйспалмила, то у меня б уже всё лицо было в синяках.
Потому что можно забить на исторические ошибки и даже на логически сомнительные моменты, можно поржать с неуёмного пафоса и со странных речевых оборотов да спокойно себе читать дальше. Ну, короче, много чего можно, от чего книга теряет баллы, но всё ещё остается читабельной даже в моих глазах. Но, как я написала ещё в прошлом своём посте, если уж и впихивать свои сверхценные идеи, то впихивание не должно быть настолько топорным и так явно бросаться в глаза, наперекор даже внутренней логике. А у Ефремова я вижу именно это.
«Его синтетическое мировоззрение, отмеченное влиянием разных идейных традиций, включало утопизм левого толка, эволюционизм, научный рационализм, эзотеризм и гуманизм», – писали о нём. И я не знаю, как он укладывал всё это у себя в голове (да и не моё это дело), но в тех его книгах, что мне довелось прочитать, это выглядит неестественно, противоречиво, громоздко и навязчиво, а иногда вдобавок лживо и лицемерно.
«Прикольно», например, читать про «империю зла и рабства» в виде Египта, зная, что на греческих территориях рабство тоже цвело и пахло, и относились к нему соответственно. То есть я могу понять и поверить в то, что рабам не нравилось быть рабами (хотя тоже не всегда), и что они стремились вернуть себе свободу. Но что древние будут пускаться в пространные рассуждения о недопустимости рабства, об угнетении, о равенстве и братстве, о бегстве от жизни в больших храмах богов, которых они считают своими покровителями – пардон, но нет.
Особенно меня «умилила» история про Яхмоса, «расхитителя гробниц», которому автор явно симпатизирует. То есть тут не то что «не получилось», а вообще никакой попытки вникнуть в ход мыслей людей тех времен, и понять, собственно, почему его преступление для египтян было столь ужасно, и почему его ну никак нельзя назвать хорошим человеком в рамках этой истории. Автор даже не считает нужным прикрыть собственные воззрения на посмертие, мол, мёртвым золотишко не нужно, лучше б на людей потратили, о чем в данной книге он так и пишет: «Страшное ремесло, достойное народа, заботившегося более о смерти, чем о жизни, старавшегося сохранить в вечности не живые дела, а славу мертвых!».
Мне почему-то это вместе с тем отрывком про изображение фараонов в гробницах напомнило эпизод из Библии:
«И когда был Он в Вифании, в доме Симона прокажённого, и возлежал, — пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного и, разбив сосуд, возлила Ему на голову. Некоторые же вознегодовали и говорили между собою: к чему сия трата мира? Ибо можно было бы продать его более нежели за триста динариев и раздать нищим. И роптали на неё. Но Иисус сказал: оставьте её; что её смущаете? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению…» (Ев. от Марка).
Там есть и другие, более красочные вариации этой истории, но я оставлю только эту. Вот в этом отрывке прекрасно показан конфликт между тем, что поддерживал и воспевал Ефремов, и тем, что двигало многими древними (да и некоторыми современными) людьми на самом деле. Складывается впечатление, что он в принципе не очень понимал, как можно добровольно кого-то боготворить до такой степени, что жаждешь отдать этому кому-то всё самое ценное и при его жизни, и после смерти, и что разграбление могилы того, кого настолько чтили при жизни – это оскорбление не только и не столько его самого, сколько его почитателей. И, будь они даже последними бедняками, спасибо они за такое не скажут, даже, если очередной робингуд награбленное между ними всеми разделит. То, о чём Ефремов пишет, несомненно, имело место, но среди определенных слоёв населения (прежде всего, жрецов) и в определенные исторические периоды (речь, прежде всего, о смутах). Но обычным делом это не было.
Короче, я ещё долго могу расписывать, что не так, и почему, но для тех, кто готов это принять, сказанного уже достаточного, а остальным достаточно не будет никогда. На мой взгляд, оценивать историческую прозу следует, помимо базовых, ещё по критерию исторической достоверности, что подразумевает как соответствие историческим фактам, так и правдоподобность с точки зрения норм того периода, о котором книга повествует, с как можно меньшим привнесением социально-психологического из норм своего времени. Так вот в книгах Ефремова, о которых я рассказала, с этим всё плохо настолько, что их можно читать исключительно как фантастику и фантазии на тему.
Несомненно, кому-то такое зайдёт, и кто-то прочитает с интересом. Однако нужно отметить, что идейность там настолько превалирует над всем остальным, что мне лично эта история была не интересна даже и в сюжетном отношении, потому что сюжет при таком раскладе выглядит просто картонной декорацией и не более того, и о психологической достоверности персонажей, что для меня лично так ценно и в исторической, и в современной прозе, речи тоже не идёт. Короче, ещё одну книгу Ефремова я из своего списка вычеркнула. А так, читать или не читать – выбор за читающими.
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.