sterblich

klein, aber oho!

Продолжаем знакомиться с книгой Тима Ву.
Все части выложены в серии.

Дерьмофикация как она есть

Коротко для ЛЛ: Амазон, как и многие другие платформы, был нормальной фирмой. А потом сговнился, стал драть на своём маркетплейсе конский процент и скупать конкурентов. Другие тоже не лучше. Монополия - она такая. Как результат, интернет не породил новый креативный класс, а горстку инфлюэнсеров, которые пашут с утра до вечера, как кони.

Пролить свет на процессы, произошедшие в десятых годах с многими платформами может позволить взгляд на эволюцию компании Амазон. Начав с простого книжного онлайн-магазина, они сами стали платформой в 2000 году, запустив свой маркетплейс с букинистикой. Он взлетел, и Безос понял пару вещей, которые сегодня кажутся очевидными: на маркетплейсе можно делать деньги, и такие деньги, которые не снились любому онлайн-магазину. В 2023 году маркетплейс дал 83,5% общего объёма онлайн-продаж компании.  Кроме этого, для успеха нужен свой хороший поисковик. И наконец, важнейшим фактором как для покупателей, так и для продавцов, является удобство пользования платформой.

Они поняли, что со своей платформой необязательно строить полностью интегрированный бизнес. Не гонясь поначалу за прибылью, они достигли доминирования на стороне предложения к концу десятилетия. Параллельно они скупали потенциальных конкурентов, в число которых входили AbeBooks, Zappos и Diapers.com. Федеральное правительство смотрело на эти сделки сквозь пальцы, считая Амазон слишком мелкой рыбёшкой.  Кроме этого, Амазон субсидировал покупателя, которому предлагали бесплатную доставку, а также множество продуктов индустрии развлечения через Amazon Prime.

Потом пришли иные времена. Продавцов, которые оказались на крючке, стали доить. Их стали заставлять платить за продвижение своего продукта. Сегодня доход от этого продвижения вдвое превысил рекламный доход газетной индустрии всего мира. Комиссию тоже подняли. Жизнь продавца осложняется конкуренцией со стороны самого Амазона, который приторговывает на своей же площадке, да ещё шпионит за тобой. Доход и богатство медленно, но верно перетекают от Давида к Голиафу.

Можно, конечно, всегда уйти, но куда? Даже на eBay, не говоря уже о своей страничке, оборот будет на порядок ниже, так что если ты не достаточно велик, то не сможешь свести концы с концами. Автор заключает, что создание целого класса независимых бизнесов мало что значит, если все они зависят от гораздо большего бизнеса. История Амазона демонстрирует нам во всей красе типичный сценарий последних лет:

1. Создаём платформу, снижая издержки как для продавцов, так и для покупателей.

2. Избавляемся от конкурентов путём их скупки или субсидирования цен.

3. Клонируем самые успешные бизнесы на платформе.

4. Методом кнута и пряника закрываем возможность соскочить как продавцам, так и покупателям.

5. Извлекаем прибыль путём поднятия цен, рекламы и сбора данных.

Технооптимисты на рубеже тысячелетия недооценили эффект масштаба. Мелкий бизнес не может спуститься достаточно низко по кривой издержек, что позволило некоторым аналитикам утверждать, что выбор стоит следующим образом: масштабироваться или умереть. Монополия представляется условием для каждого успешного дела. Она позволяет снизить издержки производства, а также противостоять конкуренции. Однако экономия при масштабировании имеет свой предел, и что тогда останется? Правильно, возможность бортануть конкурента. Победитель забирает если не всё, то львиную долю. Новые технологические гиганты долго и со вкусом занимались этим делом. Почувствовав угрозу от Инстаграма, Фейсбук попросту купил его за миллиард. Практика сдерживания конкуренции стала ключевой стратегией биг теча. Методы бывают разные. Гугль платит своим конкурентам, чтобы оградить их от каналов сбыта. Амазон не даёт зависимым бизнесам торговать вне своего маркетплейса.

Но эффективнее всего работает старая добрая скупка конкурента с потрохами. Согласно данным одного из исследований, Фейсбук, Майкрософт, Гугль и Амазон скупили свыше тысячи компаний в период с 2007 по 2018 годы. Основатель того самого онлайн-маршрутизатора Waze Ноам Бардин не скрывает:

Когда ты решаешь продать компанию, ты должен быть честным с самим собой касательно того, что это – конец твоей эпохи.

Нет сомнений в том, что это хорошо работало для платформ в десятых годах. Но вот хорошо ли это для всей страны – совсем другой вопрос.

Все эти ютюбы, фейсбуки и твиттеры не привели к созданию нового состоятельного креативного класса. Потенциальные давиды пошли служить в армию Голиафа, обогащая его. Даже те, кто надеялся сделать карьеру в сфере искусств, не оправдали своих ожиданий. Манипуляции платформ, которые Кори Докторов назвал дерьмофикацией, собрали всю прибыль под одной крышей. То, что походит в информационной отрасли, уже больше похоже на нео-феодализм, чем на капитализм.

Кто-то укажет пальцем на инфлюэнсеров: вот они, новые победители. Однако, если подумать, то этим людям не завидуешь: чтобы остаться на плаву, им приходиться постить регулярно и помногу, иначе тебя забудут. Многие выгорают. И даже если всех их записать в плюсы, то на этих скромных вистах не спишешь внушительную гору, которая уходит в прибыли платформе. На целый средний класс этих ребят не наберётся. Мелкая рыбёшка в глобальном масштабе.

Это вам не Таити. Я хорошо помню те времена, когда на Амазоне можно было продать старую книжку. Сам приторговывал, бывало. Но в один прекрасный момент эти друзья потребовали регистрацию ИП, так что пришлось это дело сворачивать. Народ стал переходить на eBay, но те тоже скурвились и резко подняли комиссию. После этого мелкие продавцы стали соскакивать в частные объявления, где и сидят по сей день. eBay, потеряв оборот, комиссию снова опустил, но кто ж им будет теперь верить?

Дерьмофикацию во всей красе можно наблюдать и на примере Пикабу, где всё было в шоколаде первые лет десять, наверное, после чего начались смены правил, убрали минусы, пошла реклама. Люди стали уходить, и им пришлось реагировать смягчением правил и возвратом минусов. Того, что было, уже не вернёшь, но платформа всё ещё живёт, хоть и не процветает, как раньше.

На заре Интернета у многих возникло чувство безграничной свободы, когда ты можешь сказать что-то на весь мир. Появились надежды, что теперь всё будет по-другому, и монополиям придётся подвинуться перед напором человеческой креативности. Как же мы ошибались. О том, чем обернулись эти надежды, рассказывает нью-йоркский профессор Тим Ву, который сходил во власть, а теперь пишет книжки.

Технологии – это хорошо, но не всегда для всех. Слишком часто они используются не для сужения, а для расширения экономического неравенства. Да, были такие вещи, как плуг, которые стали благословением для простого трудяги. Но была и хлопкоочистительная машина, разогнавшая рабство на плантациях. Нужно стремиться к структурному балансу, то есть стараться, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Как, например, это делается в NFL, где мелкие клубы не обижают и сохраняют интригу для всей страны.

Экономика – это такая вещь, где имеются ключевые места, контроль над которыми позволяет изымать ренту. Одними из таких мест являются платформы, которые подобны химическим катализаторам. Как и катализаторы, они помогают взаимодействовать участникам. Конечно, это не новое изобретение. Ещё с античных времён они решают проблему поиска информации и снижают минимальный размер компании, необходимый для того, чтобы наладить сбыт. Так открываются двери для мелкого бизнеса, который может прийти на рынок и за скромную плату получить торговое место в рядах.

Далее, платформы обеспечивают инновацию. Хорошо организованная платформа может поддерживать новые версии товаров и услуг. Торговая улица может дать место любому бизнесу. Сегодня здесь стоит табачный ларёк, а завтра будет кофейня. Более того, неспособные обеспечивать развитие платформы вынуждены рано или поздно сойти со сцены, как сошла со сцены популярная французская домашняя сеть Минитель. Она была на пике популярности ещё до интернета, в восьмидесятых. С её помощью можно было легко и быстро узнать погоду, расписание поездов и ещё кучу разных вещей. И переписываться тоже можно было! Но с 2012 года она больше уже не работает. К этому времени текстовые сообщения стали анахронизмом. Французские техники упустили шанс развития, опираясь лишь на самих себя: то, что работало для Minitel, не работало ни для кого другого.

То ли дело Интернет, у которого гораздо более открытый дизайн, переживший многократную смену технологических поколений: текстовые сообщения сменились форумами, затем пошли вебстранички, потоковое видео, а сегодня у нас есть нейронки и боты. Подобно электрическим сетям, Интернет остаётся константой в эпоху циркуляции товаров и услуг на его платформе.

Сегодняшние поставщики платформ знают о своей роли и не лишены амбиций. Ещё Билл Гейтс продемонстрировал миру возможность извлечения прибыли из доминирования в экосистеме. С тех пор, всяк и каждый стремится порулить экономикой, которой они призваны служить.

А до того? Если говорить про компьютерные технологии, то можно вспомнить время, когда платформы ещё не появились. И даже после платформизации история индустрии программирования представляла собой неустанное перетягивание каната между частниками и правительственными агентствами. В начале шестидесятых рынком заправляла гигантская корпорация под названием IBM, которую по праву можно назвать предком американской IT. Однако уже тогда IBM была «дедом не без странностей». Они только-только перешли с производства счётного оборудования к компьютерам благодаря стараниям Уотсона-младшего. Он понял, что времена перфокарт подходят к концу, и запустил первую линейку полностью электронных машин IBM 700. Их успех породил волну подражателей не только в Штатах, но и в других странах, в частности в Японии.

Чтобы сохранить лидерство, необходимо было делать новые решительные шаги, и одним из таких шагов стала система 360. Это была и первая платформа, которая всё изменила. Почему платформа? Потому что в ней софт и хард были твёрдо разграничены.

Однако софт должен был быть только от IBM, что не понравилось не только потенциальным конкурентам, но и американским антимонопольным органам. Тогда настроения были не то, что сейчас. Тогда американские бюрократы всерьёз опасались, что чрезмерное господство корпораций может либо привести к фашизму, либо спровоцировать коммунистическое восстание. Известный антимонополист судья Арнольд писал:

Германия организовалась до такой степени, что фюрер стал неизбежным. Если бы не было Гитлера, то был бы кто-то другой.

Кстати, основатель IBM Уотсон-старший, получил в своё время медаль лично от того самого фюрера за службу Рейху.

Короче, на них наехали, как наехали до того на AT&T. Началось всё с иска компании Control Data, которые обвиняли IBM в давлении на потенциальных клиентов, которым угрожали отказать в продаже любого оборудования IBM в случае, если они купят самый быстрый на то время суперкомпьютер от Control Data. Министерству юстиции также не нравилась практика продажи в одном флаконе: купив хард от IBM, приходилось брать и софт тоже от них. В 1968 году американская юстиция представила свои возражения, так что IBM пришлось организовать внутреннюю комиссию. Очень скоро выяснилось, что карты у них неважные, так что Уотсон-младший решил начать разделение продаж софта и харда. Так открылась архитектура System/360 и было положено начало современной индустрии программного обеспечения.

Подобное поведение властей было нетипичным для того времени. Остальные страны целенаправленно взращивали свои «национальные» компании. Так делали Британия, Франция, Италия. И даже Советский Союз включился в гонку, породив клон System/360 под названием ЕС ЭВМ. Японское министерство также считало, что местные производители должны, как минимум, сотрудничать между собой. Fujitsu, Hitachi, NEC, Toshiba, Mitsubishi, Oki – всех их пригласили в партнёрство под названием Japanese Electric Computer Corporation (JECC), которую взращивали щедрыми займами от государства.

Почему бы и американцам не поставить на лидера? Но нет, министерство юстиции не то что не помогало «голубому гиганту», но даже не оставляло его в покое. Оно прессовало IBM, желая раздробить эту компанию. В ретроспективе становится ясно, что поощрение конкуренции в отрасли себя оправдало. Всё больше новых компаний стало писать софт для платформы. Молодые Гейтс, Джобс, Эллисон организовали свои стартапы для разработки софта либо для существующих платформ, либо создали новые, свои собственные.

Япония, напротив, не смогла развить независимую программную отрасль, и впоследствии у них тоже ничего не вышло, за исключением игровой отрасли. Их централизованный подход исключил креативную анархию и оставил мало места для органического роста. Поучительно сравнение и с другим отраслями, например с аэрокосмической промышленностью, в которой доминировали Боинг, Макдоннел Дуглас и Локхид. Здесь американцы вырастили из Боинга национального чемпиона, и такого взрывного развития, как в IT, в этой отрасли не произошло. Сегодня будущее Боинга далеко от определённого, а против современных IT-гигантов подаются иски. Антимонопольное законодательство может служить ключевым средством для восстановления баланса.

Ещё одним примером большой платформы может служить Интернет. Задуман был он в одно время с System/360 группой учёных и инженеров, но чтобы воплотить его на практике, его нужно было запустить на базе существующих телефонных сетей. Вряд ли бы у них что-то получилось, если бы не решение правительственных регуляторов разбить монополию AT&T, которая противодействовала появившимся молодым стартапам в их желании объединить мир. Федеральная комиссия по связи (FCC) заставила AT&T позволить работать другим бизнесам на базе своих телефонных сетей. Главное – платить по счетам. Отчаянное сопротивление телефонного гиганта привело к его раздроблению на восемь отдельных компаний в 1984 году. В обстановке сетевой нейтральности появились новые провайдеры. Они предоставили услуги, которые легли в основу Интернета. Случилось ли бы это в условиях сохранения монополии AT&T – трудно сказать. Но снова имеет смысл сравнить с другими странами, которые не создали ни смартфона, ни нормального персонального компьютера. Американцы же, хоть тоже не могли предвидеть будущее, поставили на конкуренцию, и их ставка сыграла самым внушительным образом.

Девяностые и начало нулевых стали временем техно-оптимизма. Пророчился расцвет одиночек-профессионалов и вообще закат промышленных организаций. По мнению тогдашних визионеров, будущее принадлежало самоорганизующимся пользователям Сети. Глядя на успех Линукса и Википедии, они предсказывали господство децентрализации, при котором так называемым «голиафам» ничего не светило.

Вышло явно по-другому. Процветание тех лет базировалось на платформах, предоставленных либо федеральными властями, либо находившихся под их наблюдением. Новые же платформы, например Гугль, тоже предлагали поначалу прозрачные правила игры и не пытались «быть злыми», играя просвещённого лидера. Но в следующем десятилетии что-то изменилось. Флагманы рынка написали новые правила для извлечения максимума пользы из своего могущества. Править стала стратегия извлечения прибыли из зависимых бизнесов и доения пользователей на предмет их времени и данных . Вряд ли они с самого начала планировали делать так. Неумолимая корпоративная логика и жёсткие правила игры на рынке привели к тому, что пришлось следовать воле акционеров и аналитиков с тем, чтобы нарастить прибыль. Гугль перестал отличаться от Эксона, Пфайзера или Уоллмарта. Жажда прибыли заставила их расстаться с юношескими мечтами о служении более высокой цели.

Весьма показательной стала история 2013 года, когда в ответ на появление перспективного конкурента в области онлайн-картографии Гугль скупил эту компанию (Waze) за 1,3 миллиарда долларов. Куда же смотрела Федеральная комиссия по торговле? Они предпочли не вмешиваться, потому что Waze рисовал маршруты, в то время, как Google Maps это просто карта. Из этого всего американские бюрократы сделали абсурдный вывод, что эти фирмы не являются конкурентами. Эпоха Интернета как великого уравнителя закончилась.

О причинах доминирования американской IT-отрасли можно долго рассуждать. На мой взгляд, помимо поощрения конкуренции, большую роль сыграли щедрые финансовые вливания со стороны правительства, которое стимулировало развитие отрасли и посредством наращивания оборонного заказа. Также не стоит забывать высокую степень кооперации на рынке, а также потенциал для сбыта. Компьютер можно было продать не только военным, но и корпорациям. А корпораций в США было много.

Что интересно: автор книги работал специальным ассистентом президента по технологиям и конкуренции у Обамы и Байдена, и у нью-йоркского генпрокурора тоже засветился. Но что-то непохоже, что на своём посту он смог добиться улучшения сетевой нейтральности. Что у него хорошо получается – это популяризировать свои идеи. За что его можно поблагодарить.

Продолжаем знакомиться с книгой Сьюзан О‘Салливан.
Все части выложены в серии.

Аутизм

С аутизмом другая проблема. Это бывает тяжёлое расстройство, наблюдаемое с раннего детства. А может быть и особенностями психики, обнаруживаемыми лишь во взрослом возрасте, причём диагностируемые с помощью субъективных факторов. И таких случаев становится всё больше. Эти люди описывают себя «аутистичными персонами» и считают аутизм неотъемлемой частью своей личности.

Поставить диагноз аутизма не так просто. На него нет анализа крови или сканирования. Диагноз полностью зависит от того, что в обществе считается нормальным поведением и совершенно не имеет объективных клинических признаков.  Руководство по диагностике призвано помочь специалисту. Там указаны два главных критерия: проблемы в общении и ограничения в интересах и поведении. Когда-то давно аутистичных детей часто считали здоровыми, считая их попросту глупыми или странными. Сегодня ситуация изменилась, и вопрос в том, зашла ли коррекция слишком далеко или наоборот, всё ещё недостаточно. Автор считает, что мы ближе к первому случаю, чем ко второму. Если полсотни лет назад это расстройство наблюдалось в 4 случаях на 10 тысяч, то сегодня в мире в среднем имеем один к ста, а калифорнийские дети – 1 к 22. Когда-то на четырёх аутистов была одна аутистка. Сегодня пропорция приближается к 2:1. При всём при этом, находятся специалисты, которые утверждают, что этого всё ещё мало, особенно среди женщин.

Картину затрудняет то, что существует так называемая теория маскирования, согласно которой аутист может выдавать себя за обычного человека, наработав набор масок для общения. Но если мы поверим в это, то вынуждены предполагать аутизм даже тогда, когда он незаметен со стороны. Вопрос: стоит ли помогать таким людям? Мы имеем гипердиагностику тогда, когда всё больше людей получает диагноз без того, чтобы состояние здоровья населения улучшилось. Несмотря на все старания, всё больше детей бросают школу в западных странах. Проблемы с психическим здоровьем растут у всех возрастных категорий.

Особенно подозрительны случаи, когда аутизм диагностируется уже в зрелом возрасте. Один из собеседников автора не считает свой аутизм инвалидностью, но в то же время использовал его для получения медицинской пенсии. Ну а что тут комментировать, если даже английское аутистическое общество пишет теперь «состояние» вместо «расстройство» на своём сайте? Автор спросила у него, допускает ли он, что некоторые аутисты намного серьёзнее затронуты, чем они, на что получила в ответ:

Кто сказал, что эти люди имеют нарушения обучаемости? Вы? Аутистов постоянно недооценивают. Если кто-то просто не говорит, это не значит, что он не умный... Аутисты не хотят, чтобы их исправляли. Нейротипические любят считать, что аутисты проблема, но наша реальная проблема – это вписаться в ваш мир.

Многие думают, что аутистов развелось столько, что в наше время легко получить диагноз. Но это не так. Тут одним специалистом не обойдёшься. Тем не менее, субъективная природа симптомов делает это возможным даже при минимально типичном поведении в процессе оценки. А когда для многих диагноз является единственным способом получить дополнительную поддержку, в том числе финансовую, это кое-что объясняет. Однако есть и родители, которые не хотят стигматизации своих детей и отказываются от оценки на аутизм даже под давлением. Но остальные могут повестись на романтический образ этого расстройства, который можно получить, читая газеты и журналы и смотря телевизор. Здесь мы смыкаемся с постковидным синдромом, при котором повестка тоже формируется социальным давлением.

Несмотря на отрицание со стороны многих членов аутистического сообщества, тяжёлые случаи аутизма существуют. И эти люди вынуждены теперь стоять в одной очереди с теми, кто не считают себя больными, а всего лишь нейродивергентами. С теми, кто верят, что только аутисты могут говорить сами за себя, что только их нужно слушать и что не нужно их лечить.

В конце главы Сьюзан рассказывает о матери, пришедшей на приём вместе со своим двадцатилетним сыном, IQ у которого не дотягивает и до полусотни. Она говорит, что подобная публика не рассматривает его больше частью своего спектра. После очередной попытки успокоить сына в общественном транспорте она обернулась к пассажирам и сказала:

Вот на что похож аутизм, а не на то, что вы видели вчера вечером по телевизору.

Люди избегали ей смотреть в глаза.

Раковый ген

Посредством генетического теста можно определить не только болезнь Гентингтона, но и, например, склонность к определённым видам рака, например, к раку молочной железы. Однако позитивный результат не означает неотвратимости заболевания. Это всего-навсего фактор риска. Несмотря на это, находится достаточно людей, которые принимают превентивные решения хирургического плана, удаляют себе грудь и яичники. И чувствуют себя счастливыми, несмотря на это.

Одно дело риск, другое – реальные раковые клетки. Скрининг на рак призван определить болезнь ещё до появления симптомов. Предполагается, что это в любом случае позитивная мера, спасающая жизни. Однако реальность, создаваемая разными программами, часто создаёт другое впечатление. Программы скрининга на рак необязательно снижают смертность, будь то от рака или по каким-либо причинам.

Здесь надо в первую очередь понять, что не все раковые клетки разрастаются до такой степени, чтобы вызывать болезнь или смерть. Часто находится лишь небольшая коллекция анормальных клеток. Кроме этого, наука до сих пор не научилась отличать медленнорастущий рак от такого, который может причинить вред здоровью. Программы ранней диагностики лишь предполагают, что все виды рака злокачественны и представляют угрозу жизни, а значит их нужно агрессивно лечить сразу после обнаружения.

Иллюстрируется это положение вещей ситуацией с раком простаты. Риск получить его имеет 13% мужского населения. После вскрытия его находят у 70% стариков на седьмом десятке лет, умерших по каким-либо другим причинам. Можно взять и вырезать простату сразу после скрининга, не вопрос. Но, помимо того, что это серьёзная операция, стоит иметь в виду, например, что это приводит к эректильной дисфункции у каждого третьего пациента. Или возьмём рак щитовидной железы. После введения УЗИ в Соединённых Штатах лечить стали вчетверо больше, но на смертности это не отразилось. Может, зря лечили? Грудь, простата, меланома – все эти программы ранней диагностики не снижают частоту заболевания поздними стадиями рака или смертность.

Гипердиагностика? Возможно, но с этим случаем особо трудно иметь дело. Почему не падает смертность? Очевидно. Потому что, в то время, как кого-то спасли от рака, кто-то получил ненужное и вредное лечение. Химия и радиотерапия достаточно серьёзно отражаются на нашем здоровье, не говоря уже об оперативном вмешательстве. Одну жизнь спасаем, другую теряем.

Так что автор советует осмотрительно относиться к тому же генетическому тестированию. Тестирование женщин на рак без известных случаев в семье может привести к тому, что многим предложат радикальную хирургию, которая по факту не будет обязательной. Генетический код не даёт абсолютного прогноза на будущее. Это следует иметь в виду тем, кто решится на дешёвый тест в обход врача. Многочисленные исследования показали, что из тех, у кого обнаружили даже полигенный риск заболевания, всего 10-15% заболевают на самом деле. Да и тесты часто бывают не самого стабильного качества, что подтверждают случаи с близнецами. Что интересно: большинство из тех, кто получил комплексную оценку риска в результате тестирования, не собираются изменять своё поведение. Кто-то скажет, что не надо людям запрещать исследовать свою наследственность. Но результаты этих тестов настолько сложны, что без специалиста тут не разберёшься, а специалист немалых денег стоит, так что на нём часто экономят.

В наше время всё больше людей умирает от рака, и всё больше находят его у молодёжи. Это настоящий, вредный рак, побороть которого – задача общества. Да, мы стали более эффективно лечить его. Но что ещё предстоит сделать – это научиться надёжно отличать прогрессирующие клетки от остальных, узнать факторы, влияющие на прогресс позитивно и негативно. Пока этого не произойдёт, кого-то будут по-прежнему пичкать ненужными ядами.

Вам не кажется, что жить сегодня стало труднее, чем вчера? При всей лёгкости и обеспеченности современных реалий, всё же кажется, что люди в целом чаще болеют. И это на самом деле так. Это отражается в том числе в статистике. Почему так случилось и случилось ли вообще, исследует доктор-невролог Сьюзан О‘Салливан в своей новой книге.

Как становится понятно уже с подзаголовка, автор считает, что медицина зашла слишком далеко в желании вылечить нас. Настолько далеко, что нас снабжают диагнозами (и лекарствами, и лечением) даже тогда, когда это не имеет серьёзного смысла. Появилось столько много новых диагнозов, и эти диагнозы стали обычным делом. Может, конечно, здоровье общества ухудшилось. А может, мы лучше диагностируем имеющиеся проблемы? Или мы на самом деле не больше болеем, а приписываем себе болезни? Автор посвятила свою книге гипердиагностике и гипермедикализации: это чрезмерные вещи, которые не представляют практической угрозы или могут нанести вред. Механизм, допускающий эти явления, двояк: чрезмерное обнаружение, а также  расширение определения болезни.

Примером может служить ранняя диагностика рака, которая спасает жизни,  но может привести к ненужной и вредной терапии или хирургии, а также психологическим последствиям. Нет, с диагнозом всё в порядке, в организме могут быть раковые клетки. Просто они могут оставаться слабоактивными в течении всей жизни. И тогда химио- или радиотерапия будут только во вред. А психосоматика! Если человеку сказать, что он болен, может сработать эффект ноцебо, и он на самом деле почувствует себя больным, хотя до того никаких симптомов за собой не наблюдал. Далее, если всем и каждому желающему будут ставить, скажем, аутизм при минимуме или даже отсутствии объективных критериев, то меньше внимания достанется настоящим, тяжёлым аутистам. Тоже ведь вред. Так или иначе, автор считает, что перечерчивание границ между болезнью и здоровьем делает всё больше здоровых людей пациентами, которые получают от этого больше вреда, чем пользы. И процесс этот – глобальный.

Болезнь Гентингтона

Заболевание это сугубо наследственное, вызванное вариацией (новое название для мутации) в одном из генов. Если она присутствует, то после моторных симптомов (непроизвольное дёргание мышц) рано или поздно начинаются психиатрические, включающие в себя депрессию, мании, навязчивое поведение и мысли о смерти и самоубийстве. Теперь вопрос: стоит ли стремиться узнать, что у тебя этот синдром, если ты ещё здоров, а болезнь неизлечима? Зачем портить себе настоящую жизнь из-за мрачного будущего? Это, конечно, позволяет кое-что заранее спланировать. Но если болезнь уже обнаружилась в предыдущем поколении, тестировать или не тестировать становится особенно мучительным вопросом. При любом подозрительном симптоме появляются мысли о том, что вот оно, начинается. Но, не тестируясь, можно претендовать на то, что ты полностью здоров. Ведь ген с болезнью наследуется с вероятностью в 50%.

Имеет смысл протестировать эмбрион ещё до рождения. В восьмидесятых годах, когда обнаружили этот ген, люди из групп риска охотно тестировались на него. Но сегодня 90% отказываются от этой возможности, когда им предлагают. Ведь подобный диагноз остаётся с тобой на всю оставшуюся жизнь. Похоже, для многих, кто приходит в клинику за тестом, он не нужен, а нужна поддержка и позволение продолжать жить, как жили. Более того, при известном диагнозе симптомы могут появиться раньше: сработает психосоматика. Можно почувствовать себя больным ещё до начала «настоящих» симптомов. Есть последствия и далеко не психологического характера: может стать дороже страховка, могут отобрать водительские права, могут даже выгнать с работы. И даже не известят о диагнозе! Короче, иметь возможность спланировать всё на неминуемый чёрный день – это хорошо, конечно. Но и негатива хватает, и в первую очередь это страх на всю оставшуюся жизнь.

Болезнь Лайма и постковидный синдром

Болезнь Лайма или клещевой боррелиоз, имеет долгую и мучительную историю её обнаружения. Её назвали в честь городишка, куда переехала Полли Мюррей в конце пятидесятых годов. Доктора долго не могли ничего найти, но настойчивость Полли, которая нашла недалеко от себя и других людей с похожими симптомами, принесла свои плоды: в 1982 году удалось изолировать возбудителя Borrelia borgdorferi. Этот микроб нашли в кишечнике паразитировавших на оленях клещей.

Казалось бы, какие проблемы? Если нашли – пропей антибиотики, и будет тебе счастье. Но проблема как раз в диагностике. Бактерию эту трудно обнаружить. Существующие тесты не являются диагностическими, они определяют антитела, а не саму бактерию. Пациент, быть может, уже давно переболел, а тест окажется положительным. Так что результаты должны быть интерпретированы в контексте полной клинической истории пациента. А каждый диагноз, по сути, субъективен. Если учесть, что можно довольно легко получить ложнопозитивный или ложнонегативный тест, это создаёт критическую неопределённость, особенно если история болезни достаточно долгая. Гиподиагностика Лайма тоже может случиться, когда тест откалиброван на другом штамме бактерий.

Именно хронический Лайм является наиболее спорным моментом. Многие эксперты напрямую отрицают существование подобного диагноза. Как известно, боррелиоз лечится антибиотиками. Но люди продолжают испытывать симптомы после лечения, они требуют всё новых тестов после негативных результатов, и получают их, как и находят докторов, которые льют им гигантские дозы антибиотиков в вену. Они организовали сообщества, где укрепляются во мнении, что бактерия сидит в них и продолжает отравлять им жизнь. Результатом этого является неправильная диагностика 85% всех случаев клещевого боррелиоза. По «золотому стандарту» тестирования в 2022 году в США было обнаружено 63 тысячи случаев заболевания. И ещё 400 тысяч – «неофициально». Горячий климат Австралии не подходит для черноногого клеща, и тем не менее оценивается, что полмиллиона человек оказались продиагностированы Лаймом, приобретённым ими на этом континенте.

Проблему усугубляет то, что лаборатория, зная о необходимости особой интерпретации своего теста, полагается на доктора, а доктор, в свою очередь, может слепо поверить результату анализа. Ему может оказаться проще признать ложнопозитивные результаты, чем оставить пациента без диагноза. Очевидно, что определённые лаборатории дают больше ложнопозитивных результатов, как и определённые врачи чаще обычного диагностируют болезнь Лайма. Тем более, что в список симптомов входят такие общие вещи, как усталость, бессонница, депрессия, головная боль и боль в мышцах, а болезнь может оказаться разбросанной по организму.

То же касается постковидного синдрома. Много дискуссий по его поводу коренятся в активизме пациентов. В отсутствие определения диагноза список симптомов перемахнул за две сотни. Так «долгий» ковид мог стать причиной любого рода физического и психологического страдания во время пандемии. Что интересно: постковидный синдром отмечали в основном те, кто переболели мягко. Далее, это были чаще женщины, чем мужчины, и чаще молодые, чем пожилые: совершенно противоположно обыкновенному ковиду!

Если кто-то отлежал в больнице с короной, не стоит удивляться повреждениям органов и побочке. Далее, и те, кто не лежал, могли получить поствирусную усталость. Недостаток медобслуживания во время пандемии, несомненно, привёл к неправильной постановке диагноза у многих пациентов. Но есть и четвёртая возможность: психосоматика. Она проявляется посредством разных механизмов. Ноцебо является мощным генератором физических симптомов через силу веры. Кто ищет, и верит – тот всегда найдёт. Широкое изобилие симптомов позволяет заключить о том, что часто их создал не сколько вирус, столько аспекты пандемийных ограничений.

Автор призывает не сбрасывать со счетов психосоматику. При всём том, что причина страданий кроется в психике страдающего, страдания эти самые настоящие. Этим людям необходимо тоже помогать.

Заканчиваем знакомиться с книгой Тима Бувери.
Все части выложены в серии.

Победа и крах

Коротко для ЛЛ: Американцы сменили тон сразу после кончины Рузвельта. Антигитлеровская коалиция изжила себя, и после того, как общий враг был повержен, возобладало старое недоверие. Каждая страна достигла хотя бы частично своих целей. Британия выстояла в войне и не нажила новых врагов, США добились мировой гегемонии, а Советы раздвинули границы и разорвали кольцо изоляции.

Ялтой восторгались и в Вашингтоне, и в Лондоне, и в Москве. Но уже 3 марта, когда Рузвельт попросил Сталина позволить приземлиться своим самолётам на польской земле, чтобы забрать своих пленных, тот отказал под предлогом, что тех уже отправили в Одессу. Также он сказал, что присутствие американских офицеров в Польше слишком утомит Красную Армию. В то же время Советы реализовывали своё доминирование в Восточной Европе согласно соглашению о процентах. Румынскому королю Михаю Вышинский приказал уволить правительство генерала Радеску и назначить вместо него коммунистов. После чего так хлопнул дверью, что посыпалась извёстка. Черчилль был встревожен, но после случившегося Греции сам протестовать не мог, так что он нажаловался Рузвельту о том, что ялтинские принципы попираются на улицах Бухареста.

Претворением в жизнь решений по поводу Польши занималась комиссия из Молотова, Гарримана и Керра. Молотов отказался взять в просоветское правительство ведущих польских дипломатов, Черчилль опять нажаловался Рузвельту, но тот уклонился по тактическим мотивам. Тем временем НКВД десятками тысяч отправляло бывших «аковцев» в Сибирь.

3 апреля Сталин прислал Рузвельту гневное сообщение, обвинявшее британцев и американцев в сепаратном сговоре с немцами. Контекстом были предполагаемые переговоры по сдаче немецких войск в Италии. 8 марта обергруппенфюрер Вольф встретился с американскими офицерами разведи в Берне. Мы знаем эту историю по «17 мгновениям весны». Британцы хотели пригласить и советского представителя тоже, но американцы, недовольные событиями в Польше, отказались под предлогом, что и Советы тоже не пригласят их на сдачу немцев в их секторе.

Ответ Советов был жёстким, но практичным: Сталин приказал Жукову и Коневу брать Берлин, не ожидая союзников. По факту Эйзенхауэр уже 31 марта отказался от марша на Берлин, предложив встречу у Лейпцига или в Баварии. 1 апреля Черчилль телеграфировал Рузвельту:

Если они также возьмут Берлин, не окажется ли впечатление, что они сделали преобладающий вклад в нашу общую победу, неоправданно запечатлённым в их сознании, и не приведёт ли это их в настроение, которое создаст серьёзные и внушительные трудности в будущем?

В ответ на упрёки Сталина Рузвельт сказал, что его дезинформировали о действиях подопечных Даллеса в Берне. Черчиллю он предложил минимизировать общую проблему с Советами, насколько это возможно и оставаться твёрдым. А на следующий день умер от кровоизлияния в мозг.

Весь мир, включая Сталина, который искренне его уважал, если не восхищался, был ошеломлён. Гарриман уверял, что новый президент будет продолжать курс старого и попросил отправить Молотова в Сан-Франциско для участия в учредительной конференции ООН. Последнего ждал весьма прохладный приём. 23 апреля Трумэн жёстко потребовал придерживаться решений, принятых в Ялте. Молотов ответил ему, что в таком тоне до него с ним говорил никто, на что получил в ответ:

Исполняйте свои соглашения, и с вами не будут так говорить.

Хоть архитектором новой жёсткой позиции был Гарриман, даже он признал тот разговор «неудачной беседой». Молотов доложил Сталину, что с политикой Рузвельта покончено.

Через неделю Гитлер застрелился в бункере рейхсканцелярии. Два миллиона советских солдат брали город, не гнушаясь насилия по отношению к женщинам. Потери Красной Армии были велики, но они оставили Сталина равнодушными: германская столица была нужна ему как приз и как центр атомных исследований. Он не знал, что немцы вывезли всё в Шварцвальд. 2 мая над рейхстагом уже реял красный флаг, пятью днями спустя Йодль подписал акт о безоговорочной капитуляции в Реймсе. Разгневанный Сталин потребовал, чтобы немцы подписали отдельный акт в Берлине.

Война в Европе закончилась 8 мая. Это был самый смертельный конфликт в истории с голодом, болезнями, геноцидом – наиболее примечательно убийство 6 миллионов евреев. Погибло 270 тысяч британских и 292 тысячи американских солдат. Красная Армия потеряла от 8 до 10 миллионов человек.

Союзники победили, но коалиция изнашивалась. Недовольный вырисовывавшей конфигурацией сфер влияния Черчилль приказал своем генштабу рассмотреть возможность силового отбрасывания Красной Армии. 8 июня ему представили план операции Немыслимое. На борьбу с Советами предлагалось подрядить и польские вооружённые формирования, и то, что оставалось от вермахта. Но всё равно противостояли им 170 дивизий, а это сила. Четыре к одному! Даже если удалось бы достичь быстрого успеха, в долгосрочном плане ничего не светило. Столкновение с реальностью отрезвило Черчилля, и он решил заняться безопасностью Британских островов.

В Потсдаме Трумэн рассказал Сталину об атомной бомбе, но тот никак не отреагировал, а вечером отправил Курчатову телеграмму, чтобы тот ускорил работы. Да, Советы тоже были на пути успеха, но на тот момент бомбы у них не было, а у американцев была. Те были полны решимости сбросить её на Японию для сохранения жизней своих солдат, а также чтобы закончить войну до вступления в неё Советского Союза.  Их не заботило то, что Рузвельт потратил столько сил, чтобы уговорить на это Сталина. 6 августа досталось Хиросиме, тремя днями спустя – Нагасаки. В это же время Красная Армия вторглась в Манчжурию. Молотов объявил японскому послу о расторжении договора о ненападении от 13 апреля 1945 года.

14 августа 1945 года закончилась Вторая мировая война. Она стоила человечеству 75 миллионов жизней. Но остались разногласия между победившими союзниками: Восточная Европа, турецкие проливы, Иран, Восточная Азия, послевоенное финансирование и прекращение лендлиза. Росли взаимные подозрения, имперское соперничество и идеологическая антипатия. Лондон и Вашингтон обсуждали неизбежность войны с Россией. А в палате Общин Черчилль рассказал о железном занавесе, разделившем европейский континент. Холодная война ещё не началась, но противостояние блоков уже вырисовывалось.

В эпилоге автор рассуждает о причинах разлада между союзниками. У недоверия Советов к Западу долгая история, которая началась ещё в Гражданскую, когда он помогал белым. Недоверие и бдительность – вот какими были главные принципы их политики. Британия и Франция игнорировали просьбы Литвинова о политике коллективной безопасности, и вместо этого пытались умиротворить Гитлера, которому и сам Сталин потом помогал почти два года. В этом контексте не удивляет возвращение к довоенному статусу. Коалиция не обошлась без джентльменского набора из лжи, подозрений, секретов и ссор, политические расхождения были слишком велики. Фундаментальным противоречием коалиции было различие систем: демократии в союзе с тоталитарной державой сражались против ещё одной тоталитарной державы.

Эти противоречия многие понимали уже тогда, считая коалицию ситуативной. Но они недооценивали желание народов построить новый мир, основанный на сотрудничестве, а также энтузиазм по поводу свершений Красной Армии. Однако, чтобы строить этот мир успешно, нужно было придерживаться твёрдой линии с Советами с самого начала. Бывший наркоминдел Литвинов признавался в этом в июне 1945 года американскому журналисту:

Почему вы, американцы, ждали до сего времени, пока стали противостоять нам на Балканах и в Восточной Европе? Вы должны были сделать это три года назад. Теперь слишком поздно, и ваши жалобы только возбуждают здесь подозрения.

Вполне можно было что-то получить взамен на помощь по лендлизу. Ведь риск, что Сталин снова договорится с Гитлером, существовал. Но с ним не хотели ссориться, отложив вопрос границ на конец войны. Сталин, со своей стороны, после всех жертв, понесённых советским народом, не мог закончить войну никак иначе, чем полной победой. Понятно также, что Черчилль и Рузвельт не хотели конфликтовать с лидером державы, чья армия уничтожила три четверти вермахта и могла спасти сотни тысяч американских и британских солдат в войне с Японией. Да, союзникам сотрудничество с режимом стоило моральных жертв. Им пришлось примириться с Катынью и согласиться на новую восточную границу Польши, а также на советскую зону влияния в Восточной Европе.

Британии удалось гарантировать средства для собственного выживания к декабрю 1941 года. Пусть Черчиллю не удалось вовлечь Рузвельта в войну, за него это сделал Гитлер. Британцам удалось избежать лишних врагов и добиться максимума от союзников. Решение помочь грекам в начале войны было верным. Также верным было решение подавить прогитлеровский мятеж в Ираке, опрокинуть вишистских коллаборантов в Сирии и оккупировать Иран, хоть моральные соображения были проигнорированы. Вторжение Германии в СССР и Перл-Харбор трансформировали войну, но всё же британцам удалось повлиять на войну критическим образом, несмотря на мощных союзников. Главным образом: отложить вторжение через Ла-Манш в пользу Северной Африки и позднее Италии. Во многом это была заслуга лично Черчилля. После этого баланс сил в коалиции изменился, и союзникам удалось продавить отказ от средиземноморской стратегии. Но всё же тому удалось получить что-то, разделив сферы влияния со Сталиным.

Рузвельт пропитывал коалицию своим моральным чувством и идеализмом, вдохновлявшим миллионы. Самым важным достижением для США было формирование системы мировых финансов с опорой на доллар и американское золото. Но не обошлось без неудач с Чан Кайши, вишистами и Сталиным, по отношению к которому у Рузвельта недоставало откровенности. Он пообещал ему Второй фронт в 1942 году и не отстоял Польшу. Когда после его смерти Трумэн продолжил ту же политику, но другой тактикой, Советы сделали вывод, что политика США фундаментально изменилась.

У Сталина были все причины быть довольным своей работой на дипломатическом фронте во время войны. В течение недель после измены Гитлера он сменил имидж и превратился в смелого союзника своих идеологических врагов. 17,5 миллионов тонн союзнической помощи помогли сокрушить врага. Маршал Жуков признавал в 1963 году, что без этой помощи Советский Союз не мог продолжать войну. Сталин продавил аннексию Прибалтику и линию Керзона, а также Люблинский комитет. После долгого периода изоляции Советский Союз стал членом Большой Тройки и постоянным членом Совета Безопасности с правом вето.

Что не удалось – это уговорить союзников открыть Второй фронт до лета 1944 года. Однако это позволило Красной Армии, а не армиям союзников, освободить Восточную и Центральную Европу. Цена триумфа была ужасной. Погибло около 27 миллионов советских граждан. Но они победили и добили врага в его логове. Не обошлось без тревог и сомнений. Ленин не мог себе представить в своё время, что можно бороться с одним буржуазным крылом против другого. Недоверие к западным союзникам укрепилось после того, как выяснилось, что они молчали об атомной бомбе, став монополистами, а также после того, как стало известно об операции Немыслимое. Но важнее всего было создать вокруг страны санитарный кордон. Но это оказалось анафемой для западных держав, с которыми Сталин надеялся дружить. Автор завершает:

Ирония, лежавшая в основе распада Коалиции, заключалась в том, что никто из её участников этого не желал, и все же каждый из них, казалось, был бессилен предотвратить это. После шести лет непрекращающейся борьбы и невыразимых страданий летом 1945 года была достигнута победа, но не раньше, чем были посеяны семена нового конфликта.

Всё, как всегда. Советские воины насиловали немок, а немцы, ну, про них не написано. Как не написано о бомбардировке Дрездена. 6 миллионов погибших евреев для Бувери «наиболее примечательны», куда там до них двадцати миллионам советских граждан, многие из которых и были евреи. Советская зона влияния для него зло, но зоны влияния других – это так, данность. Грехи Советов выпячиваются на первый план, о своих же не упоминается, либо говорится, что имперские интересы оказались выше моральных соображений.

Я не могу понять, как автор может писать, что политика США осталось той же, если Трумэн стал размахивать ядерной дубинкой ещё до её применения? Что у них не изменилось, империализм, что ли? Нет, в отношении Советского Союза они перешли со стремления договориться на политику с позиции силы. А такая политика не способствует миру. Они просчитались: атомная дубинка проработала всего четыре года, а потом с Советским Союзом пришлось считаться до самой его кончины.

Но в целом книгу Тим закончил книгу вполне резонными рассуждениями. Все участники коалиции добились своих целей, а также понесли свои издержки. Выбор их целей предметом обсуждения не является. Автор нашёл в себе силы признать, что все эти стенания о Восточной Европе, изнывающей под большевистским игом, не стоят ровно ничего: её отдали Красной Армии, потому что не хотели и не могли освободить сами. Замечу, что при всех недостатках социализма, жизнь при нём была совсем не так плоха, как сегодня расписывает их пропаганда. То, что сейчас почти вся Восточная Европа проклинает своё социалистическое прошлое, должно быть уроком на будущее для России: не стоит рассчитывать на благодарность местных элит, как их ни корми. Всегда найдётся кто-то неприкормленный. Заботиться нужно в первую очередь о своей стране, о своих гражданах.