Был у нас сосед, жил двумя этажами ниже. Старенький, перекособоченный, низкорослый. Звали его все – деда Ваня. Замечательный, добрый человек. Я, по детству своему, частенько то ключи забывал, а то и терял, и ждал прихода родителей в подъезде. Выйдет деда Ваня на лестничную площадку, глянет, меня на подоконнике увидит, да и в гости зовет – чаи погонять, в карты поиграть, но в карты – это мы уже в подъезде играли, больно его жена не любила карточные игры.
Ходили про этого деда Ваню легенды во дворе, что он повоевал так, что просто ужас. Что с самого первого дня войны и до последнего в боях участвовал, разведчиком был, и что фрицев на его счету, что фантиков у дурачка. Вот только на девятое мая никогда он не выходил с «иконостасом», не было у него на пиджаке ни единого ордена, а только орденская планка. А мы, шкеты, разве что в этой планке понимали? Само собой ничего не понимали. Вот я и докапывался до деда Вани: «а покажите ордена», «а расскажите про войну», «а вы много фашистов убили», «а вы…» - короче расспрашивал и не раз. И все деда Ваня от вопросов уходил, а один раз разозлился и сказал: «ненужно вам, малышам, про войну знать – фильмы смотрите, там все красиво показано» - матом, или вообще с бранными словами, он никогда не ругался, а только эмоционально начинал этак высказываться – быстро и резко.
С тех пор не стал я его про войну расспрашивать, а сам для себя заметочку в мозгах сделал: брешут все во дворе о его подвигах, не воевал он похоже, а если и воевал, то самую малость – надо меньше народной молве верить.
Умер он, когда мне было уже лет четырнадцать. Хоронили его всем двором, родни слетелось изо всех краев, друзей сослуживцев тоже было море. Размещали их всем подъездом (действительно во многих квартирах его и родственники и сослуживцы ночевали – у нас тоже, трое или больше – не помню). Хоронили с оркестром, проводили всем миром. И за ним, за гробом, несли на подушечках все его награды, и наград тех было… и ордена и медали и все на свете – много их было. И оказалось, что все правда, это уже жена его рассказала, и что воевал он и то что в разведке был, и то что языков брал и много-много еще подвигов, вот только даже жене своей он о настоящей войне не рассказывал, только говорил, что мирным это знать не положено – было и было.
И хоть и не говорил я об этом ни разу деду Ване, но по сей день немного стыдно, что усомнился в нем. И все же – насколько жутко там было, что даже о подвигах своих рассказать – это страшно, это ранить другого, неподготовленного и все держать в себе.
