Сегодня, когда живых свидетелей Великой Отечественной осталось совсем мало, их голосами служат дневниковые записи. Историки относят дневники к наиболее достоверным источникам. Не мемуары, которые создаются позднее, по памяти, не книги, которые подвергаются редактуре и цензуре, а те самые исписанные (чаще всего карандашом), странички блокнота или школьной тетрадки.
Несмотря на нежелательность ведения дневников на фронте (считалось, что они могут попасть в руки врага и раскрыть секретную информацию), солдаты фиксировали то, что наблюдали, проживали и чувствовали. И теперь, благодаря этим свидетельствам, мы узнаем, через что довелось пройти нашим дедам и прадедам, и передаем эту память уже своим детям и внукам. Неприукрашенная правда – лучшая прививка от новых войн.
Многие читали дневники блокадников, записки фронтовых репортеров, книги «лейтенантской» прозы. А вот записи, сделанные во время эвакуации, на ходу, вещь нечастая. Дневник Александра Васильевича Алоина, который расшифровал и разместил на сайте Полка его внук Александр Микеров, – как раз из таких редкостей. В нем – голод, страх за близких, абсурд и обыденный ужас войны.
Александр Васильевич не был призван на фронт из-за близорукости, не пропускала медицинская комиссия. Но внести свой вклад в победу и хлебнуть горя ему довелось полной мерой.
«Здесь я публикую дневник моего деда, куда он записывал все происходящее с ним во время эвакуации имущества Венёвской МТС, проходившей в трудные первые месяцы войны. Начало повествования – октябрь 1941 года, окончание 10.01.1942».
«В дни, когда неприятельские войска вступили на территорию Тульской области и приближались к Калуге, нарушилось многолетнее спокойствие города Венёва, колхозов района и всего населения.
Неприятельские самолеты стали повседневными гостями. Одновременные налеты на Тулу, Сталиногорск и Каширу с осветительными ракетами и действием наших зениток, привели в паническое состояние население. Паника и отчаяние росло с каждым днём. Оно усилилось мобилизацией мужского населения с 1922-23 годов рождения до 45 лет, мобилизацией всего конного поголовья, транспорта, непрекращающегося потока военных автомашин, направляющихся через Венёв, эвакуацией большого количества животных, автомашин с грузами и семьями, повозок, запряженных лошадьми с домашними вещами и пешеходами. Вместе с этим пошли под конвоем эвакуируемые заключенные из тюрем и лагерей. Потоки машин, повозок и людей увеличивались изо дня в день. Народ города заметался, в колхозах замирала производственная деятельность. …Возмутительна несправедливость: пользуясь положением и силой, работники райкома партии погрузили в вагоны свои семьи и выбросили из вагона семьи призванных в армию».
В начале войны Степану Петровичу Лексакову было 27 лет. Дома остались жена, сын и любимая работа – учителя. Даже на передовой старший лейтенант Лексаков мечтал о своей школе.
Бережно хранит дневник отца его дочь Надежда Воронкова:
«Я родилась в 1949 году. О войне знала только из книг и учебников – папа никогда не показывал свой дневник, он вообще не любил вспоминать о военной жизни. Знаете, что поражает меня теперь, когда я листаю пожелтевшие страницы? Нет, не описание битв и сражений. Поражает то, что даже в такое суровое время отец не мог не замечать красоту окружающей его природы, размышлял о судьбах товарищей. А еще очень интересно, что дневнике нет записи, датированной 9 мая 1945 года. Предыдущая, от пятого числа, рассказывает о том, как дивизия вышла к Эльбе, как произошло воссоединение с союзниками. А вот дальше – почти молчание. Возможно, потому, что вопреки своим ожиданиям, отец остался служить. До середины 1946 года он находился в армии, продолжая командовать взводом и передавая свои навыки молодому поколению воинов».
«…все это задерживает меня в рядах РККА. Говоря от чистого сердца, я имею больше способностей быть гражданским человеком. Уже четыре года я оторван от семьи, и вот сейчас, когда закончилась кровопролитная бойня, чувства мои взволнованы настоящим…».
На страницах дневника Василия Павловича Полянцева читаем запись о смерти его товарища. Написано так, что ощущаешь эту потерю как свою (орфография сохранена):
«3 февраля 1945 года убило самого моего лучшего друга, веселого Николая Васильевича. Как жаль его, какой он был замечательный человек. Вот ведь, что значит война. А как он хотел жить. Всегда давал советы своим, как лучше сделать. Да, буквально все о нем скорбят. Лежит, откинувши руки. Рот открыт, глаза смотрят в небо. На душе так смутно, не с кем поговорить о доме. Моего лучшего друга Николая Васильевича нет.
Погиб, да вот даже и не верится, так и стоит он перед глазами маленького роста, худощавый, немного сгорблен тяжелой жизнью, и всегда с искоркой в глазах. Вот он рассказывает про «Кирчека», героя какого-то романа. Все затаили дыхание, все переживают, словно находятся вместе с этим героем… каждый предлагает закурить. Хороший рассказчик. В минуты отдыха все с увлечением слушают его.
Вот о таком человеке надо писать книги, рассказы, очерки. Буду, жив, постараюсь что-либо запечатлеть. Он не должен быть забываем».
Нина Сергеевна Уточникова, с первых до последних дней войны прослужившая военврачом-хирургом на Ленинградском фронте, по профессии была акушером-гинекологом. Внуки оцифровали ее «Дневник военно-полевого хирурга». И сегодня мы можем прочитать записи с июня 1941-го до мая 1945-го – словно закольцованные ее мирной профессией.
«…Не дожидаясь конца выступления Молотова, я бросилась в палаты. Ведь в нашей клинике Военно-Медицинской Академии большинство лежащих после операции женщин, а также родильниц, были жены военных. От того спокойствия и тишины, которые были час тому назад, не осталось и следа. Творилось что-то невообразимое! Все требовали выписки, свидания с мужьями, конечно все плакали...»
«…18 мая. О счастливейший день. Сегодня утром я думала, что же будет дальше? Упорно ходят слухи, что нам придется ехать на Курильские острова воевать с японцами. Но я была так счастлива тем, что кончилась война с немцами, что не вникала в эти слухи. И вдруг в палатку буквально влетел Шапиро. «Ниночка! - закричал он, - получен приказ об откомандировании Вас в Академию!». Я вскочила, привела себя в порядок и отправилась в палатку (главврача). И тут произошло знаменательное событие. Когда шла по территории госпиталя, услышала женские крики. Меня сразу, как молнией, пронзила мысль: «Роженица!». Я бросилась к телеге, которая как раз остановилась около операционной палатки. Подбежав, откинула одеяло и увидела торчащую головку ребенка с посиневшим личиком. В один момент перевязала и разрезала обвившуюся вокруг шеи ребенка пуповину, и он сразу выскочил. Несколько секунд он молчал, потом хватил свежего воздуха и закричал. Это был мальчик. Я облегченно вздохнула: вот и завершилась моя работа военно-полевого хирурга и снова началась работа акушера-гинеколога».
