Введение в интеллектуальную историю американского радикализма.
Анархисты поневоле
...Торо мыслил в русле традиции, ключевой идеей которой являлось противопоставление естественного развития человеческого общества принудительным установлениям государственной власти. Реальным двигателем изменений является само общество: «Наше правительство еще ни разу само не способствовало никакому делу иначе, как быстро устраняясь с дороги. Не оно охраняет свободу страны. Не оно заселяет Запад. Не оно распространяет просвещение. Все это достигнуто благодаря чертам, присущим американскому народу, и достижений было бы больше, если бы правительство иной раз не мешало этому». Акцент на неповторимой индивидуальности каждой личности также не позволял Торо быть сторонником демократических идей — с его точки зрения, большинство правит меньшинством не потому, что первое более справедливо, но исключительно потому, что оно физически сильнее: «Правительство, где правит большинство, не может быть основано на справедливости даже в том ограниченном смысле, в каком ее понимают люди». Помимо этого, обращение к воле и силе большинства как способу решения вопросов означает отказ от индивидуальной ответственности за происходящее. Торо указывал на то, что «на одного добродетельного человека приходится девяносто девять покровителей добродетели», участие которых в отстаивании справедливости сводится к «ничего не стоящему голосованию, вялой поддержке и пожеланию удачи».
Он также отрицал и положительную роль человеческих законов: «Закон никогда еще не делал людей сколько-нибудь справедливее; а из уважения к нему даже порядочные люди ежедневно становятся орудиями несправедливости». Именно идея отсутствия априорной силы закона, существующей до индивидуального согласия отдельного человека с его нормами, и делает возможной концепцию гражданского неповиновения. Торо формулирует на уровне личности вопросы, которые стояли еще в XVIII в. перед всем населением американских колоний — существуют ли у субъекта какие-либо политические обязательства перед другим субъектом, носящие объективный характер, не зависящие от выражения воли к подчинению? Торо дает отрицательный ответ: «Единственная обязанность, какую я имею право на себя брать, — это обязанность всегда поступать так, как мне кажется правильным». Люди могут быть организованы в рамках политической структуры, но последняя не должна носить принудительного характера: «Власть правительства... все же нечиста; чтобы быть вполне справедливой, она должна получить санкцию и согласие управляемых. Правительство имеет лишь те права на меня и мое имущество, какие я за ним признаю».

...Таким образом, фактическое сопротивление, которое может оказывать человек государству, заключается, прежде всего, в отказе от исполнения возложенных на него последним обязанностей. Наиболее ярко эта тактика проявляется в отказе от уплаты налогов, с которым Торо связывал возможность осуществления «мирной революции»: «Если бы в этом году тысяча человек отказались платить налоги, не было бы ни насилия, ни кровопролития, какие вызовет уплата налога, которая позволит штату совершать насилия и проливать невинную кровь. Это была бы именно мирная революция, если такая возможна». Для Торо репрессивные действия властей в отношении лиц, отказывающихся исполнять обязательства, возложенные на них государством, становятся лишь свидетельством справедливости сопротивления: «При правительстве, которое несправедливо заключает в тюрьму, самое подходящее место для справедливого человека — в тюрьме». Свобода мысли есть единственный барьер на пути репрессивных мер со стороны властей. Автономность индивида не может быть окончательно преодолена даже такой могущественной политической организацией, как государство, — у человека всегда сохраняется право и возможность личного неповиновения и сопротивления.
Вслед за Пейном Торо, как и многие другие американские авторы этого периода, разграничивал социум как естественное состояние жизни человека и государство как одну из форм его организации, не всегда необходимую и уж точно не предполагающую безмолвного повиновения. *
* «Общество в любом случае есть благо, тогда как государство есть не более чем необходимое зло; в худшем же случае — зло нестерпимое» (Paine Т. Common Sense // Paine Т. Collected Writings. NY: The Library of America, 1995. P. 6).

...Уоррен всерьез воспринял идеи, лежавшие в основе Американской революции. Он полагал, что достижение колониями независимости от принудительной власти метрополии означало торжество права на самоуправление. Однако важнейшим теоретическим шагом, который и сделал Уоррена «отцом-основателем» американского анархизма, явилось распространение этого права в полном объеме на отдельного индивида.Базовой концепцией Уоррена стала идея о том, что каждый человек суверенен, т. е. независим от воли окружающих людей: «Определение священного слова Свобода является серьезнейшей задачей для всего мира, ожидающей решения, которое бы устроило всех; но недостатки абстрактного языка не позволили увенчаться успехом ни одной из попыток дать это определение. Со страхом и трепетом я предпринял свою попытку многие годы назад, условившись, что я сохраню за собой свободу изменить это определение, если "возросшее знание" обнаружит его недостатки; вот оно — "Суверенитет каждого индивида в отношении его или ее Личности, Времени, Собственности и Обязательств"; и сейчас я добавлю — Репутации». Под суверенитетом индивида Уоррен понимал абсолютную автономность человека, его полную независимость от окружающих, а следовательно, и проистекающее из этого право на самостоятельное решение всех вопросов собственной жизни.
В качестве примера Уоррен приводил взаимоотношения глав независимых государств — каждый признает другого в качестве равного субъекта и не претендует на право вмешиваться в его дела без явно выраженного согласия последнего. В такой ситуации допустимы только переговоры, советы, обсуждения, ведущие к взаимной выгоде без применения насилия. Любая попытка ограничить независимость другого субъекта на международном уровне неизбежно приводит к вооруженному столкновению. Поэтому именно суверенитет каждого индивида помещает все человечество в единые рамки политического равенства. С точки зрения Уоррена, личный суверенитет является своего рода инстинктом каждого живого организма, и потому он не может быть отчужден от этого организма. Голоса сколь угодно многочисленного большинства не могут лишить человека свободы или ограничить его в правах. Точно так же нельзя с помощью голосования лишить человека желания есть. Действие этого инстинкта не зависит от воли. У каждого есть право на суверенитет в той же мере, в которой у него есть право на собственные черты и телосложение.
Причина печального состояния современного общества, по мнению Уоррена, заключается в том, что у человека отняли это право автономного существования. Человек в течение тысячелетий воспринимался не сам по себе, а лишь как часть какой-либо общности — семьи, нации, государства, и это самым негативным образом отразилось на всем социуме. Уоррен полагал, что истинной сущностью Американской революции являлось как раз утверждение принципа независимости личности, а не только нации в целом, однако большинство так и не осознало эту идею, и потому США из формы добровольного объединения людей постепенно превращались в тиранию, подобную государствам Европы.
Отмечая эти явления деградации свободы в отношениях между людьми, Уоррен указывал на то, что для всех цивилизованных обществ характерна одна негативная тенденция — человек в ходе исторического процесса перестал осознавать личную ответственность за все происходящее с ним и другими людьми, переложив ее на разнообразные институты — церковь, государство и т. д.* С одной стороны, человек тем самым потерял свою собственную личность, растворившись в общей массе, а с другой — создал целый ряд фантомов, не зависящих уже от него самого и контролирующих его поведение. Очевидно, что наиболее могущественным из таких фантомов является государство.
* Так, например, Уоррен приводит в качестве примера события революционного периода во Франции, где людей приговаривали к смерти «именем нации», «государственным трибуналом» и т. п., что позволяло убийцам избегать самостоятельной ответственности за казни (Warren J. Equitable Commerce. NY: Burt Franklin, 1967. P. 27-32).

...Государство, предполагающее принудительную власть, для Уоррена в принципе не может быть легитимным, так как неотчуждаемые права человека невозможно даже добровольно передать другому лицу. И хотя у него нет перечня прав, которые он относил к категории неотчуждаемых, право на самоуправление, безусловно, принадлежало к этой группе. Уоррен указывает на то, что повсеместно распространенные насилие и упадок проистекают из одновременного стремления к реализации неотчуждаемых прав и попытки их защиты с помощью принудительной власти государства. Государство, применяя насилие в интересах той или иной политической группы, становится агрессором, достойным сопротивления. Государство защищает своих граждан так же, как фермер защищает своих куриц, — для того, чтобы самому их потом в любой момент съесть. Оно предполагает тотальное подчинение всех индивидов, поскольку основывается на идее выражения их общей воли. По мнению Уоррена, никакой общей воли не существует, каждый человек руководствуется только ему известными соображениями, постичь которые до конца невозможно. Процедуры, предусмотренные в государстве для выявления этой «общей» воли, на взгляд Уоррена, являются абсолютно бесполезными. Наивно было бы предполагать, что каждый голосующий человек руководствуется исключительно своей истинной волей и своим разумом при принятии того или иного политического решения. Кроме того, далеко не каждый способен предвидеть реальные последствия своего решения, и вполне возможно, что он предпочел бы так более не поступать.
Уоррен отрицал демократическую теорию организации управления, приравнивающую волю большинства к воле населения в целом. Большинство не может возлагать на меньшинство обязательства, которые меньшинство предпочло бы не иметь. Принуждение в отношении одного человека не более оправданно, чем в отношении миллиона. Обоснование принуждения интересами нации есть не более чем ссылка на интересы большинства. Он указывал на то, что сама идея принятия решения путем выяснения мнения большинства приводит к парадоксальной ситуации, когда «Американские Штаты находятся под властью неограниченной деспотии, и этот результат достигается с помощью голосов большинства, тогда как именно возможность участвовать в голосовании считается мерой против деспотии».
Стоит отметить, что на Уоррена оказала сильное влияние работа по семантике Брайана Джонсона «Трактат о языке», после прочтения которой Уоррен стал критиковать государство с точки зрения методологии, вновь открытой лишь во второй половине XX в. Уоррен считал, что язык как таковой превращается в способ осуществления контроля. Неоднозначность языка позволяет создавать абстрактные категории с меняющимся содержанием, с помощью которых можно управлять окружающими. К таким категориям относятся в том числе государство и законы. Уоррен указывает на то, что содержание этих понятий трактуется людьми по-разному, и этот факт, по его мнению, сводит на нет пользу от подобных институтов.* То, что законы постоянно меняются, свидетельствует о том, что они не носят объективного характера и не отражают волю всех тех, кто должен им подчиняться. Законы формулируются узкой группой лиц в собственных интересах. Кроме того, неоднозначность языка позволяет трактовать законы по-разному — решение этой проблемы путем наделения лишь некоторых субъектов правом толкования есть лишь еще один метод установления диктатуры.** Таким образом, идея верховенства закона используется в качестве ширмы для тирании отдельных лиц.
* Warren J. Equitable Commerce. P. 12. В этом отношении Уоррен интуитивно повторяет критику монополии на язык Гортона, о котором см. выше.
** Уоррен отрицает юридическую силу любых конституций на основании того, что люди, участвовавшие в их принятии, на самом деле трактовали их по-разному, а следовательно — они в действительности не пришли к какому-либо соглашению (Warren J. True Civilization. P. 154).

из примечаний
Помимо возможности коммерческого использования своих изобретений, от которой Уоррен фактически отказался, он также не извлек прибыли из имевшихся у него в долгосрочном владении на 99 лет земельных участков, вернув их собственнику. Уоррен полагал, что человек имеет право только на то, что является продуктом его труда, — извлечение же прибыли из роста цен на недвижимость означает несправедливое использование внешних обстоятельств (см.: Bailie W. Josiah Warren. The First American Anarchist Boston: Small, Maynard & Co., 1906. P. 23-24).

Уоррен имел возможность публиковать их [книги] самостоятельно, так как являлся изобретателем печатного станка, что позволяло ему заниматься независимой издательской деятельностью. Уоррен по этому поводу говорил, что «печать есть сила, вершащая судьбы человечества, и те, кто контролируют Печатный Станок, контролируют и окружающих людей» (цит. по: Martin J.J. Men Against the State. P. 31). Дэвид Рэмзей, участник Революции и ее историк, отмечал, что перо и печатный станок внесли вклад в независимость колоний не меньший, чем оружие. Об этом историке из поколения революционеров см.: Smith Р. David Ramsay and the Causes of the American Revolution // The William and Mary Quarterly. 1960. Vol. 17. P. 51-77.

Как утверждал ранее Томас Пейн, особенность Американской революции состояла в том, что она являлась «революцией в отношении принципов и практик власти», а не просто актом освобождения от конкретной власти (См.: Paine Т. The Rights of Man. Part II).