Нам сообщают из г. Белева: 21 августа в Белеве задержаны две интеллигентные барышни 13 и 14 лет, переодетые в мужские пиджачные костюмы в фуражках и коротко подстриженные.

Барышни шли по Козельской ул., „мальчиков“ заметил городовой, они показались ему подозрительными. Подозрительность еще больше усилилась, когда он услышал незнакомый язык (говорили по-французски).

В полиции выяснилось, что эти две юные героини — одна дочь помещика N, а другая её подруга из Петрограда собирались бежать на войну добровольцами.

Девушки переданы родителям.

* Цитата адаптирована к современной русской орфографии.

В последние дни в местной сберегательной кассе при Государственном банке наблюдалось требование вкладов, причем брали их преимущественно женщины и на вопросы: зачем им деньги — отвечали уклончиво:

— Так... Надо... и т. д.

Между тем, тут, несомненно сказалась, преступная агитация каких-то темных сил, которые подбивают темных женщин брать свои деньги, пугая „близостью“ немца.

Тулу, мол, оставят, и ваши деньги пропадут, а если придется бежать из Тулы, то с деньгами везде хорошо.

Как ни нелепы подобные слова, но они имеют свои действия. И хотя враг за тысячу верст от Тулы, невежественная толпа слушает речи преступного элемента и идет брать свои трудовые гроши из кассы, не отдавая себе отчета в том, что в банке они находятся в полнейшей безопасности и пропасть ни при каких обстоятельствах и никоим образом не могут. Государство отвечает за них всем своим достоянием.

Беря же свои вклады и храня их дома, вкладчики, наоборот, подвергают их громадной опасности, так как темные силы, которые преступно агитируют в пользу взятия вкладов из касс, не остановятся перед тем, чтобы ограбить чересчур наивных и доверчивых людей, хранящих деньги дома.

Кроме того, лица берущие вклады должны помнить, что темные силы, о которых мы говорим, несут свою преступную службу в пользу Германии и, быть может, агенты ее, т. к. заставляя брать свои вклады в такую минуту, они рассчитывают ослабить финансовую мощь нашего отечества, столь необходимую для ведения войны.

Не имея сил нанести России смертельный удар на войне, немцы прибегают к всевозможным уловкам, чтобы ослабить Россию, поэтому следует осмотрительнее относиться к своим поступкам и не делать ничего, что так или иначе может принести вред нашему отечеству.

За последние дни требования вкладов из кассы ослабевают, хотя как нам передают, какие-то подозрительные личности являлись в помещение сберегательной кассы и там почти открыто агитировали за требование вкладов.

Таких личностей публика должна непременно задерживать и передавать немедленно в руки полиции.

Вкладчики же государственных касс должны помнить, что их деньги, лежа в сберегательной кассе, находятся в абсолютной безопасности и что бы ни случилось всегда могут быть получены все до последней копейки.

Газета «Тульская молва», изд. год IX, № 2332 от 20 августа (2 сентября) 1915 г.

* Цитата адаптирована к современной русской орфографии.

Вчера в Туле были получены подробные сведения о диком убийстве одним крестьянином 62-летнего старика на почве мести.

Случилось это на днях в отстоящем недалеко от Тулы селе Новоспасском, Зайцевской волости, Тульского уезда (возможно, имелось в виду Мелеховое-Новоспасское — село Тульского уезда, которое ныне не существует. Оно располагалось на границе Щекинского и Ленинского районов, между населёнными пунктами Кузьменки и Малахово. — С. Т.).

Под Преображенье утром крестьянин А. Н. Игнатов пришел из своей деревни в село Новоспасское к своей замужней дочери оказать ей помощь в молотьбе хлеба, так как её муж был призван в войска, а одна она ничего не могла сделать, чтобы вымолотить себе достаточное количество хлеба из нового урожая.

Около обеда А. И. Игнатов и его дочь приступили в риге к молотьбе снопов.

Немного погодя из соседнего гумна — сосед дочери Игнатова Г. И. Кузнецов ворвался в их ригу и деревянными толстыми вилами, которые у него были в руках, нанес несколько глубоких ран ничего не подозревавшему и спокойно работавшему старику Игнатову, приговаривая с ожесточением:

— Вот я с тебя и отомстил. Теперь пострадай ты, как я страдаю.

Старик пошатнулся и упал, обливаясь кровью. Острые рожки деревянных вил вонзились старику Наумову в правую часть груди и в правую руку.

После же этого зверского поступка Г. И. Кузнецов, заколов старика, спокойно вытянул из него окровавленные вилы, вскинул их на плечо, так же спокойно вернулся к себе на гумно и как ни в чем не бывало продолжал свою работу.

Собрался народ. Бывшего в бесчувственном состоянии Наумова тут же отправили в земскую больницу.

Осмотром было установлено, что у него оказались колотые глубокие раны: в области плеча через всю толщу мышцы и в области грудной клетки на уровне 6 легочного ребра, так что было даже задето легкое и печень.

Несмотря на все принятые меры, старик на другой день в больнице умер.

Что же побудило Кузнецова подкрасться к безоружному старику и так зверски убить его? За что Кузнецов мстил Игнатову?

Перед смертью Игнатов дал по этому поводу такое показание производившим расследование властям.

Кузнецов питал на него злобу уже около 5 лет и все грозился отомстить, причем угроза со стороны Кузнецова была не иначе — как смерть Игнатову.

5 лет назад старик состоял на службе лесным сторожем в лесу у господина Ильина — в Тульском уезде.

Раз ночью в лес забрались воры, с очевидным намерением произвести порубку деревьев.

Игнатов выследил воров и стал стрелять, при чем и поранил Кузнецова, бывшего в числе этих воров.

С тех пор Кузнецов все искал случая, где бы застать старика и убить его.

И вот на днях этот зверский план ему удалось привести в исполнение.

Дело это передано судебному следователю по тульскому уезду.

Газета «Тульская молва», изд. год IX, № 2325 от 11 (24) августа 1915 г.

* Цитата адаптирована к современной русской орфографии.

Общественно-политическая ежедневная газета «Тульская заря», год издания I, № 132 от 3 (16) июня 1915 г.

Когда приходится говорить с кем-либо из жителей Епифани о местной жизни, то часто слышишь жалобы „на скуку“, на совершенное отсутствие каких бы то ни было развлечений. С внешней стороны все, как и должно быть где-нибудь в глухой деревне: грязные улицы без имени или вернее со многими именами, т. к. каждый называет ту или иную улицу, как ему больше нравится; нет не только мостовых (к великому удовольствию свиней, отдыхающих в жаркое время в глубокой грязи среди улицы), но даже и тротуаров; нет освещения, хотя кое-где висят фонари или стоят столбы для них, поэтому в темные вечера жители предпочитают сидеть дома или в случае неотложной надобности выходить с собственными фонарями. Улицы когда-то обсаживались деревьями, деревья эти, предоставленные с самого начала собственной участи, частью разрослись, как только хотели, частью засохли, обглоданные животными и попорченные экипажами, когда, боясь утонуть в уличной грязи, владелец экипажа старался держаться поближе к домам. Засохшие деревья наряду с зелеными украшают улицы, доказывая, что о благоустройстве города заботиться некому, а в дровах особенной нужды не замечается. И деревья постепенно вымирают, количество зелени с каждым годом уменьшается. Единственный уголок, куда спасаются граждане после дневных трудов и где можно подышать свежим воздухом — это городской сад, который еще не засох. Несколько лет назад у входа в сад была прибита доска с обычной надписью: „Деревья не ломать, травы не мять, цветов не рвать“. Однако в погоне за доходами сама же управа пустила в сад кинематограф, и в саду появился безобразный, наскоро сколоченный забор, при чем, ради экономии, доски прибиты не к столбам, а прямо к деревьям, вытоптана трава, ломают деревья зрители, старающиеся бесплатно получить удовольствие через забор, т. к. там (за забором) места „сидячия“ — 20 коп., стоячия — 10 коп., как печаталось в афишах. А доска у входа еще цела до сих пор.

Так обстоит дело с внешней стороны. Внутри приходится опять-таки отмечать массу всяких „отсутствий“. Действительно, в городе нет никаких развлечений и не наблюдается желания их устроить. Нет никакой общественной организации, ни библиотеки, ни театра, некому даже устроить хотя бы любительский спектакль, которые теперь устраиваются даже в деревне. В прошлом году один домовладелец на главной, самой грязной, улице отделал большое помещение под кинематограф, переделавши старые барские конюшни, но арендатора на это помещение не нашлось, сам владелец умер и теперь в отделанном помещении живут военнопленные австрийцы. В городе несколько учебных заведений: женская гимназия, с осени открылась учительская семинария; но педагогический персонал этих просветительных учреждений нигде ничем себя не проявляет и не подает признаков жизни. Бездействуют единственная организация: общество образования. Три года назад оно еще жило, устроило детскую площадку в городском саду, игры для городской детворы, но потом члены общества быстро охладели к своей затее, а на следующий год городская управа разрешила устроить буфет в городском саду и детям был запрещен вход в сад после шести часов вечера. Площадка заглохла, заросла травой. А ныне бездействует и буфет, зато работает кинематограф, правда довольно плохой, в котором не столько можно видеть, сколько догадываться, но где же взять лучше. И по праздникам публика заполняет все места и „стоячия“ и „сидячия“. Первоначально предприниматель завлекал публику военными сценами, вызывавшими, кстати сказать, бурный восторг у собиравшихся в большом количестве детей. Но затем перешел к случайным, большею частью мирным картинам и, наконец, стал демонстрировать самую пошлую порнографию.

И все-таки публика идет...

Н. И. К.

* Цитата адаптирована к современной русской орфографии.