Несмотря на то, что я знала о прошлом Аркадия, я не могла избавиться от чувства жалости к нему. Я никогда не была наивной, но всё равно моё подсознание не могло допустить мысли о том, что Аркадий прервал жизни троих человек.
Однажды у меня завязался с Аркадием диалог, о котором я до сих пор вспоминаю с содроганием. Тогда я пришла к нему в палату, чтобы сделать укол.
— Здравствуйте, — сказала я с порога. — Аркадий, оголите ваше плечо, доктор назначил укол.
Аркадий молча повиновался.
Это было довольно странно, если взять в расчёт, что Аркадий, по крайней мере формально, сумасшедший. Обычно другие пациенты часто закатывали дикие истерики, и без помощи двух санитаров с бицепсами, подобными размерам талии слона, никакой процедуры провести было нельзя. Однако с Аркадием никогда ничего такого не было, и я даже заходила к нему одна со шприцом, при этом не боясь, что шприц окажется у меня в горле.
Когда я закончила, Аркадий сказал:
— Спасибо. И спасибо за ваше обращение.
— О чём вы? — удивилась я.
— Вы называете меня по имени и обращаетесь ко мне на «вы». Другие работники обычно обращаются ко мне: «Эй, ты!», а между собой называют не иначе, как «живодёр» и «мясник».
Голос его был усталым и полным безразличия. Казалось, ему было совершенно всё равно на всё то, о чём он сейчас рассказал.
На меня накатил приступ жалости. Несмотря на мой десятилетний стаж работы медсестры, я ещё не растратила окончательно крупицы человеколюбия. Я присела на край кровати Аркадия и задала ему вопрос, терзавший меня долгое время:
— Вы действительно убили четырёх человек?
Аркадий помолчал, а затем сказал:
— Понятно, — разочарованно сказала я. В тот момент я решила, что ошиблась, и Аркадий действительно умалишённый.
— Я знаю, что вы подумали. Собственно, этого и следовало ожидать, если учесть, где мы находимся. Быть может, вы и правы, но я всё ещё хочу верить, что вы, и доктора, и даже я, не знаем, что именно тогда случилось…
Аркадий смотрел в сторону, произнося эти слова, и даже не смотрел в мою сторону.
— А как вы думаете? — спросила я.
— Я и не знаю, что думать, — Аркадий грустно улыбнулся и пожал плечами.
Я боялась, что мой интерес может вызвать у Аркадия приступ агрессии. Всё-таки разум требовал, чтобы я была осторожна с пациентом психбольницы, но интуиция настойчиво мне говорила, что с Аркадием-то всё в порядке.
Доверившись интуиции, я задала Аркадию вопрос:
— Я не могу рассказать об этом человеку, с которым я на «вы», — Аркадий впервые посмотрел на меня и улыбнулся.
— Хорошо. Теперь ты мне расскажешь, что произошло тогда?
— Я буду только рад рассказать об этом кому-нибудь. Я не жду, что ты поверишь в эту историю, вероятно, ты решишь, что здесь мне самое место. Но знаешь… что-то внутри мне подсказывает, что тебе я могу рассказать об этом. По-моему, ты хороший человек и не станешь судить обо мне так, как судят остальные. В общем, слушай...
У меня была младшая сестра. Наши родители умерли, когда мне только-только исполнилось восемнадцать, а ей восемь. Не буду вдаваться в подробности этой грустной истории, важно тут только то, что мы остались одни. Из беззаботного детства я резко попал в суровый мир взрослых, абсолютно один, обременённый маленькой сестрой. Но нет, я не жалуюсь на неё. После смерти родителей она стала для меня единственным близким человеком, она стала для меня всем.
Приходилось учиться жить по-взрослому. Следующие пять лет я не жалел себя. Днём я учился, а вечером работал, чтобы иметь хоть какой-то минимум денег на жизнь. Приходилось экономить на всём, особенно я экономил на себе, и делал это в пользу сестры. Однажды я просидел неделю без еды, лишь бы иметь возможность подарить сестрёнке плитку шоколада на день рождения. Сестра не могла помочь мне, но мне было достаточно лишь её детской улыбки.
Думаю, ты и сама понимаешь, что тогда со мной творилось. Нервы были на пределе, спать приходилось лишь в редкие свободные минуты. Минуты! Да, понимаю, ты как медик удивляешься, как я не сошёл с ума ещё тогда. Лишь несгибаемая воля и счастье моей сестры спасли меня тогда.
Рассказ Аркадия прервался его коротким смешком, а затем он продолжил:
— Так мы и жили, пока я не нашёл достойную работу после окончания института. Казалось, теперь мы заживём нормальной жизнью. Я уже строил планы на будущее и не подозревал, что всему моему иллюзорному счастью грозит катастрофа. А пришла эта катастрофа в виде небольшой листовки, висевшей на столбе. Моя сестра заметила её, когда мы с ней шли с покупками из магазина.
«Ой, смотри! В наш город приехал цирк!» — сказала она тогда.
Я удивился так же, как и ты сейчас. Мне всегда казалось, что бродячие цирки бывают только в зарубежных фильмах, а не на просторах нашей России-матушки.
Аркадий вновь прервал свой рассказ, и закрыл глаза руками, но я успела заметить тяжёлую слезу, текущую по его щеке.
— Извини, — произнёс он, всхлипывая, — я не могу спокойно вспоминать её голос. Знаешь, она ещё так ласково ко мне обращалась «братик», даже когда стала постарше.
— Не надо рассказывать, если это доставляет тебе страдания, — как можно мягче сказала я.
— Нет, прошу, выслушай! Я должен выговориться, умоляю.
Я не стала усугублять его муки отказом и согласилась продолжить слушать.
— Я тогда спросил у неё: «Хочешь сходить?» — и она тут же согласилась. На самом деле, когда я спрашивал её, то надеялся, что она откажется, потому что я страшно не люблю цирки. Они всегда на меня наводили какой-то ужас, но ради сестры я пересилил себя и согласился пойти.
Цирк расположился за городом, в лесном массиве. Вначале мы доехали на электричке, а потом прошлись по лесу пешком. Тогда было лето, погода стояла замечательная, был вечер, и поэтому мы испытали только удовольствие от лесной прогулки.
У цирка мне пришлось приложить немалую силу воли, чтобы подавить все негативные эмоции, которые вызывал у меня один вид шапито. Сестрёнка же, напротив, была полна радости. Сколько ей лет тогда было? А, шестнадцать. Да, шестнадцатилетняя девчонка, любящая цирки.
Мы прошли внутрь, сели на скамейку и стали ждать начала шоу. За несколько минут до начала всем пришедшим выдали небольшие красные бумажки, где была написана какая-то цифра. У меня и у сестры цифра была одинаковой — четыре.
Представление началось, и на сцену вышел конферансье, напомнивший мне чем-то Джокера из комиксов. Забавно, не правда ли? — улыбнулся Аркадий. — Всё шоу длилось около двух часов. В конце на сцену вновь вышел этот недоджокер и сказал, что цирк проводит конкурс, и все должны сейчас посмотреть на свои бумажки, которые получили до начала представления. Затем конферансье сказал, что все те, на чьих бумажках написана цифра четыре, являются победителями в отборочном туре и должны немедленно выйти на сцену для участия в конкурсе.
Мне это сразу не понравилось, и я хотел уйти, но сестра была так рада и так хотела поучаствовать, что я вновь подавил весь свой негатив и даже улыбнулся, выходя на сцену. Кроме нас, вышли ещё два человека.
Нас построили в ряд, и конферансье объявил, что для каждого участника придуман свой конкурс. Конферансье подошёл к первому из нашего ряда — то был мужчина лет тридцати, — и объявил, что для него конкурс — поедание пирожных на время. Под аплодисменты несколько клоунов вынесли на сцену стол, стул и огромную тарелку со множеством кремовых пирожных. Конкурсант тут же принялся поедать пирожные, а конферансье перешёл к следующему участнику — молодой девушке, чей конкурс заключался в том, что ей завязывают глаза и поочерёдно подводят разных животных, чтобы они лизнули её руки. Девушка должна угадывать этих животных.
Всё это зрелище раздражало меня сильнее и сильнее с каждым мгновением. Я совершенно не хотел участвовать в этих конкурсах и вообще там находиться.
Аркадий вздохнул и продолжил:
— Возможно, стоило тогда просто схватить сестру и бежать оттуда.
После девушки настал черёд моей сестры. Она должна была танцевать в кругу девушек, танцующих с лентами, при этом она должна была не запутаться в этих лентах. Затем этот чёртов конферансье подошёл ко мне, но не успел он открыть рта, как я тут же сказал ему, практически прорычал: «Отойди от меня, ублюдок!». Ведущий не растерялся, а лишь пошутил, что мне надо вымыть рот с мылом — это и будет мой конкурс. Ко мне подошли два клоуна и хотели взять меня за плечи, но я вырвался. Моя злость вышла из-под контроля. Я захотел выйти на воздух, чтобы успокоиться, но клоуны загораживали мне путь. Они пытались поймать меня и выполнить поручение конферансье, но я яростно растолкал их и выбежал из-под шапито, споткнулся и упал прямо на землю.
Представление начиналось в шесть вечера, а закончиться должно было в восемь, но, оказавшись на улице, я понял, что уже глубокая ночь. Время пролетело совершенно незаметно! Мы с сестрой могли не успеть на электричку, поэтому я развернулся, чтобы вернуться в шапито, но его там уже не было!
Аркадий больше не мог сдерживать слёзы. Он опустил голову в ладони, и палату заполнили его всхлипы. Лишь после того, как я вколола ему успокоительное, он сумел остановить рыдания.
Я решила, что непрофессионально с моей стороны так мучить человека, и сказала ему лечь спать, но Аркадий практически молил меня дослушать его, и, сама не зная почему, я согласилась.
— Шапито пропало, а на его месте я увидел лишь несколько больших факелов, освещавших… о, Господи, — Аркадий вновь закрыл руками лицо. — Я знаю, ты не поверишь, что такое вообще возможно, но тогда там, среди факелов, я увидел толпу полуразложившихся трупов вместо цирковых актёров. Кости торчали из их гнилой плоти, в которой роились черви.
Теперь я увидел, что мужчину, который ел пирожные на время, кормили вовсе не пирожными. Эти… трупы отрывали куски плоти от самих себя и засовывали в рот тому человеку, а он с жадностью проглатывал отвратительные куски.
С девушкой всё обстояло наоборот — живые полускелетированные останки сами поедали её, а она лишь смеялась и говорила: «Ой, вот это вроде собачка! Ха-ха-ха, а это, наверно, козочка!».
Вначале я испытал лишь шок, но когда взгляд мой добрался до сестры, то холодные лапы страха сжали моё истово бьющееся сердце и бросили его в чёрные воды отчаяния. Моя сестра, любимая, единственная, ради которой я жил последние восемь лет, лежала мёртвая на земле, а эти твари полосовали её тело огромными ножами. Когда я увидел это, мой разум растворился, взор затуманился и, не ощущая собственного тела, я свалился на землю. Очнувшись утром, я сразу же побежал сообщать о случившемся в полицию. Я рассказал им всё, как видел.
Каким же я был глупцом! Я не мог даже подумать о том, как мои слова воспримут полицейские. Представляю, как это выглядело со стороны: какой-то ошалелый парень приводит полицейских к трём трупам и говорит, что этих людей убила труппа гнилых циркачей! Надо ли рассказывать, что убийцей признали меня, да ещё и невменяемым, хотя, наверно, это только и к лучшему — говорят, здесь лучше, чем на зоне.
Аркадий посмотрел своими усталыми глазами в мои, и сказал:
— Вот теперь ты и знаешь, как я здесь оказался.
Я не нашла, что ему сказать, поэтому лишь ласково погладила его по плечу и предложила отдохнуть. Когда я вышла из его палаты, ко мне подошла главная медсестра и спросила, почему я так долго возилась с Аркадием.
— Да мы с ним немного разговорились, — ответила я.
— О чём это? — подозрительно спросила старшая медсестра.
— Да так, о всяком… — туманно сказала я.
— Странно… Видимо, понравилась ты ему, ни с кем он обычно не говорит.
Я не стала узнавать что-либо ещё об Аркадии ни у него самого, ни у кого-то другого. Я проработала в той больнице ещё несколько месяцев, и на протяжении этого времени мы с Аркадием почти подружились.
Прошло уже несколько месяцев после того, как я сменила больницу. Больше я не имею дела с пациентами психиатрических лечебниц, но я всё ещё возвращаюсь в своей памяти к Аркадию и размышляю над его историей — бред ли это сумасшедшего? Мой разум не может в это поверить, но, если не считать этой истории, то у Аркадия больше нет симптомов сумасшествия. Не знаю, правда это или нет, но с тех пор я стараюсь избегать цирков. Так, на всякий случай…
