Ископаемые верблюды Евразии – палеонтолог Вадим Титов | Лекции по палеонтологии | Научпоп
Когда и где появились первые верблюды? Были ли верблюды, похожие на жирафа? Как они расселились по Евразии? Сколько видов этих животных существовало в древности? Какие находки свидетельствуют о проживании в причерноморских степях верблюдов?
Об этом рассказывает Вадим Титов, палеонтолог, кандидат биологических наук, ведущий научный сотрудник Южного научного центра РАН, доцент кафедры зоологии Академии биологии и биотехнологии ЮФУ.
Там и тогда (окончание)
Я отошёл к окну. Из всех модных ныне дискурсов, терпеть не могу причитания о мирах. Но я могу об этом поговорить. Мир отличается внутренней непротиворечивостью. Взять что внутренний мир личности, что мир между людьми, разделяющими единые ценности, или хотя бы мир научно-фантастического романа. Конечно, я загнул, когда бросил ей о том, что она трезво оценила политическое значение своих чувств. Вряд ли несчастная представляла себе, что конфликт, который она пережила, являлся лишь звеном в цепи локальных конфликтов, цепи, протянутой в пространстве и времени, цепи, завершающейся гибелью цивилизации планеты Земля. Ей повезло. На момент прилёта ядерной бомбы, она находилась на окраине Минска, не в самом эпицентре взрыва. В уцелевшей части города возникла паника, начался бунт. Её ранило в ногу осколком гранаты одного из мародёров. Все они скоро, от Скандинавии до Южной Африки, от Аляски до Португалии, успокоились под хлопьями ядерного снега. Я видел эти хлопья, когда брёл в скафандре по улицам мёртвого Баку, чтобы изучить содержимое шкафа в школе, где училась много лет назад Людмила Сидорова. Мы давно наблюдали за ними из космоса и оказались не в силах предотвратить катастрофу. Конечно, мы пытаемся сохранить остатки цивилизации, забираем к себе на планеты выживших, подобно ей. Им никогда не удастся развиваться самостоятельно, но, как редкие животные в заповедных зонах, они смогут существовать среди нас… Мы пытаемся лечить их от лучевой болезни, от механических и психических повреждений. Но я не Гудвин из земной сказки. И не волшебник из страны Оз. Кажется, выжившие крупные архозавры – гребнистые крокодилы, были солидарны с американскими авторами импакт-гипотезы мел-палеогенового вымирания древних архозавров, уничтожив на острове Рамри тысячу двести пятнадцать японских солдат за несколько месяцев до импакт-событий в Хиросиме и Нагасаки? Импакт – на стороне добра, и у каждой гипотезы есть автор, не так ли? Как, вы не знали, что автор импакт-гипотезы мел-палеогенового вымирания разрабатывал атомную бомбу и исследовал последствия её применения в Хиросиме? А-за-за! Да, я глубоко погрузился в их потерянный мир. Она была в сознании той ночью, когда за ней прибыла наша «тарелка». Кокетка ясно видела спасателей в скафандрах. Так что… Если существуют инопланетяне, почему бы не существовать машине времени, правда? Ведь логично же? Петля времени объясняет всё! И Людмила Геннадьевна остаётся в миру с самой собой.
Я очень надеялся услышать крик её ужаса, но она сказала:
– Вы можете меня пытать, но я не отрекусь от своих воспоминаний о мезозое и профессоре. Наших дедов из Советского Союза истязали фашисты, но Мальчиш-Кибальчиш не открыл буржуинам военной тайны.
Она пережила собственных детей. И мир – её миру. А что ещё способен сделать врач?
Автор: Дмитрий Тюлин
--
Музыка под настроение:
Думаете, что бы такое посмотреть вечером? Есть ответ
Типичная ситуация: надо выбрать фильм на вечер, вы крутите один трейлер за другим, потом все это надоедает, вы бросаете это дело и идете листать ленту. То есть смотрите короткие видео, но в них чего-то не хватает.
Сокращайте ненужные усилия и получайте больше радости: листайте ленту с короткими видео, в которых всего достаточно. Такие водятся на NUUM — свежей платформе для видео, стримов и трансляций. Смотрим, снимаем и зарабатываем!
Реклама ООО «Джумс Проекты», ИНН: 7709484636
Там и тогда
На момент, когда немолодая пациентка разомкнула веки ото сна, я продолжал разглядывать её. Наверное, она когда-то сводила мужчин с ума... Заретушированная рыжей краской седина, белая кожа, складки у уголков тонких губ, хрупкая фигура – блёклый призрак далёкого мира, где прошла её юность, реальности, которая никогда не вернётся. А она жаждала её возвращения. Иначе зачем при помощи нейросетей изображать себя героиней диснеевского мультфильма? Женщина поймала мой взгляд и улыбнулась.
– Как ваша нога, Людмила Геннадьевна? – поинтересовался я. – Сильно ноет, не мешала спать?
– А, цератозавр! – весело откликнулась она.
– Это был не цератозавр… – грустно ответил я.
– Откуда такая уверенность, доктор?
Я устало вздохнул.
– Просто я точно знаю, что с вами произошло.
– Так сообщите мне, наконец, вашу правду!
– Вам придётся вспоминать самостоятельно.
– Доктор до вас говорил то же самое. Кстати, доктор, как ваше имя-отчество?
– Зовите меня просто «доктор».
– Вот-вот, предыдущий врач вёл себя так же. В каком городе я нахожусь?
– Вы задаёте много ненужных вопросов.
– Я слышала, слышала, все вы работаете на спецслужбы, знаете о машине времени и теперь делаете вид, что я спятила!
– Никто не считает вас сумасшедшей. Мы имеем дело с конфабуляциями – ложными воспоминаниями.
Я отошёл к окну. Я не работал на спецслужбы и понимал, что пациентка бредит. Понимал не потому, что не мог поверить в существование машины времени, а оттого, что действительно точно знал, что с ней стряслось перед амнезией.
– Ну хорошо, – сказал я, – я желаю выслушать вашу историю лично.
Я подумал, так она скорее доверится мне, и мне станет яснее, что творится в её душе.
– Вам же уже пересказали…
– И всё же…
– Боже! Всё началось с того, что я заинтересовала профессора.
– У профессора было имя?
– Его звали Саша. Но мне не хотелось величать столь обаятельного мужчину по имени и отчеству, поэтому для меня он стал просто «профессором».
– Насколько сильную влюблённость вы к нему испытывали?
– Ну, мной владели исключительно платонические чувства. Жизнь обрела для меня смысл.
– Ясно. Профессор был для вас целым миром. Продолжайте. Как вы познакомились с этим замечательным человеком?
– Я собирала травы во дворе института, и это привлекло внимание профессора, он пригласил меня на ужин.
– Вы согласились, поскольку на что-то надеялись?
– Признаться, надежда присутствовала, но скоро я её отбросила. Профессор расспрашивал, как давно и насколько хорошо я знаю травы, сообщил мне, что деятельность института, к которой я привыкла – верхушка айсберга, служащая для отвода глаз, главное же – секретные разработки, и чутьё на травы могло бы пригодиться им для поиска цветка.
– Не странно ли, что главному бухгалтеру предприятия, то есть, вам, ничего не известно о финансовых потоках, лежащих у основания, как вы выразились, «айсберга»?
– Я поняла так, что вся моя деятельность в институте – часть той самой «потёмкинской деревни».
– И вам не показалось невероятным, что засекреченная организация готова раскрыться женщине, которая не имеет отношения ни к науке, ни к государственной службе, и всё – лишь ради интуиции в отношении трав?
– Вы меня недооцениваете, доктор. Во-первых, никто не умеет держать рот на замке так же хорошо, как бухгалтера. Во-вторых, я действительно обладаю интуицией на травы.
– Вы всё разболтали врачам больницы. Это называется «держать рот на замке»?
– Я же объясняла, что последние слова профессора, которые помню, были о том, что мне придётся требовать доступа к машине времени, если пожелаю встретиться с ним ещё раз. Я не имею права его предать.
– Никакой машины времени не существует.
– Вы проверяли? Почему бы вам просто взять и не проверить?
– Кто даст нам доступ к секретным разработкам? – парировал я. – Я лишь пытаюсь вжиться в ваш мир.
– А вы разве сами не из спецслужб?
– Нет.
– Тогда почему не желаете сообщить мне ни своего имени, ни названия города, в котором находимся?
– И снова – лишние вопросы... Скажите, как давно вы увлеклись травами?
– Лет в двадцать меня заинтересовала эта тема. Мне казалось, разные чаи, настоянные на травах, помогут долго сохранять молодость. Мудрость предков, знаете ли…
– Итак, доктор сообщил вам о секретных разработках прямо в ресторане, не опасаясь прослушки и прочего?
– Да. Но он ведь, по сути, тогда и не раскрыл карты. Машину времени я увидела позже.
– Как выглядел профессор?
– Ооо! Высокий, крепкий, с серебристыми прядями, в светлом костюме, опрятные бакенбарды… Такой бархатный баритон…
– А как вы узнали о машине времени?
– Профессор проводил меня через потайную дверь в одном из подвалов учреждения. Мы очутились в огромной обитой голубым кафелем лаборатории, среди сплетений разноцветных проводов, мерцали лампы дневного света… А знаете, как выглядела машина времени?
Я покачал головой.
– Она напоминала вагон поезда, такая же зелёная. В ней имелись просторные и уютные отсеки-каюты с окнами на обе стороны. Каждая квартира, да, именно квартира, со всеми удобствами, оснащалась отдельной дверью, до которой следовало добираться по выдвижному рифлёному стальному трапу с перилами. Дело в том, объяснили мне, что механика машины размещена в её днище, поэтому комнаты расположены так высоко. Но не подумайте, что мы путешествовали до мезозоя как в купе поезда. В носовом помещении нас пристёгивали к койкам, расставленным вокруг чёрного непрозрачного цилиндра, подобно лепесткам цветков, после чего закрывали над каждым ложем сдвигающиеся налево крышки. Во время путешествия мы пребывали в темноте, и всё дребезжало. Мне напоминало нахождение в аппарате для снятия показаний МРТ…
– Вам было страшно?
– Только в первый раз.
– Мне вроде сообщили, вы утверждаете, что всё время пребывали в конкретном временном отрезке мезозоя, на определённом острове?
– Да, но раз в неделю профессор отпускал меня в Минск для связи с детьми. И вместе с профессором мы возвращались.
– Сколько у вас детей?
– Двое. Миша и Даша. От разных мужей. Они взрослые и живут в Москве.
– Вы замужем?
– Разведена.
– Не редко ли это, на ваш взгляд, звонить детям раз в неделю?
– Я рассказала им легенду о командировке в Сибирь, как советовал профессор. В небольшое село, где нет связи, но раз в неделю мы якобы выбирались в город. Кстати, доктор, как насчёт того, чтобы мне пообщаться с детьми? Когда я просила об этом врачей до вас, они отвечали, что я задаю лишние вопросы…
– Всё верно. Вначале вам следует восстановить память.
– Мои дети живы? С ними ничего не случилось?
– Поставьте себя на моё место. Мне запрещено общаться с вами о чём-либо, кроме того, о чём вы поведали сами. Тем больше резона для вас как можно скорее всё вспомнить.
Я наблюдал испуг на её интеллигентном лице.
– Итак, вы рассказывали, что прибыли на остров. Насколько этот остров был велик?
– Да, остров позднеюрского периода. Он был очень большой. Наша машина времени стояла на берегу моря, на пляже. Такой мелкий белый песок с аммонитами: зараискитесы и дорзопланитесы, вместо ракушек на берегу, и лазурная вода, как на рекламных плакатах... А вместо чаек – птерозавры, белые, с жёлтыми клювами и круглыми петушиными гребнями, тоже жёлтыми, в полёте эти пресмыкающиеся выглядели неуклюжими, как расплющенные тушки цыплят! Позади пляжа раскинулся хвойный лес, похожий на сосновый, а на самом пляже росли пальмы-цикадоидеи, напоминающие гигантские ананасы. В море впадала вытекающая из леса речка, её воды темнели в чаще, а по крутым склонам произрастали папоротники и мхи…
Из всех модных ныне дискурсов особенно не люблю разговоры о мирах. Вы понимаете, что такое мир? Внутренний мир человека, семейные и коллективные мирки, мир между людьми, разделяющими одни и те же ценности и состоящими в определённых отношениях, миры, нарисованные сказочниками, империи, культуры, и даже – целые цивилизации… Да, всякий мир ограничен в пространстве и времени. И даже наша Вселенная, считается, имеет начало и расширяется, а потом – сжатие, сингулярность, и – конец. Миры возникают и исчезают. Да, ужасно, но я ничего не могу с этим поделать. Хотя, кое-что, как врач, наверное, умею… Не понимаю, зачем об этом болтать, трагически закатывая глаза. Но именно о мирах, и только о мирах, кажется, собиралась беседовать со мной пациентка.
Внезапно меня осенило.
– А давайте временно прервём захватывающую историю про динозавров и обсудим ваше прошлое до знакомства с профессором. Я хочу выявить параллельные тенденции в вашей биографии и в истории про мезозой, а также – противоречия между двумя этими мирами. Возможно, это поможет нам сдвинуться с места.
– Исходя из вашей теории о том, что у меня – конфабуляции? Но разве не слышали вы, доктор, о повторяющихся событиях в жизни, и это всегда – немного по-новому? Как видите, существует минимум ещё одна интерпретация тем совпадениям и казусам, которые вы собираетесь вычленить из моих откровений.
– Вот и проверим, насколько ваша история соответствует гипотезе о повторяющихся событиях, – ответил я. – Скажите: вы были замужем минимум дважды, и оба брака оказались неудачными. Кем являлись ваши мужья и почему вы развелись?
– Первый муж был военным. Он часто применял ко мне физическую силу, и я не выдержала. Второй муж служил депутатом Горсовета. Он мне изменил.
– Были ли у вас отношения с мужчинами, помимо официальных?
– Я состояла в гражданском браке с прокурором.
– И чем всё завершилось?
– Его убили.
– Все они были, скажем так, представителями власти… Вы искали защиты со стороны государства? История с профессором как-то не вяжется в эту цепочку.
– Вы ошибаетесь. Они излучали силу, как и профессор. Который тоже работал на государство. А какой женщине не хочется видеть рядом с собой сильного мужчину?
– Ну, знаете, разные бывают женщины… Хорошо, а более ранние годы? Вы были влюблены, когда учились в школе?
– Разумеется, испытывала первую любовь, к однокласснику.
– Очень интересно. Кем он был?
– Рустам? Сын азербайджанского бизнесмена.
– Высокий и сильный?
– Разумеется.
– И кем он вырос?
– Понятия не имею.
– Почему вы расстались?
– А мы и не были вместе. Это была безответная любовь!
– Платоническая?
– Возможно. Что это вы забарабанили пальцами по подоконнику, доктор? Не можете провести параллель между образами профессора и сына бизнесмена?
– У вас есть неприятные воспоминания, связанные с этим, как его там, Рустамом?
Пациентка нахмурилась. Я заломил руки за спину и зашагал взад-вперёд по палате.
– Ну же! Вы что-то вспомнили?
– У меня была подружка, полненькая такая. Мы сидели за одной партой. И там учился мальчишка, отверженный, его звали Руслан. Мать его была армянка, а отец – азербайджанец. Фамилия, соответственно, у него – азербайджанская, но все знали об армянской крови в его жилах. А дело было в Баку. Я окончила школу там, в Азербайджане. Во время январских событий училась в девятом классе. А это происходило в классе десятом, или одиннадцатом. Уже после школы я уехала в Беларусь. В общем, одноклассники избегали его… Он сидел один, за последней партой. Я и сама смотрела на него свысока. И он посмел признаться в любви этой моей подружке, её звали Фидан. Рустам собрал одноклассников, они окружили Руслана и заставили извиниться перед девушкой публично, за то, что тот якобы посягнул на её честь, признавшись в чувствах… Я, конечно, как и любой подросток, старалась быть как все, но в тот раз вышло слишком, напоминало что-то эдакое, когда человека ценят по признаку кровного родства, как фашисты, которые напали на нашу страну в тысяча девятьсот сорок первом… Мне оказалось неприятно созерцать свою первую любовь в такой роли. Но ведь я и сама им подпевала…
– В мезозой отправляли женщин, помимо вас? – быстро спросил я, усаживаясь на стул перед её койкой.
Пациентка прикрыла глаза.
– Да, там работала женщина, повар, она сопровождала их в каждой палеонтологической экспедиции, рассказывала много захватывающих историй про разные эпохи…
– Полненькая?
– Полненькая.
– Вы дружили?
– Да.
– Между вами и профессором случались конфликты из-за неё?
Пациентка задумалась и, наконец, отозвалась:
– Да. Доктор?
– Слушаю.
– Тот мальчишка, полукровка, лепил на задней парте динозавров из пластилина. Он затачивал лезвием от безопасной бритвы кусочки спичек и вставлял в качестве зубов тиранозавру, или в качестве рогов цератопсу. Но, доктор, мои дети тоже коллекционировали фигурки динозавров! Кто в детстве не увлекался динозаврами?
– Расскажите о конфликте, который случился у вас с профессором из-за поварихи.
– Мы часто ловили рыбу с катера, который доставляли в мезозой особым способом, без этой машины, в которой жили мы. Профессор внимательно следил: редкую рыбу полагалось отпускать, чтобы не случился «эффект бабочки», о котором написал Рэй Брэдбери, так он объяснял. А рыбу, которой много, можно разделывать и жарить. Просцинетесов обычно ловили, они как луна, но не настолько луноподобны, как аквариумные скалярии. Как вам моё описание? И вот, эта женщина, имя её – Рита, придумала подкармливать просцинетесами ихтиозавра офтальмозавра. Знаете, у него плавник торчит из воды, как у акулы, или дельфина, когда держится у поверхности. Офтальмозавр любил красоваться перед экипажем нашего судна, он долго следовал параллельным курсом, бил хвостом по воде, взбивая пену. Вообразите: вы на корме, пузыри от катера, а позади плывёт ихтиозавр и тоже оставляет борозду! Такое необычное зрелище… В общем, профессор очень хвалил Риту за то, как ловко она придумала исследовать поведенческие привычки морского ящера. Профессор так это называл: «проводить этологические исследования мезозойской фауны». Я испытывала ревность, которую старалась игнорировать. Силилась загнать поглубже под подушку ненависть к Рите и ихтиозавру. Ну и, значит, плыли мы как-то с профессором на оснащённой мотором надувной лодке к судну, чтобы отвезти туда фонари для ночной рыбалки. Возник офтальмозавр. Вероятно, он своеобразно приветствовал нас. А я всадила в чудовище пулю из пистолета, объясняя поступок себе тем, что профессор в опасности: опрокинуть лодку шестиметровому монстру ничего не стоит. Нам всем раздали пистолеты сразу по прибытию в мезозой. Они всегда оставались заряженными, в кобуре у пояса. Потом я проанализировала себя и осознала, что просто отомстила профессору из ревности. А в мезозое вылечить ихтиозавра возможностей не имелось. Профессору пришлось возвращаться в Минск, перегонять оттуда в прошлое специальную капсулу для телепортации особо крупных животных. К счастью, такое оборудование предусмотрели. Ихтиозавра оперировали в Минске, потом вернули к нам на остров, выпустили на волю. Вся экспедиция собралась. Рита утирала слёзы, провожая рептилию в море. А профессор был очень зол. «Людмила Геннадьевна, вы понимаете, что такое «эффект бабочки»»? – вопрошал он, а я краснела перед ним, как девчонка. Потом любимый махнул рукой.
– Странно, – молвил я.
– Конечно, неосмотрительно с моей стороны было наречь его только что любимым… Что-то я распереживалась, доктор!
– На сегодня сеанс окончен, – объявил я. – Мы продолжим разговор завтра. Эмоции слишком накалены. Подумать требуется и вам, и мне.
И когда я явился на другой день, она уже не спала.
– Вам нужно лечь, – сухо заметил я.
– Но моя нога в покое, а больше, вроде, у меня ничего не болит. Знаете, доктор, там в лодке с мотором, с пистолетом в руке, я, должно быть, напоминала девочку-ковбоя. Будь я помоложе лицом, профессор мог влюбиться в меня.
Я обратил внимание на отсутствие двух передних зубов у неё во рту: сверху справа и снизу слева.
– Сколько человек всего трудились в мезозойской экспедиции?
– Семь, или девять. Сейчас пересчитаю!
Пациентка принялась загибать пальцы.
– Точно! Девять человек, вместе со мной.
– Остальные, помимо вас и повара – мужчины?
– Так точно.
– Какова была цель экспедиции? Вы озвучили про какой-то цветок.
– Так точно. Nanjinganthus dendrostyla – древнейшее покрытосеменное растение. Профессор учил, что в юрский период, когда кругом – одни папоротники, найти это растение – всё равно, что отыскать цветок папоротника. Он заявлял, что у них есть серьёзные основания обнаружить цветок на острове, поскольку здесь водятся пчёлы, которые его опыляют.
– В юрском периоде водились пчёлы?
– Представьте себе! Древнейшие пчёлы и древнейшие цветы, с самого начала – вместе! Вы слышали романтическую русскую гипотезу о том, что динозавры вымерли не от удара метеорита? В далёкий пермский период, на исходе палеозоя, наши предки тероморфы занимали экологические ниши крупных животных, а предки динозавров и птиц – архозавры, пресмыкались к земле. Однако, великое пермское вымирание скосило большинство крупных тероморфов, открывая почти на двести миллионов лет дорогу архозаврам, перед которыми пресмыкались первые млекопитающие. Воспользовавшись трагедией конкурентов, архозавры быстро нарастили массу и с тех пор не оставляли нашим предкам пространства для эволюции. Цветковые растения, чрезвычайно эффективные из-за симбиоза с пчёлами и бабочками, образовали корнями дернину, задержавшую сток почвенных минералов в море. Из-за недостатка кальция посыпались на дно панцири одноклеточных водорослей, производящих основную массу кислорода в атмосфере. Из этих панцирей выросли меловые горы. А ужасные ящеры не выдержали кислородного голодания, достигшего в один прекрасный день критической точки, и пали, освобождая путь нашим предкам, потомки которых станут учить детей при помощи того самого школьного мела. Лишний вес сыграл злую шутку с динозаврами, они задохнулись. Красота спасла мир, а потомки тероморфов продолжили прерванную эволюцию, повторяя формы предков пермского периода. Даже с саблезубыми хищниками эксперимент повторили… Так наставлял профессор.
– Боюсь, динозавры пали не от красоты мира бабочек и цветов, а таки от удара метеорита, – вздохнул я.
Внезапно меня посетила новая идея.
– Скажите, что вы помните о наиболее острой фазе того самого межнационального конфликта, из-за которого вам пришлось испытывать вину перед мальчиком, который лепил динозавров?
Пациентка нахмурилась.
– Я сидела у окна на кухне. Горел тёплый свет от лампы накаливания. Тёмно-синий вечер. Я видела алые трассирующие пули в небе и слышала грохот взрывов. Пришли родители и забрали меня в гостиную. Стрекотали автоматные очереди, в гостиной их было слышно не хуже, чем на кухне. Больше я ничего не помню. Ну, автоматы трещали много дней подряд. Взрывали телебашню… А, той зимой в Баку выпал густой снег. Помню, в новогодние дни показывали фильм про приключения Электроника, в воздухе кружили хлопья снега, затем поднялась метель. Так редко природа делает такой подарок бакинцам – снег… Первые дни января мы много играли с ребятами в снежки. Но всё это происходило на каникулах. А войска ввели позже…
– Что вы делали на кухне?
– Вышивала. Я увлекалась вышивкой. Мы вышивали платки. Вырезали квадратный кусок из белой простыни, вытаскивали с краёв нитки, чтобы получилась бахрома...
– Что именно вы вышивали?
– Не помню. Может быть, бабочку, или цветок… Я любила вышивать бабочек и цветы.
– Что вы сделали с этой вышивкой?
– Я не помню, вероятно, подарила родственникам, или подруге, а ещё могла отнести в школу, потому что участвовала в конкурсе…
– Мне понадобится как можно больше информации о ваших родственниках и одноклассниках, о школе, в которой вы учились, об адресах, по которым вы жили и которые посещали в тот период в Баку.
– Вы серьёзно намереваетесь лететь в Баку, чтобы найти вышивку?
– Да, здесь могла затеряться важная зацепка, которая поможет нам разгадать ключи от вашей памяти.
– Вам придётся провести целое расследование… Тем более, Баку, должно быть, далеко. И это – дела столь давно минувших лет…
– Весьма далеко. И очень давно. Не настолько, разумеется, как остров в мезозое… Не страшно, у нас длинные руки.
– У вас? Да кто вы, чёрт возьми, доктор? Где я?
– Давайте всё же обсудим вашу жизнь в Баку в январе тысяча девятьсот девяностого года. Что стало впоследствии с Русланом, с Рустамом, с Фидан?
– Руслан улетел в Америку, Рустам остался в Баку, Фидан укатила в Волгоград.
Остаток сеанса я вытягивал из неё «клещами» информацию.
– Кажется, мы забыли про мезозой, доктор, – обратила внимание пациентка.
– Мы обязательно вернёмся к пляжу юрского периода. Но… В следующий раз.
Пока длилось расследование, я тянул время. Школу, где училась страдающая амнезией, посетил лично. Полдня рылся в архивном шкафу с детскими поделками, но искомого не обнаружил.
– Как вы учились в школе? – вопрошал я во время очередного визита в палату.
– Учителя считали меня хорошисткой. Троек не было, пятёрок под конец – тоже. Даже по физкультуре поставили четвёрку. Участвовала в оргработе, с тех пор как повязали пионерский галстук. И потом, когда сняли галстуки, в девяносто первом…
– Учёба доставляла вам удовольствие?
– В детстве – да. А потом стало скучно. Нудные предметы, этот противный скрипучий мел, от которого пачкаются руки, душные одноклассники…
– Вы нравились одноклассникам?
– Не думаю. У меня кривые ноги. А бакинцам свойственен фут-фетишизм.
Она изобразила «сыр», как актриса с обложки глянцевого журнала. Я даже чуть смутился. Рану пациентки я видел, но оценивать её ноги с точки зрения пригодности для подиума мне бы в голову не пришло.
– Иное дело – мезозой? Там вы сияли звездой?
– Ну, не то, чтобы звездой, но благодаря профессору каждый день становился не похож на другой. Как добрый Гудвин, он…
– Чувства к профессору наполняли вашу жизнь смыслом?
– Да, но не только. Было действительно интересно и здорово. Представьте себе, в один день мы варим белемнитов, и знаете, они напоминают кальмаров не только внешне, но и на вкус, а на другой день может повстречаться завропод… Он щипал папоротник в долине, окружённой справа хвойным лесом, а слева – гинкговой рощей. Был случай, мы с профессором наблюдали драку цератозавра и аллозавра на внезапно распростёршейся перед нами опушке. Мы, не сговариваясь, приняли решение отступать, пятясь назад, не производя шума…
– Вы встречались с профессором руками?
– В смысле?
– Ваши пальцы соприкасались в общем деле, или в мужском рукопожатии?
Пациентка замотала головой.
– Я прикасалась к нему локонами.
– Угу.
– Там был стегозавр, горбатый и с треугольными щитками на спине, Руслан лепил такого в школе, а ещё – страшный птерозавр, когда сидит на земле – высотой с письменный стол, зубатый такой, с утолщённым на конце, подобно щипцам, клювом. Он омерзителен, как птица из мультфильма Миядзаки! А как прекрасны были вечера с профессором на пляже, в час заката! Во мне всё трепетало, когда я спускалась по трапу, держась за перила, стараясь помнить о ступеньках. Я любила ожидать своего кумира на огромном араукариевом пне, дерево спилили под дрова для костра ещё до меня… Я долго не решаюсь окунуться, а профессор любил обрызгать меня водой. Я визжала, а потом мы вместе прыгали под гребень волн, смеялись, барахтаясь в бурлящей воде и ускорялись, отталкиваясь ногами вместе с накатывающими пенными валами. И, наконец, счастливая, обмотанная полотенцем, я поднималась по всё тому же трапу, чтобы лежать под пледом, читая книгу… А в шторм собирались все вместе в кают-компании, играли в покер… Горел свет… С кухни веяло пряностями…
– Как долго вы прожили в мезозое?
– Около двух месяцев, из того, что помню.
– Чем вы занимались всё это время?
– Искали цветок.
– В чём заключались поиски?
– Мы бродили по холмам и долинам, по лесам, с компасом и картой, смотрели под ноги. Но видели только папоротники, мхи и хвойную поросль.
– Как всё закончилось? Я, конечно, знаю от врачей. Но хотелось бы услышать от вас лично.
– Профессор где-то подхватил неизвестный вирус. Его лихорадило, бросало в жар. При этом, он отказался возвращаться в Минск, не желая заражать людей в будущем. Но я надеялась, он просто не хочет бросать невыполненную миссию. Поэтому я, стремясь убедить его вернуться, искала цветок одна. Как-то раз я ушла на много километров от лагеря, миновала хвойный лес и наткнулась на болото. Тёмные воды казались посыпанными бледно-розовой крошкой для куличей. Сердце моё забилось, я побежала. Ноги намокли в один миг. Это был он! Nanjinganthus dendrostyla! Предвестник далёкого краха царства драконов и прекрасного человеческого далёка! Такие маленькие алые цветочки, сантиметром в диаметр. Лепестки, как у ириса, на толстой цветоножке, огромный пестик, похожий на маленькое зелёное деревце, возвышался над венчиком. Голова моя закружилась, как у Элли на маковом поле, и я принялась рвать букет, забыв о предупреждении доктора ни в коем случае не делать так, из-за «эффекта бабочки». Злая пчела вынырнула из соцветия и больно ужалила меня в губу. Я вспомнила предупреждение доктора и со всех ног помчалась к нему. И тут из леса выскочил цератозавр.
– Тот самый, который схватил вас за ногу?
– Да, – губы пациентки растянулись в виноватой улыбке.
– Как он выглядел?
– Такой страшный, с бешено вращающимися круглыми глазами, весь бугристый, тёмный, похожий на беса из детских кошмаров, эти существа, которые, ты боишься, обитают под кроватью, когда родители оставляют спать одной. Я перепугалась, а он бросился на меня, схватил за ногу, потянул в лес. Я опомнилась, вынула пистолет из кобуры, передёрнула затвор и всадила пулю ему в глаз. Тогда ящер отпустил меня и убежал. Адская боль в ноге, казалось, разрастается чёрным деревом до зубов. Я ползала вдоль берега, искала оброненную рацию, но не смогла найти в зарослях папоротника. А потом стемнело, в небе загорелись Млечный Путь и луна, а сверчки запели трели. И так ползала весь следующий день, теряя силы. Я подумала, рация потерялась у леса, устремилась туда и там осознала, что не имею сил вернуться к болоту, чтобы напиться. Я не помню, сколько дней провела у леса, меня мучала дикая жажда, когда прибежал профессор. Он утащил меня к болоту. Как бы ни было мне худо, всё это время я крепко сжимала в руке букет. Последнее, что помню – как лежу на коленях у профессора, лицом к устеленной папоротниками почве. Мне чудится, от профессора исходит жар, он так и не выздоровел. Он лепетал, что нельзя брать цветы, из-за «эффекта бабочки», их для того и искали, чтобы взять под охрану, ведь могут существовать иные цивилизации, освоившие путешествия во времени, и что мне теперь придётся требовать доступа к машине времени, если я, конечно, желаю увидеть его снова, про то, что у меня обезвоживание... Он набирал вонючую болотную жижу в ладонь, сложенную лодочкой, и подносил к моему лицу. Я не помню, выпила ли воды… Я очнулась здесь, у вас…
– Вам нравится наш лимонад? – задал я вопрос.
– О да, ваш лимонад – совсем как из советского детства! – рассмеялась она, и я вторил ей заливистым хохотом.
Ещё я пытался интервьюировать её о жизни в школьные годы, но самое интересное, что пациентка мне сообщила – как в школе на пятом этаже случился пожар, и сгорело дотла чёрное пианино. Дети остались лишены уроков пения на два месяца, пока не доставили новый рояль.
Я любопытствовал у неё о жизни после школы. Однако, дальнейшее её существование оставило в осадке лишь скучные истории про корпоративы, ссоры с мужьями, о том, как убежал из дома её сын, или вышла замуж дочь, которая вскоре развелась...
И так продолжалось до того дня, пока я не получил, наконец, в руки вышивку. Увидев изделие, я понял всё.
– Мы нашли тот платок, – сообщил я пациентке.
Она вскинула брови.
– Смотрите, – вертел я перед её карими глазами пожелтевшую от пыли ткань. – Здесь голубь мира и флаг Советского Союза. Слева в углу вышито каллиграфическим почерком: «Миру – мир!», а справа – «20 января 1990 года». Это ваша работа?
– Да… Я помню… Вы нашли её в школе? Почему вы прикрываете ладонью верхнюю часть вышивки?
Я отпустил пальцы, платок оказался в её руках.
– Здесь написано: «Руслану от Людмилы». Он увёз подарок с собой в Америку. Вы ничего не помните?
– Он мне никогда не нравился.
– Ах, вот вы о чём! Он вам не нравился из-за национальности его матери. Но вы учились в одном классе, и до начала политического конфликта могли относиться иначе к будущему изгою, как думаете?
– Что я могла чувствовать к нему?
– Что вы могли чувствовать к нему? А что вы могли чувствовать к стране, в которой родились? Быть может, вы испытывали в отношении этого мальчишки, который лепил динозавров, то же самое, что испытывали к профессору в мезозое? Целый мир, знаете ли?
– Это какая-то ошибка! Я любила Рустама! Быть может, мне просто было жаль Руслана, из-за национальности его матери, и когда по улицам Баку проезжали танки, в порыве эмоций решила его поддержать?
– Вы обратили внимание на три вышитых контурами алых сердечка, каждое пронзено стрелой? И вы помнили о Руслане после отмены комендантского часа, когда возобновились занятия в школе. Ведь вы сделали ему подарок собственными руками.
– И что же, по-вашему, случилось потом?
– Случились каникулы, и летом, имея время подумать, вы трезво оценили политическое значение своих чувств.
Очи пациентки округлились. Я подумал, что её взгляд сейчас соответствует её же описаниям глаз цератозавра.
– Это было там и тогда, – сказал я, – не в мезозое и не перед больницей. Я имею в виду чувство.
– Но что тогда было перед больницей?
Я читал ужас в её глазах.
– Вы должны вспомнить самостоятельно.
--
Из-за него я вынужден ходить на работу
Тг: t.me/memdinosaur
Я - рыба!
Интересная штука эта ваша кладистика. К утверждению, что птицы - это самые настоящие динозавры (единственная выжившая группа оных), общественность потихоньку привыкает. Однако из тех же соображений следует, что все четвероногие - пресмыкающиеся, млекопитающие, те же птицы и даже мы, люди - это рыбы. Да, специализированные - вышедшие на сушу, отрастившие руки, ноги, уши, носы, крылья, придумавшие абстрактное мышление, написавшие "Войну и мир" и сочинившие "Богемскую рапсодию", - но все равно рыбы.
Так что старинный народный фольклор, в котором существует "чудо-юдо рыба кит", не так уж и не прав: кит в кладистике тоже считается рыбой.
А вот мои статьи о "выкрутасах" эволюции и о ее очень странных порождениях:
Каменный глаз1
Когда мы хотим охарактеризовать чей-то взгляд как безжизненный, мы говорим «стеклянный». А вот принадлежащие к типу членистоногих древние животные трилобиты обладали самыми настоящими каменными глазами!
Зрение у трилобитов было превосходное, глаза у некоторых видов обладали полем зрения в 360 градусов, то есть трилобит мог, не поворачивая головы, видеть то, что происходит и впереди, и сзади, и сверху, и снизу! Но самое удивительное – линзы-хрусталики в глазах трилобитов полностью состоят из кальцита – монокристаллической формы карбоната кальция. То есть из камня!
Глаза трилобитов сложные, фасеточные, чем-то напоминающие глаза современных насекомых – например, стрекоз или мух. Однако «линзы» современных насекомых, как и хрусталики у нас, людей, – мягкие, состоящие из органической ткани. Использование природой натурального камня в качестве «строительного материала» для глаз – явление редчайшее.
Трилобиты были исключительно разнообразны и многочисленны во времена палеозойской эры (450 – 250 миллионов лет назад), однако полностью вымерли ещё задолго до появления первых динозавров.
Познакомиться с «Лучиком», бесплатно скачать и полистать номера журнала. https://lychik-school.ru/archive/
Наш Телеграм-канал: https://t.me/luchik_magazine
Кто знает людей лучше: человек или ИИ?
Представьте, что некий пользователь купил скейт, экшен-камеру и футболку. Что еще вы бы порекомендовали ему?
Что мы копаем в Брянске? И где кости неандертальцев?1
Рассказываем, что мы, собственно, тут ищем 👀
Где мы?
Верхнедеснинская Археологическая экспедиция и редакция Антропогенез.ру находится сейчас в селе Хотылёво Брянской области.
Что копаем?
Памятник среднего палеолита, то есть неандертальскую стоянку, возрастом около 80 тысяч лет. Для того, чтобы добраться до слоя, содержащего артефакты неандертальской эпохи, нужно вскрыть метров 20 отложений, накопившихся за десятки тысяч лет. Эта рутинная работа лопатами занимает значительное время. Зато там, под ними – самое интересное!
Но Хотылево – большой памятник. Здесь найдена и стоянка кроманьонцев, охотившихся на мамонтов 25 тысяч лет назад, и жилища железного века (около 2 тысяч лет назад), и средневековое поселение.
Что нашли?
Археологи копают тут много лет. Нашли буквально тысячи кремневых орудий, а также кости древних животных – мамонтов, лошадей, оленей. Одна из уникальных находок прошлого года – кость с зигзагообразной гравировкой, одно из древнейших в мире свидетельств «символической» деятельности неандертальцев.
Почему тут нет костей неандертальцев?..
Вероятно, потому, что неандертальцы хоронили своих покойников где-то в другом месте) Но археологи не теряют надежду найти хотя бы зуб… А если повезет – челюсть или, если помечтать, череп.
P.S. Друзья, будем очень рады, если вы поддержите наш проект любым разумным донатом тут, на Пикабу. Чтобы мы почаще выезжали в экспедиции и радовали вас самой свежей информацией о древних косточках 🦴