Ожирение

Что-то пошло не так или плато мать его...
Процессом похудения я занялся плотно в середине февраля сегодня года. О чем выложено немало постов. Изначально ритм похудения у меня был в районе 5 кг в месяц. В августе-сентябре 3 кг. В октябре ещё меньше. И вот сейчас вес встал в районе 94 кг. И это несмотря на то что тренировки мои стали гораздо интенсивнее. Не знаю с чем связано моё "плато". Толи это я больше есть стал, хотя вроде бы все так же. Или организьм к зиме готовится. Калории я не считаю, ем с семейного стола, но без хлеба и сладостей. Вечером тоже не ем. Считать калории я не собираюсь, так как для меня выполнение каких-либо инструкций расстрелу подобно.

Кто из вас предложит вариант действий как преодолеть чёртовы 94 кг. Ведь моя цель 72 кг - это верхняя граница моей нормы. Для ленивых: возраст 40, рост 172, начальный вес около 134. Род занятий - временами сидячая, временами физическая работа.

Ещё все убеждают , что больше худеть мне не надо. Ветром сдует. Тебе же не 18. Ты чо, от родных отбиться хочешь? Ну и тому подобные доводы. Просто наверное они либо завидуют, либо забыли что когда-то я занимался бегом, лыжами и ездил на велосипеде по 300 км за двое суток.
Жду от вас здравых советов...
На скрине результат моей ежедневной тренировки с утяжеленными финскими палочками и мой внешний вид после раноутренней тренировки на трассе.

На палке и груди красные фонарики, на голове яркий налобный фонарь. Все чтоб водители меня видели...

Переворот, ГКЧП сдал позиции, Союз распался. На первом канале показывали повтор новостей. Высокий крепкий мужчина с раскрасневшимся лицом охотно давал интервью. Журналисты, словно рой назойливых мух, облепили своего героя, а он всё говорил, медленно, гнусаво, жадно…

— Это же я могу с работы вылететь. Что же я потом буду есть? – испуганно проскулил Уваев. Отчаяние наплывало волнами, нестерпимо захотелось объесться.

Борис Семёнович бросился на кухню, упал на колени перед холодильником и заплакал: на решётчатой полочке лежала зачерствевшая колясочка Краковской колбасы и полупустая банка консервированного зелёного горошка. Мужчина ел колбасу, вычерпывая ей круглые горошины из прозрачной стеклянной банки. Всё, нет больше Страны Советов, нет больше тёплой кормушки, теперь только с голоду помирать… Колбаса и горох закончились быстро, предательски быстро. Уваев сейчас чувствовал себя кишечным паразитом, которому суждено заживо сгнить вместе с телом умершего хозяина.

Выпив валерьянки, Борис Семёнович попытался уснуть. Сон шёл плохо, будто из-под палки. Под утро удалось задремать. Снился кошмар: на дворе тридцать третий год, старый колхозный барак, затерянный где-то на южной Волге. Уваеву три года, тощее, почти невесомое тельце, будто пёрышко, лежит на руках матери. Костлявая, чёрная от работы женщина засовывает в рот ребёнка марлевый мешочек, в нём жёваная кукуруза.

— Давай, подкрепись маленечко, — приказывает мать. Борис Семёнович высасывает из кукурузы скупые соки, солёные, со вкусом материнской слюны.

Злое воспоминание заставило проснуться с криками. Толстое тело, завёрнутое в мокрую от пота простыню, ныло нестерпимо. Каждый сустав крутило судорогой. Больше уснуть так и не удалось.

***

Минул год тоскливой полуголодной жизни, а за ним и ещё один. Зимой девяносто третьего года Уваев решился встать на весы: восемьдесят два килограмма. Почти на шестьдесят килограмм меньше, чем в августе девяносто первого. Борис Семёнович ощущал себя слабым и маленьким, болезненным... В сердце больно кольнуло: изрядно подтаявший живот и исхудавшие ляжки мешали жить! Безразмерные штаны висели киселём, пиджак, сшитый на заказ, болтался на исхудавших плечах как на вешалке. Ноги при ходьбе не тёрлись друг о дружку, это очень расстраивало и заставляло приходить в трясучую, бессильную ярость. Будто бы живёшь не в своём теле, будто бы дали чужое, не по размеру! Где весь этот нежный жирок, который Борис Семёнович слой за слоем, года за годом, с такой родительской любовью наращивал? Нет его… Убили Бориса Семёновича, Борис Семёнович уже не тот, что был раньше.

У депо за два года четырежды менялось начальство. Предпоследнего директора расстреляли прямо посреди цеха. Уваев в этот день сидел у себя в каптёрке, выстрелы слышал, но на место преступления так и не сходил. И слава богу! Борис Семёнович очень не хотел увидеть кровь, в последнее время аппетит и так приносил одни лишь душевные расстройства.

Зарплаты кладовщика хватало на скромный набор продуктов да на оплату коммунальных счетов. Новой одежды Уваев не покупал, боясь лишить своё чрево лишней макаронины. К бедности привыкаешь. В конце концов, можно радоваться еде, пусть и не в таких количествах как два года назад.

Борис Семёнович только-только начал свыкаться со своей судьбой, как неожиданно его попросили написать «по собственному желанию».

— За что!!!? — кричал в истерике Уваев. — Я же честно трудился, и гвоздя не вынес! У меня грамоты, у меня рекомендации от профсоюза!

— Ничем не могу помочь, — пожимала плечами начальник отдела кадров, неприятная женщина с кривыми жёлтыми зубами. — Сокращение, а у вас ни семьи, ни детей. И функционал у кладовщика не самый хитрый. Семёнова поставим и грузчиком, и кладовщиком.

— Пожалуйста, не губите! Землю жрать буду, в лепёшку разобьюсь! Не выгоняйте.

— Ничем не могу помочь, — всё также безучастно повторила кадровичка.

***

Жизнь показала кукиш и смачно харкнула в лицо. Хуже уже некуда. Всю неделю Уваев мучился кошмарами. Снились ему картины голодного детства, сцены колхозной жизни на Нижней Волге. Воспоминания о голоде крутили кишки, Борис Семёнович вставал посреди ночи и шёл на кухню – варить пшёнку. Пустотелая солёная каша создавала приятную тяжесть в животе. Желудок от вынужденных диет сильно утянулся, и пары ложек крупы хватало, чтобы успокоить пищеварение для нового похода на боковую. Но стоило варёному пшену провалиться поглубже в кишки, как плохие сны возвращались вновь.

Кое-какие деньги всё же старый кладовщик сумел припасти. Даром что всю жизнь занимался складским учётом, крепкие навыки хозяйственника сохранились.

Мужчина решил прогуляться по микрорайону и заодно прикупить газету с объявлениями. Возможно, какая-то работа в городе есть, можно устроиться сторожить детский сад или подработать в порту, если позволят. Всё чаще Борис Семёнович предавался постыдным мыслям: ради своей первой и последней любви — еды, он готов абсолютно на всё!

По возвращению домой Борис Семёнович разогрел себе пшёнки на плите и принялся её поглощать, жёсткую и сухую. Каша драла горло, даже горячий чай нисколечко не скрашивал трапезу.

Деньги на газету были потрачены зря. Как и ожидалось, никакой толковой работы. Одни лишь сомнительные предложения по созданию выгодного бизнеса. Однажды Борис Семёнович откликнулся на такое объявление. Сухопарый мужчина в строгом сером плаще предложил ездить в Норвегию нелегально и покупать там вещи, после чего продавать их уже здесь, в Балтийске, но уже совсем по другой цене. Никаких гарантий и подстраховок бизнесмен не предложил, только деньги на товар, а также на дорогу туда и обратно, он также непрозрачно намекнул, что в случае неудачи Уваев может и сам серьёзно подставиться. Борис Семёнович вежливо отказал, он привык полагаться на (почти) честный способ заработка и приверженность советской трудовой культуре. А посему, работы не было…

Уваев хотел было уже ложиться спать, как его взгляд привлекло странное объявление:

«Компания друзей примет в свои ряды желающих сильно растолстеть! Стабильный раскорм, по желанию возможен и интим, анонимность гарантирована!»

— Стабильный раскорм… — повторил вслух Борис Семёнович.

Пальцы сами набрали нужный телефонный номер.

***

Встреча произошла в кафетерии универмага. Гостья приехала из Калининграда по первому же звонку. Это была стройная и высокая шатенка. На вид женщине едва перевалило за тридцать, однако возраст тяжело угадывался из-за обилия дополнительных аксессуаров: несмотря на дождливую и пасмурную осень, женщина носила большие солнцезащитные очки, тонкие кисти прятались в изысканные кожаные перчатки, шея закутана в толстый шерстяной шарф, на голове широкополая шляпа коричневого цвета. Сентябрь выдался достаточно тёплым, но женщина предпочла облачиться в плотное драповое пальто, в складках которого терялись очертания фигуры.

— Ешьте, ешьте. Вы совсем исхудали, на вас больно смотреть, — ворковала спасительница.

— А вы? — хлюпал Уваев, доедая третье мороженое.

— А я сыта, с дороги ещё не проголодалась.

— Как вас зовут?

— Аудра.

— Какое необычное имя. У вас такой волшебный акцент. Откуда вы?

— Я литовка, – несколько высокомерно ответила женщина. Но это была ложь, старый кладовщик прекрасно помнил литовский акцент.

Уплетая за обе щёки пирожное «корзиночка», Уваев не мог поверить, что это всё происходит взаправду. Последние пару месяцев не доводилось есть что-нибудь вкуснее варёной пшёнки. До дома Аудру и Бориса Семёновича домчало такси. Грязный двор с одинаковыми хрущёвками, с разорённой детской площадкой и снующими туда-сюда алкашами вызывал у Уваева необъяснимое чувство стыда. Но его спутница, скорее всего привыкшая к лучшей жизни, не выглядела удивлённой или расстроенной.

— Вы здесь живёте? — только и спросила она.

— Да.

— Уютное местечко.

Женщина расплатилась с таксистом и вышла из машины следом за Уваевым.

— Ну что, пирожок, веди меня в свою берлогу.

Он неуклюже спотыкался по пути к родному подъезду, она шла следом — такая изящная, поступь её была хоть и грациозной, но какой-то тяжёлой, будто бы женщину целиком высекли из гранита и эта её аспидная тонкость всего лишь иллюзия.

Едва дверь квартиры затворилась, как гостья тут же скинула с себя пальто. Под ним была одна лишь ослепительная нагота: несмотря на точёную стройность, бёдра Аудры были крутыми, между ног гладко выбрито, плоский живот и две небольшие, но аккуратные грудки, будто каллиграф кисточкой махнул. На фоне аристократичной бледности довольно контрастно смотрелись красно-коричневые соски цвета гончарной глины. И ни одной морщины. Под гладкой, похожей на пергамент кожей, игриво гуляли крепкие мышцы.

Женщина легонечко толкнула Уваева в грудь, и тот послушно попятился из прихожей в единственную комнату. Так он и шагал, пока не споткнулся о край кроватного матраца и не плюхнулся на него всем весом. Девушка склонилась над распластавшимся Борисом Семёновичем и одним изящным движением извлекла член из расстёгнутой ширинки. Вялый орган исчезал в её аккуратном ротике и снова появлялся до тех пор, пока все двенадцать сантиметров мужества не затвердели и налились кровью.

— Вы очень вкусный, Борис Семёнович. Вы точно нам подойдёте. Ваши соки — настоящий деликатес!

В ответ Уваев лишь гаденько ухмыльнулся. Однако про себя отметил, что рот этой женщины какой-то неприятно холодный и шершавый. Память о юности выдавала совершенно иные ощущения, и прежде девушки хватали его ртом за срамное место, но то были горячие, влажные поцелуи. А сейчас… будто статуя отсасывает.

Аудра оседлала Бориса Семёновича. Она помогла себе рукой, введя член прямо во влагалище, другой рукой она упиралась в грудь кряхтящему Уваеву. Когда всё оказалось на своих местах, литовка ускорилась, двигаясь настолько изящно, что её неуклюжему партнёру на мгновение показалось, что он совокупляется с пумой или самкой леопарда. Однако ощущения всё же были странными, лоно прибалтийской красавицы было хоть и влажным, но твёрдым, как стены пещеры. Борис Семёнович ощущал, будто бы его пенис поместили меж двух осклизлых и едва тёплых камней. Впрочем, неприятными ощущения не показались. Ещё несколько фрикций, и он кончил. Аудра метнулась в сторону всего за секунду до эякуляции, Борис Семёнович пролился фонтаном себе на живот.

— Вы очень, очень вкусный, — мурлыкала литовка, запуская пальцы в густую сперму, и отправляя их себе в рот, один за другим. — Я не зря потратила на дорогу сюда целую вечность!

***

Расшатанный «Икарус» вёз Уваева и его новую подругу по ухабистым дорогам Калининградской области. Аудра задумчиво отвернулась к окну и не проявляла никакого внимания, будто бы и не было близости с Борисом Семёновичем всего пару часов назад. Впрочем, самого Уваева внезапная холодность литовки волновала мало, если там, куда они едут, всегда будут еда и секс, то плевать на всё и на всех. Пускай хоть камни с неба, главное наполнить свой желудок и видеть хорошие, сытые сны. Хотелось забыть о ночных кошмарах, о воспоминаниях, об исторической родине.

— Куда мы едем? — спросил Уваев.

— К друзьям.

Через час ржавый «Икарус» подкатил к стоянке на автовокзале. Пассажиры спешно покинули салон, Аудра и Борис Семёнович вышли последними. На выходе к Калининскому проспекту их ждала чёрная BMW с тонированными стёклами. Водитель посигналил и дважды моргнул фарами на «аварийке», чтобы привлечь внимание.

— Это за нами. Пора ехать, Борис.

Уваев молча кивнул. Из салона немецкой иномарки вышел высокий и стройный водитель. Одет он был в чёрный костюм-тройку, на глазах солнцезащитные очки, такие же, как и на Аудре. Его лицо имело неопределённый возраст: мужчине с одинаковым успехом могло быть и двадцать, и тридцать, и сорок лет. Водитель открыл заднюю дверь и жестом пригласил сесть. Аудра и Уваев разместились в салоне. Водитель вернулся на своё место и завёл двигатель.

Не было возможности разобрать дорогу, тому мешал начавшийся дождь и почти непроницаемая тонировка стёкол на пассажирских местах. Только лобовое стекло пропускало какой-то свет, но и его не было достаточно. Впрочем, немолодой кладовщик уже давно перестал волноваться и всецело доверился своей новой знакомой. От неё исходило какое-то магнетическое спокойствие, такое убаюкивающее, такое умиротворяющее. Борис Семёнович крепко уснул, а когда проснулся, машина уже была припаркована в светлом просторном помещении с высокими потолками. Белые стены прямоугольной комнаты украшали литые светильники-бра с неяркими лампочками накаливания.

— Приехали, – мурлыкнула Аудра. — Следуйте за Томасом, он проводит вас в вашу комнату.

***

— Как ваши дела, Борис Семёнович? — медсестра жёлтой лентой сантиметра измеряла объём конечностей, живота и груди изрядно раздувшегося Уваева.

— Прекрасно! С таким круглым животом и настроение, что называется — круглое, как солнышко!

— Рада слышать! Вы не голодны? Плановое кормление через полтора часа. Может, хотите чего-нибудь дополнительно: еды, напитков, меня или другую девушку?

— Я бы не отказался от нескольких свиных отбивных и литра-другого пшеничного пива. С близостью пока что повременим.

— Рада слышать, что у вас замечательный аппетит! — длиннолицая, с каштановыми волосами девушка всеми чертами напоминали Аудру. Будто бы родственники…

Медсестра покинула просторную светлую комнату, захлопнув за собой дверь.

За время своей новой сытой жизни Уваев имел множество женщин. Но каждый раз они были холодными и скользкими, с одинаковыми фигурами и одинаковым набором дежурных фраз. Лишь однажды ему разрешили вскарабкаться на толстушку, которая отчаянно просила «живого» мужчину. Под конвоем Уваева отвели в отсек номер четыре, для особо тучных «друзей», как их здесь называли. Женщина уже не могла вставать самостоятельно, на вид в ней было больше трёхсот килограмм. Впрочем, выглядела она ухоженно, без струпьев и пролежней. Уваев буквально нырнул в неё, секс был недолгим и утомительным, у обоих сильно сбилось дыхание и прихватило сердце, после этого случая Бориса Семёновича больше в четвёртый отсек не пускали. Всё чаще приходилось обходиться услугами Аудры, это было почти как первая любовь. Впрочем, день ото дня близости с женщиной хотелось всё меньше.

Сегодня утром Борис Семёнович встал на весы: сто восемьдесят шесть килограммов. Другой бы забил тревогу, но только не Уваев. Каждая новая унция живого веса была для него настоящим сокровищем, настоящей жемчужиной души. Показания стрелки весов оставляли в сердце какую-то приятную сладость.

Через несколько минут зашёл Томас. Их всех звали Томасами… Почти что одинаковые, они практически не разговаривали, лишь отвечали односложными «да» или «нет». На вопросы о странностях обслуги Аудра в короткие мгновения близости сообщала, что это прикрытие. Правительство якобы охотится за ними, считает деятельность «друзей» незаконной. Судя по её словам, функционирование этого эдема для толстяков оплачивали разжиревшие западные богатеи, которые готовы были поделиться удовольствием гедонизма лишь с истинными ценителями такой жизни. Всё это походило на сказку, Борис Семёнович мог и не поверить, однако сам был свидетелем всех этих чудес, творящихся под землей. Да-да. То, что над головой находится саркофаг из железобетона, а над ним еще несколько десятков метров земли, Уваев понял сразу. В подземных продовольственных складах, на которых он проходил практику, будучи студентом техникума, были точно такие же потолочные перекрытия. Впрочем, знание своё он никак не показывал, ибо прогулки разрешались только по строго отведённому отсеку номер два, который почти в точности имитировал обычный наземный скверик. Впрочем, покинуть этот рай никто не решался. Людей месяцами откармливали, после чего их переводили в четвёртый отсек на усиленное обеспечение. Уваев видел, как Томасы заботятся о разжиревших «друзьях» лишь единожды: когда его водили к любовнице-толстушке. Тогда эта гиперопека показалась Борису Семёновичу более чем уместной: и что нужно подадут, и в туалет или душ сводят, и задницу подотрут. Всё для тебя, знай себе – ешь! Он и сам ждал, когда его переведут в заветный «четвёртый».

***

Уваев не знал, сколько времени сейчас на часах, как долго он находится под землей, какой сейчас день, месяц или год. Его волновало лишь одно: как следует подкрепиться! Сегодня наступило время очередного сеанса антропометрии: взвешивание покажет — можно ли переводить Бориса Анатольевича в отсек для настоящих обжор!

Медсестра Хельга была как всегда приветливой.

– Борис Семёнович! А вы всё круглее и круглее! Прямо приятно посмотреть. Даже больно вспоминать, каким вас сюда привезли.

— Да, милая моя. Мне уже и вставать с кровати тяжело. Пора бы уже в четвёртый.

— Это мы сейчас и хотели посмотреть! Так. Вставайте на весы, аккуратно. Двести тридцать два килограмма при росте один метр восемьдесят один сантиметр. Что ж, Борис Анатольевич, поздравляю. Сегодня же мы переводим вас в четвёртый! Сейчас Томас подготовит для Вас подходящую комнату. Что-нибудь хотите?

— Да, Хельга. Могла бы ты мне помочь… ротиком?

— Всегда пожалуйста!

Уваев тяжело рухнул на кушетку и широко раздвинул ноги. Два Томаса приподняли ему живот, надёжно удерживая тяжёлые жиры на весу. Борис Анатольевич уже привык к безмолвным помощникам, его не смущало, что Томасы готовы прийти на помощь даже во время секса. Хельга изящно опустилась на колени и, стянув с пациента трусы, присосалась к короткому члену. Отравленная эстрогенам половая система работала с холостыми оборотами, однако мастерство Хельги позволило Уваеву возбудиться. Медсестра так яростно работал головой, что Борис Семёновоич, несмотря на почтенный возраст, эякулировал очень быстро.

— Да, — протянула медсестра, вытирая сперму с пухлых губ. – Соки по вкусу действительно достигли необходимой консистенции. Вам уже месяц как пора в четвёртый отсек.

***

Четвёртый отсек подарил покой. Теперь нет нужды самому подниматься за едой или напитками: всего одно нажатие на специальную кнопку, и кто-то из свободных Томасов приносил всё необходимое моментально. Борис Семёнович сильно отяжелел. Он больше не мог вставать с кровати без посторонней помощи. Приходили Томасы и делали всё, что от них требовалось: провожали в ванную или туалет, включали фильмы на проекторе, приносили книги.

Ночью Бориса Семёновича разбудили чьи-то тяжёлые шаги и сбивчивое дыхание, он проснулся. Мужчина почувствовал, как рядом с его кроватью кто-то уселся.

— Не пугайся, — шепнул незнакомец. — Извини, если я тебя потревожил. Пытаюсь вот немного самостоятельным побыть, похудеть немножко.

— А зачем? Ты разве сюда пришёл не для того, чтобы растолстеть до предела?

— Да, за этим, только видишь ли, брат, какая штука. Мы тут с тобой еда, и стони других таких же, как мы, они тоже еда.

— Да что ты такое несёшь, ты что, с ума сошёл?

— Ах, если бы. Я жив только потому, что стараюсь худеть и не даю весу перевалить за триста килограмм. Иначе меня отправят в Каналибус. Они говорят, что у меня особый вкус, что в моих соках много энергии. Иначе бы прихлопнули как муху, Томасы… Хотел бы, чтобы всё это было плодом моего воображения.

— Каналибус?

— Да, кормушка. Слышал о ней из разговоров. Между собой они говорят по-норвежски. Странное наречие, должно быть архаичное… Уж не знаю, что они такое, но явно не туристы из северной Европы. Каналибус находится где-то в горах Норвегии. Туда отвозят самых откормленных…

— Откуда знаешь норвежский?

— Изучал германскую филологию в университете. Послушай, срочно начинай худеть, ясно? Если хочешь продлить себе жизнь, не ешь! Кормят насильно — вызывай рвоту. Убивать они не станут, у этих тварей какой-то кодекс чести касательно еды. Им нужны наши соки, нужен наш жир. Они пьют его! И семя… Как они говорят, в капле спермы жизни больше, чем в капле крови.

— Да что ты такое несёшь, чёрт тебя подери!? — Борис Семёнович почти перешёл на крик.

Рассказчик крепко зажал рот Уваева своей влажной, пухлой ладонью.

— Не кричи! — шепотом продолжил он. — Я знаю, что они не люди. Они только похожи на людей, но внутри они другие, не такие как мы, будто из камня, понимаешь? Они будто живые камни… Чтобы метаболировать, им нужен колоссальный источник органической энергии, а это жир, жир! Понимаешь!? Жир заставляет камни двигаться! Вот поэтому они и откармливают нас, им нужен жир строго определённой консистенции! Сюда привозят далеко не каждого.

Глаза привыкли к темноте. Уваев смог различить черты говорящего: это был огромный нагой толстяк с бородой, его волнистое тело покрывала россыпь длинных волосков. Впрочем, по габаритам он значительно уступал Борису Семёновичу.

— Я должен хоть кому-то это рассказать! — продолжал шептать бородач. — Видел, как они кутаются в одежду, наверняка видел? Эти люди-камни – дети подземелий! Они не любят свет. Не то чтобы он мог их убить, нет, от света они слабеют, становятся вялыми и сонными. Меня сюда Марго притащила. Длинная худа сучка, а, впрочем, они все здесь такие. Когда мы гуляли, из-за туч выглянуло солнышко, её беднягу так разморило, что Томасу пришлось запихивать нас в машину чуть ли не силком. Я так думаю, они и размножаются с нашей помощью. Каменная баба может родить от человека, а вот Томасы, они как рабочие пчёлы, понял? На подхвате, ниже рангом.

В комнате внезапно включился свет, несколько десятков светильников, подвешенных под потолком, вспыхнули в одно мгновение.

— Так-так! — в дверном проёме появилась Хельга в сопровождении двух Томасов. — И что тут делает наш непослушный поросёночек?

— Я? Да так, перед сном решил прогуляться! — Бородач резким движением отнял ладонь от лица Уваева.

— Зачем ты тратишь драгоценные калории? Зачем расстраиваешь наших хозяев, а, Евгений?

— Я, я… Больше не повториться.

— Нарушитель режима! Привяжите его к кровати и назначьте гастростомию. Хирург придёт через час.

— Нет! Нет! Не нужно, пощадите…

Хельга проводила взглядом двух Томасов, с завидной прытью утаскивающих Евгения под локотки.

— Что он вам наплёл? – улыбаясь, спросила медсестра.

— Он… он только сказал, что мне нужно худеть, вот и всё.

— Не слушайте его, он безумен. Мы держим его здесь лишь из жалости. Больше он никому не нужен, нет родственников, сирота. Мы назначим ему лечение… ради его же блага.

***

Прошло несколько недель после визита ночного гостя. Уваев почти забыл эти страшные и нелепые слова самоназванного филолога-германиста. Жизнь текла своим чередом, и мужчина практически забыл о своих голодных сновидениях. Кормили по расписанию, интимная близость требовались всё реже, а потом и вовсе в ней отпала надобность. Всё кастрированное существование человека весом в четыреста килограмм свелось ко сну, личной гигиене и приёмам пищи.

Однажды ночью Бориса Семёновича разбудил шум. В его комнату въехал жёлтый дизельный автопогрузчик. Под исполинской кроватью Уваева протянули стальные тросы и прикрепили их к стреле подъёмника. Машина загудела, груз с натугой оторвался от бетонного пола.

Кровать везли по разным коридорам, они уходили в глубину под небольшим углом. Вокруг царил хаос: толпы Томасов, медсёстры, Аудры… На других вилочных погрузчиках тащили точно таких же обитателей «четвёртого». Толстяков, разожравшихся до полной беспомощности.

Всех свезли в просторную белую комнату, такую же безликую, как и все остальные помещения этого подземного лабиринта. Единственное отличие заключалось в высоком сводчатом потолке.

Кровати с ценным грузом выстроили кругом, по периметру помещения. В центре стояла женщина. Хищная в своей худобе, она возвышалась над снующими Томасами на две-три головы. Лик её был сухим и безжизненным, казалось, что из неё откачали всю жидкость. На голове не росли волосы, женщина могла бы показаться грубо сработанной статуей, если бы не эти глаза… умные, проницательные, полные ярости. Она стояло неподвижно, и стоило ей сделать шаг, как свита тут же расступалась.

Долговязая женщина-статуя издала протяжное шипение, резко согнулась пополам, внутри неё что-то щёлкнуло. Её голова… Она как спущенный футбольный мяч вывернулась наизнанку, обнажив огромную пасть, усеянную рядам острейших игл. Глаза, уши и рот с аккуратными губами съехали на затылок. «Человеческие» части лица этого чудовища прерывисто двигались: глаза попеременно моргали, уши и губы хаотично подрагивали.

– Матрона! Отведай свежей плоти наших священных свиней! Дай нам знать, достойно ли мы поработали, – произнесла одна из женщин, как две капли воды похожая на Аудру.

Щёлкая и дёргаясь, матрона кивнула. Свита тут же ступила в тень.

Чудовище начало свой пир! Оно склонялось над каждой жертвой, вонзая иглы вывернутого наизнанку лица прямо в живот. Она… питалось жиром! Очередь дошла и до Бориса Семёновича! Мужчина ощутил ужасающее прикосновение этого поцелуя: матрона впилась в тучное тело, хлюпая и чавкая. Уваев чувствовал, как разжижается жир под кожей, как он исчезает в тончайших иглах, засевших глубоко в животе. Связанный и испуганный, он не смел и шелохнуться. Матрона продолжала свой пир, глаза на затылке внимательно следили за каждым движением.

Богомерзкая дегустация кончилась, матрона заскрипела всем телом, затем раздался резкий хлопок. Голова чудовища провалилась сама себя и обрела прежний, почти человеческий облик.

— Отлично, сёстры, — заговорила матрона. — Я довольна вашими трудами, этого и ещё вон тех двух я заберу для архиматрон. Остальные будут готовы примерно через два месяца. Вы свободны!

Все разошлись, в комнате остались три Томаса, Уваев и ещё два мужчины. В одном из них Борис Семёнович узнал того самого бородача, из его живота торчала пластиковая трубка, всё это время нарушителя режима кормили насильно… Третьим был расплывшийся смуглый мужчина с иссиня-чёрной порослью по всему телу.

Томас наклонился над Уваевым, в его руке громко жужжала татуировочная машинка. Толстяк не чувствовал боли, укусы иглы с чернилами после поцелуя матроны казались лёгкой щекоткой. «11213» —Уваев, как забойная скотина, получил свой серийный номер.

Больше рассказов здесь: https://vk.com/@sheol_and_surroundings-proza-i-poeziya
Продолжение "Голода" в комментариях.

- У нас больные тяжёлые. И по весу, и по состоянию здоровья, - так как-то раз сказала одна моя коллега, санитарка.

У нас и вправду лежит много крупных пациентов. Я стараюсь не осуждать их, тем более, что это люди больные и они не виноваты в том, что столько весят. Да и кто из нас застрахован от сумы да от тюрьмы? Эти истории пишу просто потому, что в своё время очень смеялись с коллегами.

Один дедушка решил, что памперсы унижают его мужское достоинство, сколько бы мы ему не говорили, что тут все больные и не до половых предрассудков. И как только смог стать с постели, сразу же побежал на унитаз... свернув его. Когда мы вошли в кабинку, то увидели немыслимую картину: унитаз был вырван с корнем и валялся на боку!

Что делать? Вызвали сантехника, что поставил фаянсовое чудо на место, вдоволь посмеявшись над ситуацией.

Снимать пациентов не этично и не законно, поэтому вот вам просто коридор.

Другого дедушку с ожирением 4 степени (морбидным) доставила бригада МЧС (человек 15), он весил больше 200 кг и самостоятельно не мог даже сесть. Когда мы повезли на рентген, то взяли с собой всех кого можно было взять: ординаторов, медбратов, более-менее ходячих соседей, которые вызвались добровольцами. С большими усилиями еле-еле переложили на рентгеновские стол. Тут надо сказать, что каталки у нас статичные в то время были, не опустить, не поднять, а столы рентгеновские все такие, что можно только наклонить в сторону, но не поднять и не опустить. А рентген... оказался слабаком: взял и сломался. Так и не сделали снимок.

Конец у этой истории был менее весёлым: полгода чинили рентген, приходилось возить пациентов в приёмник, что не ближний свет.

Одна бабушка предупреждала нас с юмором, что к ней без домкрата даже подходить не стоит. Кровати у нас до сих пор не все поднимаются, а в то время и вовсе функциональные можно было сосчитать по пальцам. И как назло их все занимали ходячие, а тяжеловесов клали на статичные. Но нам надо было срочно везти старушку на экстренную операцию, так что собрались всей толпой и с родственниками и соседями ценой заболевших спин и животов погрузили её на каталку. Всё бы было хорошо, да по дороге отвалилось колесо. Что делать? Довезли на трёх колёсах, благо нашёлся добрый санитар, что извинившись, оставил своего пациента, которого вёз на кресле, и помог довезти ущербную каталку нам.

Комиссация из армии — трудоемкий и сложный процесс, который подразумевает увольнение военнослужащего из Вооруженных Сил до истечения его срочной/контрактной службы. При этом комиссованному военному (срочникам точно, насчет контрактников не уверен) выплачивается денежная сумма. Во время моей срочной службы я столкнулся с тремя случаями комиссации. Сразу хочу отметить то, что я не силен в медицинской терминологии, обо всех ситуациях рассказываю так, как рассказывали это мне, поэтому если вдруг что — извините за ошибки и неточности.

ОЖИРЕНИЕ ПЕЧЕНИ

Начало службы, учебка. К нам в кубрик подселяют новоприбывшего солдата — парня, который на вид весил килограмм 100. При разговоре с ним выяснилось, что не 100, а 110. Почти угадали. Мне "повезло" вдвойне: я спал на одной из сдвоенных кроватей нашего кубрика, а его определили на кровать рядом со мной. Класс.

Ночью было очень стремно, от него вечно неприятно пахло и он так и наровил свою огромную руку перекинуть на мою кровать. Жуть. Мучался я недолго: через неделю на очередной термометрии у него выявили температуру 37.2.

Многие посмеются, однако я напомню, что все действие происходило в учебке, где за срочниками реально чуть ли не подтирают сопельки и очень переживают из-за их здоровья. Парня отправили в медпункт, после чего определили его в местный изолятор. День, два, три — прошла уже неделя, а он так и не возвращался. От санитарного инструктора роты мы узнали, что симптомов у него никаких нет, но температура постоянно держится на отметке 37.2.

В таком состоянии он находился там еще недели три, после чего его выписали. И тут я дико охренел: если до отправки в медпункт он мне казался просто толстым, то теперь он был ГИПЕР-толстым, причем по его словам он там вообще не ел, в основном только пил, но каким-то образом набрал, внимание, 30 (!) килограмм.

Тут же мы узнаем, что его "выписали" только для того, чтобы на следующий день он отправился в госпиталь, в роте он должен был привести себя в порядок: постирать вещи, подстричься, и так далее. На следующей день на военной "буханке" здоровяк умчал в госпиталь.

В роту он вернулся примерно через месяц. До жути довольный и счастливый, растолстевший, как казалось, еще на килограмм 30, он всем заявил, что в ближайшее время его комиссуют из армии с диагнозом: ожирение печени. В его организме бушевал какой-то катаклизм, и уже не только он сам, а еще и все внутренние органы начинали обрастать жиром. Несмотря на ощутимые проблемы, которые непонятно откуда возникли — он был счастлив. Я надолго запомнил этот диссонанс ощущений, при этом, пока готовились документы, он ходил по казарме и рассказывал, как будет жить припеваюче на гражданке "после армии".

Через пару дней он ушел. Ушел, видимо, "жить" на гражданке, просуществовав в армии 2 месяца.

ПОРОК СЕРДЦА

Та же учебка, по времени примерно спустя недели две после комиссации предыдущего героя. Вот в этой истории я рассказывал про солдата, который обучал нас в первый день службы, о Шведе. Позже у него возникли первые проблемы со здоровьем — грибок на ногах. Это ужасное зрелище, ему был прописан "тапочный режим", то есть он все время, и в казарме, и на улице ходил в тапочках. В казарме он ходил без носков. До того, как ему перемотали все пальцы, которые у него, простите, пожалуйста, реально гнили, мы все это ежедневно лицезрели. Жуткое, страшное зрелище. На фоне всей этой грибной истории у него поднялась температура до 38 градусов, после чего его увезли в госпиталь.

Как позже выяснилось — впридачу к своим пальцам он подхватил еще и ОРВИ. В госпитале Швед не растерялся: ОРВИ там лечат быстро, а вот на свои пальцы он вечно жаловался, или же делал что-то, чем намеренно усугублял ситуацию с ними, в результате чего надолго прописался в лечебном учреждении, но в итоге, спустя месяц вернулся в роту.

Вернулся отдохнувшим, свежим и счастливым. С недельным освобождением от физических нагрузок и нарядов. Неделя прошла. Утренняя зарядка, пробежка. Швед падает, задыхается, лежа на земле. Ему оказывают первую медицинскую помощь, тащат в медпункт, где его тут же увозят в госпиталь. Выясняется, что какая-то проблема с сердцем.

После дополнительных обследований Шведу поставили диагноз — порок сердца. Еще где-то месяц он находился в госпитале, после чего вернулся, весь похудевший, какой-то желтый и гораздо более грустный, чем здоровяк с ожирением. Через несколько дней Швед покинул нас, досрочно уволившись из рядов ВС РФ. Он не щеголял своей ситуацией, реально ходил расстроенный и не особо представлял, что теперь будет делать. Здесь было реально грустно, мы как могли его поддержали и попрощались с ним.

САХАРНЫЙ ДИАБЕТ

Пожалуй, самый жуткий случай. Я уже распределился из учебки в войска, шел примерно седьмой месяц службы. В тот день я заступил в наряд дежурным по роте, под вечер ко мне подошел один из срочников моей роты и сказал, что плохо себя чувствует. Мы нашли градусник, измерили температуру — 38.6. Вызвал санинструктора, он дал больному таблетку, сказал ложиться спать и на следующий день подойти к начальнику медпункта.

На следующий день легче ему не стало: температура также зашкаливала за 39, начальник медпункта отправил его в госпиталь. Этого парня мы не видели ну очень долго: в госпиталь он уехал в начале января, и только в середине марта он вернулся в роту. А было вот что.

С температурой разобрались быстро, но врачам не понравился его анализ крови. Какие-то дополнительные обследования выявили проблемы с глюкозой в его организме. Месяц он находился в госпитале, который находился рядом с нашей частью, после чего его переправили в госпиталь в Подмосковье, тот самый госпиталь, в котором комиссовались ребята из первых двух случаев.

Там ему и поставили окончательный диагноз — сахарный диабет, после чего начали готовить документы для комиссации. До нас слухи дошли очень быстро, активизировав во всей части СПЕЦИАЛИСТОВ МЕДИЦИНЫ, то бишь обычных срочников, которые начали обсуждать то, как он заболел.

Герой этой истории был печально известен тем, что ел огромное количество армейских сладостей: трубочек и треугольников с вареной сгущенкой. Всю зарплату и присылаемые от родителей денег он сливал на эту "еду": в день, если считать в эквиваленте банок, одну банку посредством треугольников он съедал точно. Естественно никто точно не знал, являлось ли этой основной причиной, но пыл некоторых "сладкоежек" эта история знатно умерила.

На момент возвращения этого парня в казарму, он отслужил 8 месяцев. За всю его службу ничего не предвещало беды, в целом, он был хорошо подготовлен и нормально служил, ходил в наряды, занимался физической подготовкой. Вернулся он худым, каким-то, будто, вытянувшимся. Некая радость в его лице читалась, однако и грусть присутствовала. За те три дня, что он ждал документов, я, однажды, сел с ним в столовой за один стол. И тут его резко начало трясти.

То есть он держит ложку, хочет съесть суп, но все его тело, не только руку, а реально 100% тела начало дико колбасить. Мне даже стало страшно, но, видимо увидев мою реакцию, он успокоил меня, сказав, что "сейчас отпустит". И реально отпустило. Но картина была жуткая.

В госпитале ему с собой дали несколько шприцов с инсулином. Он, по какому-то своему расписанию, периодически вкалывал их себе. Так как с ним наша рота отслужила достаточно долго, прощались всем составом. Было грустно.

Вот так вот в армии комиссуют. Кто здесь виноват: военкоматы на этапе призыва, сами срочники, армейские условия — неизвестно. Не всегда процесс комиссации успешен, некоторые бесконечно валяются в госпитале, после чего срок службы уже подходит к концу, и они сами отказываются от комиссации, дабы не портить себе военный билет. Случаев много и все они разные. Буду рад, если вы поделитесь ими в комментариях.

Не болейте, следите за своим здоровьем и всё будет хорошо! Спасибо за прочтение.

Месяц назад я делал очередную публикацию о своем похудении. Ну и вопросы некоторые задавал. Кроссовки для зимы я так и не подобрал потому что в Тюмени до сих пор стоит летняя погода. Например сегодня, 16.10 у нас 17 градусов было. Вопрос видимости в ночи я решил жилетом для водителей , наклейкой фликеров на палки и ещё мигающий красный фонарь на грудь закрепил. Видно меня далеко , судя по реакции водителей.
На скандинавские палки я закрепил свинцовые грузы . Сейчас масса палок по 1.2 кг. Руки работают очень хорошо. Выход свой пришлось сместить на 5.25 утра. Машин в это время нет и сына в садик увезти успеваю. Купил в Спортмастере костюм-сауну для похудения. Можете плеваться в меня, но он реально крут. Я ж не халтурю на тренировке, а значит сильно потею. У нас открытая местность и сильные ветра, без такого костюма продувает. Одеваю толстую ХБ кофту, куртку от сауны и поверх спортивную одежду. Мне пока нравится.
Теперь о главном, о похудении.
За месяц сбросил всего 3 кг. Питание и нагрузки те же, а скорость снизилась. Плато? Впрочем я не особо тороплюсь. Ем теперь строго до 17-00, потом в 7-30. Лично мне это очень комфортно. Углеводы все также ограничиваю фруктами и овощами. Макароны, картоху ем, но немного. Мясо, рыбу, яйца, овощи можно сказать без ограничений. Пиву строгое НЕТ! Иногда в чай добавляю немного мёда. Раз в неделю съедаю по утрам овсяного печенья или мороженое. Более на сладкое не тянет. Совсем. Из спиртного только самогон, ром, текила. Обострился вкус и обоняние (мне так кажется), поэтому дешёвые коньяки и виски мне кажутся мерзкими. А на дорогие денег жалко)))

Я год назад

Я неделю назад

На руке фитнес браслет HONOR. Он в общем неплох, но у него нет режима скандинавской ходьбы (врут датчики), о расстоянии извещает на английском и болтает при этом слишком много. А так норм девайс.

Год назад я не мог без таблеток от давления(лориста), тахикардии(бисопролол) и изжоги (омепразол). Всё прошло. Осталось немного варикоза на левой ноге и вечно простужаемых ушей (нос виноват).
Всем советую не рассуждать о методиках, а двигаться и поменьше жрать. Через 3 кг отпишусь.