Серия «дурка»

Мне мама говорила, что в мои 12 лет мне ставили Шизофрению детский тип. А в мои 25 лет, когда я проходил МСЭК на инвалидность, на комиссии одна доктор говорит другой: "СЦХ детский тип, помнишь, мы говорили?" А в 2020, когда я попал в псих отделение районной больницы, врач в первый день на обходе говорит то ли врачу, то ли медсестре обо мне: "Шизофрения детский тип, не могли к нему ни дозвониться, ни достучаться". Я ответил врачу: "Это потому, что я боялся, что меня в больницу положат"

Я летом 2006 года жил у своей верующей соседки на её даче. Ей было 70 лет. Она меня ругала за то, что я отказывался работать в огороде. А осенью 2006 года мне другая соседка пересказала свой разговор с этой соседкой:

- Да никакой он не больной, он умнее нас с вами. Вот увидите, пойдёт он на комиссию, и все выплаты ему отменят.

А мне тогда продлили пенсию на год, а потом уже при Медведеве дали бессрочную пенсию.

Поэту было лет 50, звали поэта Анатолий Георгиевич Чирков, псевдоним Анатолий Бользин.

Этот поэт писал стихи в толстых тетрадях и складывал эти тетради в сумку, эту толстую сумку всегда с собой брал на прогулку в прогулочный дворик, чтоб не украли.

Говорил: "Мне стихи голоса диктют, я пишу стихи под диктовку голосов.

У него было хорошее стихотворение об опоздании на поезд - из его поэмы "экспресс"

Ещё там медсестра сочиняла стихи для новогодней стенгазеты

Интересней кажутся стихи человека, с которым я общаюсь, а не Пушкина

Благодаря примеру этого поэта я попробовал сочинить стихи сам - у меня немножко получилось.

Этот поэт сбежал из дурки в окно со сломанной решёткой, три пацана сбежали и поэт с ними. Шакалы съели ему лицо - его опознали по сумке со стихами, лежавшей рядом с ним.

Когда я лежал в дурке с 2001 по 2006 год, то я ощущал себя человеком низшей касты, меня убедили, что я не способен жить самостоятельно, не способен отвечать за себя.

Представьте: есть казалось бы простые санитары и санитарки, которые через каждые сутки 5 дней на воле, они едят домашнюю пищу, они сами распоряжаются своими деньгами, у них есть семьи, кто-то их любит, кто-то их уважает.

А есть заключённые психушки, например как был я, ко мне отношение тюремное - перемещения куда-либо только по инициативе медиков - например меня возили на рентген в райцентр, а так без выхода на волю, прогулки в прогулочном дворике - всех стадом гонят на прогулку, на обед, еда больничная, принуждение к генеральным уборкам, за уборку добавка больничной еды. Моей пенсией распоряжались сотрудники больницы - покупали мне продуктовые наборы, а остальное забирала больница. То есть я ничего не выбирал - расписывался где мне указывали - согласие на продление госпитализации, передача своих денег на непонятные "личные нужды" - всё было по воле сотрудников. Никакого секса, никаких интимных отношений.

И это всё с перспективой на всю жизнь.

Это всё создавало ощущение, что я человек низшего сорта, низшей касты, который не может жить на воле, все мои мысли, чувства и желания - неправильные. И сексуальные желания тоже для меня, влюблённость в молодых медсестёр - нарушение.

Такое моё положение и отношение персонала вызывало невроз - какое-то напряжение, издёрганность.

Как вышел - боялся окружающих людей, потом привык, что окружающие на воле не давят на меня морально. Поначалу как вышел - боялся ментов, думал, что менты стремятся отправить таких как я в психушку, считают, что я неспособен жить сам дома.