Шло время. Джонатан Уотерс несколько раз встречался с Анной: иногда из-за покупок в магазине мистера Полиш, иногда случайно. И всякий раз с восхищением смотрел на девушку, думая: какую смелость надо иметь, чтобы так поступить. Эта чистая, простая жертва свершалась у него на глазах так обыденно, что Джонатан терялся, и мысли, и эмоции захлестывали его разум. Нечто похожее он уже испытывал, когда пытался осмыслить библейский эпизод с самопожертвованием Христа, и восторженное, непередаваемое преклонение перед подвигом человека надолго захватило его душу.
Иной раз он вспоминал о венке, что Анна плела в парке. Она говорила, если венок не утонет, то человек, чье имя она произнесла, будет ей верным возлюбленным. Но чье имя было на ее губах? Спросить об этом прямо Джонатан не смел. В конце концов, кто он такой, и зачем ему это знать? Действительно, зачем?
Уединившись в галерее, Джонатан погрузился в созерцание одной из последних фотографий. Девушка, сфотографированная им, была... несколько вульгарной. Нет, нет, не она сама! Ее тело! Оно дразнило и жгло его. И каждая из поз, придаваемых им той ночью, казалась ему невыразимо пошлой. Когда он брал ее за плечи, снимал ночную рубашку и двигал по кровати, ему чудилось, что вот сейчас, без усыпленного разума, это тело само схватит его, прижимая к себе... Наваждение было столь сильным, что Уотерс не сразу справился с собой и едва не загремел на пол, споткнувшись о фотоаппарат.
Да, воспоминание было приятным и мучительно-сладким, но, поглядев на ее лицо, Джонатан отпрянул, едва не опрокинув любимое кресло: это была Анна! С минуту он стоял неподвижно, пытаясь разобраться в мыслях. Он, что, сходит с ума? Это не могла быть Анна. Нагнувшись, он поднял с пола отброшенный снимок: нет, конечно, это не его соседка, и совсем не похожа. Что же это было?
11
Чем слаще счастье, тем неожиданней удар судьбы. Джонатан сфотографировал еще двух красавиц и чувствовал себя превосходно. Все прекрасно удавалось ему и без Джека, и новые девушки занимали места в галерее. Но однажды, развернув утреннюю газету, он прочитал крупный заголовок: «Убийство на Гринвич-роуд». В статье рассказывалось, что прошлой ночью некто проник в дом мисс Стетсон, задушил молодую мисс подушкой и украл все драгоценности. Пробежав заметку глазами, Уотерс схватился за голову. Не может быть! Он с ужасом прочитал последние строки: «Полиция имеет основания подозревать, что все похожие ограбления, совершенные за последнее время — дело рук одного человека...»
Уотерс выронил газету, почувствовав, как страх сдавил сердце. Убийство! Дочь хозяина дома найдена мертвой... Ведь он был там, и фотография еще живой девушки висит у него в галерее! Как же так? Этого не может быть! И опять ограбления! Проклятье, это снова Джек! Но как? Как этот вор выследил его? Ответ напрашивался сам собой: Джек наблюдал за ним и влезал в дом сразу после того, как Уотерс уходил оттуда. Мерзавец! Но что же делать?
Оставить все как есть — убийца останется безнаказанным, и этот грех и смерть несчастной девушки лягут на него, Уотерса. Что же делать? В задумчивости он подошел к секретеру и открыл нижний ящик. В нем лежал револьвер, подаренный Уильямом Форсеттом, заядлым любителем оружия. Пистолет был заряжен, но Джонатан никогда не стрелял из него.
Он взял в руки оружие. Найти Харриса и заставить его прийти в полицию? Вряд ли он пойдет, а вести под дулом револьвера по улице... А если он действительно расскажет им все? Как они вместе взламывали решетки, и как он залезал в дома? Ведь в дома-то залезал он, а не Джек! Джонатан застонал, чувствуя себя в дьявольском замкнутом круге. А если и вовсе это сделал не Харрис, а кто-то другой? Надо найти Джека! Джонатан засунул револьвер в карман и решительно вышел из дома.
Но поиски ничего не дали. Джек Харрис пропал. Его нигде не было. Ни в пабе, ни у кузницы, ни в окрестностях. И никто его не видел. Это представлялось странным, и Уотерс был почти уверен в его виновности, но что это могло дать ему? Лишь муки совести, ведь это же он привел Джека к дому на Гринвич-роуд!
Оставить опасное увлечение Джонатан не мог, но и допустить, чтобы Джек грабил усыпленных им женщин, тоже было невозможно. Уотерс мучительно искал выход, отбрасывая один вариант за другим. Что делать? Любое действие, подставлявшее Джека, могло повлечь за собой необратимые последствия. Бывший напарник мог с легкостью рассказать полиции все о Джонатане Уотерсе. Сначала он подумал, что смог бы дежурить на улице близ дома, но затем отверг эту мысль. Шататься целую ночь под окнами незнакомого дома, да еще со складной лестницей и фотоаппаратом под мышкой было слишком опасно. А пока Уотерс отнесет аппарат домой и вернется, вор может успеть сделать свое дело.
Случившееся надолго заставило его забыть о своем увлечении. К тому же наступила зима, и выпавший первый снег легко мог выдать, не скрывая следов. Зиму Уотерс не любил. Просто ненавидел. Из-за того, что не мог заниматься излюбленным делом. От этого он впадал в депрессию. А тут еще этот мучительный выбор! Джонатан почувствовал себя плохо и попросил приходящую кухарку вызвать врача.
С доктором он был знаком, приходилось встречаться, и жил он на соседней улице. Они поговорили, пошутили, врач назначил ему микстуры от жара и покой. Но затем Джонатану стало хуже, и неделю он метался в бреду, то проваливаясь в сон, то просыпаясь в горячем поту. Ему снилось, что он поймал Джека, снилась Анна и девушки с его фотографий. Анна что-то говорила ему — он не помнил что, а девушки молча окружали его, тесня нагими телами во тьму... Наконец, он почувствовал себя лучше и узнал, что Анна Полиш действительно приходила к нему.
— Да, сэр, она приходила к вам, — подтвердила кухарка. — Она узнала, что вы больны и очень огорчилась. И попросила у меня разрешения навестить вас. Я подумала, что в этом нет ничего дурного, сэр, и разрешила. Мне не нужно было ее впускать?
— Нет, ничего, — слабо махнул рукой Уотерс. Ему стало легче, но слабость еще ощущалась. — Что она делала здесь?
— Ничего особенного, сэр. Просто немного посидела рядом с вами. Но вы почти все время спали или бредили.
— Бредил?
— Да, сэр, ведь у вас был жар!
«Анна прекрасная и милая девушка, — подумал Уотерс, разглядывая линии лепного потолка. — Она напоминает ангела, такая же кроткая и нежная. Но как странно, что она пришла ко мне после всего, что было».
— Один раз, правда, вы узнали ее...
— Не помню, — прошептал Джонатан. Он и впрямь не помнил, чтобы разговаривал с Анной. Выходит, бредил?
— Вы не помните? Странно. Я слышала, вы называли ее по имени, думала, вы разговаривали. Потом она встала и ушла.
— Что я говорил?! — спросил он, приподнимаясь на постели. Сиделка встревожилась:
— Что вы, сэр, вам нельзя вставать! Доктор сказал: ни в коем случае!
Он поддался на уговоры и успокоился, тем более что сиделку было не переспорить. К тому же она сказала, что ровным счетом ничего не слышала, только как он называл ее по имени. В конце концов, сказанного не воротишь, решил Уотерс и успокоился. Доктор еще раз навестил его и уверенно констатировал, что Джонатан идет на поправку. И даже извинился, что не сразу определил степень болезни. Джонатан пошутил, что не видать ему гонорара. Вскоре болезнь совершенно отступила, и Уотерс с удовольствием вышел на первую прогулку.
Весна окрылила его. Прежние страхи забывались и таяли, как туман под ярким солнцем. Джонатан гулял по городу и искал новые лица. Галерея насчитывала более двух десятков фотографий, но Уотерсу было мало. Не убиваемая страсть жила в нем и требовала пищи. Но эта весна кружила голову, дни пролетали яркой, светлой каруселью. Он видел сотни прекрасных леди и не мог решить, какую выбрать. Каждая казалась интересной, каждая таила загадку. Он шел за одной, потом бросал и следовал за другой, затем останавливался, пораженный красотой третьей. Ему казалось, что Лондон открыл тайные двери, и прекрасные феи, скрывавшиеся за ними, в одночасье вылетели наружу.
Но как быть, если Джек снова ограбит усыпленную Уотерсом девушку? Этот вопрос терзал его, и Джонатан не знал, что делать. Единственное радикальное решение подсказывал револьвер. Всего одна пуля могла навсегда избавить его от опасного паразита в лице Джека Харриса. Но Джонатан Уотерс не был убийцей и не хотел им быть. И потому положение казалось безвыходным.
После болезни Уотерс встретился с Анной. Зашел в лавку Полишей и поблагодарил за заботу и участие. Анна слушала его и молчала, но улыбалась так хорошо, и голубые глаза ее горели как два драгоценных камня...
Чтобы сделать им приятное, он приобрел пару перчаток, не особо нужных ему. А когда пришел домой и развернул сверток, на пол упал сложенный вдвое клочок оберточной бумаги. Уотерс поднял его и развернул. Всего несколько слов были в нем, написанные, без сомнения, рукой Анны. И Джонатан замер с бумажкой в руках: «Это было ваше имя».
12
Анна и привлекала, и тяготила его. С ней он чувствовал себя прекрасно, но в то же время неловко и скованно, зная про ее близкое замужество. Встречаясь, Джонатан не мог выдержать ее взгляда, он чувствовал себя преступником, недостойным внимания этой чистой и прекрасной леди. Она же не знала его тайны, считала достойным человеком, настоящим джентльменом, но не могла и представить, в какой страшной истории он замешан! Да, если бы он был Форсеттом, он бы попытался влюбить в себя Анну Полиш, и женился бы на ней. Но он — не Форсетт! У него свой мир и свои увлечения! Его мир рухнет, если он перестанет питать его так, как делал прежде. Джонатан Уотерс жил мечтами, с ними он был счастлив и в них не боялся любить. Анне нужен другой человек, который будет любить ее, думал он, чувствуя странную, неведомую прежде досаду и грусть. Ему же нужны только фотографии, где черное — это черное, а белое — белое. У него есть мир, где нет сводящего с ума многоцветья отношений, где, повернув камеру, можно увидеть лишь игру света и тени, и больше ничего.
Неведомые доселе чувства мучили его, он днями просиживал в галерее, надеясь, что свет и тень подскажут и помогут. Он разглядывал прекрасные тела, но в каждой из них ему мерещилась Анна... И сны! Сны тоже были раздражающе-цветными, и часто он видел Анну в том ярко-голубом платье, так идущим ее глазам...
Внезапно он понял, что делать. Он должен сфотографировать ее! Сделав фотографию, он познает Анну, и наваждение пройдет! Так всегда было, как же он не додумался до этого раньше! Он сделает это немедленно. Сегодня же ночью! Но как быть с Джеком?
Джонатан подошел к столу и взял в руки револьвер. Пусть случится то, что должно случиться!
13
Уотерс знал, где располагается спальня Анны. Дом семьи Полиш был близнецом сразу нескольких домов по Хилл-стрит. Видимо, их строил один архитектор. В таком же доме жил один из его знакомых, и Уотерс помнил расположение комнат наизусть. Конечно, в доме была не одна спальня, но Джонатан часто видел Анну в одном из окон, справедливо посчитав, что там и находится ее комната.
В этот раз он собирался еще тщательней, чем обычно. Хорошо, что для фотоаппарата он придумал неплохое крепление, позволявшее оставить руки свободными. Теперь не нужно было втаскивать аппарат на веревке, он надежно крепился на спине.
Ровно в четыре часа ночи Джонатан вышел из дома. Никогда прежде ему не доводилось проникать в дом, расположенный так близко. Ночная улица была пустынна, ветер еле колыхал листочки на вязах, растущих под окнами соседей. Полная луна щедро заливала улицу серебром, и Уотерс невольно улыбнулся: прекрасная картина. Ну, надо действовать.
Сегодня он волновался больше обычного, наверно, из-за того, что Анна была, пожалуй, самой близкой из всех девушек, что он знал. Сегодня он увидит и познает ее! Уотерс притаился в тени дома и несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая разошедшееся сердце. Надо сосредоточиться! Эмоции будут потом. Он раздвинул гибкую складную лесенку и быстро поднялся на уровень окон второго этажа. Лестница была в тени, и даже случайный прохожий с трудом мог заметить ее, к тому же, поднявшись, Уотерс всегда закрывал окно, не возбуждая таким образом возможных подозрений. Открыть нехитрые ставни было делом минуты. В этом деле Джонатан поднаторел, да и Джек показал ему пару полезных приемов. Осторожно, дюйм за дюймом, он открывал окно, чутко вслушиваясь в тишину ночи. Все спят. Глаза его, привыкшие к темноте, уже различали кровать Анны и ее неподвижную фигуру.
Неслышно перевалившись через подоконник, Джонатан замер на полу комнаты, прислушиваясь. Анна спала и, слыша близко ее дыхание, Джонатан снова разволновался. Натянув на лицо маску, он встал с пола и осторожно приблизился к постели.
Анна была прекрасна! Складки легкого одеяла повторяли контуры ее тела, и в щедром свете луны ока казалась чудной статуей, наполовину высеченной из молочно-белого камня. Уотерс достал пузырек с эфиром и смочил приготовленный ватный тампон. Он приблизил его к носу девушки и замер над ней, ожидая. Анна дышала глубоко и спокойно, и Уотерс любовался ей, не замечая боли в согнутой спине. Еще немного эфира, еще... Он обернулся к окну и поднял прозрачный пузырек перед глазами. На дне еще оставалась жидкость, но он покачал головой: нет, он не станет рисковать ее жизнью! Пусть доза будет меньше, чем обычно, и даже еще меньше, чем в прошлый раз... Он будет очень осторожен.
Джонатан легко коснулся ее руки и провел пальцем по изгибу локтя. Она не просыпалась. Уотерс взялся за кончик одеяла и потянул. Одеяло сползло, заставив его замереть от неожиданности: Анна спала совершенно нагой. Вид ее тела, открывшийся так неожиданно, поразил Джонатана как молния. Он даже закрыл глаза, спрашивая себя, не сон ли это. Ее ноги, и тело, и грудь посрамили милосскую красавицу, а лицо... Это лицо повлекло к себе со страшной силой и, не сдержавшись, он наклонился и поцеловал ее. На память. Чтобы помнить этот вкус и этот запах.
Анна шевельнулась, и Джонатан отступил в темный угол, проклиная себя за беспечность. Дурак! Вздумал целоваться, забыв, что эфира дал едва не вдвое меньше! Анна повернула голову в его сторону, и Уотерс замер. Вдруг она узнает его? Потом вспомнил о маске. Но она не открывала глаз, и грудь ее вздымалась медленно и ровно. Все же спит! Он снова подошел и вытащил аппарат. Углы его были оклеены мягкой тканью, так что случайный удар по чему-либо был практически не слышен. Установив аппарат на треноге, Джонатан внимательно осмотрел спящую девушку. Ракурс был превосходен, она простиралась пред ним, нагая и доступная, а поворот головы с распущенными волосами сочетал и негу и скромность. Это будет лучший его снимок, решил он и поджег порошок. Вспышка озарила спальню, и девушка вновь пошевелилась. Схватив фотоаппарат в охапку, Джонатан распростерся на полу.
— Ах, должно быть, гроза, — прошептала девушка, поворачиваясь на постели. Она легла на бок спиной к Джонатану, и он не осмеливался дышать, слыша, как колотится сердце.
Уотерс не мог сказать, сколько прошло времени, прежде чем он осмелился встать. И в этот миг окно отворилось, и в проеме возникла огромная черная тень. Одним рывком Джек Харрис запрыгнул внутрь. Уотерс изумленно смотрел на него, позабыв про оружие. В свете луны ухмылка Джека казалась страшной.
— Вы же не станете поднимать шум, ведь так? — негромко произнес взломщик. — Нам обоим полиция ни к чему.
— Ты... негодяй! — Джонатан шагнул к верзиле. — Зачем ты явился сюда?
Он надвигался на Джека и говорил, совершенно не заботясь о том, что его могут услышать.
— Ты убийца! Зачем ты убил ту женщину?
— Она проснулась и увидела меня. У меня не было выбора, — спокойно ответствовал Джек.
— Если бы ты не стал воровать, этого бы не случилось! Разве я не платил тебе?
— Ха! Я же не спрашиваю, зачем вы проникаете в дома молоденьких леди... Вам это нравится и точка. Вот и сейчас знаете, что полиция охотится за вами, а все равно за свое...
— Я никому не причиняю зла, а вы — убийца! — Уотерс подошел к здоровяку почти вплотную. Несмотря на высокий рост, он был ниже Харриса на полголовы.
— И что с этого? Позовете полицию? — усмехнулся Джек. — Скорее уж на вас подумают. Платочки терять не надо. Кстати, сэр, мне интересно: почему вы не трогаете их? — он кивнул в сторону спящей Анны, и Уотерс мгновенно почувствовал всю беззащитность ее наготы. Теперь девушку видел не только он. Сердце взорвалось, наполнив грудь Джонатана непередаваемым сгустком чувств.
— Что, совесть не позволяет? — между тем продолжил Харрис. — В чужой дом залезть можно, а попробовать девочку нельзя? Ну, это ваше дело, я-то своего не упускал, все равно они ничего не расскажут...
Уотерс ударил. Бил он неплохо, но чтобы свалить Джека с ног, вместо кулаков должны быть кувалды. Ответный удар взорвал в мозгу настоящую бомбу. В глазах полыхнуло, Уотерс покачнулся и закрылся руками, но сделал это недостаточно хорошо. Следующий удар пришелся в висок и свалил его наземь.
— Кто здесь? — раздался голос Анны. Тени заплясали по комнате, расплываясь в глазах разноцветными пятнами. Уотерс видел, как Харрис шагнул к кровати, склоняясь над беспомощной девушкой. Анна закричала. Джонатан нащупал револьвер и поднял оружие. Крик сменился судорожным хрипом. Джонатан спустил курок. Выстрел громом прогремел в ее спальне. Уотерс успел заметить, как фигура Джека пошатнулась. Попал, подумал он и потерял сознание.
14
В комнате пахло старой бумагой и пылью. Окна здесь не протирали, наверно, очень давно — Уотерс ничего через него не видел. Вдоль одной из стен выстроились книжные полки, заставленные книгами и папками с бумагами до самого потолка. Прямо напротив двери располагался массивный письменный стол. Он нависал над посаженным на стул Джонатаном как грозный знак английского правосудия, и львы на его резных ножках злорадно скалились. За столом сидел человек. В хорошем костюме, с четким пробором идеальных ухоженных волос. Где-то за ним, в уголке, Уотерс успел заметить притулившуюся за маленьким столиком стенографистку в черном платье. Больше в комнате никого не было. Приведший Джонатана полисмен встал у него за спиной.
— Вы можете идти, сержант, — сказал хозяин кабинета, и полисмен вышел, аккуратно затворив дверь.
— Итак, давайте знакомиться, мистер Джонатан Уотерс. Меня зовут Кинли. Я старший инспектор Скотланд-Ярда, — сказал человек за столом.
Уотерс молчал. Говорить, что ему очень приятно, означало соврать. Врать Уотерс не любил и поэтому с ужасом ожидал предстоящий допрос.
— Молчите? — улыбнулся Кинли. Как ни странно, улыбка его не казалась казенной, а выглядела вполне дружелюбно. — Понимаю. Оказаться в такой переделке... это, знаете ли, нелегко. Но... что сделано, того нельзя отменить, не так ли, мистер Уотерс?
— Я не хотел убивать! — сказал Уотерс.
— А кто говорил об убийстве? — спросил Кинли. — Как утверждает свидетельница мисс Полиш, вы защищали ее от грабителя. Так что вы действовали как истинный гражданин и джентльмен... Но перейдем к делу. Мистер Уотерс, я хочу получить от вас объяснения: как вы оказались в доме семьи Полиш?
— Я прогуливался и увидел, как в дом залезает грабитель. Мы с мистером Полиш хорошо знаем друг друга, мы соседи. Поэтому я и бросился на помощь. Грабитель ударил меня, но я успел выстрелить. И... собственно, все.
Стенографистка зашуршала бумагой. Кинли посмотрел на Уотерса:
— Все?
— Все.
— И добавить больше нечего?
— Я же вам все рассказал: я прогуливался...
— Прогуливались? В четыре часа ночи? С револьвером в кармане?
— Это мое дело.
— Допустим. А почему, видя грабителя, вы не позвали кого-нибудь на помощь, не вызвали полицию?
— Я надеялся справиться сам... Я занимался боксом. И револьвер...
— Очень хорошо. Поступки говорят громче, чем слова, — Кинли буквально сыпал поговорками. — Это ваш аппарат? — он положил на стол фотоаппарат и треногу. — Его нашли в спальне мисс Полиш.
Джонатан вздрогнул. Конечно, он сразу узнал свой фотоаппарат, но постарался не подать вида.
— Это фотоаппарат, — медленно кивнул Уотерс. — Почему вы решили, что он мой?
— Его нашли рядом с вами, — пояснил инспектор. — К тому же мисс Полиш сказала, что видела его у вас дома.
По спине Уотерса разлился холод. Что же ответить? Что фотоаппарат — не его? Мало ли таких аппаратов в Лондоне? Но если Анна сказала им...
— Я... не знаю... мой ли это фотоаппарат. Если он мой, то... я не понимаю, как он очутился в комнате мисс Полиш?
— Действительно странно, — заметил инспектор. — Если предположить, что преступник хотел перевести подозрения полиции на вас, то откуда ему знать, что вы помчитесь на выручку мисс Полиш? Что вы гуляете в это время на улице? Удивительно, вы не находите?
— Да.
— Значит, вы признаете, что этот аппарат — ваш?
— Н-наверное.
— Когда вы в последний раз пользовались им, помните? Или, когда видели его?
— Не знаю. Давно. День или два назад, — выдавил Уотерс, подумав, что аппарат ведь могли и украсть.
— Интересный аппарат, вы не находите? — инспектор демонстративно провел ладонью по ребрам коробки, оклеенной мягким бархатом. — Интересно, зачем он обклеен материей?
— Для красоты, наверное, — ответил Уотерс.
— Вы, видимо, не понимаете, где находитесь, — инспектор произносил слова мягко, но так, что Джонатан похолодел и покрылся мурашками. — Вы в Скотланд-Ярде, и должны отдавать себе отчет, что каждое сказанное здесь слово будет иметь определенный вес в течение следствия, которое еще не закончено. Я жду от вас правды, мистер Уотерс, правды!
— Что вы имеете в виду?
Инспектор внимательно посмотрел на него.
— Вы знаете Джека Харриса?
«Вот! Главный вопрос. Если ответить, что знаю, спросят, откуда, - подумал Уотерс. - Лучше все отрицать. Вместе их никто не видел. Почти никто.»
— Нет. А кто это?
— Это грабитель, которого вы подстрелили.
Уотерс промолчал.
— Ну, раз вы не отрицаете, что этот аппарат ваш, то, может быть, вы знаете, что было внутри?
В голове будто взорвалась бомба. Карточка-негатив! А на ней... Уотерс опустил голову. Вот и все.
— Поднимите голову! — приказал Кинли. Джонатан не подчинился.
— Поднимите голову! — неожиданно заорал инспектор. — Отвечайте!
Кинли выскочил из-за циклопического стола и оказался перед Уотерсом. В другое время и в другом месте Джонатан расхохотался бы от неожиданного контраста: полицейский агент оказался пять с половиной футов ростом и на фоне своего рабочего стола выглядел почти карликом. — Что было внутри? Ну?!
— Я не понимаю. Что там должно быть? — пробормотал Джонатан.
— Наши эксперты установили, что аппаратом пользовались. На аппарате и на полу комнаты найдены крошки магниевого порошка. Вы понимаете, о чем я?
— Нет.
— Снимок, снимок должен быть! Негатив! Но его нет. Вы что-нибудь об этом знаете?
— Нет.
— Вы упорны, мистер Уотерс. Я вижу, вы не желаете оказывать помощь следствию... Интересно, что ваши друзья и слыхом не слыхивали о вашем увлечении фотографией. Почему вы это скрываете?
Уотерс сидел, чувствуя себя обложенным, как лиса в норе. Эти ищейки говорили даже с его друзьями! Что еще они знают?
— Я это не скрываю. Просто я не в такой степени владею фотографией, чтобы хвастаться перед друзьями.
Джонатан почувствовал сильнейшее раздражение. Почему с ним играют, как кот с мышью?
— Мистер Кинли, могу я поинтересоваться: меня в чем-то обвиняют? На каком основании вы задаете мне все эти вопросы?!
— Платок с вашими инициалами был найден в доме ограбленной мисс Барклай. Как вы это объясните? — взгляд инспектора буквально вцепился в Уотерса. Не отводя глаз от подозреваемого, он полез в карман и извлек платок Уотерса. — Это ваш платок?
— Понятия не имею. Кто вам сказал, что это — мой платок? — Уотерс ждал этого вопроса. По пути в Скотланд-Ярд он вспомнил о платке, который исчез из его кармана после визита в дом мисс Барклай. В том, что это дело ловких рук Джека Харриса, он не сомневался. Джонатан решил, что тут полиция ничего не докажет. — Разве в Лондоне я один имею такие инициалы?
— У вас в руке была зажата черная маска, — Кинли показал ее Уотерсу. — Откуда она?
— Я сорвал ее с грабителя, — нашелся Джонатан.
— Это вы тоже позаимствовали у грабителя? — спросил инспектор, выкладывая перед Уотерсом знакомый флакончик с эфиром. — Найден в вашем кармане. Внутри эфирная смесь. Подобной смесью пользуются врачи для усыпления больных перед операциями. Зачем вам это?
— Я плохо сплю, — сказал Уотерс. — И нюхаю смесь для крепкого сна.
— Ага. Понятно. Старую птицу на мякину не поймаешь, верно, мистер Уотерс? Вы все записали? — Кинли обернулся к стенографистке. Она кивнула. — Распишитесь под вашими показаниями, сэр, и вы свободны. Но пределов Лондона прошу не покидать...
15
Окно спальни бесшумно отворилось, и Джонатан влез в комнату. Впоследствии он часто будет вспоминать свое последнее ночное предприятие, и не оттого, что оно чем-то запомнилось, а именно потому, что не запомнилось ничем.
Девушка, выбранная им, спала на широкой кровати с высоким балдахином — дорогая вещь. Уотерс действовал четко и спокойно, так спокойно, что сам себе удивлялся — обычно он сильно возбуждался, да так, что дрожали руки. Но после той ночи с Анной... Нельзя об этом думать, оборвал он себя, фотографируй! Он усыпил девушку эфиром и сделал снимок. Да, ее нагота возбуждала, однако Анна... Он раздраженно сложил аппарат в чехол и подошел к окну. Улица была пуста. Надо уходить. Уотерс нащупал ногой лестницу, закрыл окно и стал спускаться. И почувствовал, что рядом кто-то есть. Несколько теней стремительно метнулись к нему, и руки Уотерса мгновенно оказались в наручниках.
— Мистер Джонатан Уотерс, вы арестованы!
16
Дни шли, покрывая прошлое пыльной дымкой времени, но Джонатан помнил его так же отчетливо, словно все произошло вчера. Странно, но последняя сфотографированная девушка не вызывала никаких эмоций, он даже забыл, как она выглядела, чего с ним прежде не бывало. Но Анну... То, как она лежала пред ним той ночью, он помнил так, словно эту картину выжгли у него в мозгу. Допросы и суд остались в памяти дьявольским водоворотом из слов и эмоций, он старался об этом не вспоминать. Он понимал лишь одно: каким-то образом его оправдали, причастность к ограблениям и убийству доказаны не были. А покойный Джек Харрис был признан виновным во взломах и убийстве. Но тайну страсти Джонатана раскрыли, и потому он здесь...
Он стоял на зарешеченном балконе и смотрел на луну. Такая же яркая и полная, как и в тот день. Джонатан взялся пальцами за прутья и попытался раздвинуть. Тщетно. А жаль. Как хорошо было бы прорваться сквозь них и упасть на камни двора, чтобы больше не страдать. Луна жгла его, но желтый свет горьким дымом пропадал во тьме души. Он ощущал себя тенью, жалкой тенью прошлого, когда жил и чувствовал. Сейчас Уотерс был холоден и безразличен к окружающим как камень, который миллионы лет тащил ледник. Тащил и, наконец, бросил. Движение кончилось, и камень остался лежать у дороги, безразличный к людям, как и люди к нему. Не было ничего, что могло пробудить в нем жажду жизни.
Он услыхал за спиной шорох, но не спешил оборачиваться. Наверно, сестра пришла зачем-то. Не стоит отвлекаться. Джонатан смотрел на луну, на то, как ее свет заставляет дома и деревья отбрасывать длинные тени, и думал. Думал о том, что мир напоминает огромную живую фотографию. Днем и люди, и дома тоже отбрасывают тени, но не такие, как ночью. Их слова и чувства, их поступки и желания тоже имеют тени, различимые лишь ночью, когда белое становится черным, и свет луны показывает все по-иному... Где истинный мир, а где негатив?
Свет и тень правят миром, свет и тень. Лишь их союз являет миру формы, и содержание, и смысл. Без света не увидишь тени, без тени — красоту света. Что толку от сплошного сияния? Яркая белизна пуста и бессмысленна, как и беспросветная мгла. В них нет ничего: ни идеи, ни радости. Нет, и быть не может...
Еще он думал об Анне и ее фотографии, которой так и не увидел. Не увидел и не увидит, как и все остальные. Его галерея, скорее всего, уничтожена полицией. Все его девушки, его страсть, его жизнь... Как жить теперь, зачем? Даже если выпустят прямо сейчас, куда он пойдет, как будет смотреть в глаза людям? Да, суд оправдал его, но признал сумасшедшим. Об этом знает вся улица, на которой он вырос, все его друзья и знакомые. Не лучше ли остаться здесь до конца своих дней?..
Бог мой, как же мучительно вспоминать ее! Он вспоминал ее тело, непознанное никем. Он помнил каждую складочку и изгиб. Если бы эта фотография была сейчас с ним! Он не пожалел бы ничего, чтобы обладать ею! Он отдал бы все — за одну! Ибо все они стали ее тенью.
Джонатан повернулся и направился в комнату. Там было темно. Занавески на окнах кто-то задернул, видно, приходила сестра, они всегда так делают. Но ему нужен свет. Теперь ему нужен свет. Он устал находиться в тени. Он понял.
Джонатан схватился за портьеры и резким рывком раздвинул их. Лунный свет белой рекой хлынул в комнату, разом наполнив ее жизнью. Улыбнувшись, Уотерс повернулся и замер: на столике рядом с окном лежала большая фотография. Он тотчас узнал ее. Он слишком часто видел ее во сне и наяву, но никогда не держал в руках. Но ведь сейчас он не спит?
Он сделал несколько шагов к столу, все еще не веря глазам, и замер, споткнувшись о тень. Кто мог принести эту фотографию? Джонатан остановился и повернул голову. В мучительном полумраке на белой, будто светящейся простыне, как чудесный призрак той ночи, лежала Анна...
