Моё
Доктора душу во мне нашли
"Эврика!"-орали они
Брали пробы, надкусывали, ковыряли ногтем
Мы, грят, думали- не увидев ни разу- сдохнем
Да вот, к удивлению своему, нашли
С уважением, Dronelektron
На съезде печати
у товарища Калинина
великолепнейшая мысль в речь вклинена:
"Газетчики,
думайте о форме!"
До сих пор мы
не подумали об усовершенствовании статейной формы.
Товарищи газетчики,
СССР оглазейте,-
как понимается описываемое в газете.
Акуловкой получена газет связка.
Читают.
В буквы глаза втыкают.
Прочли:
- "Пуанкаре терпит фиаско".-
Задумались.
Что это за "фиаска" за такая?
Из-за этой "фиаски"
грамотей Ванюха
чуть не разодрался:
- Слушай, Петь,
с "фиаской" востро держи ухо:
дажу Пуанкаре приходится его терпеть.
Пуанкаре не потерпит какой-нибудь клячи.
Даже Стиннеса -
и то!-
прогнал из Рура.
А этого терпит.
Значит, богаче.
Американец, должно.
Понимаешь, дура?!-
С тех пор,
когда самогонщик,
местный туз,
проезжал по Акуловке, гремя коляской,
в уважение к богатству,
скидавая картуз,
его называли -
Господином Фиаской.
Последние известия получили красноармейцы.
Сели.
Читают, газетиной вея.
- О французском наступлении в Руре имеется?
- Да, вот написано:
"Дошли до своего апогея".
- Товарищ Иванов!
Ты ближе.
Эй!
На карту глянь!
Что за место такое:
А-п-о-г-е-й?-
Иванов ищет.
Дело дрянь.
У парня
аж скулу от напряжения свело.
Каждый город просмотрел,
каждое село.
"Эссен есть -
Апогея нету!
Деревушка махонькая, должно быть, это.
Верчусь -
аж дыру провертел в сапоге я -
не могу найти никакого Апогея!"
Казарма
малость
посовещалась.
Наконец -
товарищ Петров взял слово:
- Сказано: до своего дошли.
Ведь не до чужого?!
Пусть рассеется сомнений дым.
Будь он селом или градом,
своего "апогея" никому не отдадим,
а чужих "апогеев" - нам не надо. -
Чтоб мне не писать, впустую оря,
мораль вывожу тоже:
то, что годится для иностранного словаря,
газете - не гоже.
1923
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.
Какая ночь! Я не могу…
Не спится мне. Такая лунность!
Еще как будто берегу
В душе утраченную юность.
Подруга охладевших лет,
Не называй игру любовью.
Пусть лучше этот лунный свет
Ко мне струится к изголовью.
Пусть искаженные черты
Он обрисовывает смело, —
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.
Любить лишь можно только раз.
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.
Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы —
На этих липах снег да иней.
Что отлюбили мы давно,
Ты — не меня, а я — другую,
И нам обоим все равно
Играть в любовь недорогую.
Но все ж ласкай и обнимай
В лукавой страсти поцелуя,
Пусть сердцу вечно снится май
И та, что навсегда люблю я.
/кручина сердобола-песенника/
Хотел в стихах, но вышла проза;
Хотел, как лучше - но пиздец.
Надеялся. Мечтал и просто
Сказал тебе, что «нам конец».
Я думал, ты меня поймешь.
Я ставил выше, чем себя.
Но ты, услышав, что «я просто» -
Сказала, что я просто тля.
/понятно что не поняла, постичь сие невыносимо/
Чем выше ставлю - тем я хуже.
И это так же, как с детьми:
Даешь свободу, выбор лучший -
По факту я - говно,
И хуже, чем твои мечты.
Проверка властью - это троеборье:
Во первых, знать, что ты умней.
А во вторых уверенность и скромность -
Ебать второго до оторванных ушей.
/новый ритм/
Ебать прилюдно и показывать власть.
Ебать, печалиться. Но!
Как! Как можно поиметь всю страсть.
Опилками. Отчаяться.
Ты /лучшая*/ чем я. Значимей.
Ты делаешь добро. Во имя лета.
Но все забылось. «Что он может?»
Я главная. Умней.
Властитель света!
/вставляю главные слова: це Дарлинг, и обсессия, урахус! Ебла пудендус, шобы знали - умный я! Во имя четрех.комнатного сердца/
Не поняла ты ничего.
Хоть и просил.
Но это все хуйня.
Все? Все.
/постфактум без ритма/
Скандал прошел, мы помирились.
Спасибо, если дочитал.
/конечно дочитал, раз ты читаешь это/
А если пропустил - немного проебал.
/и снова новый ритм/
«Наш третий пункт пошел в пизду».
/теперь конец стихотворения - пришли все нахуй и во тьму/
Читайте для увеселения.
28.12 2025
Голуби воркуют и ворчат.
Или сдержанно клюют огрызки.
Если захотелось иван-чай –
Не было его. В шкафу не рыскай.
Кажется, примерно год назад
Там пылился сморщенный пакетик.
Люди не читают по глазам.
Люди – это всё-таки не дети.
Перед выходом, за полчаса,
Не забыть немного пробудиться.
Выйдя, посмотреть по полюсам.
И огрызок бросить серым птицам.
Данный стих я считаю самым первым в моём творчестве и входит в сборник "Белый шум", написанный примерно в 2017-2019гг.
Прогресс регресса
Мы вольны быть «самим собой» —
Ведь каждый сам себе хозяин,
Ведь каждый волен быть таков.
Свобода? Что такое?
Я не знаю.
Зато могу — любить и жить.
Ответственность — мертва.
Мораль — в гробу глухом.
«И я не так, как все!» —
За это можно тебе жить?
Ты волен выбирать:
Дорогу,
Друзей и смысл свой.
Но слышь — не вздумай
Цепь налагать звеньями своих же рук,
Чтоб тело, голос, дух связать.
Не лей законов ты и догм.
Не двигай категорий.
Откинь ты тиранию слова
А после можешь и пожить.
Всем привет) Продолжаю делиться стихами не особо известных поэтов. Это особенно любимое )
Белые птицы
Автор: Уильям Батлер Йейтс
Перевод, история текста: Анна Блейз (с)
Стать бы нам как белые птицы, две птицы на пенной волне!
Мы устали от звёзд падучих, неверных ночных огней,
От вечерней звезды над морем, голубого её огня,
Что бессмертной печалью мучит и тебя, мой друг, и меня.
Слишком тяжки для сердца грёзы роз и лилий в росных садах;
О любовь моя, полно грезить об угасших в ночи звездах
И о той, что у края неба всё горит голубым огнём, —
Лучше станем как белые птицы и в морскую даль поплывём.
Брежу я островами без счёта, берегами Дану томлюсь,
Где о нас позабудет Время и сердец не коснется Грусть.
В даль морскую от роз и лилий и от муки звёздных огней
Поплывём мы, как белые птицы, качаясь на пенной волне!
Там, в картавой лощёной столице
Загнивающих западных стран,
В неудобной могиле томится,
Пожираясь былым атаман:
Как же было и лихо, и туго,
Когда барин с простым мужиком
Жадно в глотки вгрызались друг другу,
Не считаяся с внешним врагом.
Внешний враг, неуёмным тараном,
Расправлялся с безвольной страной.
И лишь чёрный штандарт атамана
Встал пред ним неприступной стеной.
Заприметив немецкие роты,
Во степи, чуть восточней Днепра,
Застрочили с телег пулемёты -
Полетела к земле немчура!
Отстоявшего земли России,
Призаткнувши свинцом злую пасть,
Невзлюбили ни те, ни другие,
Что друг с другом сражались за власть.
Атаман совершил преступленье,
Что для них было высшим из зол:
Он на всё мог иметь своё мненье!
Он своею дорогою шёл!
И за это в пространстве культурном,
Приговор был циничный свершён:
Образ сделали карикатурным -
Атаман, мол, был глуп и смешон!
И в холодной могиле беснуясь,
Всё ни как не отпустит он мысль:
"Почему ж от меня отвернулись
Те, кому я отдал свою жизнь?"
Сколько ж разных сторон у медали?
Снова Родину хаос пожрал:
Его край разлюбимый отдали,
Тем, кого он всю жизнь презирал.
Тем, чьим идолом стал одним махом
Ненормальный жестокий злодей,
Чей предтеча был послан им на хуй,
С багажом незалежных идей.
Атаман не пожаловал гада
С гниловатым вонючим нутром,
И изгнал его нечисть из града,
Что зовут они нынче Днепром.
А потомки всё сдали беспечно -
Запах нив и хлебов благодать.
И казалось, что это навечно,
Что иного уже не видать.
Но свершилось! Побиты иуды!
Ты их встреть там, как вшивых собак!
Ты же видишь всё, батька, оттуда!?
Ну подай же мне грешному знак!
Может смерть, это просто истома,
Что блаженней всех прочих истом?
Спи спокойно - твой край снова дома,
Хоть и ты, горемыка, не в нём.