Не так давно на просторах интернета мне попалась любопытная картинка: фрагмент средневекового манускрипта с изображенной на нем женщиной – Андромедой. В унисон с мифом, античная царевна нарисована прикованной к скале, и все бы ничего, но имеется у нее один нюанс – выставленные напоказ мужские гениталии. Оказалось, что это не художественная ошибка, а намеренная деталь. И вот почему.
Поэма “Il Dittamondo” была написана Фацио дельи Уберти в XIV в.: в основе сюжета – путешествие автора по миру земному и звездному. Философский трактат в духе Данте, но без адских агоний. Оригинальный текст не был закончен, а известная нам версия появилась в 1447 г. Иллюстрации также относятся к XV в. К примеру, интересующая нас Андромеда одета (частично) по итальянской моде эпохи проторенессанса: в длинный упленд с завышенной линией талии и плащ-мантию. Голова ее покрыта тюрбаном, лоб выбрит. В этом образе сочетаются наряд благородной дамы и обнаженное мужское начало.
Кто такая Андромеда?
Прежде чем говорить о гендерфлюидности в позднесредневековой миниатюре, следует разобраться с фигурой самой Андромеды. Андромеда – мифологический персонаж, дочь эфиопского царя Кефея и его жены Кассиопеи. Дева, чья красота превосходила лик самих нереид. Именно это стало предметом гордости для ее матери.
Своими хвастовством и высокомерием Кассиопея разгневала Посейдона, за что морской бог наслал на Эфиопию чудовище Кета. Дабы прекратить разрушения, царская чета приняла решение пожертвовать Андромедой во славу морей. Девушку раздели и приковали к скалам: там, у берегов Яффы, она смиренно ожидала своей смерти, пока к ней не примчался Персей и не спас от Кета. Таким образом, Андромеда олицетворяет собой пассивную феминность. Ей отведена второстепенная роль жертвы, которую спасает герой.
Персей и Андромеда. Иоахим Эйтевал, 1611 г.
В классической живописи образ Андромеды всегда соответствует ее мифологическому призванию: голая и красивая, она стоит среди скал, с ужасом взирая на приближающегося к ней морского дракона. Либо же тихо наблюдая со стороны за битвой Персея с Кетом. Мифологическая Андромеда – это безусловная женщина.
Андромеда как часть астрологической системы.
«Афина взяла ее на небо за то, что, спасенная Персеем, она не пожелала остаться ни с отцом, ни с матерью, но предпочла добровольно отправиться вместе с ним в Аргос, выказав тем самым немалое благородство», – Эратосфен, «Катастеризмы» (III в. до н.э.).
Несмотря на счастливый конец мифа об Андромеде (они с Персеем поженились и все у них было хорошо), небесный путь эфиопской царевны навеки заключил ее в объятиях морского плена: созвездие визуально напоминает фигуру с распростертыми руками. Согласно «Альмагесту» Птолемея (II в.), Андромеду образуют 23 звезды, верхняя часть из которых принадлежит зодиакальному сектору Рыб, а нижняя – сектору Овна. Положение этих звезд интересует нас лишь потому, что средневековые алхимики сочетали миф и астрологию, вписывая античных героев в условность звездной карты.
Еще со времен Птолемея – подробную информацию мы находим в его «Тетрабиблосе» – «мужские» и «женские» черты определялись планетами и их свойствами. Скажем, Венера как планета женская считалась влажной. Марс, напротив, представлялся чрезмерно сухим. Позже суждения о свойствах планет станут основой для гуморальной теории – столь же популярной в ренессансном обществе, сколь и астрология.
В рукописи «Il Dittamondo» части тела мифологической Андромеды отмечены красными точками – звездами. Нижняя часть, как уже упоминалось выше, принадлежит марсианскому Овну. Все, что выше пояса Андромеды, относится к юпитерианским Рыбам. Юпитер схож по своим свойствам с Венерой. Таким образом, виною Афины небо разделило фигуру Андромеды, «превратив» ее в гермафродита.
Иные трактаты.
Разумеется, Фацио дельи Уберти был не единственным, кто рассуждал о звездах. Более того, по своей сути средневековые астрологические трактаты мало чем друг от друга отличались: как правило, это были пересказы античных авторов о небесных телах и их донебесном «прошлом». Несмотря на схожесть текстов, изображения, сопровождавшие их, могли быть совершенно разными. Например, в печатном издании трактата Гигина «Poeticon Astronomicon» (I в. до н.э.) XV века мы видим ту же Андромеду-гермафродита, что и в «Il Dittamondo».
А вот уже в немецком трактате «Von dem Gang des Himels und Sternen» (XV в.) дочь Кефея изображена прикованным к двум деревьям юношей. Вместо прожорливого Кета в ногах у него горит пламя.
Привычный образ скованной в морях девы предстает в рукописях более раннего, каролингского периода: как пример, трактат «Aratea» (IX в.), основанный на «Феноменах» греческого поэта Арата (III в. до н.э.). Здесь миниатюрист не стремился передать скрытые в звездах смыслы, а скорее имитировал римскую иконографическую традицию. Похожая интерпретация созвездий, основанная исключительно на мифологическом образе, прослеживается в «Книге неподвижных звезд» Абдуррахмана ас-Суфи (X в.).
Важно отметить, что античные и средневековые труды неоднократно переписывались и дополнялись. В них мы можем прослеживать не только мировоззренческие основы эпохи, но и моду, религиозные прочтения и ограничения, художественную традицию. Все то, что у сегодняшнего зрителя вызывает вопросы и смущение. Так и половая принадлежность звездной Андромеды в итоге оказалась всего лишь слишком буквальной трактовкой птолемеевского «Тетрабиблоса» – в тех чертах, которыми ученый наделил звезды.
Одним из символов Швейцарии, да и борьбы за свободу в принципе, без сомнения, является Вильгельм Телль. Даже мы в России знаем эту историю: жестокий наместник Гесслер, шляпа на шесте, которой нужно кланяться, и меткий выстрел в яблоко на голове сына. Проблема только одна: Вильгельма Телля никогда не существовало.
Для среднестатистического швейцарца это звучит как кощунство, но факты — вещь упрямая. Историки веками перерывали архивы кантона Ури, пытаясь найти хоть какое-то упоминание о стрелке по имени Вильгельм или о злом наместнике Гесслере. Итог поисков — абсолютный ноль. Ни записей о рождении, ни налоговых отчетов, ни судебных протоколов. А ведь Гесслер, будучи важным имперским чиновником, просто обязан был оставить бумажный след. Но его нет.
Впервые имя Телля всплывает в «Белой книге Зарнена» — сборнике хроник, написанном в 1470-х годах. Это почти через двести лет после событий, которые якобы происходили в 1307 году. Представьте, что сегодня кто-то напишет историю о герое войны 1812 года, о котором до этого никто не слышал, и все поверят. Именно это и произошло.
Откуда же взялся этот сюжет, если его не было в реальности? Все просто: это плагиат. Причем плагиат довольно грубый. Сюжет о метком лучнике, которого заставляют стрелять в предмет на голове близкого человека, — это бродячий фольклорный мотив, известный у многих германских народов. Самый очевидный «исходник», с которого списали Телля, — это история датского воина по имени Палнатоке. Она записана в «Деяниях данов» Саксона Грамматика еще в XII веке — задолго до основания Швейцарского союза.
Сюжет совпадает практически полностью. В датской версии король Харальд Синезубый (тот самый, в честь которого назвали Bluetooth) заставляет хвастливого воина Палнатоке сбить яблоко с головы сына. Палнатоке берет одну стрелу для выстрела и прячет вторую за поясом. После удачного выстрела король спрашивает: «Зачем тебе вторая стрела?». И Палнатоке, как и Телль столетия спустя, отвечает: «Если бы я промахнулся первой и убил сына, вторая полетела бы в тебя, тиран».
То есть, главный национальный миф Швейцарии — это просто переписанная скандинавская сага, адаптированная под местные декорации. Вместо лука дали арбалет (модное оружие того времени), вместо короля — наместника, а вместо датских фьордов — альпийские горы.
Но самое интересное в этой истории не то, что Телль — выдумка. Самое интересное — это то, как этот фейк использовали политики. На протяжении веков Вильгельм Телль был универсальным политическим инструментом. В начале XIX века, когда наполеоновские войны меняли карту Европы, швейцарцам срочно понадобилась национальная идея. Им нужно было что-то, что объединило бы разрозненные кантоны, говорящие на разных языках. И тут полузабытая легенда пришлась как нельзя кстати. Фридрих Шиллер написал свою знаменитую пьесу, Россини сочинил оперу, и Телль превратился в героя молодой нации. Он стал символом «исконной швейцарской свободы», идеальным образом простого парня, который не гнет спину перед иностранными господами.
Его образ эксплуатировали все, кому не лень. Романтики видели в нем благородного дикаря. Националисты — защитника отечества. Эта традиция жива и сегодня. Правые партии Швейцарии обожают использовать Телля на своих плакатах. Теперь он защищает страну уже не от австрийцев, а от Евросоюза, глобализации и мигрантов. Арбалет направлен на Брюссель.
Согласно опросам, около 60% швейцарцев до сих пор верят, что Вильгельм Телль существовал на самом деле. Почему? Потому что красивая байка о герое-одиночке, который одним выстрелом ставит на место зажравшуюся власть, продается намного лучше, чем скучная историческая правда. Людям нужен миф, а не сухие монографии о том, что независимость Швейцарии — это результат сложных дипломатических интриг и коллективных договоров, а не меткости одного вымышленного стрелка.
*********************** Подпишись на мой канал в Телеграм - там доступны длинные тексты, которые я не могу выложить на Пикабу из-за ограничений объема.
А в TRIBUTE, на SPONSR или на GAPI ты найдешь эксклюзивные лонгриды, которых нет в открытом доступе (кому какая площадка привычнее)!
14 мая 1610 года на узенькой парижской улице Рю-де-ля-Ферронри католическим фанатиком Франсуа Равальяком был убит король Франции Генрих IV. Мотивом этого преступления было вступление Франции в Клевскую войну, в которой она поддержала протестантских князей, воевавших против представителей династии Габсбургов за право обладания землями на Рейне. Равальяк расценил поддержку "проклятых" протестантов со стороны французского короля как объявление им войны всему католицизму. После совершённого на него покушения раненного Генриха перевезли в Лувр, в котором он и умер в тот же день. Его же убийца был приговорён к публичным пыткам и последующей за этим смертной казни. Равальяка хотели четвертовать с помощью лошадей, но озверевшая толпа не дала этого сделать, разорвав тело убийцы короля на части собственными руками.
Убийство Генриха IV.
После смерти Генриха IV на французский престол взошёл его восьмилетний сын Людовик XIII, а регентом при малолетнем короле стала его мать Мария Медичи, сосредоточившая в своих руках всю реальную власть над Францией. Как несложно догадаться по ее фамилии, Мария была родом из знаменитой и очень богатой итальянской семьи Медичи, чьи представители на протяжении нескольких веков крайне успешно занимались банковским делом. В 1600 году тосканский герцог Фердинандо I Медичи сумел уговорить Генриха IV жениться на Марии, пообещав ему огромное приданое в 600 000 золотых экю. Тут стоит отметить, что сам Генрих IV был давним должником банка Медичи, а поэтому большая часть этого приданого была просто списана в счёт долга французского короля.
Заключенный брак оказался для Марии крайне несчастливым, так как Генрих просто-напросто не полюбил свою супругу. Стремясь обзавестись наследниками, король не уклонялся от исполнения супружеского долга, в результате чего Мария родила ему аж 6 детей, первым из которых был будущий Людовик XIII. Но в остальном же Генрих просто не обращал внимания на свою жену и в открытую изменял ей со своими многочисленными фаворитками, которых он селил близ покоев своей супруги. Разумеется, такое наглое поведение мужа вызывало гнев у Марии, но ничего с этим сделать она не могла. После убийства Генриха IV Мария сумела заручиться поддержкой католической партии французского двора и с ее помощью укрепиться на должности регентши при малолетнем Людовике XIII.
Мария Медичи.
В дальнейшем, следуя выбранному курсу, Мария решила создать католический союз с Испанией, для чего она договорилась с испанским королем Филиппом III о браке Людовика XIII и испанской принцессы Анны. Их бракосочетание состоялось 21 ноября 1615 года в Бордо. Несмотря на юный возраст молодожёнов (обоим супругам было по 14 лет), королева Мария настояла на консуммации их брака, которая по обычаям того времени проводилась в присутствии свидетелей... Испытав "стыд и великий страх" после первой брачной ночи, следующие 4 года Людовик не ложился со своей супругой в одну постель, лишь навещая её утром и вечером для соблюдения этикета.
С наступлением своего 14-летия Людовик имел право не только жениться, но и начать самостоятельное правление на престоле Франции, так как теперь, по законам того времени, он признавался совершеннолетним. Однако у его матери было другое мнение на этот счет. Не желая упускать власть из своих рук, Мария заявила, что Людовик "слишком слаб телом и духом", чтобы взять на себя государственные обязанности, а потому она продолжит исполнять обязанности регента. Фактическим соправителем Марии в это время стал ее фаворит, носивший звонкое имя Кончино Кончини.
Кончини был выходцем из семьи флорентийского нотариуса и попал в окружение Марии, еще когда та жила в Италии. После заключения брака между Марией и Генрихом IV Кончини в свите новоиспечённой королевы переехал в Париж, где впоследствии женился на Леоноре Дори, молочной сестре Марии. Через свою супругу Кончино стал оказывать огромное влияние на королеву, что в конечном итоге позволило ему добиться невиданных для простого сына нотариуса высот. В 1613 году Мария даровала Кончини титул маршала Франции и назначила его губернатором Амьена, а его супруге Леоноре выдала деньги, на которые та купила себе маркизат Анкр и губернаторство Перонна, Руа и Мондидье - трех главных крепостей на границе Пикардии. Как владелица маркизата Анкр, Леонора была освобождена от уплаты всех пошлин и налогов. Пытаясь еще больше возвыситься в глазах королевских придворных, Кончини стал изображать из себя любовника королевы. Мария нередко принимала Кончини у себя в спальне, где обсуждала с ним государственные дела. Кончино же, как только в королевскую спальню заходили другие придворные, тут же начинал приводить в порядок свою одежду, намекая на только что осуществлённую интимную близость с королевой.
Кончино Кончини и Леонора Дори.
Столь наглое поведение фаворита вместе с его стремительным обогащением вызвало сильное возмущение среди французских вельмож, которое, в конечном счете, привело к заговору против зарвавшегося дружка королевы. Заговорщики, в число которых входил и один из главных приближенных юного короля Шарль д’Альбер, внушили Людовику XIII, что ему пора прекращать терпеть незаконное регентство Марии и ее фаворита и надо начинать самостоятельное правление на французском престоле. В общем-то, и сам Людовик уже давно пришел к такому же заключению, а поэтому с радостью дал добро на устранение конкурента.
Утром 24 апреля 1617 года маркиз де Витри Николя де Лопиталь застрелил Кончино Кончини, когда тот входил в Лувр. Вслед за этим заговорщики арестовали его супругу Леонору Дори, которая впоследствии была обвинена и признана виновной в колдовстве. 8 июля 1617 года она была казнена. Что же до Марии Медичи, то начавший свое самостоятельное правление Людовик выслал свою мать из Парижа в Блуа. Вслед за ней в ссылку был отправлен и ее духовник Арман Жан дю Плесси де Ришелье.
Убийство Кончини.
Будущий кардинал и фактический правитель французского королевства родился 9 сентября 1585 года в Париже в семье главного прево Франции Франсуа дю Плесси де Ришелье (главной обязанностью человека, занимавшего должность главного прево, было следить за внутренней дисциплиной в резиденции и местопребывании семьи монарха). Ввиду знатности происхождения Арману с детства была уготована успешная карьера. Пройдя обучение сначала в Наваррском колледже, считавшимся главным местом обучения золотой молодежи той эпохи, а затем, окончив бакалавриат по богословию в знаменитой Сорбонне, Ришелье в 1608 году был назначен на должность епископа округа Люсон.
В 1614 году Ришелье отправился в Париж на собрание Генеральных штатов (высшее совещательное учреждение сословного представительства, состоявшее из депутатов духовенства, дворянства и третьего сословия), куда его выбрали представителем от духовенства. Мария Медичи была вынуждена созвать Штаты под давлением принца Конде Генриха де Бурбона, который в своем публичном манифесте обвинил вышеупомянутого фаворита Марии Кончино Кончини в расхищении казны, а саму регентшу - в безобразном ведении государственных дел. Открывшаяся сессия Генеральных штатов отличалась обостренной враждебностью между дворянством и третьим сословием, требовавшим от регентши сокращения пенсий аристократов. Разумеется, дворян такие требования сильно возмутили. Результатом накалившейся атмосферы взаимной ненависти стало избиение одного депутата третьего сословия депутатом от дворянства.
Пытаясь примирить враждующие стороны и направить Штаты в конструктивное русло, представитель третьего сословия Анри де Мем сказал, что все присутствующие, в сущности, дети одной матери - Франции, однако один из дворян на это тут же ответил, что он не желает быть братом сыну сапожника. В конечном итоге, желая закончить происходящий балаган, Мария Медичи, пообещав урезать пенсии дворянам, 24 марта 1615 года объявила о роспуске Генеральных штатов. Принц Конде же, ставший инициатором их созыва, впоследствии по приказу Марии был заключен в тюрьму якобы за организацию покушения на жизнь Кончино Кончини.
Пример заседания Генеральных Штатов.
За время заседания Штатов епископ Ришелье завязал знакомства с влиятельными фигурами королевского дворца и очаровал придворных дам своими изысканными манерами, умением красиво говорить и рассыпать утончённые комплименты. Он также сумел втереться в доверие и к Марии Медичи, в результате чего в 1615 году он стал ее секретарем и духовником, а уже 30 ноября 1616 года получил пост военного министра Франции. После свержения Марии с поста регентши и ее высылки из Парижа Ришелье последовал за ней в Блуа, но позже переехал оттуда в Авиньон.
В феврале 1619 года Мария с помощью своего сторонника, герцога д’Эпернона, совершила побег из-под надзора королевской стражи в Блуа. В ночь с 21 на 22 февраля один из людей, д’Эпернона, приставил с дороги к стене замка лестницу и сумел пробраться в покои бывшей регентши, которые находились примерно в сорока метрах от земли. Тучная Мария кое-как выбралась из окна, спустилась по лестнице на вал, но не смогла заставить себя ступить на вторую лестницу, которая показалась ей шаткой. Тогда с помощью веревок, прикрепленных к плащу, наскоро было сооружено что-то вроде люльки. Марию усадили в нее и осторожно спустили вниз. В сопровождении двух людей д’Эпернона она преодолела несколько сотен метров до моста через Луару. По пути им встретились солдаты короля, но они приняли Марию за обыкновенную проститутку с парой подвыпивших клиентов. За рекой беглянку ждал герцог д’Эпернон, который перед данной освободительной операцией сумел заручиться поддержкой ряда видных дворян, недовольных возвышением фаворитов короля Людовика XIII. Почувствовав поддержку верных ей людей, Мария быстро собрала армию и двинулась на Париж. Так началась война между матерью и сыном за власть над Францией.
Бегство Марии Медичи из Блуа. Питер Пауль Рубенс 1619.
Противостояние в королевской семье стало шансом для Ришелье наладить отношения с Людовиком XIII, который рассчитывал на содействие епископа, приближённого к Марии, в погашении конфликта. И действительно, Ришелье удалось погасить конфликт и примирить родственников. 30 апреля между матерью и сыном был заключен мирный договор, согласно которому Мария отказалась от притязаний на французский престол, а Людовик, в свою очередь, обязался оплатить долги Марии в сумме 1 800 000 ливров и передал ей в управление графство Анжу. Герцог д’Эпернон, помогший бежать Марии из заключения, также был прощён. В благодарность за эффективное посредничество король позволил Марии сделать Ришелье своим канцлером.
Впрочем, мир между матерью и сыном оказался недолговечным. В 1619 году Людовик неожиданно освободил принца де Конде из тюрьмы, в которую три года назад его посадила Мария, и снял с него все обвинения. Это сильно разозлило королеву-мать, и она вновь задумалась о смещении своего сынка с французского престола. Вскоре между родственниками вспыхнула новая война, которая, впрочем, довольно быстро завершилась победой королевских войск. Разгромив войска повстанцев в битве при Пон-де-Се 8 августа 1620 года, Людовик XIII торжественно вступил в Анже, в котором находилась Мария.
Тут в дело вновь вмешался Ришелье, который организовал между Людовиком и Марией новые переговоры. Король вновь помирился с матерью и разрешил ей вернуться в Париж, где она поселилась в специально построенном для нее Люксембургском дворце. В 1621 году Марии удалось занять место в Государственном совете при короле, а также протащить туда и своего духовника Ришелье. 5 сентября 1622 года при посильной помощи Людовика XIII, который был благодарен Арману за посредничество в урегулировании конфликтов с матерью, Ришелье получил сан кардинала. Начиная с этого момента, Ришелье стал активно пытаться втереться в доверие к королю, и с этой задачей он блестяще справился. 13 августа 1624 года Ришелье стал первым министром Людовика, что позволило ему сконцентрировать всю исполнительную власть во французском королевстве в своих руках.
Главной задачей Ришелье в первые годы его нахождения на посту фактического правителя королевства было подавление восстаний гугенотов, как во Франции называли протестантов (слово "гугенот»" употреблялось противниками протестантов и происходило от слова "гуго" — пренебрежительного прозвища швейцарцев, которые и способствовали распространению протестантизма во Франции). Мятежи гугенотов начались спустя десять лет после убийства Генриха IV, который в Нантском эдикте даровал протестантам свободу веры. Его же преемник, Людовик XIII при регентстве своей матери-католички Марии Медичи, был воспитан в ненависти к протестантизму, а поэтому стал всячески притеснять "французских еретиков".
Пытаясь защитить свои права, протестантские дворяне 25 декабря 1620 года собрались в крепости Ла-Рошель, где в противовес начавшимся на них гонениям объявили о создании "государства в государстве" с независимой армией и системой налогообложения. Разумеется, такой фортель возмутил короля, который, собрав армию, отправился подавлять мятеж. После полутора лет войны 18 октября 1622 года между Людовиком и лидером гугенотов Анри де Роганом был заключен мирный договор, согласно которому король обязался соблюдать принципы Нантского эдикта, а гугеноты, в свою очередь, отказывались от идеи отсоединиться от французского королевства. Впрочем, мир между противниками не продержался и двух лет. Уже в 1625 году гугеноты вновь подняли восстание после того, как поняли, что король не собирается даровать им равные права с католиками. Вскоре их начинание поддержала и протестантская Англия, чьи отношения с французами вновь сильно испортились.
Ла-Рошель
В 1625 году французы и англичане предприняли попытку заключения между собой союза, конечной целью которого было противостояние габсбургской Испании. В мае того года в Париж прибыл герцог Бэкингем, которому было поручено заключить договор о браке английского короля Карла I и Генриетты-Марии, сестры Людовика XIII (подробнее о личности Бэкингема можно почитать здесь - Гай Фокс и "Пороховой заговор". Герцог Бэкингем и подвески королевы. Английская колонизация Америки и поиски "Эльдорадо" ). Несмотря на вскоре состоявшуюся свадьбу королевских персон, в течение последующих двух лет между Англией и Францией постоянно возникали разногласия, в особенности по поводу того, кто должен господствовать на море.
С 1625 года Ришельё развернул широкую кампанию по строительству во Франции военно-морского флота, что сильно обеспокоило англичан, и так уже деливших монополию на морскую торговлю с Испанией и Нидерландами и не желавших, чтобы в эту компанию вступали еще и французы. Желая сорвать выполнение программы Ришельё в области морского строительства, герцог Бэкингем наладил контакты с французскими гугенотами и стал подбивать их на новое восстание. Козни Бэкингема, разумеется, не скрылись от кардинала Ришелье, который отдал приказ своим войскам готовиться к очередной войне с англичанами, попутно арестовав английский флот в Бордо, который должен был увезти оттуда в Англию годовой запас вина. 19 июня 1627 года Бэкингем отдал приказ об отправке в Ла-Рошель нескольких пехотных полков, часть из которых должна была поддержать мятеж гугенотов, а часть - освободить захваченные французами корабли с вином. Однако данная экспедиция потерпела крах после того, как англичане проиграли сражение с французами близ крепости Сен-Мартен, в результате чего англичанам пришлось поспешно эвакуировать свои войска из Франции.
Не получившие от англичан поддержки гугеноты все же решились на активные действия против короны в сентябре 1627 года, подняв очередное восстание. В ответ на это Людовик XIII направил к крепости Ла-Рошель, бывшей в то время центром сопротивления гугенотов, свои войска, тем самым начав затянувшуюся на два с лишним года осаду. В дополнение к укреплениям на суше, Ришельё распорядился построить в бухте Ла-Рошели плотину, которая полностью блокировала город с моря. 8 мая 1628 года на помощь гугенотам из Портсмута вышел английский флот в составе 53 кораблей, которому была поставлена задача прорваться к Ла-Рошели и доставить осаждённым продовольствие. Подойдя к Ла-Рошели, англичане оказались шокированы наличием плотины, которую они не смогли разрушить даже артиллерийским огнём. После нескольких безрезультатных попыток прорыва блокады английский флот, к разочарованию защитников Ла-Рошели, вышел в открытое море и взял курс на Англию.
Ришелье в Ла-Рошели.
В конце июля английский король собрал еще одну экспедицию на помощь гугенотам, которую на этот раз должен был возглавить лично Бэкингем. Однако прямо в разгар приготовлений к походу герцог был убит английским католиком Джоном Фельтоном. Вместо Бэкингема на место командующего флотом был назначен Роберт Берти граф Линдси. В конце сентября он прибыл во главе английской эскадры к берегам Ла-Рошели, но, как и его предшественники, так и не смог прорвать проклятую плотину Ришелье. Поняв, что у него нет никаких шансов освободить гугенотов из осады, Роберт Берти отправил к Ришелье парламентёра с просьбой проявить снисхождение к защитникам Ла-Рошели. А самим гугенотам он направил послание с советом вступить в мирные переговоры с французским королем. После этого Берти приказал своему флоту вернуться в Англию.
Поняв, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, жители Ла-Рошели 28 октября 1628 года капитулировали перед королевскими войсками. За время осады из-за военных потерь, голода и болезней население города уменьшилось с 27 000 до 5000 человек. Капитуляция, на которую пошли гугеноты, была безоговорочной. Согласно требованиям мирного договора, подписанного в Але, они потеряли право территориального, политического и военного самоуправления, но сохранили свободу вероисповедания, гарантированную Нантским эдиктом.
После окончательного подавления гугенотских выступлений Ришелье приступил к превращению Франции в централизованное государство. Кардинал стал добиваться от французской аристократии безусловного подчинения королевской власти, вследствие чего он отменил ряд их привилегий. В числе прочего, кардинал предписал части баронов срыть укрепления своих замков, дабы пресечь в дальнейшем превращение этих замков в оплоты оппозиции. Также Ришельё ввёл систему интендантов. Эти лица, присланные из центра, не покупали свои должности, как остальные чиновники, а получали их из рук короля. Следовательно, в отличие от чиновников, купивших свои посты, интендантов всегда можно было уволить, если они не справлялись со своими обязанностями, что превращало их в надёжные орудия власти. Усиление контроля над провинциями позволило Ришелье повысить налоги, в результате чего он значительно увеличил рост доходов короны. Также пытаясь остановить самоуничтожение французских дворян, которых в то время обуяла "эпидемия"дуэлей, Ришелье выпустил эдикт, запрещавший данный вид решения спора. В 1631 году во Франции при поддержке Ришельё начинается выпуск первого периодического издания "La Gazette", которое стало официальным рупором правительства. Так Ришельё начал мощную пропаганду своего курса
В результате столь активной политики, направленной на уничтожение независимости французских дворян, к 1630 году Ришелье вызвал всеобщую ненависть среди высшей аристократии, что привело к заговору против его персоны. Действуя по старой схеме, недовольные королевским министром бароны объединились вокруг личности Марии Медичи, которая и сама была недовольна таким возвышением своего духовника. Они обвинили кардинала в предательстве веры в связи с тем, что он вступил в переговоры с германской Протестантской унией с целью совместного выступления против Габсбургов в Тридцатилетней войне. Медичи и компании по началу показалось, что им удалось убедить Людовика XIII предать опале всемогущего кардинала, однако вскоре их постигло жестокое разочарование. Король полностью поддержал Ришелье и подверг разгрому всех причастных к заговору против него.
Ришелье, Людовик и Мария Медичи.
Мария Медичи была вынуждена навсегда бежать из Франции. 3 июля 1642 года, находясь в Кёльне, бывшая королева Франции скончалась. Что же до кардинала Ришелье, то после уничтожения всех своих врагов он сумел сосредоточиться на ведении Тридцатилетней войны, о начале которой и пойдет речь в следующей части.
К 1480 году у хана Большой Орды Ахмата возникла простая и понятная хозяйственная проблема: Москва перестала платить дань. Уже довольно давно, лет восемь или девять, «выход» не поступал. Это было неприятно не только с точки зрения финансов, но и било по репутации. Власть, которой не платят, — это не совсем власть.
Ахмат решил проблему закрыть. И подошел к делу основательно. Он собрал войско и договорился о союзе с польско-литовским королем Казимиром IV Ягеллончиком. Расчет был верный: Москва на два фронта воевать не сможет.
Вдобавок ко всему, у великого князя Ивана III начались внутренние неурядицы. Его родные братья, Борис и Андрей, обидевшись на «ущемление удельных прав», подняли мятеж. А в самой Москве, как пишут летописи, «сребролюбцы богатые и брюхатые» (то есть те, кому было что терять) советовали князю спасаться бегством. Казалось, Ахмат выбрал идеальный момент. Летом 1480 года он двинулся на Русь.
Иван III, однако, бежать не стал. Он выслушал тех, кто требовал «стояти крепко за православное христьяньство», и начал стягивать войска к Оке. Когда Ахмат, поплутав по литовским землям (в сопровождении проводников Казимира), подошел к реке Угре — она тогда была границей, — русские полки уже ждали его на другом берегу.
8 октября Ахмат попытался форсировать реку. Его встретили огнем из пищалей и луков. Ордынцы отступили. Попробовали в других местах — тот же результат. Русские растянули оборону на 60 верст и переправу держали крепко.
Тогда оба войска встали. Началось то, что вошло в историю как «Стояние на Угре». Ахмат стоял и ждал Казимира. А Иван III стоял и ждал, когда у Ахмата кончится еда. И тут выяснилось, что время работает на Москву.
Во-первых, войско Ахмата — это в основном конница. Десятки тысяч лошадей. Плюс огромные стада овец, которых гнали на прокорм. Вся эта масса съела в округе подчистую весь корм. А русские полки снабжались иначе — им подвозили муку и зерно из великокняжеских складов.
Во-вторых, наступили холода. Пошли дожди со снегом. В ордынском войске от плохой воды и холода, как пишут, началась повальная болезнь (предположительно, дизентерия).
В-третьих, Казимир так и не пришел. Ему стало не до Ахмата. Союзник Ивана III, крымский хан Менгли I Гирей, выполняя договор, вторгся в земли Казимира (Подолье), и литовцам пришлось срочно разворачиваться.
В-четвертых, пока все стояли, Иван III провернул блестящую операцию. Он выделил отряд князя Василия Ноздроватого, посадил его на лодки, и отправил по Оке, а затем по Волге в глубокий тыл Орды. Цель — разграбить и сжечь столицу Ахмата, Новый Сарай, в котором войск почти не осталось.
К концу октября Ахмат понял, что ситуация скверная. Армия голодная, больная, кони дохнут. Союзник не пришел. А в тылу горит его собственная столица. 28 октября Иван III, видя, что река вот-вот замерзнет (и держать оборону по всей длине станет невозможно), приказал войскам отойти к Боровску, чтобы там, на выгодной позиции, дать бой.
Но Ахмат, узнав об отходе русских, воспринял это не как приглашение к битве, а как свой шанс уйти, не потеряв лица. 11 ноября, не решившись преследовать русских и боясь полного разложения армии, хан повернул назад. По сути, Иван III выиграл войну, так и не начав генерального сражения. Он победил логистикой, дипломатией и стратегическим терпением.
Ахмат вернулся в степь опозоренным. Власть, которая не смогла ни взять дань, ни победить, не стоила ничего. Через пару месяцев, 6 января 1481 года, хана зарезали в его собственной ставке. Так, без решающей битвы, а простым стоянием и расчетом, закончилась зависимость от Орды, длившаяся почти 250 лет.
*********************** Подпишись на мой канал в Телеграм - там доступны длинные тексты, которые я не могу выложить на Пикабу из-за ограничений объема.
А в TRIBUTE, на SPONSR или на GAPI ты найдешь эксклюзивные лонгриды, которых нет в открытом доступе (кому какая площадка привычнее)!
Говорят, что в России за 10 лет меняется всё, а за 100 лет — ничего. Но эта аксиома работает и в других странах тоже. Читая очерк по русской истории, неожиданно наткнулся на эпизод, вполне актуальный для нашего времени.
Конец XVI века, Речь Посполитая, страна расколотая по национальному, но прежде всего - по религиозному признаку. Большая часть населения – католики. Но значительное меньшинство представляют собой православные жители восточных территорий, исконно русских княжеств Литвы, кроме того серьезную силу в стране набирают протестантские проповедники, критикующие грехи Римского престола.
И вот, король Стефан Баторий принимает закон о вступлении в силу Григорианского календаря – по новым астрономическим расчётам после четверга 4 октября 1582 года должна была наступить пятница 15 октября.
Иерархи православной церкви, собравшись на совещание, решили этому изменению не следовать – а остаться в рамках собственной традиции. И вот, началась полноценная календарная война.
Львовский католический архиепископ, отпраздновав Рождество по новому календарю, решил «повлиять» на своих православных соседей: совместно с властями города он опечатал православные храмы в день праздника, а людей, желающих прийти на службу, разгоняли силой.
Реакция оказалась предсказуемой: при поддержке влиятельных православных князей Львовское православное братство подало протест королю – тому уже через несколько недель пришлось выпускать целую серию указов в духе: «веру и обряды греческие не трогаем, службу по старому календарю не запрещаем, пока патриархи с папой не договорятся – насильно никого не принуждать».
Попытка культурного давления была замаскирована под нужды административного удобства: король Стефан попробовал объяснить народу, что новый стиль вводится лишь для гражданских дел – поэтому тогда эта история закончилась компромиссом. [1]
Но все же сильно похоже на то, что происходит у нас на западных границах: перенос официальной даты Рождества, переход провластных ПЦУ и УГКЦ на новые «общемировые» даты, риторика о «навязанной российской идеологии» и «окончательном выходе из орбиты русского мира». [2]
При этом значительное большинство украинцев суету властей проигнорировало, отмечая праздник Рождества в издавна установленные даты, несмотря даже на прямое давление властей. [3]
Понятно, что речь здесь не просто о календаре, не просто о датах – это как раз вопрос вторичный. Россия сама давно в гражданской жизни живёт по григорианскому календарю, и в этом нет трагедии.
Но властям Киева нужно символическое отречение от всего, что хоть как-то с русскими традициями связано. Пушкина сжигают [4], из храмов людей выгоняют [5], от коренного киевлянина (возможно, одного из самых знаменитых) Булгакова отказались. [6]
Потому что людей задевает сам факт того, что миллионы людей по всему миру продолжают жить в ритме, который древние города Москва, Вильна, Киев, Гродно – и сотни других городов с русским населением – разделяли на протяжении столетий.
Урок эпизода XVI века в том, что насилие над традицией редко даёт желаемый результат. Королю Стефану Баторию пришлось отыгрывать назад – столкновения с реальностью административные меры не перенесли.
И пусть сегодняшние власти Киева идут по более жесткому пути, но рано или поздно столкнутся с тем же: семейные традиции, народная память, повседневная религиозная и культурная практика всегда будут прочнее любой навязанной сверху «перепрошивки».
