Эхо Тишины
Станция «Тихая Застава» была самым одиноким аванпостом человечества. Маленькая точка света и тепла, затерянная в чернильной пустоте за орбитой Нептуна. Её единственным обитателем был Алексей Воронов, связист, чья задача заключалась в том, чтобы слушать. Слушать космос в надежде поймать что-то осмысленное в вечном шипении реликтового излучения.
Двести шестьдесят три дня он слушал только тишину. Тишина была его работой, его соседом, его одеялом. Он научился различать её оттенки: холодное, стеклянное безмолвие пустоты, мягкий шёпот дальних галактик, глухой гул систем жизнеобеспечения самой станции.
На двести шестьдесят четвертый день тишина нарушилась.
Это был не взрыв и не сигнал бедствия. Это был тихий, ритмичный стук, пробивавшийся сквозь статику. Тук. Тук. Тук. Как будто кто-то стучал костяшками пальцев по обшивке станции.
Алексей замер, сердце ухнуло в ледяную пропасть. Он проверил все датчики. Внешние камеры показывали лишь непроглядную тьму, усыпанную безразличными бриллиантами звёзд. Ни астероидов, ни космического мусора. Ничего.
Стук прекратился так же внезапно, как и начался. Алексей списал всё на перенапряжение и слуховую галлюцинацию. Изоляция – коварная штука.
Но на следующую ночь стук вернулся. На этот раз он был громче. Настойчивее. К нему добавился новый звук — тихий, протяжный скрежет. Словно кто-то водил чем-то острым по металлу, пытаясь найти слабое место. Алексей, бледный как полотно, снова включил внешние камеры. Пустота. Но в этот раз ему показалось, что одна из звёзд на мгновение моргнула. Не так, как мерцают далёкие светила, а так, словно что-то прошло перед ней. Что-то огромное и тёмное, темнее самой пустоты.
Он отправил отчёт на Землю. Ответ пришёл через двенадцать часов: «Станция „Застава“. Аномалий не зафиксировано. Проверьте оборудование. Продолжайте наблюдение».
Его списали со счетов. Сумасшедший отшельник на краю вселенной.
Звуки стали его постоянными спутниками. Днём — тишина, сводящая с ума своим ожиданием. Ночью — адская какофония. Стук, скрежет, а потом появилось нечто новое. Шёпот.
Он просачивался сквозь помехи, едва различимый, как дыхание на морозе. Шёпот был не на русском, не на английском — ни на одном из известных языков. Но Алексей, к своему ужасу, начал его понимать. Не слова, а суть. Эмоции. Голод. Не физический голод, а нечто более древнее и страшное. Голод по теплу. По свету. По жизни. По разуму.
Он перестал спать. Сидел в рубке, вцепившись в подлокотники кресла, и смотрел на мониторы. Тени в углах его зрения начали удлиняться и извиваться. Иногда ему казалось, что за толстым плексигласом иллюминатора он видит движение — неясный, расплывчатый силуэт, который тут же исчезал, стоило сфокусировать на нём взгляд.
Однажды ночью главный иллюминатор в кают-компании, рассчитанный на столкновение с микрометеоритами, покрылся тонкой сеточкой трещин. Они исходили из центра, словно кто-то ударил по нему с невероятной силой. Снаружи.
Паника окончательно завладела Алексеем. Он бросился к передатчику, лихорадочно набирая сигнал SOS.
— Земля, это «Тихая Застава»! Приём! Я объявляю чрезвычайную ситуацию! Обшивка повреждена! Я не один! Слышите?! Я не один!
Он кричал, пока не сорвал голос, захлёбываясь собственным ужасом. Но в ответ шло лишь мерное шипение. Он проверил систему. Передатчик был исправен. Но что-то глушило его сигнал. Что-то снаружи.
И тут он услышал это в наушниках. Свой собственный голос. Искажённый, полный боли и отчаяния, он повторял: «Я не один! Слышите?! Я не один!» Это было эхо. Его собственное сообщение, отражённое от чего-то массивного, что находилось совсем рядом со станцией. Эхо пришло почти мгновенно.
Это означало, что источник отражения был в нескольких тысячах километров. Но для космоса это — ничто. Оно было здесь. Совсем рядом.
Скрежет по обшивке стал оглушительным. Лампы на станции начали мигать, напряжение в сети скакало. Алексей понял. Оно не просто хотело внутрь. Оно питалось. Питалось энергией станции, её теплом, его страхом.
Он отполз в самый дальний угол рубки, забившись под пульт управления. Скрежет прекратился. Наступила абсолютная, неестественная тишина. Даже гул систем жизнеобеспечения затих. Алексей задержал дыхание, боясь пошевелиться.
И тогда он увидел это.
В иллюминаторе, прямо перед ним, тьма сгустилась. Это была не просто тень, это было отсутствие света, дыра в полотне реальности. Она не имела чётких очертаний, её форма постоянно менялась, извивалась, как живая. В центре этой клубящейся пустоты не было ничего. Но Алексей знал, что оно смотрит на него. Он чувствовал этот взгляд каждой клеткой своего тела — холодный, изучающий, древний, как сам космос.
Существо прижалось к стеклу. Иллюминатор не треснул. Он начал... таять. Плексиглас оплывал, как воск, беззвучно и неотвратимо. Холод пустоты ещё не хлынул внутрь. Оно не хотело его убивать. Не сразу.
Из бесформенной тьмы медленно вытянулся отросток, тонкий, как игла, и коснулся оплывающего стекла.
В голове Алексея взорвался крик. Не его собственный. Это был хор из миллионов голосов, кричащих на тысячах языков. Души тех, кого эта тварь поглотила за эоны своего существования. Пилоты исследовательских кораблей, жители давно погибших цивилизаций, существа, чей облик невозможно было вообразить. Все они теперь были частью этого голодного, вечного эха.
Последнее, что увидел Алексей перед тем, как его собственный крик присоединился к этому хору, — это своё отражение в клубящейся тьме. Но в отражении его глаза были абсолютно чёрными, а на губах застыла широкая, безмолвная улыбка.
Через двенадцать часов на Земле получили странное сообщение со станции «Тихая Застава». Автоматическая система докладывала, что все показатели в норме. После короткой статической помехи раздался спокойный, ровный голос Алексея Воронова:
— Здесь всё спокойно. Тишина. Прекрасная, абсолютная тишина. Жду дальнейших указаний.
И где-то в глубоком космосе, поглотившая маленький огонёк жизни станция, снова замаскировавшись под пустоту, медленно двинулась дальше, терпеливо вслушиваясь в безмолвие. В ожидании нового эха.Станция «Тихая Застава» была самым одиноким аванпостом человечества. Маленькая точка света и тепла, затерянная в чернильной пустоте за орбитой Нептуна. Её единственным обитателем был Алексей Воронов, связист, чья задача заключалась в том, чтобы слушать. Слушать космос в надежде поймать что-то осмысленное в вечном шипении реликтового излучения.
Двести шестьдесят три дня он слушал только тишину. Тишина была его работой, его соседом, его одеялом. Он научился различать её оттенки: холодное, стеклянное безмолвие пустоты, мягкий шёпот дальних галактик, глухой гул систем жизнеобеспечения самой станции.
На двести шестьдесят четвертый день тишина нарушилась.
Это был не взрыв и не сигнал бедствия. Это был тихий, ритмичный стук, пробивавшийся сквозь статику. Тук. Тук. Тук. Как будто кто-то стучал костяшками пальцев по обшивке станции.
Алексей замер, сердце ухнуло в ледяную пропасть. Он проверил все датчики. Внешние камеры показывали лишь непроглядную тьму, усыпанную безразличными бриллиантами звёзд. Ни астероидов, ни космического мусора. Ничего.
Стук прекратился так же внезапно, как и начался. Алексей списал всё на перенапряжение и слуховую галлюцинацию. Изоляция – коварная штука.
Но на следующую ночь стук вернулся. На этот раз он был громче. Настойчивее. К нему добавился новый звук — тихий, протяжный скрежет. Словно кто-то водил чем-то острым по металлу, пытаясь найти слабое место. Алексей, бледный как полотно, снова включил внешние камеры. Пустота. Но в этот раз ему показалось, что одна из звёзд на мгновение моргнула. Не так, как мерцают далёкие светила, а так, словно что-то прошло перед ней. Что-то огромное и тёмное, темнее самой пустоты.
Он отправил отчёт на Землю. Ответ пришёл через двенадцать часов: «Станция „Застава“. Аномалий не зафиксировано. Проверьте оборудование. Продолжайте наблюдение».
Его списали со счетов. Сумасшедший отшельник на краю вселенной.
Звуки стали его постоянными спутниками. Днём — тишина, сводящая с ума своим ожиданием. Ночью — адская какофония. Стук, скрежет, а потом появилось нечто новое. Шёпот.
Он просачивался сквозь помехи, едва различимый, как дыхание на морозе. Шёпот был не на русском, не на английском — ни на одном из известных языков. Но Алексей, к своему ужасу, начал его понимать. Не слова, а суть. Эмоции. Голод. Не физический голод, а нечто более древнее и страшное. Голод по теплу. По свету. По жизни. По разуму.
Он перестал спать. Сидел в рубке, вцепившись в подлокотники кресла, и смотрел на мониторы. Тени в углах его зрения начали удлиняться и извиваться. Иногда ему казалось, что за толстым плексигласом иллюминатора он видит движение — неясный, расплывчатый силуэт, который тут же исчезал, стоило сфокусировать на нём взгляд.
Однажды ночью главный иллюминатор в кают-компании, рассчитанный на столкновение с микрометеоритами, покрылся тонкой сеточкой трещин. Они исходили из центра, словно кто-то ударил по нему с невероятной силой. Снаружи.
Паника окончательно завладела Алексеем. Он бросился к передатчику, лихорадочно набирая сигнал SOS.
— Земля, это «Тихая Застава»! Приём! Я объявляю чрезвычайную ситуацию! Обшивка повреждена! Я не один! Слышите?! Я не один!
Он кричал, пока не сорвал голос, захлёбываясь собственным ужасом. Но в ответ шло лишь мерное шипение. Он проверил систему. Передатчик был исправен. Но что-то глушило его сигнал. Что-то снаружи.
И тут он услышал это в наушниках. Свой собственный голос. Искажённый, полный боли и отчаяния, он повторял: «Я не один! Слышите?! Я не один!» Это было эхо. Его собственное сообщение, отражённое от чего-то массивного, что находилось совсем рядом со станцией. Эхо пришло почти мгновенно.
Это означало, что источник отражения был в нескольких тысячах километров. Но для космоса это — ничто. Оно было здесь. Совсем рядом.
Скрежет по обшивке стал оглушительным. Лампы на станции начали мигать, напряжение в сети скакало. Алексей понял. Оно не просто хотело внутрь. Оно питалось. Питалось энергией станции, её теплом, его страхом.
Он отполз в самый дальний угол рубки, забившись под пульт управления. Скрежет прекратился. Наступила абсолютная, неестественная тишина. Даже гул систем жизнеобеспечения затих. Алексей задержал дыхание, боясь пошевелиться.
И тогда он увидел это.
В иллюминаторе, прямо перед ним, тьма сгустилась. Это была не просто тень, это было отсутствие света, дыра в полотне реальности. Она не имела чётких очертаний, её форма постоянно менялась, извивалась, как живая. В центре этой клубящейся пустоты не было ничего. Но Алексей знал, что оно смотрит на него. Он чувствовал этот взгляд каждой клеткой своего тела — холодный, изучающий, древний, как сам космос.
Существо прижалось к стеклу. Иллюминатор не треснул. Он начал... таять. Плексиглас оплывал, как воск, беззвучно и неотвратимо. Холод пустоты ещё не хлынул внутрь. Оно не хотело его убивать. Не сразу.
Из бесформенной тьмы медленно вытянулся отросток, тонкий, как игла, и коснулся оплывающего стекла.
В голове Алексея взорвался крик. Не его собственный. Это был хор из миллионов голосов, кричащих на тысячах языков. Души тех, кого эта тварь поглотила за эоны своего существования. Пилоты исследовательских кораблей, жители давно погибших цивилизаций, существа, чей облик невозможно было вообразить. Все они теперь были частью этого голодного, вечного эха.
Последнее, что увидел Алексей перед тем, как его собственный крик присоединился к этому хору, — это своё отражение в клубящейся тьме. Но в отражении его глаза были абсолютно чёрными, а на губах застыла широкая, безмолвная улыбка.
Через двенадцать часов на Земле получили странное сообщение со станции «Тихая Застава». Автоматическая система докладывала, что все показатели в норме. После короткой статической помехи раздался спокойный, ровный голос Алексея Воронова:
— Здесь всё спокойно. Тишина. Прекрасная, абсолютная тишина. Жду дальнейших указаний.
И где-то в глубоком космосе, поглотившая маленький огонёк жизни станция, снова замаскировавшись под пустоту, медленно двинулась дальше, терпеливо вслушиваясь в безмолвие. В ожидании нового эха.
Вот мой тг, в котором я пишу больше таких рассказов и новостей про космос, заходите, я вас жду.
