HelenHab

— Что там, что?

— Представляешь, они венком легли на зонтик нянечки Светы. Зонт прозрачный, листья яркие. Она сейчас как русская красавица с картинок в книжке.

— Ага, ещё и в своём фартуке? — смеялся Славка.

— В нём! — отвечал Димка, и в палате надолго слышался смех и обсуждения русских красавиц, книжек, картин.

— Снег выпал. Мальчишки в снежки играют. Весело там у них.

— А какой снег? Крупный? Мелкий?

— Ещё какой крупный! Хлопья с пол моей ладони. Каждую снежинку разглядеть можно. Кружевные, красивые.

— Врёшь!

— Не вру!

— Врёшь!

— Доктор придёт, у него спросишь!

— А вот и спрошу!

— А вот и спроси!

Доктор пришёл ближе к полудню, с дневным осмотром. До этого времени мальчишки напряжённо молчали каждый о своём. Когда Славка разглядел в коридоре, а после и в проёме двери белый халат, он уже не мог терпеть.

— Алик Борисович, а там какая погода? Снег крупный, хлопьями? Снежинки разглядеть можно?

— Да куда там! — досадовал доктор. Его машина застряла в каше на дороге, он опоздал, поссорился с женой и теперь задумывался о том, где брать деньги на новую резину и развод. — Слякоть одна. Как у нас дела, парни?

Парни не разговаривали после этого дня два. Но Славке очень быстро надоела тишина, и он первый пошёл на примирение. Димка с радостью поддержал. Снова рассказывал другу о невероятных пейзажах и событиях по ту сторону окна.

Осень в описаниях Димки пестрила красками. Кружились в быстром вальсе по дорожкам листья, переливаясь от бледно-зелёного до тёмно-бордового, собирали в себе практически весь спектр. Нестройным хором подпевали им те, что оставались на деревьях или пускались наперегонки с ветром среди перьевых облаков. Красился рассвет в бледно-коралловый, когда ранним утром им приходили делать уколы. В цвет фуксии, как помада у постовой медсестры, закат, когда они заканчивали ужин и начинали свои привычные вечерние разговоры. Рассы́палось бисером звёзд после отбоя небо. Димка читал наизусть стихи, Славка слушал, удивлялся тому, как талантлив его друг, и снова завидовал.

Сезоны сменяли друг друга, время шло. Всё чаще в своих рассказах Димка приплетал совершенно фантастические образы: то в окно заглядывал огромный жираф, поднимая бананы, то два пёстрых попугая садились поболтать прямо на подоконнике. Снегирь рисовал клювом узор на окне. Однажды облака обернулись диковинными птицами и разлетелись в стороны. Хвостатая комета пронеслась мимо окна. Всё чаще раздражался Славка. Он тоже хотел видеть невероятное, делиться с другими и вызывать восторг и зависть. Стал чаще огрызаться, спорить, говорить, что так красиво не бывает и Димка — лгун.

Прошлым вечером они поссорились из-за того, что, по словам Димки, мимо окна проплывал воздушный флот искателей небесных сокровищ.

— Они непобедимы и ничего не боятся. Капитан Кирк выходит на палубу, берётся за штурвал. Он машет шашкой, и среди облаков появляются силуэты новых и новых кораблей его флота. Они несут сокровища в небесный город, куда попадают только избранные. Те, кто нёс свет и добро на земле.

— Чушь какая, — пробухтел Славка. — Так только в сказках бывает.

— Нет, не только, — Димка грустно вздохнул, но спорить в этот раз не стал. — Однажды и я попаду на корабль капитана.

— Ага. И шашкой будешь махать. Брехун ты.

Ответа не последовало.

Славка плохо спал ночью. Ему мерещился свет хвостатой планеты, жираф, который заглядывает в лицо и почему-то говорит, что он спит, будто это и так не очевидно. Тревожные голоса звенели перекличкой цветастых птиц на подоконнике, а потом наступила тишина. Такая плохая, от которой щекочет нос и мурашки бегут по позвоночнику. Он резко проснулся, окликнул Димку, чтобы извиниться, но сосед молчал. «Ну и пусть! Тогда я тоже обиделся!»— думал Славка. На душе было погано.

Терпения Славика хватило на один день. Уже в следующий обход он умоляюще взглянул на Алика Борисовича.

— Повлияйте на Димку. Разговаривать со мной не хочет. Я уже и прощения просил, и не спорить обещал, а он всё дуется.

Доктор опустил глаза. Помолчал. Коснулся руки мальчишки и как-то нервно дёрнул головой.

— Слава, ты уже взрослый парень. Поэтому не буду сочинять. Дима умер. Два дня назад.

Казалось, что он оглох и ослеп одновременно. В голове шумело, перед глазами всё плыло. Сквозь вату в ушах он слышал что-то про тромб, про то, что всё произошло быстро. Что так бывает, это жизнь. Что ему самому не сто́ит бояться и расстраиваться.

— А можно мне на его кровать?

Алик Борисович замер, но быстро взял себя в руки. Он был опытным врачом и решил, что так проявляется шок.

— Теоретически можно. Но зачем?

— Хочу смотреть в окно. Как Димка смотрел. На все чудеса, людей, природу.

В палате повисла тишина.

— Но там ничего нет, Слав.

— Как это? Димка же рассказывал…

Алик Борисович молча разблокировал колёса койки, чуть повернул её так, чтобы можно было увидеть край окна. За стеклом в паре метров была лишь каменная стена другого корпуса. Глухая мёртвая стена.

— Быть не может, — вырвалось у Славки вместе со сдавленным хрипом. Он с надеждой смотрел на доктора. Всё неправда? Шутка? Сон? Сейчас тот скажет, что всё это приснилось в кошмаре? — Димка же видел…

Алик Борисович тяжело вздохнул. В дверях палаты подглядывала няня Света в своём сарафане и фартуке, то и дело прикрывая глаза платком.

— Слава, Дима не мог видеть. Мальчик слепым был от рождения. — Доктор тронул его руку, чуть сжал пальцы. — Похоже, он просто хотел развлечь тебя. Поддержать.

Он проплакал весь день. Перед сном медсестра вколола Славке успокоительное, наутро вызвали психолога. А ночью ему приснился сон. Димка. Точнее, ему снился тёмненький мальчишка с задорной улыбкой и весёлым взглядом, но Славка точно знал, что это Димка. Тот махал ему с пристани, которая почему-то выходила с крыши больницы. Над головой плыли густые облака, изгибающиеся в причудливые формы воздушных кораблей. Один из них, с весёлым капитаном в широкой шляпе, причалил к пристани, спуская трап.

Димка обернулся на мгновение, улыбнулся и махнул другу рукой. Славка помахал в ответ и тоже улыбнулся. Он верил, что теперь его друг будет счастлив. Он не умер, просто дождался своего корабля, который унесёт его в небесный город. В город, где Димка будет ходить, бегать, смотреть вокруг, подмечая красоту этого мира. В город, где его ждут. Ведь он избранный. Тот, кто нёс свет и добро на земле. Тот, кто долгие месяцы спасал от одиночества самого Славку.

— Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, и от зайца ушёл, и от волка ушёл, от медведя ушёл, от лисы… — Колобок выплюнул клок белой шерсти, усмехнулся. — …ушёл. От оленя ушёл, и от вепря ушёл, от косули ушёл, от лесничего ушёл…

Самоуверенный шарик уже не самого свежего теста катился по дорожкам, преумножая приключения. Каких только животных и необычных личностей не было в его истории: и бегемоты, и мартышки, и аллигаторы с берегов Амазонки. Даже северные медведи. Фантазия его была безгранична, как Вселенная. Он набрал побольше воздуха, чтобы начать следующий куплет, когда услышал отчаянный рёв чуть в стороне.

На камне у самого берега рыдала девица. Довольный тем, что можно занести в легенду ещё один пункт, Колобок подкатился ближе, чтобы познакомиться.

— Чё нюни распустила? Уже всю рыбу, небось, своей солью распугала, — нарочито грубо, чтобы казаться брутальным, бросил хлебушек.

Парень он был молодой, воспитание должное получить не успел: всё по лесам да весям, от родителей сбежал рано, вот и общался, как умел. Девушка повернулась, путешественник замер. Будь у него ноги, отвалившаяся челюсть уже отбила бы пальцы.

Красоты она была неописуемой. Изумрудные волосы стелились шалью по плечам, огромные глаза блестели от слёз, отражая солнце. Изумительная фигурка не могла оставить равнодушным даже такой чёрствый сухарь, который всё-таки был мужчиной половозрелого возраста. Всё портил только длинный рыбий хвост, которым заканчивалось это великолепие.

— Ведьма отказалась подарить мне ноги. А куда я без ни-и-и-их! — снова завыла девица, размазывая слёзы и сопли по своей красоте.

— Нашла проблему, — хмыкнул наш бессердечный, но не чуждый прекрасному. — У меня вообще только голова, живу как-то, и хорошо живу. Голова в этом деле главное, всё остальное — детали. Ну ноги и ноги, нету и нету. Зато грудь красивая и душа светлая.

Русалочка хмыкнула пару раз, кулачками по щекам слезы растерла.

— Да-а-а, а как же принц? Как я с ним буду-то? Он на земле, я в озере.

— Да на кой он тебе сдался-то?

Русалочка мечтательно закатила глаза.

— Красивый, богатый. Поёт хорошо. Подвиги там, все дела.

— А ещё щетина колется и ноги волосатые.

— Откуда ты знаешь? Видел его? Он рядом?

— А то! Кого я только не видел, — и Колобок запел, не изменяя привычкам. Энергично, вдохновенно, со всей любовью к себе, драгоценному.

Русалочка слушала затаив дыхание. Как девушка из глубинки, во всех смыслах этого слова, она не искушена была мужским вниманием и харизмой, а уж этого Колобку было не занимать. Вдохновенный благодарной зрительницей, наш герой уже собирался начать новый музыкальный экспромт, когда воды озера разошлись, являя на поверхности ведьму.

— Подумала я тут. Чёрт с тобой. Дам тебе ноги, а ты мне голос, — протянула она ракушку русалочке, игриво подмигивая Колобку. — Дуэтом споём.

— Я лучше с ней спою. Ты мне по темпераменту не подходишь, — огрызнулся Колобок, всё внимание оставляя русалочке. Тенакли ведьмы его не сильно привлекали.

Но влюблённая в сказку дурочка тут же забыла и про Колобка, и про доводы, что он приводил ей, схватилась за ракушку.

— Прости. Я так об этом мечтала!

— О чём? Немой быть и прямоходящей? — нет, не дано было Колобку понять изменчивую женскую натуру.

— О муже солидном. А что немая, так это плюс. Сёстры говорят, чем меньше женщина болтает, тем лучше с мужем будет жизнь.

— Ну и дура! — рыкнул наш герой, сплюнул и покатился дальше.

«Зато красивая!» — заверял внутренний голос, но гордость не позволила обернуться.

* * *

Время шло, путешествия продолжались. Но, как ни старался, не мог Колобок выбросить из головы глупую, но красивую русалочку, как и мечту спеть с ней дуэтом. Менялись города, а мысли гнетущие так и не покидали его. Снилась ему хвостатая нимфа. Он часто оставался на ночлег у реки или озера, вглядывался в ночную гладь воды, представляя сияющую улыбку русалочки, соблазнительные формы и чарующий голосок.

— Колобок! — звал он его. — Я всё осознала! Я хочу быть с тобой! Путешествовать по свету, петь и дышать свободой от условностей и стереотипов! Ты был прав: принц — ничтожество и ноги у него кривые и волосатые!

Он поморщился. Чихнул, от щекочущей нос травинки.

— Так себе сон, — пробурчал недовольно, поворачиваясь на другой бок и замечая силуэт на камне возле воды. Силуэт рассмеялся журчащим голоском.

— Наконец-то я нашла тебя! — кинулась она к нему, жарко обнимая и покрывая буханку поцелуями.

— Э-э-э-э… ну-у-у-у… А-а-а-а… В смысле… — растерялся Колобок, но вырываться не спешил. Грудь уж у неё очень мягкая и тёплая.

— Ну что «в смысле»? Дура была. Поняла, осознала, что лучше тебя никого на свете нет. Принц таким кретином оказался. Ничего ему не надо. Только жрать, спать да богатство отцовское разбазаривать. Вышла бы за отца, так уже опростоволосилась. И поняла я, что только тебя люблю, сладкий мой! Только ты мне нужен! Стирать тебе не надо, всякое-разное тоже. Знай себе, наслаждайся свободой, песнями, да тобой любимым!

Растаял Колобок, размяк. Не только женщины ушами любят, тем более, когда ничего другого нет. Стали они жить-поживать, да добра наживать. Путешествовать, песни да легенды складывать, славу о себе по всему миру множить.

И все счастливы остались в этой сказке. Кроме немой дуры-русалочки, которой только и оставалось, что стирать, готовить, рожать, да сетовать на бестолковых мужиков, что даже зачарованную ракушку на груди ведьмы заметить не могут.

— Ну, теперь пойдет торговля!

* * *

— У меня только вот… Хватит? — лопоухий мальчишка крепко сжимал веревку санок и показывал деду на ладошке несколько монет. — Маму хотел порадовать. Болеет очень. Мы одни… Я ей праздник принесу, и она поправится. Можно? На маленькую ёлочку хватит?

Дед погладил мальчонку по плечу, кивнул.

— Это целое богатство, внучек. Выбирай любую.

Он уже видел, как пыхтя мальчонка дотащит свой подарок до дома, как улыбнется сюрпризу болеющая мама. Как наполнится дом запахом хвои, отступит хворь. Соседка заглянет в гости и пригласит семью на праздник, а после предложит женщине работу, где та найдет свою вторую половину. И мальчишка, что потратил последнее на радость маме, верил в чудо, станет по-настоящему счастливым.

* * *

— Мне бы небольшую. А то не донесу, — скромно улыбалась худенькая девушка с серыми тенями под глазами. Она плакала не один день. Ее бросил парень, променяв на видную подругу. Девчонка переживала и съедала себя. А сегодня, заметив огни ёлочного базара, решила устроить себе немного праздника. Кто знает, может, в новом году все наладится.

— Отчего же небольшую? Игрушки есть?

— Много. Старинные. От бабушки достались.

— Самую большую бери! — задорно смеется Алёнка, поддакивая деду.

— Да вы что, не унесу я ее.

— А мы сейчас помощника найдем. Молодой человек! Вот вы, да. Девушке не поможете?

Они провожали с улыбкой смущенную покупательницу, довольного парня, что и ёлку донести помог, и пакет с мандаринами.

— Получится?

— А то как же! — дед улыбнулся, обнял Алёнку. — Через год поженятся, детишек нарожают. Паренек-то  гений. Она его музой станет. Ох, сколько достигнуть смогут! До старости вместе проживут.

* * *

Они приходили разные, их было много. Каждый со своей бедой, со своей болью. Они уносили с собой пахнущие морозом ёлочки, и их дома наполнялись теплом и светом. Ощущением праздника, предвкушением чуда. Они приходили с бедой, а уносили домой счастье. Большое или маленькое, пушистое и зеленое. Каждый своё.

Дед Михей с Алёнкой махали вслед последней ёлочке, что увозил старичок лет семидесяти — хотел порадовать жену, с которой у них в этот день была золотая годовщина свадьбы.

Звякнула колокольчиком калитка на прощание.

— Справились?

— Справились, милая.

— Можно я?

Дед кивнул, девочка звонко рассмеялась. Трижды хлопнула в ладоши, трижды топнула синим сапожком. Собирались, сворачивались прилавки, забор с калиткой, складываясь в резные сани. Фигурки оленей с варежек девочки ожили, бубенцы украсили их сбрую. Вывернул тулуп дед Михей, облачаясь в красную шубу, поправила свою голубую, отороченную белым мехом, Алёнка. Сверилась со своим блокнотом, вычёркивая очередной пункт.

— Здесь план по чудесам выполнен. Едем дальше?

— Едем, милая. Столько городов впереди. В каждом нужны чудеса.

— Теплом, говоришь? — она нахмурилась. Колючие снежинки разлетелись в стороны. — А надо оно им? И так прекрасно живут.

— Не злись, девочка. Тепло — оно же как, глубоко бывает зарыто. Человек и сам не знает, что оно в нем прячется. Его еще откопать нужно, как сани к новому году. В том и наказ тебе мой на жизнь твою мирскую. Ищи тепло, Алёнка, дари тепло.

— Но, дедушка! — она крикнула, вскочила и затерялась в ярком сиянии снежного хоровода.

«С теплом, внученька. С верой и любовью, обещай!»

Но она не ответила.

* * *

«Морозова — дура!»

Размашистая надпись украшала доску кабинета литературы. Одноклассники заглядывали внутрь, бросали вещи, хихикали. Кто-то снова скрывался за дверью, кто-то утыкался в телефон или снимал фотки и видосики, переводя объектив камеры на девчонку за третьей партой первого ряда.  Девчонка на надпись и смешки не реагировала, она вырезала снежинки. Ажурные, прозрачные, словно морозные узоры на стекле, которых давненько не было, несмотря на то что январь уже топтался у порога. Ножницы едва касались бумаги, девочка мурлыкала себе под нос тихую песенку.

Парту тряхнуло. Ровная горка снежинок рассыпалась по столу. Нарушителю спокойствия достался суровый взгляд и читаемое в нем обещание следующую снежинку вырезать на его лице.

— Киснешь, Морозова? — довольная физиономия Дедушкина кричала о том, что намеки он не понимает.  — Как тебе творчество, а? — он кивнул в сторону доски.

— Посредственно, — сухо бросила Ленка и взялась за следующую заготовку снежинки, будто его и не было. Кое-кто из одноклассников отложили телефоны, предвкушая более интересное развлечение.

Ленка Морозова училась с ними второй год, но почти ни с кем не общалась.  Родители ее таинственным образом пропали, других родственников не было. «Детдомовская» — вздыхали учителя сочувственно. «Детдомовская» — презрительно цедила большая часть одноклассников за ее спиной. Один Саня Дедушкин в лицо говорил, а точнее, писал то, что думает.

— Слушай, ну чего ты кусачая такая, а? Как морозы в Сибири. К тебе тут и так и этак, а ты… Как не от мира сего. Что, принца ждешь на белом коне, чтоб в сказку тебя увез? Так чудес не бывает.

Тонкие маникюрные ножницы воткнулись в парту в паре сантиметров от его руки. Сашка сглотнул ошалело.  Впервые на него смотрели с такой ненавистью.

— Не бывает? Да, не бывает! — тихая безобидная Морозова сейчас была похожа на разъяренную фурию. — Потому что даже для чуда нужно чуть больше, чем ничего! А всем же надо просто так, по умолчанию, сил не прикладывая!

— Эй, эй, уймись, шальная! — Саня даже не сразу ответить смог, в себя приходил. Он никогда не видел ее такой. Неужели все из-за его шутки? Всего-то попытка обратить на себя внимание. — Ну не бывает и не бывает, чего страдать то? Я вон давно в сказки не верю и живу себе прекрасно.

— Да неужели?

Саня поморщился. Попала Ленка в больную мозоль. Про «прекрасно» было преувеличением. Предки на грани развода, девушка игнорирует, снега, опять же, нет, а так зимы хочется, аж жуть, чтоб хоть немного светлее стало. Снимать ее тайком в смешной красной шапке со снежинками на ресницах.

— Ну, а какие чудеса? Подарки предки дарят, денег дают, в личную жизнь не лезут, — привычным набором современного подростка отбрехался он, желая закрыть тему. Ленка хмыкнула, головой тряхнула. То ли почувствовала, то ли сама тем же грешила.

— Поди вон, на доске фамилию на «Дедушкин» исправь да букву «К» в конце припиши. — разбавили неловкую паузу ее тихие слова. Она смотрела в окно, а Сашке вдруг неимоверно сильно захотелось ее защитить. От чего только? Просто ему казалось, что сейчас ей больно. Он даже руку протянул, но тут же одернул, стоило Морозовой продолжить говорить. — Чудеса случаются там, где в них верят. А без веры чудо — что? — она смяла красивую снежинку в руке, плечи ее дернулись. — Фикция и только.

Сашка молчал. Ему казалось, что в эту минуту он заглянул в незнакомую комнату души Ленки Морозовой. Почувствовал, как там холодно и одиноко. И безумно, до зуда между лопаток захотел разбавить этот холод и одиночество.

— Ага. Все так просто? Поверил — и вуаля? — снова защитная ухмылка, которая погасла, стоило Морозовой повернуться.

— А ты пробовал?

Ночью Дедушкину не спалось. Он то и дело возвращался к разговору в кабинете литературы, но не мог понять, что же его так зацепило, не считая, конечно, самой Ленки. Он крутился в кровати, сбивая простыни, как крутились в его голове мысли и слова одноклассницы. «А ты пробовал?», «Чудеса случаются там, где в них верят».

— Ленка, Ленка… Ну почему ты такая дура… — вздыхал Саня, закрывая глаза и думая: а что, если попробовать? — В конце концов, а что я теряю? Может, и не пошлет. Все какая-то определенность.

Утро для Сашки началось виртуозно — он виртуозно растянулся звездой прямо возле подъезда. Синоптики наврали, и вместо обещанных плюс трех, вдарил легкий морозец и за ночь выпал первый в этом году снег. Да такой пушистый, красивый, хоть валяйся да любуйся до воспаления легких. «Может, и правда, сработало?» — пронеслась в голове шальная мысль, а яркое солнце загородила высокая тень.

— Ну что, сын, обувка не по погоде? — протянутая рука, рывок, чтобы подняться.

Сашка отряхнулся, поправил шапку, взглянул на отца.

— Ага. А ты куда это так рано?

— Да чет, погода такая... Решил вот матери сюрприз сделать. «Прагу» ее любимую купить. У нее ж именины сегодня. Мы в этот день много лет назад с ней и познакомились. Тоже снег вот такой был. Может, что и наладится…

Младший Дедушкин расплылся в улыбке, хлопнул отца по плечу.

— Наладится, бать! Обязательно наладится! Главное верь. Чудеса случаются там, где в них верят!

Он махнул ему и на всех парах полетел в школу, писать на доске новое послание упрямой девчонке. Он же верит. А значит, будет чудо!

* * *

— Мам, а деда Мороза не бывает, да? Подарки вы с папой под елкой оставляете?

Лена поправила одеяло дочери, грустно улыбнулась, но ответить не успела. Из ванной вернулись их мужчины. Довольный собой Сашка да маленький Славик, завернутый в полотенце на руках отца.

— Как это — мы? Как это — не бывает, а? — Дедушкин передал сына жене, легко поцеловал ее в кончик холодного носа, сел к дочери, устраивая у себя на коленях.

— Девчонки говорят, что не бывает. И что подарки родители дарят. Поэтому они не как в письме, — Катюшка вздохнула, прижалась к отцу.

— А у тебя как в письме? — девочка кивнула. — Каждый год? — еще один кивок. — Ну так, выходит, кто их дарит?

— Тот, кто письмо прочитает.

— А кому ты его пишешь?

— Деду Морозу.

— Ну, значит, кто его читает и подарки приносит? — глазки ее засветились, улыбка расплылась по щекам.

— Дед Мороз?

— Дед Мороз.

— А почему девчонки…

— Да потому что не верят, дурехи. – Сашка рассмеялся, поцеловал дочь, взглянул на жену, что, уложив Славика в кроватку, сейчас застыла, как тогда давно в классе литературы, наблюдая за ними. — Чудеса случаются с теми, кто в них верит, малыш. Меня этому одна очень хорошая девочка научила много лет назад.

— И у тебя случались?

— Конечно. Я верю. Вся моя жизнь — чудо. Ты, Славик, мама ваша. Я тебе больше скажу, когда ты веришь, и люди вокруг тебя верить начинают. И так один за другим, все мы поверим в чудо.

Катюшка рассмеялась, обняла отца, улеглась, переводя взгляд на маму.  По щекам ее катились слезы. Сашка подошел к жене, обнял ее, стирая мокрые дорожки.

— Ну, а ты чего сырость развела, Дедушкина-Морозова? Или я не прав?

Она прижалась к мужу, вздохнула, но не успела ничего сказать. Свет в доме моргнул. Окно детской покрылось инеем, раздались шаги в коридоре, скрипнула дверь, повеяло холодком.

— А кто этот тут не спит? — басовитый голос ворвался в разговор семьи Дедушкиных, дверь отворилась.

Красная шуба, белая борода, ласковый взгляд, мешок за спиной.

— Дедушка Мороз! — счастливо заверещала Катюшка, подпрыгивая на кровати.

— Дедушка… — едва слышно прошептала Снегурочка.

– Мой ноутбук. Видео. Посмотри его.

Он уже чувствует, что вот-вот все случится. Развоплотится.

– Я с тобой!

– Ты доживешь эту земную жизнь. Я выторговал ее для тебя. И, возможно, передумаешь. Тысяча лет в заточении камня – слишком большая цена. Посмотри на меня.

Она чувствует, как снова обретает тело. Как он ласково касается потоками волос, как собирает выступившие на щеках слезы, как обнимает. Последний раз на ближайшую тысячу лет.

– Посмотри. Я тебя…

Слова обрываются. Новым камнем он ложится в стену будущего здания. Женский крик боли и отчаяния, смешиваясь с другими ветрами, разносит над землей то, что он не услышит, но совершенно точно знает.

* * *

Она открывает глаза. Удивительно, они у нее есть. Все так ново и непривычно – видеть лишь в одном направлении. Подносит к лицу ладонь, шевелит пальцами, улыбается. У нее есть тело. Живое, человеческое.

– Очнулась, красавица?

Ее отвлекает голос, заставляет обратить внимание и на себя, и на то, что происходит вокруг.

Грязно-оливковые стены палаты старенькой больницы в маленьком городе. Четыре койки, белое белье с казенным штампом. Тумбочки с кружками и туалетной бумагой. Угощения, журналы. Три женщины на соседних койках с любопытством смотрят в ее сторону, доктор прямо перед ней. Капельница, игла в ее руке. Она – человек. Живой. Настоящий. Кара свершилась. Сколько у них есть времени? И… где он?

Она пытается подняться, но слабость не пускает. Да и доктор, положа руки ей на плечи, возвращает в лежачее положение.

– Рано тебе, милая, вставать. Только что с того света вернулась. Юля, как ты себя чувствуешь?

Юля? Так ее зовут? Пусть Юля, ей все равно.

– Где он?

– Кто?

Она прикрывает глаза. Жестоко, хитро. Это кара, а не награда. Они могут жить, могут видеть, говорить, касаться друг друга, но всего двадцать четыре часа, в которые нужно еще найти того, без кого дышать больно и жить невозможно. Сколько уже прошло?

– Ты отдыхай, девонька, отдыхай. Досталось тебе. Такая авария, чудом выжила.

Они не понимают, не поймут. Никто не выжил. Юля погибла, а двое богов младшего пантеона позволили себе полюбить друг друга вопреки законам, пренебрегли своими обязанностями, допустили гибель людей. Их наказали. Вселили в человеческие тела, чтобы позволить быть вместе часы, и врозь – тысячелетие. Чудовищная кара. Выкуренная сигарета перед смертной казнью. Сочный стейк тому, кто через мгновение сядет на электрический стул.

Голова кружится, когда она пытается сесть, выдергивает иглу из вены, встает с кровати, дрожащей рукой держась за спинку.

– Далеко собралась-то? – начеку соседки. Они заботятся, переживают. Чужие люди, не безразличные к другому человеку. Она виновата перед ними. Они оба виноваты.

– Ох, девка, рухнешь же где. Может, врача позвать? Плохо тебе?

Сосредоточиться трудно, все плывет. Какие они слабые – люди. Думай, думай, думай. Авария. Тело. Юля.

– Кто-то еще есть… после аварии? Мужчина… – человеческая речь дается трудно. Она грубая, тяжелая, как камни, которые в одиночку не сдвинуть с места. Как камни, которыми они станут совсем скоро.

– Дак водитель же, которого с тобой привезли. Видный мужик, статный. Уже заглядывал, да ты спала. Поплохело ему, увезли.

Дальше она не слушала. Слабые непривычные ноги несли ее к двери, куда звало ноющее тоской сердце.

С двух сторон ложатся на ручку двери ладони. Тихий скрип и первый взгляд в глаза друг друга. Он – вопреки наставлениям врачей добравшийся до ее палаты на коляске, она – немощная и слабая, упрямо идущая навстречу.

– Это ты…– тихий шелест дыхания в унисон, и рука впервые касается руки. Память, боль, отчаяние и страх неминуемой расправы обрушиваются на двоих, застывших на пороге. Все затмевает любовь. Она заполняет собой все вокруг, отрезая их от пространства, времени, реальности. Они смотрят глазами незнакомых им людей, а видят друг друга, ощущают друг друга, слышат. Впервые. Чувствуют то, что прежде не могли и назвать. Им осталось несколько часов. Не хватит, чтобы наглядеться, надышаться на несколько веков вперед. Они так и стоят в дверях. Весь мир для них перестал существовать. Осторожно переплетаются пальцы, скользят по волосам и лицу. Столько нужно сказать друг другу, но слова не подбираются. Их мало, чтобы выразить все, что внутри.

Очарование рушится грузным телом постовой медсестры, что вмешивается в такое дорогое мгновение.

– Здесь вам не дом свиданий. По палатам. Тихий час.

Трудно спорить с системой, когда она сильнее. Когда ты так ничтожно слаб в этом хрупком тельце, ни на что не способен. Они переглядываются между собой прежде, чем закрывается дверь палаты, и остаются по разные стороны. Вот она – расплата. Цена за ошибку. Цена за любовь. Наказание. Коварное, изощренное. Все справедливо. Но почему так больно?

Время утекает в землю стылой водой, она чувствует каждую минуту. Еще немного – и их не станет. Десять минут, пять. Она уже чувствует, как тело становится легче. Вот-вот, вот-вот.

Он врывается еще человеком, но пахнет собой: зимними вьюгами, метелью, поземкой на льду застывшего озера. Губы касаются губ, останавливая время, реальность, бытие.

Любовь ударной волной расходится в стороны. В этом мгновении есть только они и больше никого. Они наказаны, но справятся, есть ради чего. Есть, ради кого.

«Мой ноутбук. Видео. Посмотри его».

Ее телесная оболочка еще чувствует его поцелуй. Первый и единственный. Жадный, ненасытный, словно он хочет успеть то, чего не сможет дать ей тысячу лет. Застыли в изумлении вокруг соседки по палате. А она настоящая парит вместе с ним на краю новостройки, камнем в которой он застынет на века. Отсюда видна та самая больница. Вот она – через поле с железной дорогой и ветряками. Жестокая игра карающих, невыносимая пытка.

«Я буду ждать тебя»

«Я буду помнить о тебе»

Его временную оболочку увозят в реанимацию, но она знает, что мужчину не спасут. Он умер еще сутки назад. Скоро и ее время.

Притихшие соседки больше не задают вопросов. Одна из них помогает дойти до его палаты, разобраться с хитроумной техникой. Только один файл в центре рабочего стола. Короткое видео на три слова. Чтобы даже из этих часов человеческой жизни дать ей самое главное – любовь.

* * *

Ее камень – ее темница.

Ее темница пахнет лекарствами и смертью. Она очень напоминает ту самую палату, в которой все началось и закончилось. Где она не смогла без него. Виновны оба, и наказание понесут оба. Земная жизнь без него – не жизнь. Только боль. Все, что осталось от нее – поцелуй и три слова на видеозаписи.

В ее темнице идет снег, как память о нем, северном ветре. И это тоже причиняет боль.

Из ее темницы видно бескрайнее поле с ветряными мельницами. Видна дорога, что уходит туда, вдаль, где в достроенном здании нового города, есть другой камень, что также смотрит в ее сторону через поле.

Они не видят друг друга. Они не слышат друг друга. Но они знают, что есть, что любимы. И это единственный способ пережить вечность длиною в тысячу лет. Чувствовать, как сменяются поколения, цивилизации. Видеть падения и восходы новых людей. Знать, что однажды, много-много лет спустя, каменные темницы рухнут, и два ветра устремятся навстречу друг другу. Потому что даже время не способно разрушить то, что вечно. Любовь.

* * *

Рушатся последние оковы, осыпается песком многовековой камень. Рвется наружу истомившийся северный ветер. Туда, где его ждут. И любят.

Она специально дождалась начала урока. Пройти по школе от входа до кабинета в конце коридора третьего этажа во время перемены — задачка со звездочкой. На такое способны только школьники и педагоги. Ира не была ни тем, ни другим. Тихонько постучала в дверь, заглянула.

— Анна Петровна, можно?

Молодой педагог тряхнула длинным хвостом, поворачиваясь к вошедшей, подскочила, уронила со стола бумаги, спешно подняла их, собирая в папку.

— Да-да, еще раз здравствуйте. Хорошо, что пришли. Идемте, нас уже ждут.

— Разве мы не с вами будем беседовать?

— Со мной тоже. Идемте. — Она подхватила папку, поправила листы и застучала каблучками через коридор, направляясь к кабинету директора.

В кабинете было людно. Ира сразу почувствовала себя неуютно. Во главе стола сидела грозная дама — директор гимназии Вера Павловна, по правую руку ее заместитель по воспитательной работе, по левую — две незнакомые взволнованной матери женщины. Рядом с завучем устроилась Анна Петровна.

— Ну что же вы, Ирина Сергеевна, присаживайтесь. Разговор будет долгим, — голос Веры Петровны звучал властно, но в то же время мягко, создавая призрачную иллюзию безопасности. Как тишина вокруг за секунду до броска анаконды. — Речь пойдет о Максиме.

— Я догадалась, что не о жалюзи для кабинета, — доведенная уже до грани нервного срыва, Ира опустилась на стул.

— Мы специально пригласили социального педагога, психолога. Дело в том, что мальчик нас очень беспокоит, — Анна Петровна старалась говорить осторожно. Будто шагала по минному полю. Боялась произнести лишнее слово. Директор церемониться не стала.

— Покажите рисунки.

Классный руководитель вздрогнула, кивнула, открыла папку, раскидывая по столу красочные сцены. То двое мужчин в шляпах сражались на саблях, то буря накрывала затерянный в океане остров тяжелыми тучами. Ира подцепила пальцами самый яркий рисунок, выполненный в черно-красных тонах.

На рисунке разворачивалось самое настоящее морское сражение. Стреляли пушки с кораблей, разлетались щепками палубы, падали в воду раненные люди, туда же прыгали те, кто надеялся уцелеть. Все в красках, подробностях, самых мелких деталях. Ира залюбовалась, не смогла сдержать улыбки.

— Признаться, я не вижу поводов для радости. — холодный голос директора вернул ее в кабинет.

— Мы обеспокоены состоянием Максима, — голос подала школьный психолог. — Восьмой класс, пубертат. Он постоянно рисует это. Кровавые сцены, битвы, сражения. Ни с кем не общается, что-то пишет, бормочет под нос, — помолчала, переглянулась с коллегами и под молчаливый кивок Веры Павловны продолжила, — мы понимаем, у вашей семьи сейчас сложный период. Вы работаете, отец Максима... — она запнулась, вздохнула. — Мы знаем, как трудно растить сына одной. Но если сейчас не предпринять меры, мы потеряем мальчика. Вы понимаете?

Взгляд матери снова зацепился за рисунок. На несколько мгновений в кабинете повисла неловкая пауза — от нее ждали ответа, а она словно и не здесь была. Бережно собрала листы.

— Вы позволите? — взяла папку у Анны Петровны, аккуратно сложила все внутрь. — Что вы говорили? Простите, я не понимаю. — учителя переглянулись.

— Мы говорим о том, что Максиму нужно обратиться к специалисту. Работать с психологом. Последние тесты показали, что у него высокий риск расстройства личности. А если суицид? Или, того хуже, колония в будущем?

Ира поднялась, убирая папку в сумку, улыбнулась.

— А вы разговаривали о рисунках с моим сыном? — взгляд был адресован в первую очередь классному руководителю. Девушка стушевалась.

— Ну да. Он говорил какую-то ерунду. На ходу придумывал. — Анна опустила взгляд.

— Я так и думала, — взгляд прошелся по присутствующим, остановился на директоре, напряженно застывшей в кресле.— Если мы откажемся от ваших рекомендаций?

Судя по реакции, слышать отказы Вера Павловна не привыкла. Икнула испуганно Анна Петровна, застыли словно мыши перед удавом психолог с социальным педагогом.

— В таком случае, мы будем рекомендовать вам покинуть наше учебное заведение. Это престижная гимназия. Подобные риски в стенах моей школы недопустимы. Здесь учатся дети уважаемых людей города. Мы не можем рисковать так рисковать. Ваш мальчик он…

— Не нужно. Я уже достаточно услышала. До свидания.

* * *

— Мне очень нравится этот рисунок. — они сидели в гостиной на диване обнявшись и разглядывая содержимое папки. Ира держала в руке картину морского сражения. — Ты так подробно все нарисовал. Уже написал?

Макс довольно улыбнулся, прижался к матери.

— Как раз дописываю сцену. Не мог, пока не изобразил на бумаге. Теперь все как по маслу пошло.

Губы коснулись его колючей макушки, Ира улыбнулась.

— Не жалеешь, что забрали документы из школы?

— Неа. Теперь больше времени, чтобы писать. А ты?

— А я горжусь тобой. Знаешь, подумала тут... может, ты и иллюстрации свои вставишь в будущую книгу? Они того стоят.

— Я люблю тебя, мам.

— А я тебя, мой будущий известный писатель.

* * *

Анна толкалась в очереди, прижимая к себе драгоценный томик нового бестселлера. «История пирата» гремела в сети, в прессе, даже в новостях культуры. Будучи учителем литературы, который считает себя очень прогрессивным, она не могла пройти мимо новинки. Специально подгадала день, выпросила у Веры Петровны возможность устроить для ребят встречу с автором, чтобы классу зачли норму по мероприятиям за год, а сейчас толкалась в очереди за автографом.

— Здравствуйте! Можно? Для Анны. Мне очень нравятся ваши книги!

Молодой писатель поправил тонкие очки, поднял взгляд на женщину, улыбнулся.

— Все, как одна? Под гребенку, как в вашем классе?

Улыбка на лице женщины застыла уродливой восковой маской. Писатель взял книгу, пролистал несколько страниц. Остановился на яркой иллюстрации с изображением грозного морского сражения, чиркнул несколько слов и вернул книгу.

— Приятного чтения.

Лишь дома она осмелилась открыть страницу с автографом.

«Анне Петровне от мальчика, которого она не прочитала».

– Нет, это рекомендация моего таргетолога. Фотографии будут лучше. Он уже не такой сморщенный и страшненький, как только после рождения.

– Таргетолога?

– Ну да, я известный блогер. Не узнали меня?

– Извините. Продолжим? Еще пожелания будут?

– Да-да! Хорошо, что вы спросили. Я тут составила список. Вы записываете?

– Конечно. Диктуйте.

– Светленький, голубые глаза. Выразительные черты лица. Курносый носик будет преимуществом.

– Преимуществом?

– Да. Мой муж очень уважаемый человек. Постоянно на виду. Внешность имеет особое значение. Для фото, опять же. К тому же, хорошо бы, чтобы он был на него похож.

– Я поняла вас. Минуточку.

– Вы отправили на печать?

– Да-да, сейчас... Вот, возьмите.

– Что это?

– Список маркетплейсов и магазинов игрушек, где вы можете приобрести куклу по указанным вами параметрам. Я могу еще чем-то помочь?

– Ненормальная! Я буду жаловаться!

– Всего доброго. Хорошего вам дня.

* * *

– Здравствуйте.

– Добрый день. Мне нужен мальчик.

– Какой мальчик?

– Я здесь перечислила все требования.

– Вы не против, я ознакомлюсь?

– Да, пожалуйста.

– Семь лет?

– Да. Не хочу возиться с пеленками, бутылочками, знаете ли. А так в школу пошел – и никаких проблем. Там пусть учителя занимаются.

– Ясно. Может, сразу восемнадцать?

– Ну нет. Я же собираюсь его воспитывать.

– Воспитывать?

– Да. Вырастить из него достойного человека, которым смогу гордиться.

– Понимаю. А вот это что?

– Необходимые медицинские исследования, которые вы должны будете мне предоставить. Я не хочу брать больного. Возиться еще!

– А чего вы хотите?

– Ну как же... Как все. Чтобы ребенок был. Чтобы наслаждаться его обществом. Чтобы ждал, чтобы любил. Вырос достойным наследником. В старости был рядом.

– Я услышала. Минуточку, пожалуйста.

– Вы что-то печатаете?

– Да. Это адрес приюта для животных. Моя личная рекомендация. Все животные здоровые, старше года, как вы и хотели. Чтобы наслаждаться обществом. Чтобы здоровый и возиться почти не нужно.

– Ненормальная! Я буду жаловаться!

– Конечно, это ваше право. Хорошего дня.

* * *

– Здравствуйте…

– Здравствуйте. Могу вам чем-то помочь?

– Да. Мне нужен мальчик.

– Вес? Рост? Возраст? Цвет глаз?

– Что? А… нет… Погодите… Глаза вроде зеленые. Рост… Не помню.

– Не помните?

– Не помню. Ну где-то… Сейчас, минутку.

– Что вы делаете? Зачем присели?

– Когда я его обнимаю… Да, вот… где-то такого роста.

– Кого обнимаете?

– Мальчик. Костя. Он во дворе с футбольным мячом. Я хочу оформить опеку над ним. Можно?

– Сразу опеку?

– Да.

– И у вас нет ко мне никаких вопросов?

– Хм… Знаете, есть. Что он любит?

– В каком смысле?

– Ну, кроме футбола и историй про Муми-троллей. У него скоро день рождения, я готовлю подарок. Опросила ребят, а они не знают. Может, вы знаете? Хочу сделать ему сюрприз. Хороший подарок, самый желанный.

– …

– Вы плачете?

– Нет-нет. Что-то… Соринка, наверное. Костя любит собирать пазлы и рисовать.

– Спасибо. Я тут собрала документы… Как долго ждать? До его дня рождения пара недель. Успеем? Я хотела бы уже его забрать. Он так хочет домой.

– Знаете, вы идите к Косте, я подготовлю все необходимое. А забрать сможете сегодня, хотите? Под мою ответственность. Конечно, нужно будет появляться здесь, да и я буду заходить…

– Очень хочу! Он будет так рад! Спасибо вам, спасибо! Я пойду к нему. Спасибо!

* * *

– С ума сошла? У нее неполный пакет документов! Неполная семья, художница, одинокая. Никакой профессии! Так нельзя! Это против правил! Ты ненормальная!

– Знаю, мне уже говорили.