Добро пожаловать в мир, где мертвецы стали дешёвой рабочей силой, а живые теряют последнее. Майоран Флё — беженец, чья жизнь переплетается с судьбой мятежной Майи де Вир. Он верит в уважение к смерти, она — в ярость жизни. Их выбор разделит их навсегда.

Трагичная история о том, как далеко заходит ненависть и что остаётся, когда рушится всё.

Окончание, начало здесь

***

На похоронах Гуго выглядел преисполненным достоинства и покоя. Маску вернули в особняк, над лицом потрудился гримёр, для облачения выбрали один из лучших костюмов. Гостей пришло немного: большинство родственников уже прознали о банкротстве. По мнению Майорана, оно вышло и к лучшему.

На прощании, подойдя к гробу, он снова ощутил ту самую вонь. Да, как ни старались служители морга, до конца изгнать дух смерти не выходило. Сдерживая тошноту, Майоран поскорее отступил в сторону. Вроде бы он сунул платок в левый карман…

Но наружу явился сложенный вдвое отрез плотной ткани: повязка, которую сшила мать — с травами и душистой смолой. Пожав плечами, Майоран прикрыл ей нос и рот. Через пару мгновений лицо его вытянулось. Он опустил повязку, повёл носом, потом вернул ткань на место. В глазах появилось новое выражение.

Старший служитель подкрался сзади и произнёс одними губами:

— Справляетесь?

— Да, господин Рюде, — также тихо ответил Майоран, поправив значок стажёра. — Как вы напутствовали: смотрю, учусь, не лезу.

— Молодец, — господин Рюде легонько прикоснулся к плечу. — Хоронить близких в первую же смену…

Он покачал головой. Аскольд, до этого пробиравшийся в их сторону, застыл, не дойдя пары шагов.

— Ага, — разомкнул он поджатые губы. — Быстро ты переметнулся. Вспомнил семейный промысел?

Майоран уже собрался прочесть лекцию о почётности труда могильщика, но подошла Майя. Белые крылья локонов спрятались в тугой узел, сверху легла дымчатая вуаль. Выражение лица было не разобрать. Голос звучал сухо и надтреснуто:

— Не всем нам дано выбирать. Я всё ещё хозяйка благородного дома. Тебя, Аскольд, накормят и оденут родители. Куда деться человеку, чью родину пожрала война?

— Выбрать занятие поприличнее, — фыркнули в ответ. Благодарно вздохнув, Майоран хотел было взять Майю за ладонь, но вперед сунулся служитель:

— Соболезную, госпожа де Вир. И утрате отца, и… — он пощёлкал пальцами, — …финансовым затруднениям. Скажите, вы не рассматриваете…

Взгляд из-под вуали моментально вспыхнул. Майорана обдало таким жаром, словно он снова шагнул в пылающее нутро мельницы. Сделав вид, что споткнулся на ровном месте, он толкнул начальство плечом, а потом, со страшно виноватым видом склонившись перед старшим, яростно запыхтел:

— Не стоит, господин Рюде, право слово, не стоит! Поверьте, умоляю!

В глазах служителя сначала мелькнуло возмущение, потом проступило понимание. Он нехотя кивнул, опасливо покосившись на удаляющуюся Майю:

— Да, пожалуй… Пожалуй, и правда, не стоит. Ладно, Флё, продолжайте.

Майоран продолжал. И продолжал, и продолжал. Похороны Гуго оказались лишь первыми за исполненный рутинной скорби день. Люди приходили, плакали, молчали, шептались — и покидали морг. Их безвременно усопшие — тоже. Довольно часто уже называясь «ресурсом».

К позднему вечеру морг опустел. Майоран помахал метлой, протёр постаменты для прощаний, потушил большую часть светильников. Подошёл запереть главные двери — и чуть не получил ими по лбу.

От Майи крепко пахло спиртным. Вуаль съехала на шею, превратившись в мятый шарфик. На чёрном платье проступили сомнительного достоинства пятна. Тени под веками размазались туманными дорожками.

— Май… оран! — она взмахнула початой бутылкой бренди. Запах усилился. — Ты почему не по… не пошёл с нами, а? Вр-редный рыжий мальчишка…

Покрутив шеей, она стянула вуаль и кинула её на пол.

— Отец… Его больше нет. Да… Но мы живы! — схватив Майорана за ворот рубахи, подтянула ближе, влажно блеснула покрасневшими глазами. — Выпей за это! Выпей, я требую!

Поколебавшись, он всё же скрутил пробку и приник к горлышку. Да, если фляжка служителя встряхивала и бодрила, этот напиток действовал мягче. В тело вкралось доверительное тепло, в усталую спину вернулась осанка, в руки — уверенность. Майоран приложился снова и понял, что уже обнимает Майю за талию. Та склонила голову набок:

— Ты ведь здесь один?..

***

Из составленных бок о бок гробов и наваленного сверху грудой савана вышло отвратительное ложе. Так и недопитая бутылка откатилась в угол, ручеёк бренди неспешно тянул язык к импровизированному лежбищу. Майя сидела на углу, подтягивая чулки и поправляя причёску.

— Не бери в голову, — протянула она, когда Майоран принёс тряпку и склонился вытереть спиртное. — Так было нужно. Дать жизни шанс в этом царстве мёртвых. Дать жизни шанс…

От кривой усмешки ему стало не по себе. Устроившись рядом на корточках, Майоран взглянул снизу вверх. Помялся, зажмурился на мгновение и произнёс:

— Давай жить вместе.

Выплюнув в ладонь одну из шпилек, Майя приподняла бровь.

— Что?

— Жить вместе, — это вышло уже смелее. — Быть вместе. Поддерживать друг друга. Потому что…

Она приложила тонкий, почти прозрачный палец к его губам и снова криво усмехнулась:

— Всё так же думаешь о других… Я благодарна, — опередив попытку ответить, Майя выпрямилась. — Я действительно искренне благодарна. Но сейчас для меня важны иные заботы. И я не могу поручить их кому-либо ещё.

Серебро мягко отразило неяркий свет лампадки. Щёлкнув зажигалкой, Майя прикурила от синеватого огонька, крепко затянулась и направилась к двери. Дух табака смешался с вонью земляного масла. Майорана замутило, он завертел головой в поисках окна, потом уже на грани рвоты вытащил из кармана повязку и уткнулся в неё носом…

Когда он продышался, в глазах снова появилось знакомое выражение. Отстегнув значок, Майоран положил его на гроб и покинул морг.

***

Приземистый, вытянутый в длину экипаж плавно остановился на обочине. В тумане глухо щёлкнуло. Покрытая дорогим чёрным лаком дверь отворилась, и Майоран вышагнул наружу. Одёрнул рукава неброского сюртука, приспустил элегантную аромаску, прячущую низ лица, втянул носом воздух. Поморщился и вернул ткань на место.

Из переднего отделения вылез шофёр в фуражке и перчатках. Майоран кивнул ему:

— Будь наготове. В любой момент.

Поправив свою аромаску, попроще, тот пнул обтянутое упругой паучьей смолой колесо и виновато проворчал:

— Мне бы пару минут. Третий блок запаздывает…

— Почему до выезда не проверил? — Майоран нахмурился, потом махнул рукой. — Пара минут есть. Не дольше.

Вняв, шофёр бросился к капоту, рывком задрал его, словно юбку, и завозился, сосредоточенно тыча в двигатель добытым из-за пазухи штатным жезлом некротехника. В тусклом болотном свете, стекавшем с навершия, виднелись собранные в ряд и прикрученные к рычагам отделённые от мёртвых тел ноги. Забрав с сиденья шляпу-котелок, Майоран нахлобучил её на макушку и пошагал вниз по улице.

В тумане казалось, что обшарпанные, потускневшие дома словно сгорбились над заборами. В тени одного из них, чудом держащего форму, безучастно пялилась во мглу пара оборванцев. Завидев Майорана, они зашевелились:

— Господин… Подайте, господин… На хлеб детям.

Тёмные волосы, смуглые макушки... Майоран запустил руку в карман и вытащил горсть монет. Откуда-то издалека донёсся низкий рокот.

— Старые кварталы сносят, — с готовностью пояснил нищий, ловя серебро. — Будет новая некрофабрика. Я пробовал наняться, но без образования не берут. У-у, мертвоеды…

Оставив оборванцев за спиной, Майоран свернул в узкий проулок, попетлял между заброшенными домами и пристройками, нырнул в тёмную подворотню. Постоял, прислушиваясь. Потом покивал сам себе и прибавил шагу.

Дом де Виров тоже выглядел запущенным. Солнечная краска облупилась, орнамент утратил ритм, маски на стенах потрескались. У крылатого женского лица из-под повязки на глазах тянулись грязные ручейки. Но в тех окнах, где сохранились стёкла, теплился неяркий свет.

После стука в заднюю дверь та приоткрылась на щёлку. Из полусумрака уточнили:

— Чего нет?

— В мертвецах нет достоинства, — тщательно выговорил Майоран. Послышался стук, дверь снова вернулась на место, а потом распахнулась шире. Как раз чтобы прошёл один человек.

Коридоры и комнаты заполняли молодые люди обоих полов — все в аромасках, прячущих лица, все сосредоточенные и целеустремлённые. Они суетились, толкались, курили и вполголоса переругивались. Казалось, что в доме царит хаос, но при этом ощущалось, что его направляет чья-то воля.

Стараясь казаться как можно более незаметным, Майоран ссутулился и натянул котелок поглубже. Его тут же чуть не сбили с ног. Невысокий мужчина с бритым затылком и тёмной бородкой сдвинул аромаску на шею и усмехнулся:

— Здорово, Фонтан. Давненько не заходил.

Сюртук полного делопроизводителя на Аскольде сидел чуть свободнее, чем следовало, а пара заплат стыдливо пряталась под шарф. Лоб изрезали морщины, под глазами проступили круги, но сами глаза светились хищными огоньками. Когда-то Майоран уже видел похожее пламя: под вуалью, отгородившей горе от мира. Он кашлянул и негромко парировал:

— Так сам бы забежал. Знаешь ведь, где живу.

— К тебе зайдёшь! — хохотнули в ответ. — «Сегодня не принимает, оставьте свою визитку!» Да и некогда было, если честно. Я же степень таки получил…

— Поздравляю.

— …Ну и открыл практику. Занимаюсь банкротствами, связанными с некротрестом. Людям нужна помощь. Да, в основном «pro bono», но пока и на жизнь хватает.

— Поздравляю, — повторил Майоран, вертя головой. — Ты лучше скажи, где…

— Нет, это ты скажи! — Аскольд ткнул в бок локтем. — Как такой увалень отрастил столько деловой хватки? Я лишь обмолвился, что стоит запатентовать твою аромаску, а через год её уже таскала вся столица. В чём секрет, признавайся?

Майоран, дёрнувшийся было на упоминании аромаски, потёр пальцами переносицу.

— В уважении к мёртвым.

Брови Аскольда подлетели к линии волос. Стараясь ничего не упускать из вида в творящейся вокруг суете, Майоран отстранённо кивнул:

— Ну да. Отца тоже мутило от запаха мёртвых. А мама служила при храме, знала благовония. Она всегда собирала ему на работу мешочек со смолой и травами. Я лишь взял её идею и вложил деньги, завещанные Гуго де Виром.

За спиной заскрипела лестница. Медленно, размеренно отстучали каблуки. Не оборачиваясь, Майоран дождался, когда стук приблизится вплотную. Прогудел из-под аромаски:

— Здравствуй, Майя, — и только потом обернулся.

Хозяйка дома де Виров носила свободные брюки, заправленные в высокие ботинки, грубый свитер и кожаную куртку. Белые крылья исчезли, пали под натиском ножниц, оставив на память лишь короткие взъерошенные пряди. В углу рта поселилась длинная дымная папироса, в пальцах — знакомая зажигалка. Покрутив её, Майя негромко произнесла:

— Пойдём.

Хриплый, утративший звон серебра голос заставил Майорана снова дёрнуться. Он неловко тиснул руку Аскольда и устремился вверх по лестнице, ощущая спиной пристальный взгляд.

Из кабинета убрали всё, кроме стола, зато появилась узкая, почти солдатская койка. Кинув зажигалку на одеяло, Майя подошла вплотную.

— Сними, — она вынула папиросу изо рта и потянула за аромаску. — Хочу тебя поцеловать.

В висках застучало. Плохо гнущимися пальцами Майоран стянул ткань. Украдкой облизнул губы, невольно зажмурился… И щекой почувствовал горячее, почти болезненное касание — словно укус насекомого. Только лишь щекой.

Тут же засвербило, защекотало в носу. Не удержавшись, он звучно чихнул и заметил:

— Похоже, тут до сих пор везде мука… Гуго любил своё дело.

Майя неопределённо двинула плечом:

— Зерно — это жизнь. А жизнь всегда найдёт путь…

Спохватившись, Майоран извлёк из внутреннего кармана конверт. Пробормотал, поглядывая в коридор:

— Вот. Чек на предъявителя. Не бойся, счёт анонимный.

— Я не боюсь, — склонила голову набок Майя. Затянулась, посмотрела на дотлевшую до мундштука папиросу, щелчком отправила в форточку. — Это ты стесняешься старых друзей. Боишься открыто признать, что поддерживаешь контрнекристов.

У Майорана проступили морщинки в углах глаз. Он звучно цыкнул зубом, прошёл к койке, сел на уголок.

— Контр… Как ты вообще это выговариваешь? — смешок едва удалось задавить. — Я хожу в цехи, общаюсь с работниками. Знаешь, как они вас называют? «Контра». Это не комплимент.

Выудив новую папиросу из картонной пачки, Майя наклонилась, взяла зажигалку, щёлкнула ей. Пламя углубило тени, вычертило складки у кривящихся губ. Перестав улыбаться, Майоран продолжал:

— Да, я делаю аромаски, чтобы людям не пахло смертью. Те самые аромаски, что так полюбились бунтарям всех мастей за возможность быть модными и анонимными одновременно. И на моей фабрике шьют только живые. Но без той энергии, с которой ресурс крутит приводные валы…

— Ресурс… — спокойно сказал Майя.

Осекшись, Майоран замер. А та затянулась, выдохнула клуб дыма и встала.

— Пойдём.

Едва успев вернуть аромаску на место, Майоран не заметил, как оказался в зале. Раньше здесь давали обеды, танцевали или ставили домашние спектакли. Теперь пространство заполнили юнцы в аромасках, которые возились вокруг простых, но крепких шкафов, ящиков и столов. Легко запрыгнув на один из них, шире прочих, Майя потянула его за собой.

— Друзья! — хрипотца в голосе дала рычание. Лица в масках принялись оборачиваться. — Дело контрнекризма победит! Некротехи ответят за всё. За то, что отняли у людей рабочие места. За то, что отменили право на будущее. Мы вернём своё!

— Вернём! Своё! — подхватил рёв десятков глоток. В зал стекалось всё больше народа. Майя продолжала, едва не надсаживаясь:

— На нашей стороне правда. На нашей стороне сама жизнь! А ещё, — она указала ладонью на Майорана, — поддержка видных, прогрессивных промышленников, которые…

Желудок скрутило спазмами. Сейчас назовут имя, и это будет конец. Горький комок подкатил к горлу…

Звон, с которым осыпалось оконное стекло, прозвучал музыкой небес. Снаружи заорали:

— Пролы!

Маски сыпанули в стороны. Кто-то хватал аккуратно составленные в пирамиды дубинки и рвался к парадной двери. Кто-то нёсся к окнам на задний двор, кто-то просто метался на месте. Майоран соскочил со стола, отыскал выход в коридор и устремился в сторону кладовой.

Внутри он обнаружил Аскольда. Тот неспешно снаряжал до рези в желудке знакомую пистоль.

— Пронекристы, — ответил он на невысказанное. — Шваль с кладбищ, холуи из моргов, быдло с некрофабрик. Давай со мной, я прикрою.

Майоран отчаянно замотал головой. Пожав плечами, Аскольд вскинул оружие и ухмыльнулся:

— Ну, как знаешь. Удачи, Фонтан!

Дверь захлопнулась. Майоран сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, потом направился вдоль полок. Люк тайного хода, если его не заделали, прятался в дальнем углу…

…Туман, как назло, сдуло потянувшим с реки ветром. Прижимаясь к забору, Майоран крался так хорошо, как позволял рост, когда сзади окликнули:

— Эй, в пальтишке!

Конечно, следовало бежать — сразу, не отвечая. Конечно, уличные привычки за столько лет усохли, покрылись социальными наростами, напластованиями этикета. Он перестал горбиться, не торопясь обернулся и светски уточнил:

— Чем могу помочь, господа?

Господа синхронно сплюнули. Их оказалось двое: оба одеты в знакомое серое, оба с потёртыми лопатами в руках, взятыми наизготовку. С нарукавных повязок скалился грубо вышитый череп. Аромаски отсутствовали.

— Ишь, вырядился, — сказал левый.

— Платочком морду замотал, — сказал правый.

— Пахнет ему, — левый опять сплюнул и двинул плохо выбритой челюстью. — Не уважает.

— Позвольте, — сделал шаг назад Майоран, понимая, что дипломатия уже проиграла. — Что же я не уважаю?..

— А от чего ты, падла, нос прячешь? — философски вздохнул правый и перехватил лопату поудобнее.

Та почему-то выскользнула у него из рук и взлетела в воздух. Короткими, экономными ударами Майя вырубила одного, подсекла второго — и тоже огрела черенком по макушке. Когда тела окончательно улеглись поперёк переулка, в нём не осталось никого в сознании.

Поворот, ещё поворот… Вдалеке блеснул лак кабины. Остановившись, чтобы отдышаться, Майоран вскинул руки.

— Ты же видишь… — воздуха не хватало, и он стянул аромаску. — Ты видишь, к чему ведёт ваша «контра»? Ненависть, кровь, смерть…

Майя молчала. Осмелев, Майоран прикоснулся к её плечам, сжал их, когда не ощутил сопротивления.

— Будь со мной. Ты же сама говорила: истина — в жизни. Так давай жить, пока живётся. Жить вместе…

Взглянув ей в глаза, он подавился словами. Оттуда абсолютно без какой-либо жалости или иных переживаний на него смотрела пустота. Как тогда. Совсем как тогда.

— Если не остановить некротрест, — разомкнула Майя губы, — такие погромы начнутся везде. В том числе на твоей фабрике.

— Да при чём тут фабрика?.. — схватился было Майоран за голову. Застыл. Очень спокойно, сдержанно произнёс: — Остановить? Как ты собираешься остановить целую индустрию?

В тишине прошелестела папиросная бумага. Щёлкнула зажигалка. С тихим треском потянуло табачным дымом. Майя улыбнулась ему — как-то неожиданно тепло и почти нежно.

— Ты прав. Истина — в жизни. Нет ничего сильнее жизни.

Проводив её взглядом, Майоран стянул котелок и, пошатнувшись, оперся на ещё не до конца упавший фонарный столб. Потом помотал головой и решительно направился к экипажу. Шофёр, завидев, бросился отворять дверь.

— Домой? — уточнил он, ныряя за руль. Глубже утыкаясь носом в аромаску, Майоран оглянулся на исчезающую вдали фигурку.

— Нет. К старому моргу.

***

По цеху разливалась ночная тьма. Во тьме не останавливалось движение: крутились колёса, ходили рычаги, ныряли кривошипы. Всё это гудело, стучало, шипело и взвизгивало. Лишь человеческие и отдалённо похожие фигуры у станков молчали, шевелясь в такт. В ночной тьме трупцы делали новых трупцов.

Пройдя центральной дорожкой, слабо освещённой дальним светом городских огней, Майоран вышел на хоздвор. Стянул аромаску, посмотрел в небо, вздохнул. Прислонился к огромной бочке с рабочим рассолом и принялся ждать. Лишь когда горизонт повело предрассветной зеленью, он понял, что дождался.

Скрипнули дальние ворота — еле слышно на фоне гула из цеха. Из теней по очереди выныривали сгорбленные фигуры: крепкие люди в аромасках, волокущие тяжёлые рюкзаки. Последней в полусумрак выступила Майя; она шла налегке. Майоран вздохнул, отлип от бочки и поднял руки.

— Эй! — фигуры вскинулись и обернулись к нему. — Эй! Давайте поговорим!

Один из «гостей» медленно опустил рюкзак, так же медленно снял аромаску и сделал несколько шагов в сторону Майорана. Тускло блеснул ствол пистоли; Аскольд.

— Мне из чистого любопытства, — послышался сухой щелчок. — Как ты узнал?

— Плох тот промышленник, у которого нет службы безопасности, — Майоран улыбнулся широко, но несколько виновато. Опустил руки и потряс ими. — Коронная охранка не в курсе, если ты об этом.

Люди в масках заозирались, пара человек принялась отступать к воротам. Пришлось снова вскинуть ладони, подавшись ближе.

— Стойте! Стойте. Я пришёл один. По правилам чести.

Майя, до этого момента стоявшая неподвижно, ткнула в сторону Майорана кулаком. Сквозь тонкие пальцы пробивалось мшистого цвета мерцание, пляшущее по короткому некрожезлу. Под сердцем похолодело, ноги заплело вязкими тяжами страха. Тем не менее, он заставил себя шагнуть ещё раз. Посмотрел не на Майю — на остальных. С усилием разжал челюсти:

— Я понимаю ваше желание насолить некротресту. Я видел, с чего всё начиналось и к чему пришло. Но есть кое-что, что вам надо знать.

Майя обманывает вас. А прежде всего — обманывает саму себя.

***

Стоя у чердачного окошка мельницы, Майя лихо прикурила от серебряной зажигалки и тут же закашлялась. В лад ей чихнул и Майоран, тут же поправив повязку.

— Пожалуйста, аккуратнее с огнём. Мне показывали, как взрывается мелкая мучная пыль... Бр-р. А Гуго точно заметит, что ты стащила его игрушку.

Майя тряхнула головой. Белые крылья качнулись.

— Заметит? Вряд ли. Отец слишком много сил тратит на свою иррациональную неприязнь к трупцам. Мог бы давно загнать гордость под лавку и разбогатеть. Последняя мельница… Де Виров ждёт позор.

Она снова затянулась, закашлялась сильнее и сплюнула папиросу за подоконник. Майоран с криком потянулся поймать, но огонёк уже нырнул в воздуховод.

Оба застыли. Затем воздух вспыхнул, а пол встал дыбом.

…Объяснить, почему не занялись распущенные волосы подруги, он не мог иначе, как чудом. Сумев провести её сквозь ревущее пламя и ошалело мечущихся людей, Майоран выволок Майю наружу через заднюю дверцу. Развернул к себе и крепко встряхнул, чтобы со знакомого с детства лица спало выражение звериного ужаса.

— Сейчас ты бежишь домой. Прячешься во дворе. Смотришь, чтобы отец ускакал на пожар. Идёшь в его кабинет и возвращаешь зажигалку на место. Где он её держит?

— Н-на столе…

— Славно. Ну, бегом!

Первые шаги дались Майе с трудом, потом она подхватила юбку и припустила вдоль городской стены. Проводив её взглядом, Майоран бросился к колодцу, облился из ведра и побежал обратно к мельнице…

***

Теперь он смотрел ей прямо в глаза. Не отрываясь, не уводя взгляд в сторону. Делая с каждой фразой маленькие осторожные шажки вперёд.

— Ты настолько возненавидела себя, что не смогла этого вынести. Разорение семьи, смерть отца… Любой бы испугался такой боли. И ты испугалась. А чтобы не было больно, придумала, что во всём виноват некротрест. Придумала, убедила себя… И убедила других.

Кулак Майи не шелохнулся. Бледные мшистые всполохи таяли в лучах рассвета. Майоран медленно протянул ладонь и накрыл ей тонкие пальцы, сжимающие жезл. Вздрогнул, приподнял бровь, потом снова нахмурился:

— Но истина в жизни. Не дай себе погубить других. Не дай смерти победить.

Аскольд, молчавший всё это время, крутанул пистоль на пальце и рассмеялся:

— Прекрасная речь. Тебе бы в суде выступать… Только это ничего не меняет.

Он обернулся к прочим слушателям и оскалился:

— Хотите новость? Я тут узнал, что компания «Флё и Флё» выкупила долю в некротресте. Наш дорогой Фонтан лишь защищает свою собственность. Так что хватит уже соплями чавкать…

Скорее почуяв, чем поняв, Майоран бросился на землю, поэтому пуля лишь цапнула за плечо. Аскольд выругался и прицелился снова. Лицо Майи, утратив сходство с белой глиняной маской, шевельнулось:

— Нет… Нет ничего сильнее жизни.

Жезл тонко хрустнул. Липкое гнилостное сияние залило двор. Спутники Майи и Аскольда хором взвыли и принялись скидывать рюкзаки, путаясь в лямках, но оказалось поздно. Ткань ходила ходуном, лопалась по швам, а в воздух взмывали немыслимые трупцы-уродцы — туго надутые кожаные пузыри, усеянные оскаленными ртами и короткими жилистыми ножками. Они вились между построек хоздвора, выдувая плотную завесу мелкой пыли. Майоран чихнул раз, другой — и догадался.

Стоящая посреди этой «пляски смерти» беловолосая женщина улыбнулась ему. Только ему. Серебряная зажигалка щёлкнула и маленькой кометой полетела в центр облака. Вскочив, Майоран бросился к Майе…

Ударная волна подхватила, взметнула, швырнула его за бочку с рассолом. Уже теряя сознание, он крепче сжал пальцы. Лишь бы не потерять. Лишь бы не выпустить мятый клочок бумаги с единственной строчкой: адрес и имя.

Великое ничто оказалось к нему милостиво.

***

Парадный вход в дом де Виров стоял распахнутым, и сквозь него туда-сюда бегали рабочие. На фасад возвращались все краски солнца, в комнаты — удобная и изысканная мебель. Перед дверью в кладовую строгий мажордом уже отчитывал невинно ухмыляющегося лакея.

Девочка лет восьми, в мальчишеской одежде, но с разлетающимися подобно крыльям густыми белыми волосами переступила порог кабинета. Следом, опираясь на трость и морщась при каждом шаге, вошёл Майоран. Бинты с головы уже сняли, и рыжую щетину рассекла кривая бледная полоса — шрам от виска к темени.

— Здесь работал твой дед, — губы слушались плохо, приходилось дозировать слова. — И жила твоя мать.

— Я про неё ничего толком не знаю, — усевшись на край новенькой, ещё дышащей лесом кровати, девочка пожала плечами. — В интернате говорили, мол, переводит деньги на содержание, и всё. Какая она была?

В комнате возникла ещё одна фигура. Женская, в глухом платье с длинными рукавами, в перчатках и плотно прилегающем капюшоне. Лицо её закрывала серебряная маска — крылья, повязка на глазах. Из-под маски торчала непокорная белая прядь.

В руках фигура держала поднос, увенчанный чайником, парой чашек и блюдцами со снедью. Девочка поморщилась и высунула язык.

— Бе-е… Ну и запах!

Майоран крепко зажмурился, сжался весь, словно ударили в живот. Взялся за висящую на шее аромаску, помял в пальцах, отпустил. Потом вынул из кармана серебряную зажигалку и поставил на стол.

— Я хочу, чтобы ты считала так: не было человека храбрее твоей матери. Иные станут говорить иное; не верь. Истинно лишь то, во что ты веришь всем сердцем.

Он выглянул в окно, потом опустил взгляд, погладил дочку по волосам. И улыбнулся:

— Ведь истина — в жизни. А жизнь победила.