Впечатлившись Лавкрафтом, нарисовала сначала иллюстрацию - Ктулху, вероятно, - потом сфотографировала при свете свечей для атмосферы. Линеры, золотой акрил, бумага, Никон D800.
Мой художничий ВК https://vk.com/club233239706
Телеграм https://t.me/verapetruk
Шизо Фред:
🧠
— Доктор, он хотел всего лишь спасти.
— Кого и от чего?
— Красоту. От времени.
📖 Моя
Рудольф рано нашёл то, чему можно поклоняться: белые гипсовые головы на шкафу в школе, глянцевые развороты с репродукциями. Искусство манило его, и это притяжение было сильнее всего на свете. Красота в искусстве была молчалива и послушна — к ней можно было прикасаться и не слышать ответа.
Он вырос скульптором — талантливым и упрямым. В его мастерской было пыльно, но там рождались шедевры. Днём он преподавал основы пластики, вечером возвращался к своим заготовкам — и создавал из камня то, что не стареет. Он часто повторял: «Время портит живое. Камень остаётся».
Алиса пришла на подработку случайно — «постоять моделью пару вечеров». Девушка с тихой осанкой, прямой шеей и честным взглядом. Она говорила мало и смотрела прямо — не кокетливо, не заискивающе. Она была просто… живая.
— Не двигайтесь, — сказал он в первый вечер, как будто боялся, что её красота исчезнет в движении.
С каждой сессией Алиса становилась яснее. Линия ключиц. Изгиб талии. По ночам он вставал и включал лампу: проверял гипс, поправлял складку, любовался. Пыль от гипса висела в воздухе, как туман, и казалось, что время действительно остановилось — хотя бы на эти часы.
Алиса улыбалась вежливо, позировала и уходила в свой мир — где люди встречаются, спорят, смеются и куда-то бегут. Рудольф из окна видел, как у ворот её ждёт кто-то молодой, с ярким смехом и ветром в волосах.
Однажды Алиса сказала: — Мне придётся пропасть на пару недель. Проект, съёмка. Если хотите, потом продолжим. — Конечно, — спокойно ответил он.
Но Алиса не позвонила ни через две недели, ни через три. Съёмки затянулись, потом пришёл новый проект. Когда она всё же вернулась, на улице было сыро, моросил дождь. Она постучала в дверь мастерской.
— Можно? — спросила она и вошла, не дожидаясь ответа.
Алиса остановилась. На постаменте стояла она — не гипсовая заготовка, а будто вторая Алиса. Слишком точная. Слишком настоящая. В глазах скульптуры был узнаваемый блеск.
— Это… невероятно, — прошептала она.
— Алиса, — мягко сказал он, подходя ближе. — Я ждал тебя. Ты — идеал, который встречается один раз в жизни. Я должен был спасти тебя.
— От чего? — она шагнула назад.
— От времени. Оно съедает красоту. Я нашёл способ. — Он поднял резец. — Осталось совсем немного.
Она отступила — он сделал шаг. Алиса дёрнула ручку двери. Заперто.
— Не бойся, — сказал он спокойно. — Искусство требует жертв.
…
Когда полиция вскрыла мастерскую, внутри было слишком тихо.
Тело Алисы нашли под брезентом — как ненужный материал. А в центре комнаты — скульптура. Пугающе живая. В гипсе нашли пряди настоящих волос. Под слоем штукатурки — человеческие ногти. Внутри — органические ткани.
Её парень кинулся на Рудольфа прямо при задержании. — Тварь! Ты её убил!
— Убил? — удивился Рудольф. — Нет. Я освободил её. От тлена. От старости. От исчезновения. Теперь она вечна.
Патологоанатом на экспертизе долго смотрел на статую.
— Странно, — сказал он, — иногда чудовища делают вещи красивее, чем святые. Но от этого чудовищами быть не перестают.
—
🩻 Клиническая аннотация по случаю:
Он утверждал, что спас её от времени — и время действительно больше её не трогает.
Одержимость редко приходит одна: обычно за рулём едет бред, а труп лежит в багажнике.
«Ничто не вечно, кроме камня», — повторял он. Оказалось, сердца тоже иногда каменеют.
Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, рекомендует: если художник называет вас музой — обязательно уточните, дышат ли предыдущие.
Больше Тёмных историй тут t.me/ShizoFred8
🧠
— Доктор, Лена уверена, что умерла.
— Она что-то сделала с собой?
— Нет. Она просто перестала быть живой.
📖
Лена никогда не боялась темноты — она боялась тишины. В тишине слышны собственные мысли, которые обычно прячут за шумом. Но в тот вечер тишина стала началом её конца.
Её лучшая подруга Катя не отвечала на звонки. Сначала это казалось странным, потом тревожным, потом — пугающим. Лена пришла к ней домой: дверь была закрыта изнутри. Она постучала. Позвонила. Тишина. Окно кухни выходило на карниз, Лена вылезла через подъезд, дрожа от ветра, постучала в стекло. Опять тишина.
Она разбила стекло локтем и пролезла внутрь.
Кухня. Чашка на полу. Вода тонкой струйкой продолжала течь из крана. В гостиной — следы борьбы: опрокинутый стол, разбросанные вещи. Катя лежала на полу возле дивана, словно просто легла отдохнуть — и неожиданно ушла глубже, чем планировала.
Лена коснулась её руки. Она была холодной.
Полицейские найдут следы. Эксперты сделают заключения. Новости напишут: «Убийство на бытовой почве». Но Лена не услышит ничего из этого. Она останется сидеть рядом, не плача, не дрожа, с пустыми глазами — не как человек, который увидел смерть впервые, а как тот, кто последний раз увидел жизнь.
Первые дни Лена всё делала автоматически: свидетельские показания, похороны. Люди обнимали её, говорили: «Держись». Она не сопротивлялась — просто стояла и кивала. Слова звучали для неё как через воду. Казалось, всё вокруг движется, а внутри неё — замерло.
На третий день она перестала есть. На четвёртый — перестала спать. На пятый нашла у себя привычку: искать пульс. Прикладывала пальцы. Ничего. Давила сильнее. Ничего. Меняла руку. Ничего.
— Это невозможно, — сказала мать.
— Теперь — возможно, — ответила Лена.
Она начала говорить странные вещи:
— Со мной всё нормально. Просто меня больше нет.
— Где ты тогда? — спрашивали её.
— Там, — отвечала она и показывала не на небо.
Она уверяла, что кровь в ней больше не движется, что сердце не бьётся — просто тело ещё осталось здесь, но это недоразумение.
Она начала возвращаться в ту квартиру. Замки сменили, окно закрыли, но она всё равно приходила туда — стояла под дверью или сидела на ступеньках подъезда, будто ждала себя прежнюю. Ту, что осталась там.
— Лена, ты больна, тебе нужна помощь, — говорила мать.
— Болеть — значит жить, — грустно усмехалась она. — А я — нет.
Её положили в клинику. Диагнозы звучали холодно и чуждо: деперсонализация, диссоциация, тяжёлое бредовое расстройство. Пока на консилиуме не произнесли вслух главное слово — Котар. Но оно не лечило. Оно лишь дало имя той пропасти, в которую она упала.
Ночью врач зашёл в её палату. Лена сидела у окна. Как всегда — два пальца у шеи.
— Зачем ты это делаешь? — спросил он.
Она посмотрела спокойно, почти мягко:
— Я умерла там, — сказала Лена. — Просто никто не забрал моё тело.
🩻 Клиническая аннотация по случаю:
У Лены редкое состояние: человек уверен, что мёртв. Но Лена пошла дальше — она не только знала, где умерла, но и когда именно это произошло.
Живых среди нас меньше, чем кажется — просто никто не занимается проверкой.
Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, просит не беспокоиться: мёртвые не опасны, пока не начинают думать.
Больше тёмных историй тут t.me/ShizoFred8
Сентябрь — это не только начало учебного года, но и время активной подготовки к горячему сезону распродаж. Самое время подключить подписку Пикабу+:
рассказывайте о своих товарах и услугах
добавляйте ссылки
создавайте витрину товаров прямо в профиле
подключайте дополнительное продвижение постов
Пора готовить сани!
До деревни не так уж и далеко. Километра три всего через лесок от станции. «Родители не желали перебираться в город, да и то верно — вон тут какая благодать, поля, леса, река, закаты одни чего стоят. Да и в деревне сейчас есть и газ, и свет, и телевидение. А в городе пыль да машины, толпы равнодушных лиц и никому нет дела до тебя. Просто вот порой, страшно за них становится, случись что, пока скорая из города доедет», — так размышлял Андрей, шагая бодро по высокой траве, что росла вдоль железнодорожных путей. Дорога его лежала в родительский дом. Приезжал он туда только на зимние каникулы в Новый год, да летом, когда в отпуск выходил. Чаще не мог — дела, работа, городская суета, что затягивает как водоворот.
Андрей свернул на поле, которое расстилалось до самого горизонта и, казалось, не было ему края. Колосья стояли ровно, ни ветерка, ни движения никакого. Солнце приближалось к горизонту. Мужчина прислонил ладонь к глазам и нашёл тропинку, бегущую по этому золотому морю узкой ленточкой и пошёл туда, где она начиналась, чтобы пересечь поле. За полем лесок, а там и деревня. Как раз к темноте доберётся. Миновав уже почти половину поля, он остановился, и посмотрел на широкую грунтовую дорогу, что шла через лес в деревню. Там уже можно будет идти не торопясь. Неожиданно сзади послышался голос:
— Витька, ты что ли?
Андрей оглянулся, чуть поодаль стоял пожилой мужик.
— Я, — ответил он ему, недоумевая, откуда тот мог взяться, ведь по полю никто не шёл кроме него. «Да и тропинка одна. Ну мало ли, может я задумался, ушёл в свои мысли, вот и не приметил».
И только хотел он его спросить, мол: «А ты кто ты такой, откуда меня знаешь?» Как вдруг узнал в нём соседа. Вернее не совсем соседа, тот жил через улицу. Дядя Ваня зовут, родителям ровесник почти.
— Здорово, — отвечает Андрей. — Дядя Ваня! А я и не признал тебя поначалу! Ты откуда идёшь? Я что-то тебя даже не заметил.
— Так тоже с поезда иду, — ответил дядя Ваня. — Вот в город ездил, к внучке своей. Она ж у меня одна, внученька-то. В этом году школу заканчивает, собирается поступать в институт. А сын со снохой в городе дом построили, квартиру-то продали, теперь тоже на земельке живут, как вот мы здесь. На своей-то земельке ведь оно завсегда лучше, чем в бетонных хоромах. Правда, Витёк?
— Правда, дядь Вань, — согласился парень, и они зашагали вместе в сторону деревни.
Шли, болтая о том о сём, вспоминая былое, обсуждая настоящее и строя планы на будущее. Обычный разговор. Минут через десять вышли к лесу. Солнце почти уже село. Но потеряться тут было негде, дорога широкая и ровная до самой деревни. Двигались по грунтовке. Вскоре лес закончился, и они увидели перед собой огни деревни. Послышался лай собак, потянуло запахами человеческого жилья, где-то мычала корова, блеяли овцы. Каждый раз с замиранием сердца выходил Андрей на этот пригорок, с которого глазам открывалась эта картина. И всегда как в первый раз, сжималось его сердце от радости, от какого-то умиления и неведомой щемящей тоски по ушедшему времени, по далёкому детству, по тому, что никогда уже не вернётся…
Немного постояв, мужчины начали спускаться с пригорка.
— Красота у нас тут, правда?
— Правда, — ответил Андрей.
— Ты, сынок, родную землю никогда не забывай. Здесь истоки твои, корни. А без корней человек ничто, так …перекати-поле.
— Разве забудешь нашу деревеньку, дядя Ваня! — улыбнулся молодой человек.
— Да я так, к слову пришлось. Старческое это уже, — улыбнулся в ответ дядя Ваня и похлопал его по плечу.
— Послушай-ка, у меня к тебе просьба одна будет, ты как отдохнёшь, завтра прогуляйся-ка до Кольки рыжего, что у магазина живёт. Только с собой участкового возьми. Как придёте, в сарай к нему загляните, там, в углу, под сеном зарыто кой-чего. Ну там сам увидишь.
— Ничего не понял, дядь Вань, — рассмеялся Андрей, — что за игра такая «Что? Где? Когда?»
— А ты не думай, сынок, просто сделай, как я прошу, а там узнаешь ответ.
— Видимо заговаривается старик уже, — подумал парень про себя, а вслух ответил: — Конечно, схожу, не волнуйся, дядь Ваня!
— Ну вот и дошли, давай, бывай. Родителям привет передавай. Мне сворачивать надо.
Попутчики распрощались. Вскоре Андрей отворил ворота и вошёл во двор. Умылся из бочки, стоявшей на углу избы, тёплой, нагревшейся за день на солнце, водой для полива огурцов и вошёл в дом. Родители обрадовались его приезду, начались расспросы, да объятия, разговоры, кто, что, да как. И говорит он им:
- Вот с дядей Ваней дошли до деревни вместе от самой станции почти, так что не скучно было дорогой.
При этих словах родители как-то странно переглянулись.
— Что не так? — посмеиваясь, спросил Андрей. — Вы как будто привидение увидели!
— Мы-то не увидели, — подал голос отец. — А вот ты похоже его и встретил.
Мать при этих словах перекрестилась.
— Да будет вам, — сказал сын. — Смеётесь, что ли надо мной? Какие ещё привидения?
— Сынок, — тихо спросила мать. — Ты не ошибся часом? Может это не дядя Ваня был?
— Да что я, дядю Ваню не знаю что ли? Он это был. Про сына мне своего рассказывал, про внучку, мол, помочь надо им, она же в этом году в институт поступать будет. Да и вам ещё привет передал. Да что случилось-то?
Отец потёр рукой подбородок и растерянно произнёс:
— Так ведь умер дядя Ваня.
— Как это умер, когда я с ним только пятнадцать минут назад говорил и видел его, вот как вас вижу?
— Не знаю, сынок, — ответил отец. — Только так оно и было. Ты где его встретил?
— Да в поле, почти на самой середине догнал он меня, правда, не заметил, как он подошёл, ну вот и вся странность.
— Так вот на том самом поле и нашли его убитым, в самом центре поля и лежал он в стороне от тропки. Дней двадцать назад.
— Да ты что, пап! — только и смог вымолвить сын.
— Иван тогда в город собрался ехать, к сыну. С собой деньги у него были, сумма круглая сказывал наш участковый позже, он эти деньги для внучки копил много лет, с пенсии потихоньку откладывал, хотел помочь. Ну и пошёл на утреннюю электричку, часа в четыре утра вышел, а электричка-то в половине пятого подходит к станции. Через поле шёл, когда ударили его по голове, и ограбили. Так и не нашли того, кто это сделал. Никто ничего не видел. Но поговаривала милиция-то городская, что был это кто-то знакомый Ивану, потому как не сопротивлялся он убийце, доверял, следовательно. Одним ударом тот его убил. Нашли Ивана почти сразу же. Считай, что по свежим следам обнаружили. Да только ничего уже сделать нельзя было, умер Иван мгновенно, голову ему проломили.
Андрей сидел поражённый, но вдруг его словно током дёрнуло, и он подскочил со стула:
— Постойте-ка! Ведь он мне про Кольку-рыжего говорил что-то… Мол, сходи к нему завтра с участковым. Я ещё подумал про себя, что блажит старик.
Он не закончил фразу и бросился прочь из дома.
Участковый был дома. Андрей как мог, сбивчиво поведал ему о том, что произошло, сразу предупредив, что не пил, и сам понимает, насколько абсурдно выглядит его речь со стороны.
— Но, Михаил Степанович, ведь нам ничего не стоит просто сходить и убедиться, правда? Умоляю вас, давайте просто сходим, а… А вдруг…
Михаил Степанович, надевая китель, пристегнул кобуру, и ответил коротко:
— Идём, Андрюха, но смотри, если ты шутить вздумал, я тебе такой штраф вкачу, мало не покажется над милицией шутки шутить.
Через два часа у дома Кольки-рыжего уже стоял милицейский УАЗик, с приехавшим из города следователем, расписывались в бумагах понятые. У палисадника, несмотря на поздний час, собралась толпа деревенских, ахая и охая, глядевших во все глаза на Кольку, которого в наручниках вывели под руки двое милиционеров и усадили в зарешёченный «зад» УАЗика.
— И кто бы мог подумать, — шептала бабка Маруся, вытирая слезу. — До чего Ивана-то жалко. Убивец проклятый этот Колька.
— А мне он никогда не нравился, — ответила ей Шура. — Как приехал из города, так и был бирюком.
— А деньги-то, слыхали, закопал под яблоней, в банке трёхлитровой. Видать хотел раскопать, как всё уляжется, гад.
— А топор в сарае, слышала, припрятал, под доской, а сверху сеном завалил.
— Интересно и как только это Степаныч додумался там искать?
Андрей вернулся домой почти под утро. Участковый просил его никому не рассказывать, что встретился с покойным Иваном в поле. А то, мол, не ровен час увезут в дурдом под белы рученьки. Как уж он всё объяснил следователю, неизвестно. Но дело было закрыто. Справедливость восторжествовала.
Ближе к обеду следующего дня Андрей пришёл на деревенское кладбище и, остановившись у свежей могилки с жёлтым, деревянным крестом, долго молчал, глядя на фотографию, с которой улыбался дядя Ваня.
— Вот и всё, дядя Ваня, спи спокойно.
И подержавшись рукой за тёплый от солнца крест, медленно пошёл в сторону деревни.
Года четыре назад, на Ютубе попалось видео под заголовком "Скоро в каждой семье будет труп" на канале "Чудеса святого отрока". Женщина рассказывает про видение во сне. Послушал минуты три-четыре. Подумал, или секта какая-то, или раскольники.
Если в каждой семье труп, то это либо мор великий должен быть, либо третья мировая. Ковид вроде пережили...
К тому же, в последнем варианте, у большинства есть шанс стать трупами, а не у одного из семьи.
...2025-й. Месяц назад, у друга привезли племянника. С работы двое пацанов вернулись в цинке. У коллеги двоюродного братишку привезли. У меня двоюродный братишка и брат его жены пропали без вести...
...Вот такая мистика.
Шел 1986 год. Ангелине тогда исполнился 31 год, она давно замужем, а детей Бог не дал — первые две беременности закончились выкидышами, а последующие дети родились мертвыми. Пришёл день, когда она снова забеременела и отправилась на осмотр в женскую консультацию. Прямо возле здания поликлиники, откуда не возьмись, появилась черная кошка и бросилась Ангелине под ноги. Поскользнувшись, женщина упала на живот. Всё обошлось, и через положенное время родилась здоровая дочка.
Но счастье мамы длилось недолго, едва дочке исполнилось полтора года, она тяжело заболела. Назначили антибиотики, на которые у девочки оказалась тяжелая аллергия с отеком Квинке, лающим кашлем и удушьем. Ребёнка срочно доставили в реанимационное отделение, но её состояние с каждым днем ухудшалось.
Ангелина осталась в больнице вместе с дочкой. На следующий день к ним в больницу пришла мама Ангелины, т. е. бабушка внучки, она рассказала, что у нее всю ночь на подоконнике, а жила она на первом этаже, сидела неизвестная черная кошка. И как бабушка ни пыталась ее прогнать, та упорно прибегала обратно. А на утро пришла соседка и сказала ей, что знает о нашей беде. Её знакомая может им помочь, но для этого нужно забрать ребенка из больницы.
Ангелина не захотела рисковать и отказалась, посчитав, что под круглосуточным медицинским наблюдением дочка будет в безопасности. Ночью у девочки сильно поднялась температура, а когда она упала, измученная мама ненадолго уснула. Ей приснилась черная кошка, которая путалась под ногами, не давая подойти к кроватке. Ангелина усилием воли заставила себя проснуться и тут же побежала к дежурному врачу — писать отказ от лечения под свою ответственность. Медики возражали, но мама настояла на своем и отвезла ребёнка домой.
Вечером к Ангелине пришли бабушка и незнакомая женщина по имени Татьяна. Она сказала, что готова помочь. Попросила отца девочки и бабушку уйти на всю ночь. И остались они дома втроем: дочка, мама и Татьяна, которая сразу же достала из сумки череп крупного животного.
Она строго-настрого велела хозяйке молчать, слушаться во всем и не задавать никаких вопросов. Приказала идти на кухню, налить в тарелку молока и поставить его в проходе между кухней и комнатой, где стояла кроватка ребёнка. А самой сидеть на кухне спиной к двери с закрытыми глазами, ни на что не реагировать, не отвечать и не открывать глаза, что бы ни происходило, и что бы та ни услышала.
Ангелина послушно выполнила все указания. Когда она сидела с закрытыми глазами, то почувствовала, как о ее ноги трётся кошка, притом что в квартире никаких животных нет, а двери и окна закрыты. Через некоторое время Ангелина услышала, как эта кошка тихо пошла в сторону комнаты, начав шипеть и мяукать. Это продолжалось всю ночь. Животное металось из кухни к комнате, но попасть к ребёнку не могло. На рассвете все звуки резко стихли, и мама услышала голос Татьяны:
— Открывай глаза, иди к ребенку.
Ангелина пошла в комнату, никакой кошки там не увидела и была так сильно испугана и растерянна, что даже не сообразила попрощаться с Татьяной. Утром пришла патронажная медсестра проверить, как себя чувствует ребёнок. Она просто развела руками: температура спала, отечность ушла, девочка перестала кашлять, дыхание, как и сердцебиение, стали ровными.
Позднее Ангелина нашла Татьяну и попыталась ее отблагодарить, но та ответила отказом, а на её вопрос, что же той ночью произошло, порекомендовала не размышлять.
деревенские истории
Бабку Котяжиху на деревне все знали. Да и как не знать, нет такой избы, в которой не обращались бы к ней за помощью. Никому она не отказывала, коль видела, что намерения у человека добрые — и подлечит, и утешит, и мужа в семью вернёт, и завистницу проучит. Каждого бабка Котяжиха жалела, не понаслышке знала она, что такое горе, сама троих детушек схоронила.
И вот, однажды стала бабка Котяжиха подмечать, что в их деревне неладное творится. Раньше-то, бывало, редко какая напасть случалась, а тут, погляди-ко, словно из ведра посыпались несчастья на людей.
То одна прибежит — корова стала кровью доиться, то другая в сенцы стучит — муж бить начал, а ведь сроду за ним такого не замечали, то третья жалуется — весь урожай в огороде сгинул, встала утром, а всё полегло и увяло, чем зимой семью кормить, то четвёртая в слезах молит — детки захворали все разом, помоги, бабушка! Что за невидаль такая? Стала бабка Котяжиха подмечать да прислушиваться, по дворам ходить, людям помогать. И поняла она, что тут дело нечисто. Не обошлось тут без тайного умысла злого человека. Не иначе как ведьма в деревне завелась.
Да не такая ведьма, что ведунья, а самая настоящая колдовка, которая людям гадости творит. Да не ради денег иль какой другой выгоды, а потому, что никак ей без этого, жизнь не в радость, коли хоть один день зла не сотворит человеку. Коробит её от чужого счастья. Бабка Котяжиха хоть и была сама ведающей, да Бога-то боялась, дел чёрных не творила, знала границы своим силам и знаниям. Никто от неё плохого не видел сроду. По воскресеньям приходила она в церковь, что в соседнем селе была, исповедовалась, причащалась, каялась в том, что людей лечит, помогает, вдруг нет на то воли Божией, вдруг неправильно она делает, а по-другому не могла она, мимо чужой беды пройти душа не терпела, когда помочь умела да знала как.
И вот, в очередное воскресенье пошла бабка Котяжиха в церковь. Стоит тихо себе в уголочке, молится, хору с клироса внимает, и вдруг видит — Аришка с их деревни в другом уголке забилась, и плачет тихонько, да так горько, что и смотреть сил нет. А надо сказать, что была эта Аришка самая разнесчастная девчушка на деревне. Вовсе одна она осталась, мать зимой в прорубь провалилась, да от горячки сгорела, а отца волки в лесу загрызли. Была у Аришки бабушка старенькая, и та вскоре покинула внучку, отошла в мир иной. Так и жила она одна одинёшенька с тринадцати лет, горе мыкала. А уж бедненькая она была, слов нет, ходила в том, что люди подадут.
Работала же Аришка не покладая рук — кому грядки прополет, кому за детьми приглядит, кому дрова поможет в поленницу сложить, тем и жила. Но не озлобилась Аришка от жизни такой, напротив, певунья была да скромница, улыбка её до того была светлая, хоть лик с неё пиши, а как запоёт, так заслушивались все, до слёз пробирал её голос тонкий. И сама она была, как ромашка — русоволосая, беленькая, стройненькая, голубоглазая — солнышко в кармане носила, так люди баяли. Как придёт к кому, так вроде на душе легче после разговора с Аришкой. Любили её на деревне.
И надо же было такому случиться, что влюбился в неё самый лучший парень в их деревне — Никитка. Девки за ним табуном ходили. Но он не подлый был, не обманывал девчат. Погулять - погуляет с ними, позубоскальничает, на гармошке им сыграет, семечками угостит, и всё на том. Не портил он девок, не хулиганил, никто про него слова плохого не мог сказать. А красивый был Никитка! Высокий, крепкий, как дубок молодой, чернобровый, кудрявый, сокол одним словом. В семье он старший, а у матери за ним мал-мала меньше, семь человек ещё братьев да сестёр. Отца не стало у них, лесиной в лесу придавило.
Так Никитка в семье за кормильца был, во всём матери помогал, никакой работы не чурался, не стеснялся — ни мужской, ни женской. Мог и занавески на окнах матери постирать, и сруб на баню поставить. Вот какой мужик был, золотого сына мать вырастила, опору себе на старости лет. И полюбилась, значит, Никитке Хохлатушка, как он Аришку свою называл, а полюбил он её за глаза лучистые, за речи певучие, за характер золотой. И Аришка ему взаимностью ответила. Стали гулять они по вечерам вместе. И поняли люди — быть скоро свадьбе.
А на деревне девка жила с матерью, Варварой звали, страшная была, Бог ты мой! Во-первых, косоглазая да рябая, во-вторых, кривобокая, а характеру злого, такую ещё поискать. Всем от неё доставалось, идёт по улице, попадётся какой котёнок иль собачонок, и тех пнёт.
— Ох, погоди, Варька, отольются тебе невинные слёзы, нельзя животинку обижать! — грозятся ей люди.
А той хоть бы хны, усмехнётся и дальше пойдёт. А завистливая была, ой-ёй. Коли увидит у кого платок баской иль сарафан затейливый, с матери не слезет, пока та ей такой же не купит. Она и на вечорки ходила, и на гулянья с сельскими, да только никто из парней не глядел в её сторону. И не оттого, что рябая она была, разве ж в лице красота человека состоит, а оттого, что нраву дурного.
Кому, право, такая жена нужна? А Варвара с каждым днём всё пуще злилась, ведь была она уже перестаркой и замуж ей хотелось. И вот на тебе, полюбился ей этот Никитка. А ведь он с Аришкой гуляет. Вот же ж беда. И чего Варвара только не делала, чтобы вниманье его на себя обратить- уж она и танцевала пуще всех девок, уж она и наряжалась баще всех, уж она и сама к нему с намёками да улыбками ластилась — нет толку! Не глядит Никитка в её сторону, хоть ты тресни!
Да отошли мы с вами малость от рассказа, то присказка была, а сейчас сама сказка будет. Заприметила, значит, бабка Котяжиха, как Аришка в уголке церквушки плачет, да так горько, что мочи нет глядеть, утирает слёзы своим стареньким полушалочком, да и подошла к ней.
— Миленькая ты моя, да что случилось с тобой, девонька?
— Не знаю, бабушка, как и сказать вам, — отвечает Аришка.
— Да уж как есть говори.
И поведала ей Аришка, что разлюбил её Никитка. И в сторону её не глядит даже.
— Да как же это так? — подивилась бабка Котяжиха.
— Да вот так, — утирая слёзы, всхлипнула девушка, — С вечера проводил меня до дома, а с утра, как на улице повстречались, так мимо прошёл, словно чужой, и даже не глянул в мою сторону, словом не обмолвился! Я к нему — а он смотрит сквозь меня, словно не видит, а после рукой молча отвёл со своего пути, да дальше пошёл.
А на другой день подружки мне рассказали, мол, видели Никитушку моего у Варвары во дворе, дрова он там колол. Так и пошло с того дня, стала я и сама за ним следить, и увидела, что и вправду ходит он к Варваре, по хозяйству помогает да зубоскалит с ней, а уж она как вокруг него вьётся! Не бывать, знать, нашей свадьбе…
— А ну-ка, девка, не реви, — осадила Аришку бабка Котяжиха, — Иди-ка ты домой, уладим мы это дело.
Поклонилась Аришка бабке Котяжихе, спасибо сказала, да и послушалась её — домой пошла, слёзы вытерла, полегчало малость у неё на душе, знала она, что слово бабки Котяжихи крепко, и коль уж она слово дала, то, значит, поможет её беде. Хоть и насильно мил не будешь, и коли уж разлюбил её Никитушка, знать так тому и быть, но надеялась Аришка, что хоть тоску бабка Котяжиха отведёт от её сердца, а то у ж вовсе тошно было Аришке.
А бабка Котяжиха на следующий же вечер снова в храм на службу пришла, предпраздничное богослужение было, народу много. Обычно бабка Котяжиха всегда в первых рядах стояла, истово Богу молилась, о детках своих усопших плакалась, за свои грехи прощения просила, а в этот раз в задние ряды пошла. И не столько она службу слушает, сколько по сторонам поглядывает да всё примечает. И ведь увидела она то, что ей надо было. Служба-то уже почти закончилась, а Варвара только в храм идёт, да к подсвешникам прямиком, и давай свечи ставить. И ведь что удумала, свечи задом наперёд принялась втыкать, да мало того, что свои так поставила, так она ещё и те, что рядом горели, перевернула «головками» вниз. А после из церкви задом попятилась к выходу.
— Ага, вот ты и попалась, кобыла нестоялая! — подумала бабка Котяжиха, да и следом за Варварой вышла на улицу.
Варвара дошла задом наперёд до церковной калитки, по сторонам глянула — не видит ли кто, развернулась, да бегом домой побежала. А бабка Котяжиха не отстаёт. Догнала она Варьку, поймала её за косу, да и говорит:
— Это что ж ты делаешь, девка?
— Ничего я не делаю, — отвечает ей Варвара, выпучив глаза от неожиданности.
— Как это ничего? — наседает бабка Котяжиха, — А ну рассказывай, где была, у кого была, что там делала?
А Варвара на своём стоит.
— Ах так, — говорит бабка Котяжиха, и давай её за косу трепать, — Ну я тебе сейчас покажу, Варка, я тебе косу-то отрежу за враньё твоё и за пакости!
А в то время косы лишиться было для девки позором неслыханным, испугалась Варька, разревелась, да и повинилась во всём.
— Так, мол, и так, всё скажу тебе, бабушка, только отпусти меня! На краю деревни нашей баба одна поселилась, колдовать она умеет, она мне Никитку и приворожила.
— Ах ты ж, кобыла распроклятая, — говорит ей бабка Котяжиха, — Али не знаешь ты, что он Аришку любит? Что свадьба у них намечается?
— Да всё я знаю, — ревёт Варвара, — Ну а мне что делать, коли я его тоже люблю?
— Это что за любовь такая, чтобы парня на тот свет приворотами загнать, жизнь ему укоротить? Да и себя в такую кабалу к бесам затащить? Дура ты, дура!
— А что мне делать? — отвечает Варвара, — Никто меня замуж не берёт, парни даже в сторону мою не глядят, оттого, что некрасивая я. А я тоже замуж хочу.
— Да не потому не глядят на тебя, что лицом не гожа, — отвечает ей бабка Котяжиха, — А потому, что сердце у тебя злое. Ведь от тебя слова ласкового никто сроду не слышал, мать родную и ту ты своими капризами извела, то и дело плачет она. Души у тебя нет, Варвара!
— Ну ладно, дело это мы решим, но смотри, — пригрозила она Варваре пальцем, — Ежели узнаю, что ходила ты снова к колдовке, худо тебе будет, попомнишь ты меня!
Отпустила она Варвару, а сама тут же в свою деревню побежала. А деревня Ильинка большая была, сама, как село целое, идти долго, пока шла уж смеркаться стало. Вот пришла бабка Котяжиха, и видит, в старой, покосившейся избушке, что много лет уж без хозяина стояла, свет горит в окошечке. Избушка та чуть поодаль от других стояла, а рядом с избою высо-о-окая сосна росла. Бабка Котяжиха, не теряя времени, к избе — и в дверь постучала.
И открыла ей дверь баба. Страшная, как чёрт. Высоченная, чёрная, как ворона, глазищи голубые, водянистые, прозрачные, словно неживые, вытаращилась на бабку Котяжиху своими бельмами и говорит:
— Чего пришла?
— Пришла, — так же нагло отвечает ей бабка Котяжиха, — А ты что думала? Что ты будешь тут творить, что хочешь?
— Буду, — говорит баба, — А тебе какое дело?
— А такое! Или ты думаешь, я не поняла, что по деревне мор пошёл? То скотина издохнет, то мужик запьёт, то посевы погибнут, то жених невесту бросит! А это ты, знать, гадина такая, ну, да погоди, я тебе устрою!
Колдовка только в лицо ей расхохоталась:
— Или ты, бабка, думаешь, что со мной справишься? Куда тебе? Силы побереги!
— Сил мне хватит, — отвечает бабка Котяжиха, — Гляди, как бы тебе хватило! Значит так, или ты убираешься из моей деревни, или я тебе такое устрою, что мало не покажется.
Развернулась бабка Котяжиха, и пошла неспешно прочь, а колдовка ей вслед плюёт да кричит:
— Да что ты можешь, старуха, супротив меня, молодой? Я тебя в два счёта раздавлю.
И давай что-то приговаривать, бормотать, притоптывать ногою.
Повернулась к ней бабка Котяжиха да и говорит:
— Ну вот ты и добилась своего. Или сейчас же выметайся из деревни или раздавлю я тебя, как клопа.
Колдунья засмеялась, дверью хлопнула, да в избе скрылась.
А бабка Котяжиха крепко осерчала, так она разозлилась, что всё внутри клокотало, редко она гневалась, да ещё вот эдак.
Пошла она в сторону своего дома. Не прошло и получаса, как налетел на деревню ураган, да такая ли буря разыгралась, что деревья стала выкорчёвывать, и не тоненькие молодые деревца, а вековые старые деревья. Земля с небом смешалась. Светопреставление началось. Перепугались люди и всей деревней к дому бабки Котяжихи бросились, поняли они, что дело тут непростое, не природа то бушует, а неведомые силы гневаются.
А та и успокоила народ:
— Не бойтесь, вас эта буря не тронет, а кому надо, тот получит своё.
Спустя несколько минут услышали люди ужасающий треск и грохот откуда-то со стороны. Что такое? И тут видят они, как у Варкиной избы тополь старый под корень обломился будто срезанный, и на крышу повалился. Да избу не задел, лишь крышу разрушил.
А в это же самое время, на краю села, в высокую сосну, что у покосившейся избушки стояла, молния ударила. Со стоном и скрипом переломилась сосна пополам и аккурат своей верхушкой в избу воткнулась, насквозь крышу прошла, как стрела. А вслед за одной молнией и вторая ударила, как раз в ту сосну, что из избы в небо торчала, и вспыхнула изба в мгновение ока. Выбежала из избы баба та, страшная, как чёрт из табакерки, волосы дыбом, голосит на всё село, кричит, кулаком кому-то грозится то в небо, то на деревню, а после бросилась бежать прочь. Все люди это видели, когда она по деревне бежала. Испугались люди, что огонь сейчас на их избы перекинется, но нет, не тронуло пламя другие дома. А ведьмина изба дотла сгорела.
И лишь только она сгорела, как буря тут же и утихомирилась, в минуту улеглась, и пошёл тихий, тёплый, летний дождичек. Смотрят люди на это диво, и крестятся. А бабка Котяжиха встала тихонько позади всех да и промолвила:
— Я же сказала, что раздавлю и следа не оставлю.
Улыбнулась она да домой пошла.
А на Покров свадьбу играли. Никитка с Аришкой женились. И Варвара счастливая бегала. На той свадьбе познакомилась она с Никиткиным другом из дальней деревни, да и приглянулась тому. Не заметил он ни лица её рябого, ни ноги хромой, а всё потому, что с той поры изменилась Варька, мать стала почитать, к людям с добром относиться, стариков уважать, да никого не обижать. Крепко тогда проучила её бабка Котяжиха. Вскоре и Варвару замуж отдали.
Так-то, милые, на добрый привет — добрый и ответ. С Богом!
🧠
— Доктор, он снова смотрел в чужие окна.
— Из любопытства?
— Нет. Из тоски по свету.
📖 Глаз за стеклом
Семён жил в старом доме на краю посёлка. Когда-то здесь звучали голоса, стучали кастрюли, смеялись за обедом. Теперь тишина лежала на стенах, как пыль. Часы тикали громче, чем дыхание.
По вечерам он возвращался с работы медленно — спешить было некуда. Иногда, проходя по улице, останавливался у чужих дворов. В одном окне женщина ставила чайник, в другом мальчик крутил глобус, где-то пожилой мужчина поливал фиалки.
Там, за стеклом, шла жизнь — простая, обыкновенная, но живая.
Он стоял и смотрел. Сначала несколько минут, потом дольше. Говорил себе, что просто отдыхает, но это был самообман — его притягивало то, что он видел, и хотелось наблюдать всё больше и больше.
Со временем наблюдение превратилось в привычку. Он знал, где какой свет загорается, во сколько возвращается парень с велосипедом, когда соседка открывает окно, чтобы проветрить кухню.
Он придумал имена: Дама с чайником, Семья с кашей, Мальчик-ураган.
Иногда повторял их движения — поднимал ложку, кивал, что-то шептал в ответ, будто тоже участвует.
Иногда он задерживался допоздна и видел, как окна одно за другим темнеют. Тогда он шептал:
— Спокойной ночи, мои светлячки. До завтра.
В ту ночь Семён задержался у улицы с чужими домами до поздней ночи.
Смотрел, как в окнах гаснет свет, как кто-то задергивает шторы, кто-то тушит лампу и уходит спать.
В каждом окне оставалось немного тепла — достаточно, чтобы не чувствовать холод.
Когда последнее окно погасло, он повернул к себе.
Дорога домой казалась длиннее обычного, хотя шагал он тем же шагом.
Над крышами бил дождь, пахло мокрой землёй и дымом из чужих печных труб.
У калитки он остановился.
Дом стоял в темноте — без света, без жизни, без дыхания.
За стеклом — ничего, кроме отражения: бледное лицо, капли на пальто, глаза, в которых больше нет ожидания.
Он снял шляпу, встал перед домом и долго смотрел в черноту окна.
— У всех жизнь внутри, — сказал он тихо, — а у меня снаружи.
Дождь всё шёл, смывая с крыльца пыль и старость.
А он так и стоял, представляя, как чужая жизнь за стенами продолжает светиться где-то вдали.
🩻 Клиническая аннотация по случаю:
Он всю жизнь искал тепло в чужих окнах и не заметил, как остыл изнутри.
Когда перестал подглядывать — понял, что из его дома давно никто не выглядывает.
Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, отмечает: не всякую тьму за окном нужно лечить — иногда это просто отражение.
Больше историй тут t.me/ShizoFred8
