Снова мечусь я в замкнутом метре,
где стены - рифмы, потолок - размер
и каждый шаг, отточенный на ветре,
лишь эхо прошлогодних полумер

Здесь нету окон, воздух неподвижен
а свет исходит от горящих строк,
я этим миром намертво привязан
и каждый вздох - оплаченный залог

Пытаюсь выбить дверь - но слог упрямый
лишь крепче держит запертый засов
и я бреду, поэт седой и странный,
в плену своих же выдуманных слов ...

Молча смотрят, будто в первый раз.

Скверы, парки, каждый старый дом

Отреклись — и стали нам чужим.

Мы здесь родились, мы здесь росли,

Веру в этот город обрели.

Но он, как друг, что вдруг ушёл во тьму,

Предал нас — и не вернуть ему.

Ветер носит эхо былых времён,

Где был дом, а стал чужой закон.

Город, что нас вырастил когда‑то,

Предал — и закрыл свои врата.

Ночь тёплая, кровавая луна.
Аж звёзды, золотым светили.
Девчушка родилась, на свет, тогда.
Все плакали о ней, скорбели.
Ах, как же беспощадна жизнь бывает?
Рок так безжалостно, небрежно, убивает.
Явление чуда, ожидала мать.
Но вместо этого приходится рыдать.
А горьки-слёзы, дико душу рвут,
Мучительно смотреть, прижала тело.
Прощание. Самоубийства мысль. Зовут.
Так светлое — мгновением улетело.

Свербит в душе. Третий день пошёл.
Сосед её с ножом в руке нашёл.
Испуганно глядит в глаза его,
Качаясь шепчет, что дитя мертво.

Могильщик, лопатой снег кидает.
Теперь два метра вниз, но лай смущает.
Щенок, совсем не понимает кто ушёл,
А лезет под ноги, игриво, донимает.

Монах младой, со слезами на глазах,
Читает: то про себя, то в слух — молитвы.
Такое видел, десятки раз, но страх
Одолевает, не может выиграть битву.
Что чтец простой, если бы целитель?
- Иисус, родной, смотри! Где ж, Ты, Спаситель?»
Так страшно видеть мёртвое дитя,
Но, как им объяснить? Ведь у Тебя!
Еретикам и прочим атеистам,
Терзающим становится сей час.
Евангелие, прочли, ну хоть бы раз! -
Раздался тихий голос пожилого:
«А ты отец, не думай о пустом,
Дары небесные, оставь-ка на потом,
О, если-б мог, дружок, понять,
Роптанием — скорбь не передать,
Есть молитва, и это что-то значит,
Сейчас кто должен плакать — плачет».
Листал он час, как календарь, небрежно.
И осознал одно: «Не будет прежде.
Поникло всё, теперь цвета другие:
Отчизна, мать, и прочие родные.
Не будут, так же плакать, как она.
Раскроет слёзы и рюмочку до дна».

Алкоголь, да звон колоколов,
Взывают умоляюще: «Рыдайте».
За столом молчанье голосов,
Таит в себе: «Забыться дайте».
Янтарный вечер. Как же жаль.
Сжирают душу: сожаление, печаль.