«Искушение»: привет, монашки!
Я тут решил покуситься на святое, но не как обычно типа на Тома Хэнкса или Лиама Нисона, а прям на святое святое! И посмотрел фильм «Искушение». Дальше сплошные спойлеры, предупреждаю.
Фильм начинается с того, что по семнадцатому веку едет небольшой румяный караванчик. Он подъезжает к памятнику со скульптурой девы Марии и несколькими деревцами. Деревца выглядят максимально по-итальянски, поэтому мы понимаем, что дело происходит в Италии.
Из караванчика выскакивает девочка Бенедетта в цветочном венке и идет приветствовать деву Марию песней. Только она затягивает песню, как из-за угла выскакивает (в смысле не выпрыгивает, а на лошадях) группа злых грязных мужиков. Они предназначены для ограблений, убийств и надругательств в произвольной последовательности.
Румяный караванчик замирает в ужасе, но девочка говорит мужикам, что трогать ты их не моги, потому что у нее за спиной дева Мария. Она добрая, но это пока не начинает карать.
Мужики смеются. Девочка командует деве Марии карать. Из кроны итальянского дерева вылетает птичка и какает самому грязному мужику на лицо.
Это так невероятно веселит всех присутствующих, что убийства, ограбления и надругательства резко отменяются. Мужики ускакивают обратно за угол, румяный караванчик продолжает путь. Родители радуются Бенедетте:
— Боже, дочка, ты у нас такая хорошая! Так здорово, что мы везем тебя в монастырь!
Караванчик приезжает в монастырь и бенедеттин папа говорит аббатиса монастыря, мол, вот, гляди, какую привез. И ещё апельсины к ней впридачу и винцо! «Апельсины, говоришь...» — усмехается аббатиса, потом серьезнеет лицом и чеканит, что у них тут не базар. И предлагает отцу оплатить поступление дочери на святые факультеты нормальными деньгами.
Старая аббатиса торгуется как дьявол — стреляет глазами, возмущенно встаёт, показывает толстые списки других девочек и говорит, что у неё конкурс на место знаете какой! И квоты ещё, сами понимаете. Из регионов едут и едут! Как будто у них тут мёдом миропомазано.
Щедро оплаченную Бенедетту переодевают в монашеское и ведут в кельи. По дороге она видит скульптуру девы Марии и видимо по привычке хочет спеть ей песню, но ей не дают. Монастырь — не место для беспорядочных молитв.
Бенедетте открывается новая жизнь — кровать, тумбочка и окно, через которое ничего не видно. Ночью Бенедетта шлепает к деве Марии, чтобы таки помолиться, и скульптура падает прямо на неё. Сбегаются сестры, они говорят, что девочку чуть не зашибло. «Чудом, просто чудом!»
«Вот ещё чудес мне тут не хватает», — написано у аббатисы на лице.
Бенедетта стремительно выросла прям в женщину с губами и глазами и стала галлюцинировать Иисусом при каждом удобном случае. И вот в монастыре родительский день. Бенедетта играет в монастырском спектакле самую святую женщину. В зале сидят довольные родители — надо же, как отъелась на меценатских апельсинах дочь, любо дорого посмотреть. И ещё Иисуса видит! Молодец какая!
Слово за слово, в монастырские двери врывается какая-то нищенка и бросается к ногам всех подряд. Просит, чтоб её взяли в монастырь без конкурса, иначе семейное насилие погубит жизнь ея. За ней врывается собственно семейное насилие с клюкой.
Предприимчивая аббатиса говорит, что без конкурса в виде исключения в монастырь можно, а вот без денег категорически нельзя. И толкает отца Бенедетты локтем в бок, мол, не хочет ли он посодействовать в спасении, а то «богатому не войти в царство небесное, так Иисус говорил».
Гостеприимством христовым пренебрегать грешно, поэтому папа покупает дочке в подарок нищенку. Бенедетта сразу смотрит на нищенку, а та ничего такая, если отмыть. А нищенка тоже смотрит на Бенедетту и Бенедетта вроде тоже ничего. Между ними проскакивает божья искра, если вы понимаете, о чем мы.
Дальше Бенедетта и — «Тебя как зовут? Бартоломея?» — и Бартоломея идут вместе в туалет. Там они не делают абсолютно ничего предосудительного, но боже, как они это делают!
С этого момента периодически галлюцинировавшая Иисусом Бенедетта переходит в режим непрерывного просмотра видений. В одной из галлюцинаций Иисус и делает ей стигматы на руках и ногах. Заслужила.
Наутро Бенедетта со стигматами приходит к сестрам и говорит типа скромно: ребята, то есть сестры моя, у меня... вот. И показывает.
Случается небольшой переполох, все падают на колени, говорят: «Нифига себе, покажи!», «Блин, какие крутые!», «Я тоже такие хочу». Только аббатиса молчит и хмурится. Кажется, что она думает: «Стигматы... бесплатно?»
Потом аббатиса начинает выяснять, откуда стигматы. А молилась ли ты на ночь, Бенедетта? А спала ли ты в момент стигматизирования? Иисус, значит, да? И чо? А он чо? А ты чо?
Бенедетта же говорит, что спала как обычно и как-то, ну, непреднамеренно всё получилось. Вот те крест! Потом все некоторое время вместе с наместником епископа внимательно смотрят ей в стигматы, как будто пытаясь что-то там найти. Не знаю, визитку Иисуса или записочку «здесь был Христос».
Визитку не находят, как и следов от тернового венца, что, как мы понимаем, очень, оч-чень подозрительно. Бенедетту отпускают обратно в келью, а подозрительная аббатиса вместе с надменным наместником задумчиво пьют вино, опуская в него свои ядовитые клыки.
Тут со двора доносится хриплый крик Бенедетты и звук осыпающейся керамики. Кажется, сестра опять раскокала скульптуру девы Марии.
Но нет.
Когда все сбегаются, Бенедетта на коленях и с закатившимися глазами изображает глас Божий и с подрыкиваниями говорит о себе в третьем лице. Мол, а ну поверьте ей все немедленно, ибо она жена моя иисусова, а то я не знаю, что сделаю! Превращу вам всё вино в воду — будете знать!
При этом лоб у Бенедетты в кровоточащих ранах типа от тернового венца. Но вокруг валяются осколки побитых лампадок. Хммм! Аббатиса смотрит так подозрительно, что у нее из под век едва видны глаза.
Но трюк засчитан, Бенедетта сходит за святую и городские жители несут ей дары как волхвы, только подешевле и побольше. Наместник епископа собирает всех сестер в большом зале монастыря и говорит, что порядок у них тут простой: у кого первого стигматы, тот и аббатиса. Все хлопают, Бенедетта смущенно машет стигматом.
«Ах ты ж ин номине ты патрис эт фили тебя эт спиритус санкти!» — думает сидящая в соседнем ряду экс-аббатиса.
И тут одна из сестер, Кристина — она как раз сидела тапёршей на органе — вскакивает и говорит, мол, это мы тут выбираем аббатису! А не наместник.
Наместник отвечает, что её Иисус вообще-то выбрал, божья воля, всякое такое. Ферштейн? Сестра Кристина же в ответ кричит, что это надо ещё разобраться, кто решает, какова божья воля! Очень прогрессивно даже для двадцать первого века, не то что для семнадцатого. И достойно всяческого уважения. За это Кристину потом и накажут, потому что, ну, а на что она рассчитывала? На стигматы без очереди?
Бенедетта тем временем, весело смеясь, переезжает из кельи в аббатисский люкс. Всё в люксе хорошо — и кровать, и окна, и общий простор, и Бартоломея под боком, и даже дырочка в стене для подглядывания снаружи.
Что происходит в фильме дальше, я вам описать не могу, потому что ответ лишит меня офицерской чести.
Ну, ну разве что коротенечко.
В общем, эти монашки прям в монастыре. Прям друг друга. Прям маленькой деревянной богоматерью. Прям в господа бога и аббатисы душу мать. Очень любят.
И это только половина фильма. Дальше такое началось — я аж галстук ослабил: герои наперебой бьют себя плетьми, кричат, лгут, предают, подглядывают, самоубиваются, режут лицо, пытают железом, мрут от чумы и сжигаются на костре. А потом снова пытают тех, кто предварительно не умер и не сжёгся. «Игра престолов» просто держится за сердце. Только ещё надо всем над этим красные небеса с лиловинкой, очень стильно.
В промежутке между пытками и казнями показали суд над Бенедеттой. На нём экс-аббатису заставляли рассказывать, что она там насмотрела в дырочку.
— Говорите, сестра Феличита!
— У меня нет слов…
— А вы найдите, найдите, да посочнее!
— Ну в общем, они там... ого-го.
— Ооооо, как это гадко! А дальше?
— А дальше они ещё ага-га.
— Ооооо, как это ужасно и мерзко! А как именно, расскажите подробнее?
— Вот так. И ещё вот так.
— Ооооо, какое это кощунство! И чем всё это закончилось?
— Вот этим.
— Ооооо, подготовьте костёр.
Фильм заканчивается тем, что на природе спорят две абсолютно голые женщины. Вдали дымится живописный итальянский город.
Очень познавательное кино. Теперь, если устану от мирского — в монастырь не пойду, там что-то слишком насыщенная событиями жизнь.
