Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
Утром двухголовая Меланья и угрюмая Анжела стали куда-то собираться.
– Пошли с нами, – сказала Марусе одна из голов Меланьи. Та, на которую она уже повязала бакинскую косынку. И тут же стала похожа на бабку.
– Странная она, – сказала Анжела. Она игнорировала новую соседку, разговаривала только с Меланьей. – Мы с ней ничего не добудем.
Действительно, они выглядели, как две обшарпанные старухи. А Маруся на их фоне смотрелась неприлично молодо.
– Давай ей пластмассовую часть замотаем и по ебалу дадим, для товарного вида, – предложила Анжела.
Все четыре колючих взгляда Меланьи уставились на Марусю, словно ощупывая ее. Похоже, карлица действительно рассматривала такую возможность.
Анжела напряглась, словно срала в подол. И вдруг со стола байконурской ракетой взмыл граненый стакан, явно целясь Марусе в голову. Девушка смогла увернуться только в самое последнее мгновение.
Есть элементарные вещи, на которые нельзя закрывать глаза при вхождении в новый коллектив. И Маруся бросилась в драку. Конечно, действовала она опрометчиво, да и не обладала необходимыми физическими кондициями. Она успела огреть Анжелу протезом руки, который тут же дал болезненную отдачу в плечо. А потом получила пизды от обеих противниц. Анжела старательно украшала живую половину лица Маруси синяками, а карлица – пинала ногами.
– Ты на нас не выебывайся, – сказала она из голов Меланьи. – Мы здесь власть.
***
Соседки зарабатывали тем, что ходили по электричкам и, заунывно фальшивя, завывали на мотив Тани Булановой жалобную песенку:
«Мы – несчастные сиротки.
Жертвы мы паленой водки.
Знал бы папа-урод,
Какой дочь жи-изнью живет!»
Была еще песня на мотив «Офицеров» Олега Газманова. Ее печальные девочки выли, когда в вагоне было много мужиков:
«Наш папаша – мерзавец. Он о нас и не думал,
Когда пьян напивался и утром, и днем.
А теперь мы, несчастные, бродим угрюмо,
И печальные песни в электричках поем.
Вы подайте, нам подайте хоть копеечку, хоть рублик
Будет хоть немного легче нам троим (изначально было «двоим).
Мы тогда попьем кефира, и покушаем мы бублик,
Ну, а, может, и в столовке поедим.»
Подавали печальным девочкам очень мало. Нередко целые вагоны не давали ни копейки. Уже через несколько часов все тело у Маруси разламывалось. Болела, казалось, даже пластмассовая половина.
Нищенствовать было отвратительно. Попрошайничество представляло из себя грязное, унылое и очень малодоходное занятие. Уже потом Маруся слышала по телеку, что нищие – на самом деле, жируют и чуть ли не в особняках в свободное от таскания лохмотьев время живут. Задушила бы того журналиста. Хотя кто знает – сейчас, может, и так. Но в ужасную зиму 1991-1992 годов бедными были все. А те, кто был той зимой богат, в электричках не путешествовал.
С товарками был нужен глаз да глаз. Они все время пытались наебать Марусю. До драки больше не доходило, но полупластмассовая девушка знала, что Меланья и Анжела ее ненавидят. Соседки тяготились ею. Считали, что там, где раньше они делили и без того небогатую выручку на двоих, теперь приходится соображать на троих.
Никаких занятий в школе не было. Преподавателям не платили зарплату, и они разъехались кто куда – кто мешочничать в Польшу и Турцию, а кто закрылся на даче и кормился с огорода.
Маруся ежевечерне приносила Витале Шварцу дань . Она испытывала к нему странные чувства. Это нельзя было назвать любовью, как в случае с Даниилом Ивановичем. Это было, скорее, восхищение красотой. Притом, восхищение, казалось бы, бессмысленное. Маруся вполне отдавала себе отчет, что главный в банде уродов считает ее страшилищем. Но ничего с собой поделать Маруся не могла.
«Ты будешь мой, я знаю», – думала она. Но момент сближения, хоть и был неизбежен, все не наступал. Возможно, Хоттабыч приберег его под старость и встречу одноклассников в каком-нибудь две тысячи тридцатом году. Сам бородач тоже не появлялся.
Однажды в тамбуре электрички на нищенок напали гопники.
– Ты под кем ходишь, чучело?! – орал на Меланью очень опасный тип в спортивном костюме и вязаной шапке Adidas. – Это моя территория, плати мне лавэ.
Меланья стала кричать и пререкаться, и гопники избили карлицу. Анжела уронила на одного из них огнетушитель, но ситуации это не изменило. Все деньги у нищенок отобрали. И собрать заново нужную сумму так и не получилось.
Тем вечером денег Витале Шварцу они не принесли. Уроды затащили Меланью в мужской туалет. Вскоре оттуда стали раздаваться вопли. Потом двухголовая соседка вышла вся в слезах. Оба ее рта были перемазаны чем-то бурым. Маруся догадалась, что уроды накормили Меланью говном.
– Завтрашняя норма будет увеличена, – сказал Шварц. – Каждая из вас принесет мне по шестьсот рублей.
И на следующий день подруги пошли по электричкам с самого раннего утра. Как назло, подавали даже хуже обычного. Притом, хуже гораздо. Просто в разы. Вечером нищенки пошли считать деньги в туалет Белорусского вокзала. Всей добычи было едва восемьсот рублей.
– Изображаем в вагоне эпилептический припадок, – сказала Меланья. – Кто будет валяться?
Соседки разыграли камень-ножницы-бумагу. Проиграла Анжела.
– А что буду делать я? – спросила Маруся.
Она тоже трясла кулаками, тоже участвовала в игре, выкинула ножницы, которые резали Меланьину бумагу, которая топила Анжелин камень.
– А ты пойдешь нахуй, – сказала Меланья.
– Да, ты вообще нас достала, – сказала Анжела. – Толку от тебя никакого, делись с тобой еще.
– Но это нечестно! – сказала Маруся.
– Да посрать, – ответили соседки. – Уебывай.
Под взглядом Анжелы сам собой заработал на смыв унитазный бачок. Маруся попятилась. И тут дверь кабинки сама собой захлопнулась у нее перед носом. Две мерзавки захихикали.
В полнейшем отчаянии Маруся вышла на улицу. Там густыми хлопьями валил снег, покрывая улицы, которые никто не убирал. Центр Москвы тонул в темноте в этом жутком 1992 году. Гоготали у ларьков пьяные гоп-компании.
Этот район города Маруся совсем не знала. Она шла наугад, стараясь не плакать. До расчета со Шварцем оставалось чуть больше двух часов. Можно было бы рискнуть и пойти по вагонам самой. Но это было настолько отвратительно, что Маруся поняла: пусть лучше даже ее убьют, но она больше не станет попрошайничать. Хватит.
Она вышла на высокую эстакаду, встала у перил и поняла, что мысль о смерти ее вовсе не пугает. «Если я умру, – думала Маруся, – будет только лучше. Я не хочу нищенствовать. И есть говно я тоже не хочу. Остается только умереть».
Но тут рядом с ней остановилась иномарка. Оттуда вышел пухлый мужик – старик за тридцать – в красной кожаной куртке с бахромой на плечах. Волосы этого человека были выкрашены в синий, зеленый и красный цвета. И разноцветные пряди торчали в разные стороны.
– Привет, – сказал разноцветный.
Маруся не ответила. Вдруг извращенец?
– Что ты там высматриваешь? – спросил незнакомец.
Маруся не отвечала ничего. Вдруг это – тоже гопник? И сейчас доебется, что она на его мосту стоит?
– Не надо, девочка, не прыгай, – продолжал странный человек. – Жизнь таит в себе удивительные возможности, охватить которые подчиненный иллюзии рассудка разум порой не в силах. Вся грусть и печаль – суть лишь симулякры, которым ты придаешь чересчур большое значение. Так нас учит Деррида. Знаешь такого?
Вроде бы, этот тип не представлял угрозы. Нес пургу про какую-то Дерриду.
– Ты не будешь возражать, если я тебя рассмотрю повнимательнее?
– Мне нужно шестьсот рублей, – сказал Маруся. – Иначе я погибну.
– Так на тебе тысячу, милое дитя, – сказал вдруг разноцветный дядька. – Но скажи мне – это у тебя грим такой?
– Нет, это пластик.
И Маруся рассказала ему о своих протезах.
– Очуметь! – сказал дядька. – Вау! Ты, детка, находка для промоутера. Ду андроид дримз эбаут электрик шипс, детка! Блэйдраннер воочию. Очень хорошо, что я тебя встретил. Мы встряхнем этот печальный город.
Разноцветного дядьку звали Игоряшей. Он собирался открыть недалеко отсюда, на территории стадиона ночной клуб.
– Я хочу нанять тебя на работу, – сказал он. – Заходи завтра ко мне в клуб.
Этим вечером Маруся впервые за много дней сытно поела и расплатилась с Виталей. А вот соседки имели очень печальный вид, долго полоскали рты и чистили зубы.
Маруся прохихикалась и заснула совершенно счастливой.
***
Игоряша хотел, чтобы Маруся танцевала.
– Вот видишь эту клетку? – сказал он. – Я хочу, чтобы ты зажигала прямо в ней.
Клетка висела на каком-то подобии подъемного крана. Клуб вообще был огромный, сюда черт-те что могло влезть, не только кран.
– Смотри, клетка будет ездить вверх-вниз, а внутри будешь ты! – описывал Игоряша, нюхая с зеркальца какой-то белый порошок, после которого у него блестели глаза. Он пытался поделиться им с Марусей, но у девушки хватило здравого смысла отказаться.
– Мне все нравится, – сказала Маруся. – Но есть одно «но».
– Да какое может быть «но»?! – шумел владелец клуба. – Какое? Это же работа мечты!
– Я не умею танцевать, – сказала Маруся. – Раньше я чуть-чуть умела, но потом… В общем, разучилась.
Игоряша внимательно и стеклянно посмотрел на нее и сказал:
– Значит, так. Ты должна научиться. Это не так сложно. Но просто ты должна. Это – твоя дорога в будущее. У меня есть хорошая балетмейстерша. Она тебя научит. А ю рэди?
– Да, – сказала Маруся, не колеблясь ни секунды.
Она понимала, что это – начало дороги, которую открыл для нее Хоттабыч. Так что отказываться действительно не стоило.
Игоряша познакомил Марусю с балетмейстершей Инной. Та когда-то работала балериной в Большом театре. Не примой, а в кордебалете. Но танцевала Инна действительно круто. В ее движениях была страсть и красота. Она просто заряжала энергией своего танца. Из театра Инна ушла, потому что там сначала стали выдавать зарплату билетами, а потом и вовсе прекратили платить хоть что-нибудь.
– Как все запущено, – сказала Инна, энергичная тетка с очень спортивной фигурой и потрясающей растяжкой ног. На шпагат садилась просто шутя. А Маруся исполнила перед ней неловкие перетаптывания, потрясла немного руками, помотала головой.
– Чудовищно, – сказала балерина. – Нужно как минимум полгода.
– У нас нет столько времени, – страдальчески ответил Игоряша. – Иннусик, если можно, ускоренно поработай. У нас есть ну, две, ну, три недели. Но уже месяца у нас с тобой нет. Я хочу, чтобы Маруся плясала на день открытия.
И начался хореографический ад, насыщенный болью, как колбаса вкраплениями жира. Инна издевалась над Марусей. Но эти мучения не были бессмысленными. Маруся падала с ног, скрипела зубами от боли. Но она знала, что находится на верном пути.
К концу второй недели она села перед Игоряшей на шпагат. Тот оказался так впечатлен, что выписал ей премию – пятьсот долларов. Маруся, наконец-то, смогла пойти в бутик и купить себе приличные шмотки.
В интернате соседки по комнате сидели мрачные, унылые, снова вытирали все три рта на двоих. Анжела зажимала рукой синяк под глазом.
Маруся пошла к Витале Шварцу и дала ему три тысячи рублей.
– Вот тебе за десять дней вперед, – сказала она ему. – Только не напомнинай мне о себе все это время, ладно?
– Тебе неприятно меня видеть? – опасно усмехнулся Виталя.
– Нет. Но у меня появились дела по вечерам. И меня парит возвращаться сюда к 21:00.
– Твои деньги ни хуя не за десять дней, – заявил Виталя. – Твои соседки мне должны.
– Посрать на них, – сказала Маруся. – Я не с ними.
– Допустим, – ощерился глава клана уродов. – Но это – все равно не десять дней. Это – три дня. Я вижу, детка-мутант, что ты поднялась. И теперь твоя дань составляет тысячу рублей в сутки. Ты-ся-чу.
– А ты не охуел? – спросила Маруся.
– Ты дерзкая, – засмеялся Виталя. – Но я не отступлюсь от своего слова. Тысяча. Или проблемы.
Маруся не стала относиться к нему хуже. Шварц был очень плохим парнем. И тем притягивал ее к себе. Заражал каким-то странным томлением, снова подозрительно похожим на девятый вал в океане.
***
На открытии клуба Маруся произвела фурор. Было много богатеньких папенькиных сынков, бандитов, извращенцев, наркоманов и модной молодежи. Пришли фотографы из газет и журналов. Маруся извивалась и энергично двигалась в клетке, купаясь при этом во вспышках фотокамер.
Игоряша был очень доволен. Он даже вручил Марусе премию – пятьсот долларов.
– Детка, ты сегодня была звездой, – заливался он. – Это восторг. Просто всеобщий восторг. Ты прелесть. Но у нас есть одна проблема.
– Какая? – спросила Маруся.
– Видишь вон того типа? Только прямо не смотри, скользни взглядом.
«Типом» был какой-то явный бандит. Коротко стриженый, из-под малинового клубного пиджака выглядывали чернильные тюремные наколки.
– Он хочет секса с тобой. Только не падай.
Маруся потеряла дар речи. Секс – с ней? Кому это могло прийти в голову?
– Да-да. Но если ты не хочешь, я попробую тебя отмазать. Но лучше захоти. На хер не надо с той братвой ссориться. Он, к тому же, заплатит.
Это тоже путь боли, поняла Маруся.
– Хорошо, – сказала она.
Второй секс в ее жизни больше разочаровал. Бандит был груб, кончил быстро. Маруся ничего не успела почувствовать. Закончив свои дела в чилл-ауте клуба, он застегнул джинсы и бросил Марусе триста долларов.
В дальнейшем Маруся не отказывалась от таких предложений. Но стоит сказать, что и появлялись они не особо часто. Секса с ней хотели или приколисты из модной молодежи или суровые извращенцы, любители секса с уродами. И с теми, и с другими Маруся была холодна. Лежала бревном, не издавала ни звука. Она уже не понимала, как она могла получить удовольствие с Даниилом Ивановичем. Теперь в ее жизни секса было много, но это занятие уже не казалось каким-то волшебным. Скорее, грязным, потным и липким.
***
– Тебе надо научиться драться, – как-то сказала Марусе Инна. – Ведь мужика у тебя – нет. Защищать тебя некому. А времена – лихие.
Она отвела Марусю в спортзал, где была секция каратэ. Тренер Володя с уныло повисшими усами отнесся к возможной ученице очень скептически.
– Толку не будет, – сказал он. – Девочка, ты же инвалид? Ну? У тебя же протезы! Куда ты лезешь?
– Надо, Володя. Научи ее.
– И близко не подойду.
– Маруся заплатит тебе вдвое. Только научи. Ей не нужны соревнования и кубки. Ей нужно уметь правильно бить морды.
– Нет.
– Она заплатит тебе вдвое. Да, Маруся?
– Да.
Это тоже был путь боли.
А сначала было еще и унижение. Володя поставил Марусю заниматься с детьми. Те над странной теткой просто прикалывались. Разговаривали с ней голосом робота Вертера.
В компании малолеток Маруся получила белый пояс. Потом был желтый, оранжевый, красный, зеленый. Эти пояса, подразумевавшие только балет и отработку движений, Маруся проскочила достаточно быстро. А вот на синем поясе начались уже серьезные занятия и спарринги.
***
Денег у Маруси появилось много. Она стала хорошо одеваться и уже подумывала съехать из бесполезного интерната и снять квартиру.
А вот у соседок-нищенок дела шли отвратительно. Они попали в долги к Витале, и теперь жрали говно каждый вечер. Марусе было их совершенно не жалко. Эти мерзкие жабы, кинувшие Марусю в трудный момент жизни, теперь пытались с ней подружиться и занять (естественно, без отдачи) денег. Но Маруся не давала им ни копейки.
Деньги она прятала в тайнике, который оборудовала в полой ножке своей койки.
Однажды вечером она пришла и, дождавшись, когда соседки выйдут, запустила руку в тайник. Денег там не было.
Яркая вспышка, настоящая Хиросима взорвалась внутри Маруси.
– Где мои деньги? – спросила она у соседок, когда те, хихикая, вернулись в комнату.
– Какие еще деньги? У тебя есть деньги? – затараторили обе головы Меланьи.
– У меня были деньги, – сказала Маруся.
– Да ты охуела, – угрюмо буркнула Анжела. – Ты понимаешь, на кого батон крошишь?
– На мразей и воровок.
В лицо Марусе без всякого участия рук полетел стакан. Но теперь девушку на такие фокусы было не подловить. Она извернулась и провела мгновенный маваси-гери, ударив Анжелу пластмассовой ногой. Воровка рухнула.
А Маруся налетела на Меланью и с обеих рук провела дзуки мерзкой нищенке по ебалам. Меланья оказалась крепче подружки. И Марусе пришлось подпрыгнуть и надавать ей пятками по мордам пощечин-тейшо.
– Где мои деньги? – спросила Маруся.
– Нету!
– Тогда я буду тебя убивать.
– Нет! Нет! В пизде деньги! В пизде!
Маруся решительно запустила левую, живую, руку под подол нищенки, сорвала нечистые трусы и запустила руку в щель двухголовой мутантихи. В глубине влажной пизды действительно были свернутые трубочкой деньги. Маруся вытащила их и брезгливо отерла о Меланьину кофточку.
– Если такое хоть раз повторится, я вырву тебе матку, – сказала Маруся.
Она не шутила и не преувеличивала. Она действительно была на это способна.
Продолжение следует...
