Инкарнация
О приключениях Олега: Метаморфоза и Спасители
О приключениях Хельга: Темнейший
О приключениях Олега: Метаморфоза и Спасители
О приключениях Хельга: Темнейший
Исходя из названия можно предвкушать уже порцию надвигающегося п. з..ца.
Короче это ШЭДЕВР!!! Здесь прекрасно Всё!!!
Ну собственно как и комментарии в которых люди просто орут! )
Оставлю на всякий случай ссыль на автора! ) не гоже таким талантам в тени оставаться!)
Хруст смачный, отчётливый и оттого ещё более отвратительный растерзал, остатки сна. В тёмной комнате, нарядной, искрящейся мишурой и россыпью золотистых снежинок на окнах днём, в три ночи - хоть глаз выколи. Только четыре зелёных электронных цифры на стареньком видеомагнитофоне – писке моды прошлого века - светятся кошачьим прищуром, буравя пространство. Но свет от них застрял за прозрачной пластиковой панелью.
Лена мотнула головой, рассыпая рыжие кудряшки по пузатой пуховой подушке - бабушкиному наследству. Все уже давно перешли на плоские ортопедические, и только она хранила верность этой «старорежимной» постельной принадлежности. Умные люди говорили, что в пуховых и перьевых подушках заводятся клещи. Маленькие, невидимые глазу клещики, как утверждали менее умные люди, могут проникать в наш мозг во время сна. Лена не верила, отмахивалась. Но сейчас...
Впервые Лена усомнилась в своём выборе. Может, и правда эти самые клещики, преодолев наконец плотное тиковое полотно наперника и нежную, мягкую бязевую ткань наволочки, выбрались из своего заточения и сквозь крохотные отверстия волосяных луковиц проникли в её мозг. Бред! Она всегда была реалисткой, ни в какую мистику не верила, поэтому пыталась найти хоть какое-то логическое объяснение происходящему, но не находила. Обнадёживало одно - хруст шёл не изнутри, значит, на её мозг никто не покушался.
Лена постаралась сосредоточиться и понять, откуда всё-таки исходит страшный звук. Пугающий, похожий на чавканье хруст раздавался из того самого угла, где стояла новогодняя ёлка. Это была не ёлка, а сосна, но всё равно живая, зелёная, пахнущая хвоей и колючая. Как положено. Ёлку, то есть сосну, привёз из леса и вручил неделю назад дядя Миша. А чего тратиться, если там, где он работает, этих сосен-самосевок завались? Дядя Миша называл это санитарной вырубкой, стараясь убедить себя и родных в благих намерениях, а не в меркантильности собственных интересов. Все знали, что сосенками дядя Миша приторговывает. Но скромно. Родным бесплатно, соседям по-божески, почти что даром. В результате все оставались довольны, и никто о дяде Мише плохо не думал.
Пару дней сосна простояла на балконе, затем её вставили в большое пластиковое ведро с песком и нарядили. Каждый день Лена заботливо подливала в песок водичку, отчего сосна распушилась и пряно запахла смолой. Этот знакомый с детства запах Нового года дарил ощущение праздника до самого Крещения. Но до Крещения ещё целая неделя...
Что же происходит? Что за животное поселилось в лапах лесного дерева и что оно, это неведомое животное, там пожирает? Ни кошки, ни собаки, ни даже хомяка в их доме отродясь не водилось. Квартира находится на 9-м этаже, мышам взяться неоткуда.
Страх парализовал тело. Чтобы прийти в себя Лена снова тряхнула головой, прогоняя наваждение, затем, собравшись с духом, встала. Дорога от кровати до выключателя на стене показалась нескончаемой. Пока на ватных ногах она преодолевала тягостный путь, мерзкое чавканье продолжалось и даже, как показалось, усилилось. Будто кто-то торопился дожрать свой харч, торопился успеть до того момента, как пролитый свет выведет его на чистую воду.
Вот она, спасительная кнопочка выключателя, объясняющая и ставящая всё на свои места. Яркие лучи света пронзили комнату, на мгновение ослепив глаза. Приготовившись к ужасной картине, Лена посмотрела в угол, но ничего странного не увидела. Никаких чудовищ. Сосна посверкивала стеклянными шарами и серебристыми нитями «дождика». Однако зловещий хруст продолжался.
Лена обошла сосну. Ничего. Только непонятно откуда взявшаяся зелёная пыльца на полу вокруг пластикового ведёрка. Она присела, провела мизинцем по пыльце. Палец окрасился зелёной трухой. Лена подняла глаза и обомлела. Из некогда пушистых лап сосны в разные стороны торчали бесцветные, не толще паутины, иголки, а по древесному ответвлению, изгибая зелёные спины, ползали гусеницы. Полчища маленьких зелёных насекомых атаковали дерево, плотоядно пожирая остатки его жизни, а заодно и праздника.
В тот же день сосну выбросили, а дядя Миша ещё долго оправдывался перед родственниками, уверяя, что во всём виновата небывало тёплая прошлогодняя зима, из-за которой часть популяции насекомых не вымерзла, а расплодилась в невероятных количествах.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
А еще получит ачивку в профиль. Рискнете?
Огромный чистящий прибор рядом с открытой дверью 209-го номера загораживал почти весь проход. Из проёма торчала задняя женская округлость, обтянутая светло-голубым рабочим халатом. Обладая пышными формами, тётя Клава легко складывалась вдвое, когда это требовалось. Почти упираясь носом в пол, женщина водила по изношенному паркету тряпкой, раскачиваясь из стороны в сторону, и не замечала стоящего сзади мужчину.
— Кхе, — громко кашлянул Котов.
— Ой, — вскрикнула тётя Клава и присела. — Вот же зараза, — ругнулась женщина, — напугал.
Виктор вежливо протянул горничной руку, но та, упираясь ладонями о косяк, подскочила так легко, будто в ней был не центнер веса, а килограмм этак пятьдесят.
— Клавдия Шушкевич? — задал нужный для деловой беседы тон Котов.
— Осподя, как будто под арест меня хочешь взять. Тётя Клава я. Так и зови. А чо тебе надоть-то от меня? — Женщина прищурила маленькие глазки. — Чота я тебя не припомню. Из вновь заселимшихся, што ли?
Своеобразный лексикон тёти Клавы вызвал у оперативника улыбку. «Всё-таки тон беседы придётся менять. Подстраиваться», — подумал Виктор.
— Тёть Клав, я из милиции. Мне поговорить с вами нужно. Давайте пройдём в номер, чтоб никому не мешать.
— В номер? — Тётя Клава взглянула на ботинки Котова и недовольно поджала губы. — Я тока пропылесосила, а ты с улицы. — Женщина склонилась к металлической этажерке на колёсиках, заставленной бутылками с санитарными средствами, и вынула пакет с одноразовыми тапочками. — Вот. Перебувайся. Ботинки свои в колидоре оставь. Не бойся. Не сопрут. У нас тута отродясь ничо ни крали. Да и чо там красть, — усмехнулась бабуля, — растоптыши твои? У нас тут знашь, каки знаменитости селяца? Вот как-то певец один жил, фамилию чот позабыла я, ну ты-то точно знаешь. Такой невысокий блондин. Он сначала оперы всё пел, а потом про шарманку. Видать, шарманка-то ему больше денег приносила, так и задержался среди бомонта, — ввернула мудрёное слово тётя Клава, уверенно исказив его на свой лад.
— Басков, что ли? — невольно поддержал монолог тёти Клавы Котов, покорно расшнуровывая ботинки.
— О! Точно! Басков! Так уж у него-то ботинок ентих два чумадана было. Хоть целый день рассматривай. Разные всякие, блестючие, я таких в жизни не видывала. Даж с вышивками, представляешь? И как они умудряюца ботинки вышивать? Я вот тапочки дома попробовала, так неудобно жеж? Две иголки сломала, плюнула.
— А… — попробовал влезть с вопросом Котов, но словоохотливая бабуля не готова была уступать.
— А уж пинжаков разных, уууу… — тётя Клава закатила глаза и опустилась на аккуратно застеленную гобеленовым покрывалом постель. Пристроиться на соседнюю кровать Виктор не решился и, передвинув от окна стул, сел напротив — разговор ожидался долгим. — Все вешалки, что у меня в каптёрке есть, ему отдали, и всё равно на все пинжаки не хватило, — продолжала делиться впечатлениями женщина. — А пинжаки красивые, один даж с перьями. Я одно пёрышко себе на память отщипнула, — хихикнула старушка, приложив к губам пухлую ладошку. — Ты меня только не выдавай. Но шоп чота украсть, нет, такого никогда не было, так что ты, милок… — тут тётя Клава замолчала и захлопала нависшими на глаза веками. — А чо ты пришёл-то? Неужто кляуза какая поступила на меня? — Лицо женщины вытянулось. — Неужто Басков пожаловался? Так я перо верну, оно у меня на комоде в шкатулочке лежит.
— Тётя Клава, — успел вмешаться в монолог бабули Виктор, — я здесь по другому поводу. Вы — очень ценный свидетель, от ваших показаний много что зависит, поэтому позвольте, я наконец задам вам нужные вопросы.
— Ну давай, задавай, — закивала горничная.
— Я смотрю, память у вас хорошая. — Виктор сделал паузу, чтобы женщина оценила комплимент. В ответ тётя Клава расправила плечи и, как королева, повелительно кивнула. — Вы помните своё дежурство в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое апреля?
Женщина опустила взор, но зрачки её стремительно забегали из стороны в сторону.
— Эт который день-то был?
— Это с пятницы на субботу.
— Ну и чё? День как день. Ничего подозрительного я не помню.
— Меня интересует Королёв. Красивый такой брюнет. Артист.
— Артист? Красивый? — Тётя Клава задумалась. — Они все красивые, артистов-то у нас много. Ты мне номер скажи, в котором он поселился, тогда вспомню.
— Сто двадцать третий.
— Сто двадцать третий, говоришь? Эт значит, на первом этаже, правое крыло, левая сторона. А! — вскрикнула тётя Клава, — вспомнила. Услужливый такой. Так вроде не дебошир какой, на вид приличный человек. Вежливый. Хлопот не доставляет.
— Вы его в тот день видели в гостинице? — не стал уточнять время Котов.
— Видела, тока не днём, а ночью.
— Ночью? Где же вы могли видеть его ночью?
— Так он ко мне за утюгом приходил. Приспичило ему брюки гладить. Я уж спала. Так сладко, так сладко. Муж покойный снился. Да. Вроде как мы молодые, идём с ним по аллейке, гуляем. У нас возле дома парк, а там аллея липовая. Нравилось нам с ним там вечерами прохаживаться. В любую погоду ходили, до самой его смерти. — Тётя Клава подхватила отворот халата и вытерла набежавшую слезу. — А мы ведь с ним ни много ни мало, а пятьдесят пять годочков прожили. Душа в душу, между прочим. Сейчас так не живут. Вот у меня соседи…
— Тётя Клава, а можно про Королёва, — не выдержал Котов. — Когда он к вам за утюгом пришёл? Время можете сказать?
— Ой, да уж поздно было. Я на часы-то не глядела. Может, час ночи, а может, и два. Я потом долго уснуть не могла. Меня вот если среди ночи разбудить, я потом в жисть не засну. Ничо не помогает, ни снотворное, ни хрен запечённый.
— А хрен-то зачем? — совсем запутался Виктор.
— Так это — Малахов по телевизору учил, я рецепт еле успела записать. Надо хрен в духовке запечь, а потом в кашицу растереть, но только в алюминиевой посуде, ну и перед сном принимать по три столовых ложки, запивая топлёным молоком. Ты рецепт-то себе запиши, аль запомнишь?
— Мне-то он зачем, я же про…
— Понятное дело, пока молодой, незачем, — перебила тётя Клава. — Но я те так скажу, время-то быстро летит, не успеешь оглянуться, и того…
— Чего того? — рассердился Котов.
— Ну чего, чего, сам знаешь. Вино, кино и домино — вот чего. А рецептик этот мужчинам ох как помогает — силу мужскую за неделю восстанавливает.
— Вы же говорили, от бессонницы?
— Так после этого дела спишь как убитая, — моментально выкрутилась тётя Клава, хитро подмигнув Котову. — Когда мой Коля…
— Так! — возопил Котов. — Вернёмся к нашим баранам. Итак, вы отдали утюг Королёву и больше не спали. После этого вы Королёва видели?
— Ну да, он же утюг мне вернул.
— Когда это было?
— Так утром.
— Время сколько было?
— Часов восемь.
— Он сам вам отдал утюг?
— Сам, ага, из рук в руки.
— Спасибо, — выдохнул Виктор, — вы нам очень помогли.
Мужик очень много работал. В его отделе было 5 человек, но они попросили его подменить их и ушли. Это было год назад и они так и не вернулись. Было тяжело. Реальность была тягучая, потому что Мужик никогда не спал. Еще и по работе ему нужно было вручную ввести 12 тысяч чисел в excel таблицу. Почти все числа были четверками. Раньше Мужик любил четверки, но сейчас он не мог вспомнить почему. Сейчас они казались какими-то грубыми и неприветливыми, в них как будто совсем не было покладистости.
Мужик запоздало осознал, что уже 2 часа кто-то стоит рядом с ним и цокает ему в ухо. Мужик не был настроен разговаривать или цокать в ответ, поэтому он отвернулся к окну в надежде что цоканье прекратится и его оставят наедине с его четверками.
Но вместо этого он услышал “уступи мне место, мразь”
Мужик сначала не понял, а потом сообразил, что он уже не на работе, а едет в автобусе. В каждой руке было по пакету. И на каждом пальце еще по пакету. И между некоторых пальцев тоже были зажаты пакеты. Неудобно. Но он больше переживал о том сколько четверок он ввел, ведь если он забыл, то ему придется начинать сначала.
И он снова услышал уродливый женский голос “я тебе говорю, мразь пакетная”
И Мужик уступил, он же мужик, что поделать.
Пока вставал, упал один пакет, который висел на коленной чашечке Мужика. В этом пакете был его паспорт и все деньги. Автобус был битком набит, так что поднять его не было возможности. “Ну чтож” - подумал мужик и смирился с потерей.
Но никто не сел на его место. Мужик посмотрел на владелицу уродливого голоса и услышал непрошенный ответ “Что ты вылупился? Хочу и не сажусь, мое право”
У мужика не было сил расстраиваться, он уже не чувствовал своих пальцев. Да и нужно было постоянно напрягать вторую коленную чашечку, чтобы не упал еще один пакет. Да и четверки занимали большую часть его мыслей.
А тем временем пассажиры начали гнобить мужика, чтобы он сел обратно и что так будет правильно и честно. А мерзкая тетка, у которой было некоторое сходство с четверкой, говорила “только попробуй, мразь, это мое место!”
Мужика начала давить вся эта ситуация. Он не любил говорить с людьми, а сейчас он оказался главным событием автобуса. Еще и в довольно неудобной ситуации.
Тут его кто-то начал легонько дергать за рукав. Мужик обернулся, попутно уронив небольшой пакетик с золотыми украшениями, висевший на его ухе. А там очень старый дед шепчет ему: “Я прошел всю войну не для этого”, затем помолчал и добавил “А потом я прошел вторую войну и тоже не для этого”
Неудобно стало мужику и он решил выкрутиться и сказал “я выхожу на следующей”. Но выяснилось, что автобус делает крюк через Арктику из за перекопанной дороги.
Стало совсем неудобно и мужик взял молоточек и попытался разбить окно. Было тяжело делать это с кучей пакетов на руке, но он старался. А потом он услышал от кого-то из автобуса “Молоточки для разбития стекла это фикция, просто иллюзия, чтобы мы чувствовали контроль над ситуацией”.
Это очень разочаровало Мужика, ему всю жизнь врали, а он столько раз в течении своей жизни думал о том как будет разбивать стекло этим молоточком. Это должен был быть короткий миг радости в его серой жизни. А пока он размышлял, кто-то еще и забрал у него молоточек.
От всего этого стресса и разочарования Мужику захотелось срать. И он понимал, что не дотерпит весь путь через Арктику. Решил, что уже нечего терять и ебись все конем, спустил штаны, подсунул пакет с детскими воспоминаниями между ног, но сесть не удалось, толпа людей же.
Ну и как-то перехотелось. Неудобно вышло. А штаны уже не надеть, они скатились вниз.
Затем к нему подошла та тетка, похожая на четверку, и начала снова цокать ему в ухо.
Так и ехал через всю Арктику. Зато штаны не пришлось снимать, когда все таки посрал. Во всем надо искать плюсы.
Моему двуногому егойная подруха прислала видео одного ее приятеля - оперного певца, что в преддверии майских исполняет разные патриотические песни и начала у нехо зарождаться очередная чушь. Я подсмотрел - вот это:
Жил был оперный тенор Петров. Не Поваротти, но пел в удовольствие, и даже с успехом гастролировал по разным странам. И всё бы хорошо, но смущало его одно. К маю необходимо было вспомнить патриотический репертуар навроде "Одержим победу", "Казаки" и т.п., а ко дню рождения Вождя "Боже царя храни" и прочую ерунду. Сам Петров родился при социализме и патриотические песни, в целом, воспринимал ровно. Но вот как запоёт что из Глинковского "Жизнь за царя" и прочие народные песни - прям сразу одолевали его экзестинцеальные мучения. За неделю до празднования прям в запой уходил. А в Сам день утром хряпнет 100 грамм, с собой возьмет поллитру, да и за кулисы регулярно выскакивает.
Особо трудно переносил обязательные последующие попойки с губернатором. Тот за обедом нажреться, бывало, осетрины, крабов, икры разной с рябчиками под водовку с груздями православными, закусит, стрельнет в пару ряженых медведями гастарбайтеров холостыми из наградного от генпрокурора пистолета, вытрется 100 тысячной купюрой (это для них специяльно такие выпустили для упрощения перемещения денежных потоков) и по пьяни бубнит: Филя (это он так всех нижестоящих из населения называл для удобства). Ты пойми. ПлАчу я. Ибо - кругом вижу беды и страдания. Но и ты пойми. Вот прошлый год я на детских домах сэкономил 40 лярдов. А как иначе? Деточки мои, спиногрызы, кто в Лондоне, кто на Сейшелах, а кто ещё где. И ведь все жить хотят и лезут: папка, папка. Дай на Мозератти. Джету моему уж 6 лет - надо менять. И тому подобное. Да и выше надо откат передать чуть не половину. И дороги, и жкх. Что уж там про здравоохранение и прочую ерунду. Я вон психологу израильскому от депрессии в год только 5 лярдов перевожу. Так трудно жить. Грызуны - повсюду.
Обнимет, бывало, Петрова, обслюнявит лобызанием, зальет пинжак слезами, пихнет полный карман денег и говорит: спой ка ты мне "Тройка мчится удалая", да поедем в храм новодельный в нумера. И душу облегчим, и тело. Митрополит Никифор рядом поддакивает: да. Монашек да монахов нам юных новых прислали, Матушка Аксинья ужо их девайсами разными для изгнания злого духа подготовила.
Очень Петров от этого всего мучался.
Но как отпоёт, гонорар домой принесет и говорит: ну вот, Олёнка (это он так ласково супружницу называл). Выдали нам до следующего года докУмент о том, что вполне мы православные и патриоты. А на деньги из кармана губернаторского покупал ноты старинные. И даже оригинальный черновик симфонии Бетховена номер 5 купил на аукционе Сотбис с оказией. Музей музыки хотел в Ужопинске родном организовать.
Котька Дрищев, как и всякий настоящий мужик, любил выпить. Напивался он нечасто, ну как нечасто — пару раз в неделю, так что лыка не вязал. В остальные дни он не пил, а употреблял. Свою норму знал — не больше половины «поллитры». Употреблял Котька, как правило, дома, а вот напивался обычно в компании сотоварищей — Федьки Зелепукина и Вадьки Железобетонова. В компании норма увеличивалась до размеров «пока лезло». Лезло почти всё, что содержало хоть какое-то количество спирта.
Желудок у Котьки будь здоров! Выдерживал и денатурат, и «тормозуху», и всякую прочую химию. Тем непонятней было случившееся.
Весь вечер они пили. Повод был самый что ни на есть уважительный — Вадька Железобетонов уезжал на Север на заработки. Ну как уезжал — собирался. В серьёзности намерений сомневаться не приходилось, Вадька демонстрировал мохнатую шапку, купленную на рынке у сурового коренастого мужика, один вид которого вселял уверенность — северянин. Правда, на переезд нужны были деньги, а Вадька временно не работал. Ну как временно — где-то полгода, с тех пор как выгнали с работы за беспробудное пьянство. Но перед трудностями пасуют только слабаки, а Вадька, несмотря на щуплый вид и впалые щёки, таковым не являлся. Вадька был оптимист, а это как нельзя лучше свидетельствовало о силе его духа.
— Ну и пошёл он… к такой-то матери, — махнул, как отрезал Вадька, получив на руки последнюю зарплату. Кого конкретно он имел в виду — для друзей осталось загадкой, так как расспрашивать товарища, бередить его раны было жестоко. Понятно же, человек переживает, хоть и не показывает виду.
Друзья Вадьку поддержали и обмыли начало новой жизни. Пили тогда не что попало, а настойку боярышника. Аптекарша Зина, осуждающе качая головой, отсчитала двадцать бутылочек:
— Это лекарство для сердечников, больному человеку помочь может, а вы…
— А нам что? Не поможет, что ли? Не видишь, у человека сердце болит? Неприятности у него. И у нас за друга тоже… — парировал Котька, заслужив уважительный взгляд товарищей.
Конечно, боярышником в тот раз дело не закончилось, хотя попытка и была, но вредная Зинка наотрез отказалась продать им ещё партию лекарства в долг. Добирать пришлось огуречным лосьоном и тройным одеколоном, который Федька выгреб из шкафчика своей престарелой матери. Мать Федьки всегда держала стратегический запас «на случай войны». Тройной одеколон у Степаниды Федосовны был средством от всего, им она лечила всё. Ну как всё — кое-что она лечила керосином, но пить керосин Федька побаивался.
Каждый вечер перед сном женщина натирала одеколоном больные ноги, укутывала потрёпанным ватным одеялом и чувствовала себя абсолютно здоровой — старый артрит отступал перед непробиваемой уверенностью женщины в чудодейственной силе тройного одеколона. К слову, одеколоном лечила Степанида Федосовна и свою старую подслеповатую собаку. Закапывать одеколон в глаз собаке она не решалась, но лапы натирала так же, как и себе, регулярно. Слепая собака резво скакала по двору на всех своих четырёх здоровых лапах, натыкаясь то на садовый инвентарь, то на пробегающую мимо курицу. Впрочем, к случившемуся это никакого отношения не имеет.
Пару месяцев Вадька ждал, что завод начнёт разваливаться и начальник цеха сам прибежит его умолять вернуться. Конечно, он гордо скажет «нет» и выставит жалкого человечишку за дверь — будет знать, как ценными специалистами разбрасываться. Но время шло, противный начцеха так и не приходил, а жить на что-то надо. Пришлось податься в грузчики, больше всё равно никуда не брали. А ведь когда-то Вадька мечтал стать гинекологом. Друзья откровенно ржали над его мечтой, но цель у Вадьки была благая, он хотел помогать женщинам, а не на голые 3,14ськи смотреть, как думали товарищи.
— Устроюсь и вас к себе заберу, — уверял Вадька, приглаживая мохнатую шапку из лисы. Шапка была большой не только по внешним габаритам, но и по размеру. Она всё время съезжала на лоб, торчащие в разные стороны жёлто-чёрные ворсинки лезли в глаза, но Вадька не снимал шапку даже в помещении.
Вадькино предложение Константину Дрищеву понравилось. Котельная ему надоела до чёртиков, больших денег не приносила, почти вся зарплата успевала закончиться за неделю до следующей выплаты. Котька лентяем не был, нет. Наоборот, парень он рукастый, может слепить из чего угодно стоящую вещь. Это, собственно, и помогало ему протянуть какое-то время до аванса. Вот на днях, например, сосед Абрам Израилевич Венедицкий, решившийся наконец переехать на свою историческую родину, выбросил на помойку старый поломанный пылесос и ещё кучу полезных вещей, включая шёлковые, расшитые бордовыми цветами покрывало и наволочки. Всё это добро почти тут же перекочевало к Котьке домой. Весь день он латал, мыл, привинчивал и отвинчивал всё, что в этом нуждалось, чтоб придать вещам приличный товарный вид и на следующий день отнсети на барахолку. Котька был поцелован Гермесом, продать мог всё что угодно. Правда, за небольшие деньги, но всё же…
Вот и на этот раз ему удалось сбыть с рук весь выброшенный скарб Венедицкого, окромя двух расшитых наволочек. Даже пылесос, у которого в шланге у самого наконечника зияла приличная трещина и всасываемый воздух вылетал со свистом уже в начале своего пути, и тот удалось всучить какому-то ушлому прощелыге. Прощелыга долго осматривал сам прибор: открывал защёлки, вынимал мешок для пыли, разматывал путаный клубок провода, особенно тщательно осмотрел вилку. Всё время, пока привередливый покупатель искал повод сбросить и без того бросовую цену, Котька крепко держал шланг у основания насадки, огромной лапищей прикрывая трещину.
— Ладно, бери за полтинник, — великодушно уступил Котька и быстро засунул шланг в изодранный пакет.
Оставшиеся бесхозными шёлковые наволочки подарил Виолетке Сидоркиной. А что, Котька парень щедрый, а Виолетка ему давно нравилась. Впрочем, и это к случившемуся никакого отношения не имеет.
Мороз на улице стоял настоящий, январский. Проводы решено было устроить у Федьки в сарае. Денег на водку даже в складчину не хватало.
— Лан, я проставляюсь, — заверил Вадька и плюхнул на ящик пятилитровую пластиковую бутыль с омывайкой. Пустые баночки из-под томатного соуса заменили стаканы.
— Надо бы чем-то закусить, — Федька оглядел сарай, но ничего подходящего не узрел. Ну не соломой же в самом деле занюхивать.
— Вот, — Вадька долго копошился в кармане и наконец выложил на ящик батончик «Сникерса». — Мировой закусон. На сдачу всучили позавчера. Специально заныкал, как знал.
На пробу «Незамерзайка» оказалась не очень, но шоколадный батончик вкус прилично скрашивал. Когда же поделенный на тонкие пластинки «Сникерс» закончился, им уже было всё равно. Где-то после третьего литра Котьке поплохело. Ну как поплохело? Внутри странно побулькивало и рвалось наружу, но опозориться перед друзьями не хотелось.
Котька икнул и через силу скомандовал:
— Наливай. Не тяни.
Первым отрубился Федька. Довольно мужественно допив с друзьями четвёртый литр, он на мгновение застыл, как будто раздумывая над дальнейшей перспективой своего пребывания здесь, и без всякого предупреждения рухнул, как Берлинская стена, на деревянный настил пола.
— Слабак, — сделал заключение Котька, всячески подавляя настырное желание блевануть голубоватой жидкостью себе под ноги. — Наливай.
Пятый литр допивали на автомате. Торопились оба. Тошнота набирала обороты, и первым не выдержал Вадька. Допив последний стакан, вернее банку, он тут же сполз с пластиковой катушки, которая служила ему сиденьем, и, встав на карачки, выпустил фонтан мутной серой жидкости.
Странно, но картина унижения друга каким-то мистическим образом повлияла на Котьку. Его вдруг перестало тошнить, а в теле образовалась удивительная лёгкость. Он поднялся и на ватных ногах поплёлся домой. Это было неизменное Котькино правило: сколько бы ни выпил, он всегда возвращался домой. И доходил. Переступив порог, он тут же отрубался и мог проспать в предбаннике до самого утра, но всегда при любых обстоятельствах ночевать он приходил домой.
Нет, что-то явно было испорченным, видимо, «Сникерс», который всучили Вадьке на сдачу и который пролежал в его кармане целых три дня, был просроченным. Иначе с чего бы это его так подкосило. Где-то на полпути у Котьки потемнело в глазах, и он без чувств рухнул в сугроб. Сколько он так пролежал, теперь уже никому не ведомо, но под утро мимо заиндевевшего тела проезжала «Скорая». Водитель, заметивший на обочине чёрный свёрток, не сразу распознал в нём человека и хотел уже было проехать мимо, но глазастая медсестричка заставила притормозить.
Члены бригады, оставив без присмотра помирающую в машине старушку, минут пять пытались привести Котьку в чувство: щупали пульс, подносили к носу зеркальце, отодвигали веки, светили в глаза фонариком, но всё было бесполезно, тело никаких признаков жизни не подавало. Водитель и врач за ноги дотащили Котьку до машины и с трудом забросили его внутрь салона. За то время, пока сердобольные врачи, исполняя свой долг, колдовали над Котькой, разбитая инсультом старушка благополучно померла.
— В морг, — устало скомандовал врач, и «Скорая» во всю прыть понеслась по заснеженным улочкам городка, оставляя за собой клубы выхлопного пара.
Очнулся Котька через сутки. Он не сразу открыл глаза, какое-то время собирался с мыслями. Последнее, что ему удалось вспомнить, был Вадька, стоящий на четвереньках и изрыгающий незамерзайку. Тело казалось раздавленным, будто его сплющило бетонной плитой. Или могильной?!
Котьке стало страшно. Ещё ему стало холодно. Затрясло. Где же он? Котька стянул с головы простыню, открыл глаза и огляделся. Вокруг него на сверкающих металлом кушетках, словно коконы, лежали свёртки. Из каждого наружу торчала синюшная человеческая ступня с привязанной марлевым жгутиком к большому пальцу биркой.
Точно такая же бирка болталась на пальце и у Котьки.
Публикуется на Ридеро, Литрес, Амазон
У меня есть собака. Специфичная, потому что без одной лапы, и немного киберпанковская, потому что с протезом.
Живем мы в маленьком городе, настолько маленьком, что все ее здесь знают и кормят — на завтраки и ужины мы выходим к любому ближайшему магазину, остаемся там минут на 10-15, а затем возвращаемся домой с уловом.
Отличное собачье свойство, должна сказать. Правду говорят, что собака как пылесос. Только с мужиками это не работает.
Как-то раз гуляем мы с моей Данкой по городу, все шло как обычно. Тут навстречу нам выходит молодой симпатичный парень, и я по его глазам моментально понимаю, что он решил со мной познакомиться. Начал издалека, подойдя поласкаться к собачке.
— ух ты, - говорит, протягивая к ней руку. - какая хорошая! Бедняжечка, где ж ты без лапы осталась?
А бедняжечка без зазрения совести и с нулевым вниманием поворачивается к нему жопой и начинает срать. И я ее прекрасно понимаю: женщину нельзя отвлекать от ее рутинных процедур, т.к. они задают настроение всему предстоящему дню. И все же было немного неловко. Говорю парню:
— ой, вы уж ее простите, сейчас она закончит, и вы с ней обязательно познакомитесь. А лапу мы потеряли давно и навсегда, было это под машиной.
— да, понимаю, ничего страшного. Жаль, что без лапки осталась, а вы молодец, что не бросили ее. А как вас зовут?
— Любовь. - отвечаю.
— а собачку как?
— Данка.
Парень с умилением снова тянет руку к Данке, чтобы познакомиться. Та, завершая свои дела, все еще сидит к нему задом, и в момент занесения руки над головой от неожиданности резко дергается, впадая в неописуемый гавк. Парень этому гавку явно не обрадовался и, отбросив тень любезности, поспешно ретировался. Данка посмотрела на меня, умильно поджав ушки, и мы с ней проводили убегающего парня взглядом.
— Что ж ты, фраер, встал во зад - пробубнила я, приготовив целлофановый пакет для собачьих отходов.
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.