BOPOHOB

Допустим – не дай бог, конечно – вы попали в места лишения свободы. Увы, гастрономов с водкой там нет. Да и пьянствовать в тюрячке вообще-то не положено. Но способы есть. И их там активно практикуют.

Нередко алкоголь в тюрьмах достается из рук сотрудников исправительного учреждения. То есть нужно с ними попросту договориться.

Если сотрудники к вам благосклонны, то возможно, что бутылочку праздника вам передаст кто-нибудь с воли. Только пусть не забудет положить в посылку подарок и для сотрудника колонии.

Бывает, что сотрудники сами покупают водку и приносят ее зекам. Но для этого взаимопонимание с ними должно быть на высшем уровне, а в самой колонии должен твориться неописуемый бардак, и не надо мне говорить что что-то кроме цен сейчас изменилось (стало строже - цены подросли, сейчас цена бутылки в тюрьме может дойти до 2000-7000 рублей, как и за доставку простого мобильника).

Нередко в зоне зеки сами производят алкоголь. Это обходится гораздо дешевле и не нужно искать милости у надзирателей.

Самое сложное в приготовлении тюремного самогона – настоять брагу.

Первая трудность – достать ингредиенты. Сахар запрещен (в некоторых СИЗО разрешено до 1 кг в месяц на человека). Дрожжи тоже. Сахар заменяют конфетами. Дрожжи достают через сотрудников учреждения с воли или воруют в столовой/на кухне.

Чтобы брага бродила быстрее, в нее кладут корки плесневелого хлеба, горох, молоко, творог и т.д.

Вторая трудность – настоять. Обычно ее разливают в пакеты и ставят у батареи. Самое забавное, что из-за низкого качества тюремного хлеба брага настаивается порой за 3-5 дней. Администрация знает, что в зоне процветает самогоноварение, и ищет брагу постоянно. И часто изымает ее во время обысков. Все труды идут на смарку, но тут ничего не поделать.

Забегая вперед, отметим, что иногда, в зоне пьют брагу, не заморачиваясь перегонкой, но у этого есть свои подводные камни.

Для перегонки нужен самогонный аппарат. Его, естественно, достать не получится. Поэтому придется пользоваться подручными материалами.

Нужна 3-литровая банка (или ведро), дощечка, кипятильник, шланчик и тазик с холодной водой.

Брага наливается в банку. Кипятильник прикрепляется к дощечке так, чтобы при его опускании в брагу, дощечка плотно закрывала банку. Из банки наружу должен выходить шланчик. Шланчик должен змеевиком проходить через холодную воду в тазике. Возможна конструкция, как на фото.

Есть еще способ: Брага наливается в тазик и кипятится сразу несколькими кипятильниками. Таз накрывается пакетом в котором делается один желобок прищепками для белья. Готовый самогон конденсируется на внутренней стороне пакета и стекает по желобку.

Крепость проверяется поджиганием. Не горит – это еще пить нельзя. Но и выливать продукт не стоит, так как спирт в нем все же есть. Лучше залить его обратно в банку со следующей порцией браги.

Употребление и последствия

Перед употреблением иногда самогон фильтруют через активированный уголь. Иногда – делают настойку не чем-нибудь ароматном. Но все это растягивает время приготовления. А чем дольше готовится напиток, тем больше вероятность, что его изымут во время шмона. Так что чаще всего зеки приступают к дегустации сразу после перегонки.

На вкус полученная субстанция, конечно, та еще адская смесь сивушных масел и прочей гадости. Поэтому от тюремного самогона наутро ужасно раскалывается голова. А если пили брагу, то можно прийти в себя только на третий день.

Но похмелье может быть не самым страшным последствием. Даже в самом недисциплинированном учреждении можно нажить себе неприятности из-за алкоголя. За изготовление и распитие вас ждет барак усиленного режима (БУР) или штрафной изолятор (ШИЗО).

Приятного аппетита!

ЛЮБОПЫТНОЕ ПИСЬМО показал мне в 92-м году один из арестантов, когда мы с ним «на зоне» разговорились «за жизнь».

- Страшно на волю выламываться, - признался молодой, здоровый парень.

- Чего так? - удивился я, зная, что обычно зэки ведут счёт лет, месяцев, дней до освобождения (так же, как солдаты - до «дембеля»).

— Да вот, «керя» месяца три как «откинулся», на днях весточку подогнал...

И собеседник протянул мне пару мятых листков, исписанных вкривь и вкось. Приводить здесь эту эпистолу полностью смысла нет; вкратце скажу, что выброшенный в мир после нескольких лет изоляции арестант просто ошалел: «Братка, здесь полный атас — пачка гнусной «Примы» за три месяца подскочила с 5 до 12 «рваных», бутыль самого дешёвого «шмурдяка» стоит 70—80 рябчиков, кружка пива — червонец! Короче, меня отпустили одновременно с ценами — вот так мы с этой жизнью «задуплились»...»

Дальше парнишка рассказал, как устроился на завод грузчиком — кругом мат, грязь и вонь хуже, чем на производственном участке в колонии («у нас на зоне за такой бардак «хозяину» погоны бы посрывали вместе с головой!») Устроили бывшего зэка в заводское общежитие: «Андрюха, у нас БУР по сравнению с этим гадюшником — Багамы! В БУРе тихо, чисто, уютно, все свои. A тут — мрак... На «продоле» - вонь, грязище, мусор, стены матюгами расписаны. Хотя на многих этажах всё равно лампочки выбиты, не то что прочесть - в двух шагах ничего разглядеть нельзя. Недавно в чьё-то блевонтино ногой наступил, поскользнулся, грохнулся — были бы мозги, так точно бы получил сотрясение! Кругом визг, писк, стоны, скрип кроватей, музыка дебильная грохочет. Страх, помноженный на ужас...»

Но моё внимание привлекло в письме бывшего осуждённого не описание его мытарств на свободе. Поразило другое: арестант сравнивал жизнь за «колючкой» и на воле - и безоговорочно признавал, что «зона» лучше: «Зону вспоминаю теперь как рай. Помнишь, начальник отряда нам в 91-м гулял по ушам насчёт гуманизации, мы думали — очередная параша? A оказалось - в цвет! Холодильники завезли, в отрядах - «ящики» цветные, все каналы ловят, простыночки белые, накрахмаленные, аж хрустят (конечно, если на «прачке» блат есть). В жилзоне — клумбы, цветы, фонтанчик рядом с курилкой... По воскресеньям — то попы, то лекторы, то артисты, то киношники, то журналюги... Лафа!»

A в завершение своего печального рассказа приятель моего собеседника сообщил о том, что его... обокрал какой-то малолетка: «И взял-то, урла6 позорная, плаху чая да раздолбанный транзистор «ВЭФ» - помнишь, мне его Витя Гвоздь в нарды вкатил? Теперь гадёнышу срок светит! Он будет на зоне видак смотреть и брюхо чесать, а я здесь – таскать чугунные болванки за деревянные рубли! Братан, ГДЕ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?!»

1 «Рваный» - рубль.

2 «Шмурдяк» - дрянное вино, пойло.

3 «Дуплиться» - совершать два дела одновременно.

4 БУР - помещение камерного типа: в колонии туда помещают злостных нарушителей режима (от гулаговского БУР - «барак усиленного режима»).

5 «Продол» - коридор.

6 «Урла» - подросток, несовершеннолетний.

7 «Вкатить» - проиграть.

Автор: Фима Жиганец

«БЕДОЛАГИ» БЫЛЫХ ВРЕМЁН — тема, достойная особого внимания, лакомый кусочек для хорошего психолога (в иных случаях - и для психиатра). В истории с Рафиком Геворкяном мы дали довольно общее и приблизительное определение этой категории арестантов. Но хотелось бы рассказать об этих людях подробнее: они того заслуживают.

Итак, «бедолага» — это неправильно осуждённый человек (во всяком случае, он сам так считает), который постоянно пишет жалобы, прошения, подаёт апелляции. Страсть «бедолаг» к борьбе за справедливость, к сочинению разного рода посланий и петиций часто приобретает маниакальный характер.

Королём таких жалобщиков по праву можно считать Рудольфа Кагарманова, 1952 года рождения. Он был арестован в 1984 году, а в 1985 Куйбышевский народный суд «отвесил» Кагарманову 8 лет заключения за спекуляцию и мошенничество.

Однако сам Рудольф был категорически не согласен с таким обвинением. Ведь вина его состояла в том, что он наладил производство джинсов, платьев, пальто «под фирму» и с помощью посредников сбывал товар. Какая же тут спекуляция? Сами шили, не перекупали и не перепродавали!

И Кагарманов бросается в решительный бой! С самого начала следствия он начинает атаковать все судебные и иные инстанции с требованием отменить приговор. За 7 лет (до середины 1991 года) «бедолага»-рекордсмен отправил 8701 жалобу! Он жаловался на милиционеров и следователей, судей и прокуроров, тюремщиков и врачей, чиновников всех рангов...

Жалобы Рудольф писал карандашом, ручкой, собственной кровью. Причём не только на бумаге, но и на воздушных шарах, огурцах, помидорах, куриных яйцах и проч. Именно он создал самую длинную петицию - на сорокаметровом рулоне кальки. Помимо сочинения жалоб, Рудольф Кагарманов держал ПЯТИСОТЧАСОВУЮ ГОЛОДОВКУ, протестуя против бюрократов всех мастей!

В конце концов обвинение в спекуляции с «цеховика» было снято, и 7 мая 1991 года он вышел на свободу. Однако и долгожданное освобождение не успокоило автора многотомного собрания жалобных сочинений. На воле он создал антибюрократический союз, добиваясь полной своей реабилитации и оправдания жертв судебного произвола.

Психиатрическая экспертиза признала Рудольфа Кагарманова психически здоровым.

Правда, далеко не все жалобщики добиваются положительных результатов. Честно говоря, маньяками «бедолаг» делает существующая бюрократическая система: человека значительно легче неправильно осудить, нежели позже восстановить справедливость. Произвол и юридическая безграмотность судей на местах приводят к тому, что Верховный Суд захлёстывает лавина жалоб, тщательно и объективно рассмотреть которые при всём желании выше сил человеческих.

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ РУКОВОДСТВО МЕСТ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ по отношению к жалобщикам занимает нейтральную позицию: ну, пишет зэк — и пускай пишет. Хоть делом занят, меньше начальству на мозги капает. A лет 15—20 назад всё обстояло совершенно иначе. Известный правозащитник Кронид Любарский, в 70-е — узник Владимирской тюрьмы, по этому поводу свидетельствовал:

«Ну, допустим, человек... чрезмерно проявляет независимое поведение, пишет жалобы, протесты. Надо сказать, что для сотрудников это весьма небезразлично — у них есть своя статистика, и если от заключённого поступало слишком много жалоб, то, по их разумению, это записывалось администрации со знаком «минус» — как недостаток воспитательной работы и так далее... У них, оказывается, «соревнование» шло: один отрядный хорош, поскольку у него мало жалоб, другой хуже — у него их больше...»

Тот же Любарский рассказывал, как политзэки использовали жалобы в качестве способа связи с семьёй (в то время переписка осуждённых с волей была жёстко ограничена; разрешалось писать строго определённое количество писем в месяц, причём начальство могло лишить зэка на время права переписки - за «нарушения режима содержания»):

«Мы действовали под лозунгом «Ни дня без жалоб»! Две-три жалобы в день от каждого, то есть тысячи ежедневно. Непосвящённым поясню: в то время существовало положение, согласно которому разрешалось писать в любую организацию. Отчего бы было не воспользоваться представленной возможностью?

Моя жена, например, работала в институте научной информации. Для меня, астрофизика, лучше не придумаешь: я не раз жаловался начальнику астрофизического отдела. А он, естественно, давал читать эти послания моей жене, и она была в курсе всех событий. Формально я имел такое право. Государственная организация, почему бы не написать туда?

Ну, надо сказать, администрация довольно быстро раскусила наши манёвры, сорганизовалась, и жалобы стали конфисковываться одна за другой».

Нынче все эти маленькие хитрости потеряли смысл, поскольку «сидельцам» разрешена переписка с волей без всяких ограничений. За обилие жалоб арестантов тоже не карают. Кстати, и количество жалоб резко сократилось. Видимо, сказалась так называемая гуманизация - процесс постепенного улучшения условий и смягчения режима содержания осуждённых за «колючкой». Но вот племя «бедолаг» не искоренить никакими нововведениями...

ПРЕСТУПНЫЙ ПРОМЫСЕЛ МАЛО СОВМЕСТИМ с понятием семейного очага. Не случайно по старым «воровским законам» «истинный босяк» не должен был жениться, иметь свой дом. Конечно, нынче мало кто из уголовников сознательно блюдёт эти «заветы». Однако сам образ жизни «крадунов» приводит их в конце концов к потере так называемых социальных связей. От многих отворачиваются родственники, знакомые, уходят жёны, отказываются дети...

Потому так много на строгом, тюремном и особом режимах арестантов, как говорится, «без родины и флага» — то есть самих по себе. Некоторые из них, пока здоровы и молоды, не очень тяготятся этим обстоятельством. A если к тому же близким требуется помощь - тут уж арестант триста раз вспомнит, что, как поётся в песне группы «Лесоповал», —

Это блажь воровского закона,

Но у жулика матери нет.

И всплывает в памяти моей одна история — грустная и смешная одновременно. Случилось это в 80-е годы, когда ещё производство в колониях было крепким, а не упало «ниже уровня городской канализации», как говорят «сидельцы». Заработать арестант мог довольно приличные деньги — если, конечно, имел хорошую профессию и вкалывал нормально, то есть относился к касте так называемых «мужиков» — работяг.

Вот такой «мужик» чалился в середине 80-х на одной из ростовских зон. Пахарь отменный, сварщик экстра класса. С рабоче-крестьянским «погонялом» — Лопата. Бомбанул Лопата в Целинском районе какой-то ларёк по пьянке - ну, и подзасёкся: попал за «колючку» в третий раз. Бывают такие дурни: и чего, казалось бы, не жить — профессия есть, деньгу неплохую зашибает, а вот поди ж ты — всегда вляпается в блудную. Сам арестант — с Урала, на Дон залетел так, по случаю. За Уральскими горами осталась у Лопаты маманя престарелая, живущая на крохотную колхозную пенсию. Понятно, от такой старушки проку для зэка мало: на свиданку за тридевять земель не потащится (куда уж ей, развалится по дороге), деньжат не пришлёт. Наоборот, всё от сына ждёт весточку да какой-никакой помощи.

Поначалу Андрюха посылал матери небольшие денежные переводы, благо зарабатывал он на промзоне неплохо, на квиток кое-что перепадало. Но случилось так, что сварщику в очередной раз не пофартило. Дёрнула его как-то нелёгкая: решил в воскресный день перекинуться в нарды с милым старичком-узбеком по прозвищу Шайтан-арба. Благообразный мухоморчик с седенькой жидкой бородкой, старичок был майданником со стажем, чаще всего «работал на доверие»: никто из лоховатых пассажиров не мог заподозрить в простодушном азиате опытного «крадуна».

Лопата нарды любил, но на деньги «шпилить» опасался. Жаден был. А тут вдруг что-то нашло. Хороший месяц выдался, вкалывал сварщик на выполнении одного срочного заказа, отвалило ему начальство приличную сумму. И решил пацан покуражить, сел с бабаём «сгонять фишку». Сел днём, а к вечеру уже оказался у Шайтана в долгах, как в шелках.

— Горачий ты малшик, - сочувственно улыбнулся Лопате старичок. — Шеш-беш — это тебе не шахмат. Зидесь думат надо. Зидесь башка хитрый нужен, а не просто зарики шивырять. A ты посмотри, сколко денги засадил — вай-ме...

- Слышишь, отец, я тебе всё отдам, в натуре, — смущённо стал оправдываться Андрюха, чтобы азиат и окружающие не решили, что он «двинул фуфло» (то есть, проиграв, не может расплатиться). — У меня и на счёте бабки есть, и ларёк, сам знаешь, каждый месяц...

- Щито ты, Андрюша, зачем этот базар пустой? — ласково успокоил Лопату Шайтан. — Я тибе щито, первый день знаю? Ты мужик с понятием, я — тоже не махновец, да? Пусть пока долг молчит. Зачем твой ларёк-хорёк, никто тибе за жабры не берёт. Спокойно паши, будешь просто на мене месячный норма выработки записывать, пажилому чилавеку на чай копейка будет падать...

Это значило, что теперь Лопата должен давать в месяц две нормы: одну — за себя, другую - за Шайтана. А тому как «передовику производства» начислялась зарплата за «трудовые достижения». Короче, попал Лопата в рабство. А кто тебя, братан, заставлял на катран лезть, если у тебя башка под хрен заточена?

С ЭТОГО ДНЯ НАЧАЛАСЬ у Лопаты суровая жизнь. Вкалывал, как чёрт на мельнице. A долгу конца-края нету... Тут ещё маманя слёзные письма шлет: самой-то мне, сынок, ничего не надо, картошки посадила, соседи молочка всегда дадут, - да вот сестрёнка твоя, Любаня, шибко приболела по женскому делу, если можешь, пришли какую копейку, больше ждать неоткуда... Раз не ответил Андрей, другой. А старушка письмецо начальству зоны затележила: что, мол, с сыночком моим? Может, беда какая приключилась? Отрядный провёл с Лопатой воспитательную беседу: ты мать-то не забывай да сестру больную! На счёте у тебя деньги есть, перечисли малость, да гляди — я проверю. Ты ведь, кажется, просился в колонию-поселение...

- Совсем оборзели дуры! — вскипел Лопата, которому пришлось-таки «отстегнуть» денег сестре и матери. — Волнуются они за меня! Мне ихние волнения дорого обходятся! Глядишь, понравится меня казачить! И так уже один чурка на шее сидит...

Решил арестант отбояриться от назойливой родни. Собрал мощную интеллектуальную группировку — Лёня Шуршавый, штукатур Арменчик и фотограф зоны Миша Ашкенази, который с гордостью именовал себя венгерским евреем, хотя сам был родом из Ярославля и Венгрию видел только на картинках. Эти «три брата и Лопата» разработали и осуществили оригинальный план, которому суждено было потрясти своей гениальностью всю зону и окрестности...

Магистральная мысль родилась в иудейских закоулках Мишиного мозга, куда он и сам с трудом мог добраться по тёмным лабиринтам извилин, опрокидывая штативы, расплёскивая ванночки с растворителями и путаясь в пулемётных лентах пыльной фотоплёнки.

— Тебя надо срочно похоронить, - заявил мудрый Миша, выслушав трагическую историю приятеля.

— Ты крышей двинулся?! — подскочил на месте Лопата.

— И шо ты верещишь, как раввин на блудницу? — поморщился фотограф. - Я же ж в фигуральном смысле. Надо ж понимать иронию судьбы. Ты уйдёшь из этой жизни с гордо поднятой головой, и друзья у гробового входа уронят скупую слезу на твоё остынувшее тело. Но это будет всего лишь красивый понт. Душераздирающий спектакль «Анна Каренина, или Каштанка под паровозом». И в этой драме тебе предстоит исполнить главную роль.

— Какую ещё роль?

- Паровоза! Он ещё спрашивает, какую роль. Жмурика, конечно. Извини, но роль без текста. Главное — вовремя захлопни зенки и укрой свои бледные ноги. А дальше, как в песне, где старушка напрасно ждёт сына домой, потому что ей скажут - она зарыдает о безвременной утрате единственного балбеса...

- Я не единственный, - недовольно буркнул Лопата. - У меня сестра есть.

— Так ты шо, предлагаешь и её похоронить? Я вижу, ты вошёл во вкус. Но на первый раз обойдёмся без массовки. Не добивай маманю. Дрожащей рукой она вскроет казённый конверт и узнает, что её сын, Кубышко Андрей Матвеевич, шаркнул кони в далёкой донской степи...

— Ага, так тебе цензор и пропустит эту «липу», — возразил Лёня Шуршавый. - В лучшем случае — шизняк, а то и месяц БУРа.

— Лёня, вот только не надо нас учить, с какого боку кушать мацу, — поморщился Ашкенази. — Через восемь дней отваливает на волю хороший пацан Сергуня Корольков. Выйдет за вахту — и тусанёт: «малявочку» в первый же почтовый ящик. Я думаю, за это время мы всё успеем обстряпать.

- А если маманя не поверит? — засомневался Лопата. — Мало ли что напишут; вдруг перепутали...

- Вот что нас, русских, погубит, так это недоверие к власти, — грустно заметил Миша. - Но раз уж я как большой художник взялся за это дело, декорации доверьте мне.

И через восемь дней хороший пацан Сергуня Корольков уже опускал заветный конверт в почтовый ящик на свободе...

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ СПЕКТАКЛЯ развернулось в той же колонии спустя полтора месяца. Заместитель начальника зоны по воспитательной работе майор Ширко субботним утром сидел в своём кабинете и грустно размышлял о превратностях судьбы, которая заставляет его, только что вышедшего из отпуска, в выходной торчать на дежурстве среди всякого уголовного сброда. Майор, вздохнув, отхлебнул из стакана чёрного, как дёготь, чая, который ласково именуется в зоне «смерть ментам», и в этот момент ему позвонили прямо с КПП — контрольно-пропускного пункта.

- Товарищ майор, тут к вам две женщины просятся на приём.

— Что такое? Какие женщины? - Мать и сестра осуждённого Андрея Кубышко. Они говорят, умер он недавно, хотят узнать какие-нибудь подробности...

- Кубышко умер? Жаль... Стоит на месяц отлучиться, обязательно ждёт какая-то поганка. Ладно. Есть там у тебя кто из прапорщиков рядом? Вот пусть сопроводит женщин ко мне в кабинет.

Положив трубку, майор Ширко опять вздохнул. Это был очень печальный майор. По жизни он пробирался, как по вражескому тылу, поминутно опасаясь подорваться на минных полях, попасть под автоматную очередь или оказаться в застенках гестапо. Каждый спокойно прожитый день он заносил в свой геройский послужной список. От судьбы Ширко ожидал только пакостей и удовлетворённо отмечал, что в этих ожиданиях она его не разочаровывает.

Смерть сварщика Кубышко была очередной, хотя и мелкой, подлянкой, подложенной лично майору. Таких специалистов на всё зоновское производство имелось лишь двое, причём второй, Мартирос Свосьян, через неделю освобождался по сроку.

- Алло! Второй отряд? Где начальник? Отдыхает после суток, туды его... A это кто? Старшина... Мусин, ты, что ли? Ну-ка, амором ко мне! Я тебе, блин кровавый, дам, что случилось! Это ты мне ответишь, что случилось! Дуй до штаба впереди собственной жопы!

В это время в дверь постучал и одновременно боком протиснулся контролёр по надзору прапорщик Пилипко.

- Товарищ майор, я тут вам женщин привёл...

— A ну зайди и закрой дверь!

Как только дверь за прапорщиком закрылась, Ширко с праведным гневом прошипел:

— У тебя что, мозги раком встали?! «Женщин вам привёл»... Мне женщин приводят в баню на блядки — а сюда посетители на приём приходят! Пригласи.

Готовясь выразить гражданкам своё сочувствие, майор сделал кислое лицо. Особо стараться не пришлось, поскольку в зоне за ним давно закрепилось погоняло Лимон, и частенько в арестантской среде можно было услышать: «Ну чего ты кисляк смандячил, как у замполита?»

В кабинет вошли ещё достаточно бодренькая пожилая женщина лет шестидесяти — шестидесяти пяти, и другая — высохшая, с поблекшей желтоватой кожей, поникшая и измотанная. Возраст её определить было невозможно, он колебался от тридцати семи до семидесяти трёх. Это была Любаня, младшая сестра Андрюхи Лопаты.

— Здравствуйте. Сочувствую, честное слово, искренне сочувствую. Ваш Андрей был одним из лучших работяг в колонии, мы его готовили к переводу на посёлок. И вдруг - такое... Знаете, я сам только что узнал! Я-то всего два дня как из отпуска...

В дверь поскребли - тихо и робко. Затем в щель медленно протиснулась коротко стриженная головёнка на тонкой сморщенной шейке. Головёнка отдалённо смахивала на черепашью.

— Можно?

- Заходи, Мусин. Да побыстрее, а то сквозняком дверь захлопнет, и без башки останешься. Вы присядьте, пожалуйста, — обратился Ширко к посетительницам.

— Ну, Мусин, рассказывай, как же случилось, что вы Кубышку не уберегли.

— Какую кубышку, гражданин начальник? Это не у нас! Это в седьмом, у блатных, кумовья общак хлопнули! Я сейчас сбегаю, отрядного позову...

— Дурочку не валяй. Я про Андрея Кубышко, сварщика вашего.

- А, Лопату... Так его опера выкупили, какие-то макли с Шайтаном. Короче, незаконная передача объёмов работ. Ну, чурку старого и нарядчика закрыли в ПКТ, а Андрюхе на первый раз дали пятнадцать суток ШИЗО.

- Так что, у него из-за этой «пятнашки» разрыв сердца случился, что ли?!

— Почему? Сидит в шизняке, как миленький.

— Как — сидит? Он же умер!

У Мусина от неожиданности отвисла челюсть:

- Ни хуя себе...

- Ты что матюкаешься! Не видишь - здесь женщины!

— Я извиняюсь... Ну вы ж поймите, гражданин начальник: три дня назад видел человека живым, и вдруг — на ногу бирку...

В углу на стуле кто-то ойкнул. Замполит повернулся к мамаше. Та побледнела и готова была хлопнуться в обморок.

- Как же так? — растерянно вопросила дрожащим голосом сестрица Любаня. - Как же вы его видели три дня назад живым, когда он два месяца уж мёртвый?

- Какие там два месяца? Я ж говорю: в среду ещё был живее всех живых.

- Мусин, ты эти свои приколы брось! — вскипел майор. — У людей такое горе, а ты на юмор припал! Смотри, сейчас отсюда потопаешь прямо в БУР!

— Как же живой? — не унималась Любаня. — У нас и справка о смерти есть, и фотография с похорон.

Замполит насторожился.

— Что у вас есть? Фотография? Разрешите взглянуть.

За двадцать три года, отданные разным зонам в разных концах необъятной России, Игорь Тихонович Ширко ни разу пока не сталкивался со случаем, чтобы похороны зэка удостаивались чести быть запечатлёнными на фотоплёнку. Разве что в Перми, на лесоповале, когда через четыре месяца после побега особо опасного рецидивиста Жоры Крокодила в лесу нашли окоченевший труп, криминалисты щёлкнули несколько раз место происшествия вместе с дубаря. Но родителям эти весёлые снимочки отослать не додумались.

Сестра Андрюхи Лопаты, порывшись, протянула замполиту фотографию и аккуратно сложенный вчетверо листок. Они произвели на майора неизгладимое впечатление.

— Ни хуя себе... — тихо сказал майор. За его спиной незаметно возник старшина Мусин. Взглянув на фотку, он весело хрюкнул:

— Ёханый бабай! Картина Репина...

В очередной раз глубоко вздохнув, Ширко отхлебнул дёгтя, откинулся в кресло и произнёс могильным голосом:

— Ну - будем воскрешать?

Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой. Встреча обалдевшего Лопаты с маманей и сестрицей, вопли и горькие причитания, громовые речи майора Ширко, разоблачение интеллектуальной троицы, общее собрание зэков, где каждое слово со сцены (на которой понуро торчали «виновники торжества») тонуло в хохоте арестантской публики...

НО ЧТО ЖЕ ВСЁ-ТАКИ ПРОИЗОШЛО? И что это за таинственная фотография, ошеломившая бедного майора? Чтобы ответить на эти вопросы, перенесёмся назад, в тот день, когда «заговорщики» принялись за осуществление своего плана.

Со справкой о смерти всё получилось удачно. Бланк нарисовал один талантливый «чернушник»: что ему какая-то «справила», когда он баксы на тетрадном листке цветными карандашами так изображает — хоть в обменный пункт беги! Он же и печать поставил, и подпись начальника колонии. Мужик так разошёлся, что хотел сварганить заодно справку из морга и свидетельство о кремации — за те же деньги... Но приятели решили, что это будет чересчур.

Текст сочинил Миша, долго припоминая документальные штрихи своей богатой криминальной биографии - «сим удостоверяем», «сообщаем вам», «спешим уведомить» и «доводим до вашего сведения». Получилось убедительно, особенно фраза о том, что «согласно Правилам внутреннего распорядка, тело не может быть выдано родственникам и будет захоронено безымянно».

- Добавь, что после Лопаты не осталось личных вещей, — посоветовал штукатур Арменчик. — A то за личными вещами они могут за сто вёрст припереться.

Про личные вещи Миша тут же добавил. Но самое главное фотограф приготовил напоследок.

- Маманю надо пожалеть, - сказал сердобольный Миша. — Мать для жулика - это святое. Оставим старушке память о беспутном шалопае. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать...

Ашкенази решил, что надо послать за Уральский хребет фотографию с похорон Андрюхи. Для наглядности. Причём на фотке должны быть запечатлены не только какие-то голимые арестанты, но и высокое начальство.

Ты что, «хозяина» позовёшь или «кума»? — съязвил Лёня Шуршавый. — А гроб на «столярке» закажешь?

- Лёня, не дрочите на природу, — ласково посоветовал Миша. — Гробик симпатичный я присмотрел, когда позавчера щёлкал на промзоне ударное возведение третьего цеха. Там есть шикарное корыто, в котором замешивают раствор. Ну, красный пролетарский кумач мы займём на время у «козлов» (у меня есть коны). А вот с офицерским составом сложнее. Нужна форма, а её, конечно, у ментов не займёшь...

- Почему не займёшь? — хлопнул себя по лбу Арменчик. — У нас инженер, капитан, всё время в своём кабинете на «промке» форму держит. Приходит в зону — переодевается, уходит — опять переодевается. «Хозяин» его за это уже несколько раз гонял, но тому всё по фигу.

— Ты у нас домушник, тебе и фомка в руки, — удовлетворённо подытожил Миша.

И вскоре вся компания собралась в помещении строящегося цеха: зашуганный, дрожащий Арменчик с фуражкой и рубашкой раззявы-капитана, Миша с кумачом и фотоаппаратом, Лопата с видом умирающего лебедя и Лёня Шуршавый - просто в качестве статиста. Корыто с засохшим раствором взгромоздили на козлы, сверху это сооружение покрыли красной скатертью — и в импровизированный гроб забрался Лопата.

- Скатёрку как-нибудь подоткните!- режиссировал возбуждённый фотограф. - Придайте контуры! A то получается чёрт-те что. Ну, не прочитывается гроб, не прочитывается!

- Хуль его читать?! — зарычал раздражённо Лопата. — Это ж гроб, а не «Мурзилка»! Щёлкай скорее, а то козлы подо мной трещат!

— Куда щёлкать? Арменчик ещё форму не напялил! A где штаны, Арменчик?

— Какие штаны, слушай? Тут пока фуражку нёс, чуть в свои штаны не наложил! Представляешь, что было бы, если б хлопнули с этим бутором! Ништяк, и так проканает. Мама пожилая, как-нибудь схавает.

— Да-а, видуха... Гусар, ебёна мать! Сховайся за козлы, чтоб тебя по пояс не видно было!

— Из-за козлов от меня только фуражка высовывается...

- Лады, стань с краю, как-нибудь скатёркой прикройся. Лопата, шо ты разлёгся в корыте, как папа в винограднике? Мослы из гроба на метр торчат!

- A куда мне их деть? Отрубить, что ли?

— Может, Арменчика в корыто положим, а Лопату сделаем мусором? - предложил Лёня.

— Идиот! На хрен Андрюхиной мамане вместо её сына сын армянского народа? Совсем ты, что ли, перегрелся?

В конце концов скрюченного Лопату удалось с горем пополам затолкать в корыто - с подогнутыми коленями, Арменчик притулился сбоку с видом спившегося есаула, Лёня Шуршавый изобразил скорбящие массы — и Миша Ашкенази запечатлел на плёнке историческое положение во гроб.

Потом эта икона, увеличенная и обрамлённая в шикарную рамку, долго висела в кабинете майора Ширко, скрашивая временами тяготы его опасного рейда по минным полям нашей жизни...

1 Чалиться - отбывать срок наказания.

2 Бомбануть - обокрасть.

3 В блудную вляпаться (попасть) - оказаться в двусмысленном положении, в сомнительной ситуации, попасть впросак.

4 Квиток — лицевой счёт осуждённого, куда после обязательных отчислений — на содержание, погашение иска, выплату алиментов и пр. - перечисляется оставшаяся часть зарплаты.

5 Майданник - поездной вор, совершающий кражи в пассажирских и товарных поездах (прежде тех, кто «чистил» товарняки, называли краснушниками).

6 Лоховатый — простодушный, доверчивый.

7 Шпилить - играть (от немецк. spielen в том же значении).

8 Бабай - азиат; также - старик.

9 Фишку гонять - играть в нарды.

10 Шеш-беш - другое название игры в нарды (тюркск. «шеш-беш» значит удачную комбинацию цифр на кубиках — «шесть-пять»).

11 Зарики - два кубика для игры в нарды.

12 Катран - место в бараке для азартных игр.

13 Казачить - грабить, нагло отбирать что-либо.

14 Чурка - житель Средней Азии.

15 Понт - здесь: обман, инсценировка.

16 Жмурик - труп.

17 Амором — быстро (из немецк. через местечковый идиш, где Amor - амур, бог любви с крылышками).

18 Кисляк смандячить - сделать кислое выражение лица, печальную физиономию.

19 Кумовья - работники оперативно-режимного аппарата мест лишения свободы; хлопнуть общак - изъять тайную общую кассу уголовно-арестантского сообщества. Общак хранится по частям в разных местах - так надёжнее.

20 Выкупить - разоблачить.

21 Макли - тёмные дела.

22 ПКТ - помещение камерного типа в колонии; за грубое нарушение режима арестанта могут водворить сюда на срок до полугода.

23 ШИЗО - помещение штрафного изолятора в колонии; сюда водворяют за незначительные нарушения на срок до пятнадцати суток.

24 Надеть бирку на ногу - констатировать смерть. Умершему арестанту надевается на ногу бирка с именем и фамилией.

25 Дубарь - здесь: труп; дать дубаря - умереть. Чаще - на северном жаргоне; на Юге так говорят редко. Здесь слово «дубарь» чаще используется в устойчивом обороте «давать дубаря» - мёрзнуть.

26 Ёханый бабай — искажённ. татарск. ругательство «ё ханэ бабай» (конец тебе, дедушка). Распространено в уголовно-арестантской и простонародной среде.

27 Чернушник - осуждённый, умеющий прекрасно делать всевозможные поделки и сувениры («чернуху») и этим зарабатывающий себе в зоне на жизнь.

28 Козёл - активист из числа осуждённых, помогающий администрации колонии в поддержании порядка и проведении культурно-массовой работы.

29 Коны - связи.

30 Домушник - квартирный вор.

31 Фомка, фома фомич, фомич - специальный ломик для взлома дверей.

32 Бутор - барахло, тряпки.

Меня тут просили написать пост про моего деда и спиртзавод который он возглавлял более сорока лет.

Начну с того что на спиртзавод дед попал после института, когда отучился в Москве на инженера-экономиста в 1940 году. Время было очень сложное и неоднозначное. Но инженеров в стране не хватало.

Сразу скажу что спиртзавод находился за Волгой в 600-700 километрах от Сталинграда. Но обо всем по-порядку.

Дед рассказывал что приехал по распределению в деревню, довольно глухую по тем временам. Где завод только строился. Однако строили его очень ударными темпами. Дело в том, что спирт всегда считался стратегически-важным продуктом. Стройку закончили меньше ем за год, а вот оборудование было американским. Меня это удивило тогда, но оказывается в пищевой промышленности довоенных времен это было вполне нормой. Даже ключи в дюймовой системе изготавливали для такого оборудования в СССР. Завод в то время производил исключительно пшеничный этиловый спирт. Для пищевой и медицинской промышленности шел исключительно спирт из твердых сортов пшеницы, а в качестве технического использовали пшеницу мягких сортов, по сегодняшним меркам это очень и очень расточительно. Завод запустили за месяц до войны. Тогда водку они не производили. Только спирт. Причем фасовался он в железные бочки, и таким образом отправлялся по железной дороге.

Основной и вполне предполагаемой проблемой естественно была пьянка. Сразу посыпались выговоры, были и те которых на самом деле судили и приговаривали. Был большой соблазн. Кстати рабочие тогда придумали оригинальную технологию забухать почти без запаха. Попросту выливали по стакану чистого спирта в каждый сапог и к концу смены уже готовые.

Началась война, с спиртзавода вообще никого не призывали. И не давали разрешения добровольцам. Дед тоже избежал войны потому что инженер. Тогда он был начальником планового отдела. Сразу после ВУЗа. Потому что в довоенное время инженер это было ОГОГО! Минимум свой дом, даже была кухарка. После первого года войны у директора завода случился инфаркт и дед занял его место. Занятно, но в то время спирт на фронт поставляли самолетами! Был устроен грунтовый аэродром, поселок при заводе был закрыт кордонами. Однако говорят, в сравнении с другими селами снабжение было лучше, но никто никуда не выезжал без пропусков. После Сталинграда часть сотрудников все-же отправились на фронт.

Вы спросите зачем столько спирта?

1. Не всем заводам повезло оказаться в тылу.

2. Спирт это не только сталинские сто грамм, а еще и чуть ли не основа химической промышленности того времени.

3. Ну и медицина же...

Во время войны спирт гнали из всего что попадало на завод. Технология менялась "на глаз" несколько раз в месяц, шла и картошка и сахарная свекла и вообще все что было. Фильтрацией особо не занимались, просто фильтры не поставлялись - колхозили как могли. Завод всю войну работал 24 часа в сутки.

После войны начали выпускать водку. Разумеется тогда была госмонополия (кстати, делавшая огромную часть ВВП). Первое что начали разливать была "сургучка". Это такая дешевая водка в типовых бутылках порой без этикетки запаяна сургучной пробкой. Сивуха говорят та еще. Но как говорится - "За неимением горничной приходится спать с дворником". На нормальный уровень производства вышли только к 1949 году. Оборудование планово менялось на отечественное. Завод расширялся и к 60-м годам производил даже лимонад.

Великий Кукурузник не прошел мимо водочной промышленности и наплодил несколько сортов водки (да, до этого был всего один). Были эксперименты по производству спирта из кукурузы, в итоге технический спирт таки делали, да что говорить - медицинский и пищевой тоже порой делался из кукурузы. Многие тогда начали говорит что хорошая водка в союзе кончилась. Еще пробовали гнать спирт из сахарного тростника привезенного с Кубы (представляете сколько это стоило?), тростник закупали дорого чтобы поддержать братьев-коммунистов.

И действительно для производства водки для элиты был отдельный небольшой цех где было штучное производство чуть ли не в ручную под мудрым контролем лаборатории. Окончательно всю ситуацию запорол Меченый с его антиалкогольной компанией. Тогда вполне можно было травануться и заводской водкой. Но дед уже не работал, за время его работы - завод получил массу наград, был передовиком производства. 

Человеку впервые попавшему в тюрьму приходится не сладко. И многое кажется диким и непонятным, особенно если человек наслушался дичи про гомосятину и прочие ужасы. Но каждому приходится не раз рассказать свою историю. Вот одна из них:

Село наше стоит на берегу речки. Битюг называется. Да не село называется, а речка. Это в Воронежской области. Места хорошие, грибные да рыбные. У нас испокон веку все рыбалят, и сроду на улов не жалились. Я с мальства удочку хвать — и на берег.

Как подрос, конечно, мы с парнями полегоньку на сети перешли. Мы ж не пацанята, чтобы день убить и на дондышке пару ершей притащить. Рыбнадзор? Дак свои ж, местные. Делись по-братски — и всех делов.

К хорошему быстро привыкаешь, вскорости и сетка надоела. Всё ж таки двадцатый век на дворе, а мы как обезьяны с палками-копалками. Потихоньку начали рыбёшку глушить. Тогда ещё взрывчатки этой сахарной не знали - гематоген не то как... Ну да, вот это самое слово. Мы по-крестьянски: толовую шашечку хлобысь в воду — и карасики кверху брюхом. Только сгребай их, болезных, косяками - да на сковородку.

A как я с зоны воротился... Не всё одно, за что сидел? По мелочи. Мы с Гришаней, соседом моим, два комбайна пропили. А чё такого? Их, этих «Нив», в колхозе в те поры было как мусору. Каждый год по несколько штук пригоняли. Мы ж их не сразу пропили, а с машинного, значит, двора по частям перетаскали. Кабы сразу, тогда конешно... Как воротился я с зоны, гляжу — маманя ты моя родная! В деревне как на передовой. Какие удочки, какие сетки? Только грохот стоит. Ты как дитя малое. Да этими шашками тебя в любой военной части загрузят, как баржу арбузами. А мы взамен - картошечку, молочко, сметанку. То есть обмен — по-городскому называется навроде как бампер, но не бампер ... О, вот это самое слово.

Я, решил безобразие прекратить. Если каждый будет природу глушить, это ж сколько рыбы надо? Ну, кому морду набил, кого постращал. Так что вскорости всё село знало, что с шашками можно рыбалить только мне да брательнику моему Коляне. И настала у нас тишь-гладь, божья благодать.

Сидим как-то с Коляней на бережку, никого не трогаем, наслаждаемся. Понятное дело, в «сидоре» пяток шашек лежит. Чё б мы иначе на бережку-то делали? Гляжу, старушонка семенит, Анисимовна. Она деда своего год как схоронила, живёт одна, а хозяйство не тянет: за восемьдесят годков перевалило. Подкатила к нам, говорит — мол, доброго здоровьица, ребятки... Ну, здорово, Анисимовна, чего тебя сюда занесло, старую? Чего на печи не лежится? Да вот, говорит, ребятки, пособили бы вы мне бычка забить. Умаялась я с им, окаянным, пущу его на мясо, меньше хлопот. Только как бы так его жизни лишить, чтоб не мучился? А то ить этот Яшка (бык это — Яшка) у меня на руках вырос, я его чуть не своей титькой прикармливала... Не снесу я его страданий.

Колян-то, брательник, парень у нас в семье башковитый. Он даже в ветеринарном техникуме полгода учился, после бросил и шоферить пошёл. Потом, как грузовик-то по пьяной лавочке в карьер перекинул, пересел на трактор. A с трактора согнали, опять его к животным потянуло — в скотники. Так что бабка знала, к кому обращаться. Вот Колян и говорит: ты, Анисимовна, не боись. Твой Яшка умрёт геройской смертью, даже и мявкнуть не успеет. В наш век, говорит, техничного прогресса это как два пальца обсосать. Ну, «сидор» за плечи — и потопали мы в бабкин двор.

Тупое животное этот бык, я вам доложу. Мы ему шашки на рога вяжем, а он стоит, как подстамент. Оно, конечно, мы для него вроде как свои, местные. Но вот Аньки Плотниковой бычара, тот хрен кого к себе подпустит, кромя самой Аньки. И то, падлюка, ноздрями пышет. Старушка присела в сторонке на завалинку, вздыхает: переживает... Прикрутили мы этот тол к Яшкиным рогам бечёвкой, подожгли запал, отошли подале и стали ждать.

Я ж ещё говорил Коляну, сомневался: Коляня, говорю, на кой же ляд ты столько шашек сюда крутишь? Одной хватит за глаза. A он мне: это ж бык-производитель, дурья башка, это ж не стерлядка или селёдка какая. Вдруг его только малость оглоушит, а потом оклемается и пойдёт нас по всему селу веником гонять? Видал ты его роги? Хотишь, чтоб он тебе их в задницу засадил? Кто ж хотит... Вяжи, говорю, сколько надо.

Но я всё ж таки прав оказался. Однако тож не ждал такого оборота. Я как очнулся-то, ничё понять не могу. Не слышу ничё, только звон какой-то в башке. A главное, не вижу. Дома бабкиного не вижу. Так, какая-то кучка дымится.

Ну, от дома-то хучь пепел остался. A от быка так ни пепла, ни рогов, ни копыт. Вот ведь загадка природы... Не могло ж его на атомы разнесть или выкинуть в безвоздушное пространство. В сракосферу или как там... Вот это самое слово. И главное — бабулька счезла. Как её и не было.

Это бы ещё что. После афганец местный, Родя Пряхин, рассказывал на суде, что этот взрыв, говорит, напомнил ему суровый бой под Кандагаром. Мне, говорит, даже отчётливо послышались вопли «Аллах амбар!» Ну всё одно, вот это слово. В соседней хате стену-то одну вынесло вчистую. В других, правда, только стёкла разлетелись. Но это благодаря что бабкина-то хата на отшибе стояла. И вот интересно: в половине дворов все коровы пали, как ящуром скосило! Тоже загадка природы... От инфаркта, что ль?

Не, бабку мы попозжей отыскали. Так, метрах в пятнадцати от бывшей завалинки. Ничё с ней не сталось. Как новенькая. Дажить помолодела мальца. Так на нас с брательником набросилась, так матюгала! Я за всю жизнь этаких слов и не слыхивал. Позжа ещё мужики с кольями поспели, Семён с дробовиком. Хорошо, менты вовремя прикатили, пока председатель этих иродов сдерживал. Однако ж пару раз мы с Коляней по кумполу схлопотали. Я говорю, что ж это за самосуд, как в Америке, прямо пукнусплан какой-то... Да ты меня уже заёб, как попа грамота!

РАФИК ГЕВОРКЯН, НЕВЫСОКИЙ УШАСТЫЙ АРМЯНИН из нахичеванского предместья Ростова, как и многие кавказцы, отличался необыкновенной вспыльчивостью и горячностью. Вот, кстати, назови его «кавказцем» — он тут же бросится устраивать качки:

— Ты совсем тупой, да? Я тебе не кавказец, я ростовский пацан! Да хоть и армянин, всё равно на карту погляди! Армения — не Кавказ, Армения — Закавказье!

Одному из «приблатнённых» во время завтрака в столовой он надел на голову тарелку с овсянкой, когда тот с пренебрежением процедил, отодвигая «зверька» с насиженного места:

- Это на воле ты Рафик, а на зоне ты — жорик3! Посунься, плесень...

Блатарь был по-своему прав: молодой армянский парень в колонию попал случайно, к тому же по «бакланке» — статье, не очень уважаемой в зэковской среде (в 90-м году, о котором идёт речь, статья 206 УК РСФСР — «Хулиганство»). Банальная драка в ресторане с нанесением телесных повреждений. В общем, как ни верти, а Геворкян относился к числу «случайных пассажиров» (первый свой срок он получил условно — за пьяное оскорбление народного депутата).

Не добавило осуждённому авторитета и то, что на зоне Рафик попал в число так называемых «бедолаг» - зэков, которые забрасывали всевозможные инстанции жалобами на несправедливость вынесенного приговора. Оно, положим, девяносто девять процентов арестантов уверены, что их осудили «ни за что». Многие обжалуют решение суда. Но только «бедолага» фанатично штурмует судебные высоты, пытаясь доказать, что чист, как тургеневская девушка. Он будет слать свои эпистолы до самого последнего дня пребывания за «колючкой» — если, конечно, кто-то там, на Олимпе, раньше не дрогнет под натиском назойливого зэка...

При этом сам Рафик активно презирал большую часть борцов за справедливость — подлинную и мнимую.

— Мне на них смотреть тошно! - возмущался он, тыкая пальцем в какого-нибудь арестанта, который, тихо шевеля губам в углу, сочинял очередную «кассачку». - Грамотеи хреновы! «Уважаемые граждане, извольте-позвольте, суд не учёл, прокурор загрубил»... Так даже бикса на бану пососать не просит! Не сюсюкать надо, а требовать! Как старичок говорил, который на ёлках картошку сеял? Мы не можем ждать милостей от природы: взять их у неё - наша задача!

Мудрость дедушки Мичурина согревала Рафику душу, как пролетарию - призыв грабить награбленное. Самый гуманный суд в мире щедро отмерил ушастому армянину сроку на всю пятилетку, но Рафик принял встречный план и решил отсидеть эту пятилетку в два года. С первых же дней своего пребывания в колонии Рафаэл Геворкян бросился в омут сочинительства жалоб, прошений и требований.

На первых порах вдохновение Рафика всеми силами пытались сдержать его близкие. Видимо, хорошо зная буйный темперамент своего сына, внука, племянника и брата, родичи не без оснований полагали, что темперамент этот лучше держать на привязи.

«Рафик, дорогой, — умолял сына папа Самвэл, — я тебя очень прошу: не надо никаких глупостей. Рафик, папа делает всё, чтобы уладить это дело. У папы уже есть хороший адвокат. Ещё раз тебе говорю: никуда не пиши! Забудь на время русский алфавит! Армянского ты, слава богу, не знаешь...».

— Слышь, а чего они очкуют? — удивлённо вопрошал Рафика сосед по койке Валя Лупатый. - Чё ты там такого можешь начирикать? Ты ж не Пушкинзон!

Лопоухий только пожимал плечами. И продолжал творческий процесс. Жанр его сочинений представлял собой нечто среднее между китайским ультиматумом и письмом армянского запорожца турецкому султану.

Послания Геворкяна летели на волю стаями, косяками и эскадрильями. Ковровые бомбардировки накрывали прокуроров, суды всех инстанций, министерство юстиции, МВД, правительство, Организацию Объединённых Наций, Комитет против пыток и отдалённые окраины Вселенной. Неистовый кавказец глаголом жёг сердца людей, как когда-то американские стервятники напалмом жгли вьетнамских партизан. При этом для каждого адресата Геворкян находил свои проникновенные выражения:

«Уважаимый гражданин прокурор,
ёп вашу мать, козлиная твоя рожа, я тибе читвёртый рас пишу, какова хуя ты там жопой кресло протираишь?!!!!»

«В обласной суд
КОСАЦИОНАЯ ЖАЛОБА
Я Геворкян Рафик Самвэлович осуждён по бесприделу такими же пидарасами как вы, и до сих пор не могу ни где добится справедливости. Если вы наканец ни расмотрите мою жалобу и ни привлечёте к ответствиности виновных в часности начальника рай отдела милиции подполковника Степанцова В. Г., следывателя Ширяева Н. П., судью Генеральченко Ю. М., начальника колонии подполковника Жирова С. С. и другую сволоч, я вас всех гандонов периловлю на воле и за яйца повешаю! И выибу в рот...»

«Уважаимый гражданин министр,
я удевляюс, ибать твою жопу, как ты собрал под своим руководством столько мудаков. Единствинное обяснение што ты такой жи мудак как тваи подчинёные!..»

«В Верховный Совет СССР
Уважаимые дипутаты, я блять, никода ни ходил на выборы и щаслив, што не я вас блидей выбирал. Сука, я бы сичас буть моя воля, вас всех пидарасов ис Калашникова положил, тварей гнойных, вымостил бы вашими трупами Красную площадь и всю дорогу, блять, от Еревана до Магадана! Какова хуя вы там сидите, когда безвинных людей ни за что гноят по лагерям?!!! Бляди вы конченые, и власть ваша блятская, и всех вас коммуняк, надо вешать на столбах а Мавзолей на хуй взорвать и насрать там огромную кучу гамна штобы вы все, хуилы моржовые ходили и нюхали!..»

Разумеется, и в страшном сне нельзя представить, чтобы подобные сочинения могли пройти лагерную цензуру. Рафик не доверял даже «прокурорскому ящику» для жалоб, куда формально не должно было проникать недреманное око колонистского цензора. Продуманный армянин пускал свои письма только нелегальными путями через доверенных людей: подкупленных водителей с фабрики, на которую вкалывали арестанты, или освобождавшихся зэков.

После первых же произведений талантливого кавказца на голову подполковника Жирова посыпался шквал возмущённых звонков «сверху» с требованиями унять «распоясавшегося хулигана». Получив копии писем Геворкяна, Сергей Сергеич долго не мог прийти в себя от ужаса. Несколько дней его мелко трясло, появилось лёгкое нервное заикание. Оправившись от потрясения, Жиров вызвал арестанта в свой кабинет и обрушил на него такую воспитательную речь, по сравнению с которой лексика Рафиковых писем казалась рождественским посланием Санта Клауса малюткам из сиротского дома. Начальник оперативно-режимного отдела капитан Дима Кутков лично отметелил «обнаглевшее животное» дубиналом и ногами так, что армянин неделю провалялся в санчасти, откуда его прямым ходом переправили в помещение камерного типа сроком на три месяца.

На фронте борьбы за справедливость наступило временное затишье. Но ненадолго. Зализав раны и вернувшись в отряд, Рафик с новыми силами ринулся в бой. Тайными путями-дорогами армянские «голуби», расправив свободолюбивые крылья, рванули на волю.

Остальные «пассажиры» с интересом наблюдали за неравной схваткой арестантского Давида и судебного Голиафа.

— Рафик, а ты уже писал про «чмушные рыла»?

— Братэлло, чиркни там, что у них всего одна извилина, и та делит жопу надвое!

— Не забудь, что ты ебал их день рождения...

ДАЛЕКО НЕ ВСЕ ЖАЛОБЫ И ПРОШЕНИЯ «БЕДОЛАГ» приводят к реальным результатам. Однако Рафиковы послания оказались на редкость действенными: видимо, пробрали адресатов до глубины души. Вскоре Геворкяна неожиданно вывезли из колонии в следственный изолятор.

— На пересуд! - возбуждённо строили догадки зэки. — А ведь прав оказался, паршивец. Чётко всё просёк: с этими мразями надо только так базлать. Они по-другому не врубаются. Ох, скостят армяшке срок!

— Бери выше, — уточняли бывалые каторжане. - Стали бы из-за «скощухи» на СИЗО выдергивать... Отменят приговор к едреней матери.

И те, и другие оказались глубоко не правы. Это выяснилось, когда Рафик, разъярённый и брызгающий слюной, вновь появился в родном бараке. Уважаемые граждане судьи по доброте душевной впаяли славному сыну Нахичевани-на-Дону новый срок — два года! Причём по статье, с которой до сих пор администрация колонии не сталкивалась...

— Я эту суку утоплю, как Герасим Дездемону! — срывающимся голосом рычал начальник Жиров. - Всё, неполное служебное мне уже клятвенно гарантировали. У меня на зоне политик объявился! Статья 70 — «Призывы к насильственному свержению советского строя»! Ему мало было какому-то козлу в кабаке яйца на вилку насадить — теперь он, блядь, в диссиденты записался!

- Не понял юмора, - удивлённо пробурчал начальник производства Зеньковский, сосредоточенно разливая по стаканам «Столичную». — К чему он там призывал, террорист хуев? Из него же политик, как из говна пуля...

- A ты почитай, почитай! — И Сергей Сергеич, вынув из ящика пачку бумаг, зло швырнул их на стол.

Это были не письма. Это были поэмы. «Маленькие трагедии». Булыжник - оружие пролетариата, запечатанный в конверт и обрушенный на тупые чиновничьи головы. Краткий курс истории ВКП(б) с подробными интимными пояснениями. Рафик Геворкян не щадил ни почившего в бозе дедушку Ленина, ни отца всех народов Иосифа Виссарионовича, ни прораба перестройки Михаила Сергеевича. Отдельной строкой проходила славная история ленинского комсомола, представителей которого Рафик перед лицом своих товарищей торжественно клялся душить, резать и долбить в заднепроходное отверстие. Лопоухий революционер также выражал надежду, что скоро эта ебучая власть накроется пиздой, и обещал всеми силами способствовать достижению столь благородной цели. Для чего предлагался джентльменский набор эффективных средств: от удушения коммунистических младенцев пионерскими галстуками до обращения к президенту Соединённых Штатов — «штоб он один раз ёбнул к хуям собачьим по этой блядской стране нейтронной бомбой потому што ни хуя с нас, пидарасов, толку всё равно не будет!»

Сильная вещь, — резюмировал начальник производства Зеньковский, конспективно ознакомившись с собранием сочинений Геворкяна. - Вообще-то на «пятнашку» тянет. Но нынче же кругом гуманисты. Слушай, поделись по-братски, у тебя ж этого барахла много. А то иногда дома, вечерком, так хочется приколоться после трудового дня... Красиво же, падлюка, излагает!

- Пошёл ты... - хмуро отрезал «хозяин» и залпом выплеснул в свою глотку содержимое стакана.

Что касается Рафика, нежданный подарок судьбы совершенно выбил его из колеи. Он ходил по зоне как мешком пришибленный и даже не реагировал на издёвки и подколки арестантов, сыпавшиеся на него как из рога изобилия. Кавказца словно подменили. Один только вид шариковой ручки или листа чистой бумаги вызывал в нём чувство омерзения.

Так продолжалось около двух месяцев - пока не грянули известные события 19 августа. После разгрома заговора коварных гэкачепистов и запрета коммунистической партии Рафик неожиданно воспрянул духом.

— А, ссуки, дождались! — злорадно смаковал он провал реваншистских замыслов «красной контрреволюции». — Наша взяла! Теперь-то вся правда наружу вылезет! Теперь-то справедливость восторжествует!

И вскоре соседи армянина по бараку могли наблюдать, как он сосредоточенно сочиняет очередную челобитную:

«Уважаемый Борис Николаевич,
ёп же ж его мать, вы там што, мозги к ебеням отморозили?! Я, блять, за вас тут по зонам гнию, жопу рву, а вы хуями груши околачиваете?!!!».
Рафаэл Самвэлович Геворкян, 1965 года рождения, отсидел все отмеренные ему семь лет срока и вышел на волю по звонку...

***

1 Качки (качалово) - выяснение отношений, предъявление претензий.

2 Зверёк - пренебрежительное прозвище кавказцев.

3 Жорик - молодой, неопытный осуждённый.

4 Блатарь - сниженное, несколько пренебрежительное определение профессионального уголовника, «блатного».

5 Случайный пассажир - осуждённый, не принадлежащий к «идейным» преступникам, а залетевший за «колючку» волею обстоятельств, случайно.

6 Кассачка - кассационная жалоба.

7 Бикса на бану, бановая (вокзальная) бикса - привокзальная проститутка.

8 Очковать - бояться.

9 Продуманный - хитроумный, ловкий, расчётливый.

10 Голубь - письмо; голубок - сотрудник колонии или вольнонаёмный из контрагентских работников (водитель предприятия, с которым сотрудничает колония, мастер производства и т.д.), нелегальным способом передающий вести от арестантов на волю.

11 Скощуха — сокращение срока наказания (от «скостить») - сократить срок).

12 Пятнашка - пятнадцать лет лишения свободы.

13 Хозяин - начальник колонии.