Три блочных тетради на подоконнике. Там есть листы с цитатами, заметками, конспектами, списками, выводами. Открываю.

"12 февраля 2021 год. На набережной снежные барханы. Сквозь прутья ограждения ветер выдувает музыку. Февраль – самый ненавистный, противный месяц, но он какой-то особый: именно в феврале понимаешь, что жить хорошо и скоро наступит весна.

Странное ощущение наступить на нетронутый снег и оставить след".

Открываю конспект лекций Пятигорского А.М. Среди прочего: «Изменения в человеке: он перестаёт хотеть то, чего хотят все; перестаёт думать и говорить, как все».

Пара цитат из романа Кобо Абе. Заметки о Шилé. Конспект лекции Н. Хомского (ужасно печальный в основной своей мысли: на образование идёт атака – и это осознанное решение правящих верхов, которые боятся, что люди перестанут быть апатичными недоумками и начнут что-то требовать). На полях (карандашом): «В. Гаршин покончил с собой в 33 года. Почему?» (так и не взялась за поиск ответа). Текст колыбельной. Список книг, которые хочу прочитать. Наброски к эссе про рисование. Пара абзацев про имплицитные утверждения в речи. Заметки к на две трети написанному рассказу. Снова цитаты (откуда?). Странный список «1) ройбос 2) рис с ананасами 3) Х. Мураками». Мысль Достоевского о том, что человек боится достигнуть цели, любит только процесс достижения. Очень странная дневниковая запись на жёлтом листе: «Свернула налево у столба с цифрой 52. В этом полувырубленном лесу нет никаких исключительных обстоятельств. Единственное исключительное обстоятельство здесь – я. Но я не вижу смысла». Не менее странная зарисовка сна: «Рыба, съевшая из бокала зонт. Два билета были приклеены к подошве моих туфель, о чём мне сказал синий заяц, мой помощник. Разные фантастические существа рассказывали мне свои истории, а я записывала. Все ищут эти билеты по кораблю. Он не плывёт, а стоит в море, в каком-то параллельном мире, в который я пришла через зеркало».

Раньше мои записи были не такими. Вообще-то всё началось ещё в школьные годы, с тетради по русскому языку для учащихся пятых классов: на её бело-красной обложке имелась бледная надпись «пропущенный час годом не нагонишь», а я много в школе пропускала - задело. Начала раздумывать, как дальше жить. Размышления эти превратились в тетрадь, в которой, как я считала, была вся моя жизнь. На одной странице соседствовали формулы по химии и афоризмы писателей, название фильма, который обязательно надо посмотреть, и имя нового учителя по истории. Переворачиваешь – видишь зарисовку падающих жёлто-коричневых берёзовых листьев на фоне острого синего неба и личный вывод, написанный сгоряча: «Не доверяй тем, кто опаздывает и думает, что в этой его двадцатиминутной задержке нет ничего такого». Тетрадка была со мной везде, служила ежедневником, планировщиком и черновиком. Я к ней привязалась искренне; как выглядят некоторые страницы, помню до сих пор. Кстати, именно в те годы я научилась писать вторым почерком, чтоб любопытные глаза, как бы случайно заглянувшие в листы, любопытство своё не удовлетворили. Потом был Пастернак, который написал, что не надо заводить архивов и трястись над рукописями. Задело. Выбросила тетрадку.

И только в этом году (или в прошлом?) пришло желание снова иметь «тетрадку». Она в коричневой кожаной обложке, с мягко-желтоватыми листами в клетку. Это как центр личного: помогает видеть себя, собирать себя и делать себя. В тетради нет прежнего уютного хаоса: закладки организуют листы по разделам (задачи, планы, сферы, темы, списки). Почти нет хаоса в бортовом журнале: записи веду по фактам (как ответ на вопрос «что произошло за день?»), ненумерованным списком, выводы пишу красным. Концепция бортового журнала прижилась, потому что правило «перечитывайте свои дневники» (где я это вычитала?) у меня никогда не работало: я считала, что написанное – использованный материал, перечитывать этот бред не интересно и не нужно. Так же думаю и теперь, но моя красная надпись на всю жизнь – «записи нужно вести ежедневно» (планирование - вообще святое дело: написанное – на 1% сделанное).