«Я такой же участник процесса, как и мои ученики»
Преподаватель онлайн-школы «Фоксфорд» Борис Трушин — о том, чем плох и чем хорош ЕГЭ, в чём смысл домашнего задания и о двойном (или тройном) отрицательном отборе учителей.
О том, как нужно учить детей — и как не нужно это делать, поговорили с преподавателем математики онлайн-школы «Фоксфорд», популярным видеоблогером Борисом Трушиным.
Зачем нужна такая домашка?
К своим 42 годам Борис Трушин заработал 26 лет педагогического стажа. Да, это не ошибка: преподавать он начал в 16 лет, в своей же физико-математической школе № 5 в подмосковном Долгопрудном (сейчас это лицей) — сразу по её окончании. Параллельно закончил МФТИ, защитил кандидатскую.
А ещё у него хорошее чувство юмора и волосы, выкрашенные в сиреневый цвет. И он совсем не похож на того строгого педагога, мечту многих родителей, который будет держать ваше чадо в ежовых рукавицах. Зато он нравится своим подписчикам, которых у него только на Youtube больше 380 тысяч. И ученикам.
— Мне кажется, главное, почему я нравлюсь своим ученикам и почему у нас с ними получается хороший контакт: они воспринимают меня не как человека, который будет что-то у них проверять, а как человека, у которого нужно по максимуму взять то, что он может им дать. У нас это разделено: их проверят потом, когда они будут сдавать ЕГЭ, участвовать в олимпиадах, поступать в вузы. И сразу уходит проблема списанных или несделанных домашек — потому что они их делают не для того, чтобы я проверил и поставил им оценку, а для того, чтобы дойти до цели, которую они себе поставили, — говорит Трушин.
Одна из главных проблем традиционной школы, по мнению Бориса, состоит в том, что учитель выступает сразу в двух ролях: он учит детей чему-то, а потом сам же проверяет, насколько хорошо он их научил, и ставит им оценки.
— Но это очень разные роли. При этом учитель невольно думает: «Ну, я же хорошо их учил, не может же весь класс двойки получить» — и натягивает оценки. И дети пытаются казаться лучше, чем они есть, и начинают списывать.
— А как должно быть?
— Вообще, было бы правильно, чтобы для оценки результатов раз в полгода или раз в четверть приезжала какая-то внешняя комиссия. Но проблема ещё и в том, что и дети, и родители, и, мне кажется, уже и учителя забыли, не понимают, для чего нужны домашние задания, контрольные и всё остальное. Ведь их цель в том, чтобы проверить, насколько ребёнок что-то понял. Если полкласса плохо решило задание, это значит, что тема плохо пройдена и нужно её пройти ещё раз. А что получается на практике? Ребёнок чувствует, что он ничего не понял, просит родителей, чтобы они ему помогли, или списывает у одноклассника и приносит хорошую работу. А если весь класс принёс хорошие работы, это значит, что тема хорошо пройдена — можно бежать дальше. Хотя ничего страшного бы не было, если бы полкласса не сделало бы домашку — это значило бы, что нужно более глубоко погрузиться в эту тему, как-то по-другому её объяснить.
— Все же знают, что хорошие родители обязательно делают домашнее задание вместе с детьми...
— Ну так это же идёт ещё из начальной школы: и родители, и дети стонут, что масса времени уходит на домашние задания, тем более что часто дают такие задания, которые в принципе ребёнок не может сделать — склеить какую-то самоделку, например. Ещё раз: смысл домашек в том, чтобы и дети, и учитель поняли, насколько хорошо класс разобрался в теме, можно ли идти дальше или нужно задержаться здесь. Но какой смысл в домашке, сделанной с родителями или с репетиторами?
— С репетиторами?
— Да, некоторые специально нанимают репетиторов, чтобы они делали с ребёнком домашнее задание. А репетитору проще сделать всё самому, чем объяснить.
ЕГЭ — великий и ужасный
Всё окончательно перевернулось с ног на голову, когда государство стало поощрять школы и даже конкретных учителей за достижения их учеников в ЕГЭ, считает Борис.
— Многие учителя уже с десятого класса смотрят на программы так: «О, этой темы в ЕГЭ вообще нет — не будем её проходить. А по этой теме всего одна задача — не будем на неё два месяца тратить». То же самое говорят и ученики. Но ЕГЭ не может охватить всю математику — какие-то темы там хорошо представлены, а какие-то не очень. Вот они и выпадают. Например, по стереометрии есть очень простая задачка в первой части и довольно содержательная — во второй части, ценой три балла. Первую может решить и пятиклассник, а вторая требует длительной подготовки. Учителя думают: «Ну зачем мы ради этих двух-трёх баллов будем два года мучить детей?» В итоге стереометрию какое-то время вообще в школах почти не изучали. Примерно то же получилось и с тригонометрией. И это большой минус ЕГЭ.
— А каким он должен быть?
— Нужно проверять не то, насколько хорошо ребёнок натаскался на определённый тип задач, а общий уровень знаний в математике. Это должен быть какой-то довольно случайный экзамен со случайными задачками по тем темам, которые были в школе. Какими были, скажем, вступительные экзамены в вузы 30 лет назад? Это была сложная контрольная работа по школьной математике, но ты заранее не знал, какой сложности там будет тригонометрия, какой сложности будет планиметрия, вообще, какой там будет список задач. Вот примерно так.
ЕГЭ — огромный стресс для школьников, но не из-за его содержания, а из-за того, что это, по сути, единственная возможность сдать экзамен, считает Трушин.
— Когда вводили ЕГЭ, пытались сделать кальку с американских экзаменов, но у них же не так. Там ты можешь чуть ли не каждый месяц сдавать экзамен и потом выбирать лучший результат. И никакого стресса нет! А у нас ребёнок не имеет права даже заболеть в этот день — такая вот точка невозврата, если ты её плохо прошёл, у тебя вся жизнь наперекосяк. Я, конечно, пытаюсь их убедить в том, что жизнь несколько сложнее, и не надо ставить на себя крест, если ты плохо сдал экзамены и не поступил в вуз мечты, но это очень сложно.
— Так, может, отменить этот ЕГЭ, чтоб не портил жизнь детям? Многие такое предлагают...
— Знаете, те, кто пытаются его отменить, не рассказывают детям про то, что было раньше. Если вспомнить мою юность, то это было так: сначала весь июнь сдаёшь кучу школьных экзаменов, просто для того, чтобы получить аттестат. Потом выбираешь два-три вуза — в каждый из них нужно было приехать лично, пройти медкомиссию, сдать экзамены. Хорошо, если ты живёшь в каком-то крупном городе, где есть интересующие тебя вузы. А если ты живёшь за Уралом, и твои вузы в Питере, Москве и в Новосибирске? Мне кажется, это был гораздо больший стресс.
Тройной отрицательный отбор
— Сейчас много говорят об отрицательном отборе учителей в школах в последние годы. Возможны ли вообще какие-то толковые реформы в этой ситуации?
— Есть ещё шутка про двойной отрицательный отбор: сначала в педвузы идут те, кто не смог куда-то поступить, а потом из педвузов в учителя идут те, кто не смог найти работу получше. Мой школьный учитель говорит, что есть ещё третий отрицательный отбор: самые худшие из тех, из кого не получились даже учителя, идут в управление образованием. При этом многие говорят, что одна из основных проблем — это низкие зарплаты, на что следует контраргумент: «А если тем же самым учителям платить в десять раз больше, они что, будут лучше учить?» Нет, не будут. Но если платить учителям в десять раз больше, учить будут уже не те же самые учителя. Очень много есть толковых молодых ребят, которые заканчивают вузы, причём часто не педагогические, и приходят в школу, потому что им нравится работать с детьми. Но через год-два они понимают, что на школьную зарплату не проживёшь, и уходят.
— Вы начали преподавать сразу после школы — как это вышло?
2012 год. Борис Трушин с выпускниками физико-математической школы № 5 в Долгопрудном
— У меня официальная трудовая книжка заведена с 1 сентября 1999 года, в ней написано, что я учитель. Мне было 16 лет — я в школу поступил шести с половиной. Сначала вёл какие-то всякие дополнительные занятия, а начиная с третьего или четвёртого курса, у меня был полноценный класс. Это было удобно: школа была через дорогу от Физтеха, где я учился. Нас таких было пять человек из моего класса: двое остались преподавать химию, один — физику, ещё один — информатику.
2008. Трушин (второй справа) -- руководитель команды Московской области на Всероссийской Олимпиаде школьников
— Вы преподаёте исключительно онлайн. Может ли онлайн-обучение быть полноценным?
— Я в «Фоксфорде» веду курсы дополнительного образования, это подготовка к олимпиадам, к ЕГЭ и так далее. Но у нас есть и то, что называется домашняя школа — с пятого по одиннадцатый класс. Мне кажется, большинство детей счастливы от того, что они сюда перешли, потому что это дети, которые ушли из школ, в которых им было плохо. Или у них были причины, по которым они не могли ходить на занятия, например, у нас немало ребят с ограниченными физическими возможностями. Ведь у нас почти нет школ, особенно в небольших городах, куда дети с ОВЗ могут спокойно ходить, чтобы их при этом не гнобили. В целом это хорошо, когда есть разные формы, и каждый может сам выбирать, каким способом ему получать знания. Чем ещё интересно онлайн-образование: в обычной школе никто не знает, что там учитель делает с детьми. А тут можно посмотреть каждый урок — всё под камерами, каждый шаг учителя записан.
— Нет ли какой-то дискриминации со стороны чиновников по отношению к ребятам, которые учатся онлайн?
— Нет. Мне кажется, что чиновники считают, что таких детей не настолько много, чтобы за ними специально следить. Но есть другие бюрократические проблемы. Например, мы уже 15 лет назад делали массовые курсы повышения квалификации учителей, и поначалу сертификаты выдавали партнёрские вузы. А когда мы решили получить лицензию, чтобы самим их выдавать, оказалось, что мы должны пройти противопожарные и все прочие проверки — это при том, что слушатели к нам не приходят. Нам даже пришлось купить парты и расставить их в кабинете директора, потому что от нас требовалось специально оборудованное помещение под класс. И убрать оттуда ковролин из-за его негигиеничности.
— Как вы делаете, чтобы детям было интересно?
— Самое главное, чтобы интересно было самому себе. Я точно так же, как мои ребята, с тем же интересом решаю задачи. У меня плохая память, для меня многие задачи — как новые. Я такой же участник процесса, как и они. Я говорю: «Давайте, накидывайте идеи». Потом я говорю: «О, смотрите, вот Вася предложил вот это, давайте попробуем, раз-раз-раз — получилось! А Коля предложил вот это, давайте попробуем — тоже получилось. А Маша предложила вот это — попробуем...» И всё это не я им предложил, а такой же ученик, как и они, сидящий в другом городе, и это очень круто. А когда тебе скучно, неинтересно и уже надоело, нужно это заканчивать. Дети же это считывают.
— Если бы вам предложили провести реформу российской школы, с чего бы начали?
— Школа — это зеркало государства. Невозможно сделать какую-то прекрасную школу, пока есть проблемы у государства. И если бы вдруг у нас образовалось идеальное государство и кто-нибудь сказал: «А давайте Трушина сделаем министром образования», я бы точно отказался. Это не моё. Каждый должен заниматься своим делом.
