Спустились мы как-то на базу (где можно было спать уже не в палатке, а в большой деревянной избе) отдохнуть, помыться в бане, половить хариуса. Саня Каледин пошел с удочкой на речку, а я в этот день был дежурный. Дежурили мы по очереди. В обязанности дежурного входило приготовить на первое ведро супа и на второе макароны с тушенкой. Первое я сварил, а второе еще не приготовил. Хотелось побыстрей, чтобы убежать на рыбалку. Ладно, думаю, сейчас я быстро отварю макароны, брошу тушенку и пойду ловить хариуса. Положил побольше дров – жду, когда вода закипит. Как только появились в ведре первые пузыри, высыпал в воду все макароны. А это не много не мало больше 1 кг. В результате так как вода не закипела: макароны разбухли и превратились в кашу. Как я не пытался доварить, а из них всё равно месиво получилось. Что делать? Пришлось отложить рыбалку, снова брать на складе макароны и варить заново. Так что на рыбалку в тот день я так и не сходил.

Так вот, перед тем как варить новую порцию макарон, я пошел и вывалил макаронное месиво на дворе базы в промывочный тазик. Это такой оцинкованный тазик, такой раньше выдавали в общественной бане, только днище у него было все пробито гвоздями. В таком тазике промывали породу. Я и подумал: «Зачем продукту пропадать, пусть даже недоваренному. Пока я варю новые макароны, эти отекут в тазике, охладятся и я скормлю это месиво лошади Ласке».  В окно видел, что она как раз паслась возле базы. Наконец я освободился от готовки, поймал Ласку, подвел к тазику – показываю и говорю – «Ешь!» Вот думаю она сейчас обрадуется – никогда еще никто для нее не готовил отварные макароны. Ласка посмотрела на содержимое в тазике, наклонила голову, понюхала и начала неторопливо жевать. Я обрадовался, что так ловко придумал куда деть недоваренные макароны. Но радость была недолгой. Ласка пожевала-пожевала и отошла от тазика.

— Что ж ты, зараза такая, не ешь такую вкуснятину, сытая что ли? Я тут – понимаете – варил, варил, но не доварил, угощаю тебя, а ты такая сякая есть не хочешь!

Такое отношение лошади очень сильно задело мое самолюбие. Даже обидно стало. Взял тогда я тазик за ручки, подошел к Ласке и легонько ткнул тазиком ей в морду. Ласка снова начала есть макароны. Ну, думаю: «Всё равно скормлю тебе этот деликатес, не таких уговаривали».

Так и стал ходить за ней и тыкать в морду тазик. Правда, с каждым разом жевать лошади становилось все тяжелее, так как макароны прилипали к губам и зубам. Наконец она стала отворачивать морду от тазика. Желание есть у Ласки пропадало на глазах. Я еще сколько-то походил потыкал тазиком. Наконец Ласка посмотрела на меня своими грустными лошадиными глазами, а нижней губой вертит влево-право и как бы говорит: «Не надо, не буду больше есть эти твои макароны. Все зубы слиплись. Хочешь – ешь сам».

Утренний суп

Был еще интересный случай. Стояли мы лагерем. В одной палатке жили мы с Димкой, в другой Сашка с Иринкой и от их палатки был натянут тент, где мы обедали. Там стоял самодельный стол и скамейки. Как я рассказывал ранее, дежурили мы по очереди. Вот на завтра выпадала очередь дежурить Димке. Чтобы не вставать рано, разжигать костер и готовить пищу, Димка решил приготовить все с вечера, чтобы поспать подольше.

Перед тем, как ложиться, Дима привязал лошадь, чтоб никуда не ушла, но привязал её к дереву видимо плохо. Залезли мы в спальники в палатке и легли спать. Ночью слышу, кто-то ходит и гремит посудой в нашей столовой. Думаю, Саня встал по нужде, да покурить. Наконец нужда и меня разбудила и заставила выйти из палатки. Что же предстало перед моими глазами?

Смотрю, из-под навеса торчит лошадиный зад, отмахивается хвостом от комаров и никуда не уходит. Подхожу – вижу 10 литровое эмалированное ведро супа (то что Димка приготовил с вечера) валяется полностью пустое и очень чистое. Рядом, зацепившись уздечкой за скамейку, стоит сытая и довольная лошадь Ласка и хитро косит на меня глазом. Оказалось, ночью Ласка отвязалась и пошла бродить. По запаху дошла до кухни, нашла суп в ведре и с удовольствием его съела. Причем вылизала ведро так что мыть не надо. Но вот незадача, зацепилась уздечкой да так и осталась стоять головой вниз. Я пошел разбудил Димку. Он то мечтал, что поспит подольше, затем не спеша разведет костер и согреет пищу. Димка сначала не поверил, вышел из палатки, но как увидел под навесом Ласкин круп, пнул ее с досады и пошел снова готовить еду, ведь дежурство никто не отменял. Под шум все проснулись, посмеялись, освободили лошадь. Я спросил Сашку:

– Ты то почему не выглянул из палатки, ведь слышал, что кто-то ходит на кухне, гремит кастрюлями.

А он говорит, что подумал это мы с Димкой шумим. Вот такая история.

Рога

Когда работали на склоне Муравьиного камня, то нам часто попадались брошенные рога оленя. Самого дикого оленя я видел только пару раз и то далеко. Олень каждый год сбрасывает свои рога. Затем, вместо старых у него на голове отрастают новые. Так вот, я тогда очень хотел сделать себе охотничий нож как у Сани Каледина. Он носил его на бедре в кожаных ножнах и чем-то напоминал героев Фенимора Купера. Короче рукоять для ножа из рога оленя как раз подходила для этого. Набрали мы Димой этих рогов и принесли в палатку где жили. Рог оленя – это плотная и твердая кость, но внутри пористая. Рога, которые мы нашли, видимо, были сброшены оленем давно, года 2-3 назад, а может и больше. От сезонных погодных условий они размягчились. Я их решил подсушить, чтобы влага из них вышла. Подвесил в палатке над печкой-буржуйкой и вышел по делам. Возвращаюсь через какое-то время, и вижу, что рога оленя, которые я так старательно собирал и уговаривал Димку помочь принести, валяются возле палатки, а Димка проветривает палатку и ругается.

— Ты зачем, – спрашиваю, - рога выбросил?

— Да иди ты подальше с этими рогами. Лежу, – говорит, - я в спальнике, дрова в печке потрескивают - хорошо, даже засыпать стал, и вдруг появился запах жженой кости - это твои рога начали сохнуть и капать из них начало на печку. А мне из спальника вылезать не хотелось – решил закурить и запахом табака и дыма перебить запах от рогов. В результате стало еще хуже. От табачного дыма видимости в палатке не стало, добавился запах курева, а от рогов пошла такая вонь, что я, - говорит, - не выдержал и сбежал из палатки.

Короче проветрили мы палатку, но запах кости еще долго оставался. А от рогов, я отпилил куски получше, остальные выбросил.

Сушина

Как-то Саня позвал нас с Димкой заготовить дрова. Он недалеко от лагеря увидел сушину. Сушина стояла на краю небольшой заболоченной поляны. Сначала ее надо было спилить, затем распилить на чурки и отнести в лагерь. Работали весело, вспоминая как Кот Базилио и Лиса Алиса пилят дерево для Карабаса Барабаса, чтобы поймать Буратино. Так вот, стали мы эти чурки перетаскивать в лагерь. Саня шел впереди с чуркой на плече, за ним я, тоже с чуркой, а замыкал эту процессию Дима. Дохожу до палатки Сашка уже там. Я сбросил чурку – сел отдохнуть. Ждем Димку. Проходит 5 минут, потом 10 - Димки нет. Да куда он делся? Что случилось? Решили крикнуть. Слышим где-то недалеко Дима радостно отозвался. Наконец вышел. Мы спрашиваем: «Ты куда ушел?». Оказывается, Дима отстал от нас, прошел выход с поляны в лес и ушел дальше. Потом попал на свой след и давай мотать круги вокруг поляны пока мы его не окрикнули. Но что самое интересное, чурку он не бросил (С дровами туго было, жалко же выбрасывать! – комментарий Д).

Истопи ты мне баньку по белому…

В очередной раз спустились мы к Ниолсовской базе помыться и рыбы половить. Да, надо сказать, что на всей площади, где работал Мойвинский отряд было много бань, построенных, промывальщиками и геологами и топились они все «по-черному». В бане «по-черному» нет трубы, через которую из помещения выходит дым. Дым просто выходит из печи, проходит сквозь камни и циркулирует по полу, потолку и стенам. Именно поэтому все внутренние поверхности бани становятся чёрными от копоти. А на Ниолсовской базе баня была с дымоходом и топилась по белому.

Диму спросили – пойдет с нами на рыбалку или останется. «У меня, - говорит, - дела есть, так, что останусь, заодно и баню буду топить». Короче ушли мы с Сашкой на рыбалку. Вечером принесли хариуса и все по очереди сходили в баню. Баня была замечательная, жаркая. Диму хвалили.

С утра собирались обратно в лагерь идти. Тут кто-то зашел (Лёня Воскресенский, завхоз наш – комментарий Д) и говорит, что бани нет – сгорела. Как-так сгорела? Вчера все мылись все нормально было. Пошли смотреть. Вроде все нормально, баня как баня стоит на месте. Открыли дверь, а там все в земле. Оказывается, когда Дима топил баню, дров в печку затолкали столько, что языки пламени доставали до поперечной балки, удерживающей потолок. Балка тихонько шаяла и потом упала. Но хорошо, что сверху была земля, она засыпала тлеющие угли и сама баня не сгорела. Вот думаю - помылись, зачем Димка так сильно баню топил. Хотя понятно, что балка за один раз пока топили баню не прогорела бы. Видимо она давно была подгоревшая, просто ждала своего часа – ну и дождалась. Тут Саня говорит раз мы крайние нам и исправлять. Вот и нашли сами себе работу. Короче, вырубили новую балку и сложили новый потолок. Затем снова насыпали землю. На все про все под руководством Сани Каледина ушло у нас пара дней. Это хорошо еще, что вся баня не сгорела, а то пришлось бы новую строить.

P.S. Истории в том числе и про меня, фотки мои, поэтому тэг "моё". Да, Андрей, я думаю, против не будет. Написал он, как мне кажется, очень достойно.
Если интересно, то могу выложить его истории про практику в Туве. Уезжали мы туда вместе, только в разных местах работали.

Сентябрь был в самом разгаре когда мы подошли к реке с необычным названием О́тома. Собственно говоря, ничего особо необычного в ней не было. Если не считать того, что на своём пути она пересекает Беломорские горы и больше всего напоминает настоящие горные реки Урала или Алтая, а никак не равнинные торфяные речки Архангельской области. Да-да, в Архангельске действительно есть свои горы, хотя горами эти заросшие хвойным лесом сопки назвать довольно сложно. Правда, и пробиваться вдоль неё на восток оказалось делом очень сложным, в чём очень быстро убедился наш электроразведочный отряд.

Первой на Отоме встала бригада Игоря, застолбив весьма неплохое место на берегу почти что настоящей горной реки. Наша бригада не доехала до лагеря Игоря всего каких-то пару километров – лопнул торсионный вал на одном из катков. Естественно, что заменить его было нечем: кто бы мог подумать, что может сломаться такая железяка.

– Нужно сходить к Игорю, - почесав голову, предложил Женька. – У Петровича наверняка в заначке торсион имеется. Ну или подскажет чего умного.

Павел Петрович, водитель Игоря, который, несмотря на свой пенсионный возраст, до сих пор гонял вездеходы по лесам Архангельской области и был неисчерпаемым кладезем народной мудрости. Начинал он свою трудовую жизнь ещё в 40-е годы: сплавлял лес по вологодским рекам, чистил Заполярье от мин и снарядов, оставшихся там со времён Великой Отечественной войны, а потом попал к геологам, да так и осел в Ненецкой партии. Игорь был за ним как за каменной стеной: вездеход у Петровича всегда был на ходу, никогда не ломался и нигде не застревал. Ну а все водители бегали к Петровичу за советами и какими-нибудь запчастями, которые у него имелись практически на все случаи жизни.

Собравшись, мы с Женькой отправились в путь. Почему снова я? Да не сиделось мне на месте никогда, вот поэтому. Да и посмотреть на Беломорские горы хотелось. Красивые всё же эти холмы и сопки, правда, ходить по ним, особенно с большой железякой на плечах – то ещё «удовольствие», в чём мы с Женькой довольно быстро убедились, возвращаясь назад с торсионом, выпрошенным у Петровича.

К вечеру, починив вездеход, мы снова подъехали к лагерю Игоря, где и заночевали, поскольку даже Яков Карлович не рискнул ехать ночью по Отоме. И в общем-то угадал, поскольку на преодоление 10 километров от стоянки Игоря до места нашего будущего лагеря мы потратили практически весь следующий день.

Через пару дней по пробитому нами следу выехала бригада Марса на своём вездеходе-утопленнике, который они к тому времени привели в порядок. Не доехали - на одной из переправ через Отому бедная колымага завалилась на бок. А когда её вытаскивали из реки, то умудрились свернуть ей карданный вал, замены которому не было даже у Петровича. Так что до ближайшего вертолёта Марсов драндулет превратился в большую и никому ненужную железяку.

«Пора сбегать с этой злосчастной реки!» – решили мы и собрав пожитки, двинулись дальше. Уехали, правда, недалеко, потому что на этот раз уже на нашем вездеходе рассыпался диск сцепления. Отома откровенно не хотела выпускать нас из своих объятий. Провозившись целый день, мы всё же сменили разбитый диск на новый, хотя для этого нам пришлось вытаскивать весь двигатель целиком, а это весьма непростая задача, особенно на крутом склоне, где и застыл на вездеход. Починив, двинулись дальше.

Новая наша точка глаз не радовала: хоть и встали мы на озере, но берег его был отвратительным: очень топкое и качающееся под ногами болото. Разгрузившись, Женька на своём вездеходе отправился назад, к Марсу, чтобы перевести его на новую точку профиля. Проезжая мимо нас, он должен был забрать и меня, поскольку в будущий лагерь к Марсу должен был прилететь вертолёт с карданным валом для вездехода, а нас с Андреем забрать оттуда и вывезти в Архангельск: практика наша подошла к концу, пора было возвращаться домой.

Рано утром Женька подъехал к нашему лагерю - если точнее, то остановился в полукилометре от лагеря, перед самым болотом, а сам пришёл пешком. Я быстренько собрал вещи и направился к вездеходу.

– Чего спешишь? – тормознул меня Женька. – Я сейчас чаю попью и подгоню вездеход поближе.

– Лучше не надо, а то завязнешь, - ответил я.

– Да фигня, я аккуратно!

… Проехать Женька успел метров 20, после чего вездеход провалился сквозь тонкую плёнку мха и ушёл в болото по самую кабину.

Часа три мы пытались вытащить его, но вездеход всё глубже и глубже засасывала трясина. В итоге пришлось его бросить – сил у нас явно не хватало. Тут нужна была техника помощнее, чем наши руки. Даже оставшийся на ходу вездеход Петровича было страшно использовать – ведь он у нас оставался последним «живым» транспортным средством.

Бригада Марса разгрузила вездеход и поставила палатку в нашем лагере, после чего все дружно отправились готовить новую вертолётную площадку на ближайшее болото, чтобы никуда больше не тащиться. Собственно говоря, ничего сложного в этом нет: нужно просто убрать на площади метров 20 на двадцать все деревца и обозначить площадку флажками.

Прилетевший на следующий день Ми-2 выгрузил карданный вал для вездехода Марса, забрал нас с Андреем и отправился назад, в архангельский аэропорт Васько́во, откуда нам пришлось добираться до экспедиции уже на обычном рейсовом автобусе. То ещё удовольствие – ехать в забитом людьми Пазике с кучей собственного барахла да ещё и с двумя мешками магнитофонных катушек с рабочими записями, которые нам предписывалось беречь, как зеницу ока. Так что когда автобус открыл двери на остановке около экспедиции, то, чтобы побыстрее выгрузиться, вещи пришлось выбрасывать прямо в осенние лужи и грязь. Наконец мы выскочили из салона и радостно вздохнули: «Успели!» Автобус, закрыв двери, отъехал от остановки метров пять и заглох. Через некоторое время двери его снова открылись и послышался голос водителя:

– Просьба покинуть салон, автобус дальше не идёт!

Да блин! Проклятие О́томы настигло нас даже в Новодвинске!

Вместо эпилога

Мы с Андреем, несмотря ни на что, всё-таки благополучно добрались до Перми, где продолжили учёбу на последнем, пятом курсе геологического факультета Пермского университета. Зимой я ещё раз сгонял в Новодвинскую экспедицию за материалами для своего диплома по сравнению результатов сейсморазведки и электроразведки МТЗ, где и узнал, что Женькин вездеход так и не сумели вытащить из болота, поскольку посчитали, что дешевле бросить его там, чем снаряжать дорогостоящую спасательную экспедицию.

А по весне в университет прислали новенькую станцию ЦЭС-2 и тут уж мне довелось показать, что я не зря два сезона провёл за ней, поскольку настроить её никто не мог. Так что пришлось мне ехать на базу в Предуралье, чтобы её настроить и обучить инженеров с кафедры геофизике работе на ней. Инженеры были этим не очень-то довольны: всё-таки не каждый день яйца умудряются учить куриц, о чём мне через много лет мне поведал один из них:

– Сидим целую неделю в Предуралье, читаем инструкции, ни хрена в них не понимаем и вообще не представляем, как эту дуру можно запустить. Вдруг прибегает какой-то студент, всех посылает вместе с инструкциями, что-то крутит, нажимает - и ЦЭС-ка начинает работать!

На мой взгляд, посылал я всех довольно корректно: объяснил, что они были не совсем правы, включив не те включатели и нажав не на те кнопки, но может я слегка погорячился?

Ну а потом была защита диплома с последующим его обмытием и направление на работу в Новодвинскую геофизическую экспедицию, с которой я к тому времени был уже крепко-накрепко связан.

***

Итак, дописана последняя глава очередной моей книжки. Те, кто захочет её прочесть целиком, добро пожаловать на автор.тудей: https://author.today/work/412330
Ну, а кому не хочется туда заходить, то могут скачать её по ссылке: https://disk.yandex.ru/d/Lcc8bO9Bcoy45Q

В общем, читайте, комментируйте, ругайте, хвалите: для того, чтобы хорошо писать, отзывы обязательно нужны. Ну а если кто захочет поблагодарить автора, то автор будет совсем не против :-)

Очень много заказов привалило после Нового года, так что не теряйте - писать не перестану, но скорее всего выкладываться буду не слишком часто.

Как же всё-таки приятно вернуться домой после недели сидения в чужом лагере! И не важно, что мой «дом» представлял из себя точно такую же 6-местную палатку, что и палатка на Мегре, но зато эта была своя, родная. С заботливо подтянутой раскладушкой, усиленной досками, и с полом из прорезиненного материала, называемого бурукрытием.

Первым делом Женька Козлов, наш неутомимый вездеходчик, отправился чинить вездеход – сидеть в глухом лесу никому особо не хотелось, всем хотелось побыстрее встать на нормальную точку и начать работу. Я, как обычно, пошёл помогать, поскольку бездельничать в то время, когда кто-то работает, не приучен. Вдвоём мы стянули тент, укрывавший вездеход и неожиданно оказались засыпанными сухарной крошкой. За то время, пока нас в лагере не было, мыши умудрились сделать неплохой запас из сухарей на крыше вездехода, стаскав их туда из всего лагеря.

– А это точно мыши? – уточнил выглянувший из палатки Яков Карлович. – Или кто-то ещё хомячил?

– Точно мыши, я бы сгущёнку спрятал или повидло, - смеясь, ответил Женька.

Провозились с вездеходом мы практически до самого вечера: всё же лесная поляна – не самое лучшее место для ремонта техники. Так что решили переночевать на старом месте, а на новую точку выехать утром. Первым в спальник залез Женька… и тут же с воплем выскочил обратно. Внутри спальника оказалась очень аккуратно сложенная кучка риса, так же собранная мышами по всему лагерю.

– Что, и теперь мыши? – рассмеявшись, спросил Яков Карлович и влез в свой спальник, чтобы точно так же выскочить из него! У начальника в спальнике обнаружилась вполне неплохая горка гречневой крупы, а у Сани Черникова мыши складировали горох. И только у меня ничего не было, поскольку свой спальник я увозил с собой, хотя под брошенным на раскладушку марлевым пологом обнаружилась кучка пшена.

– Да уж, неплохо мышки подготовились к зиме, даже жаль выкидывать их запасы, - пробурчал Саня Черников.

– Да они завтра же всё это снова соберут, раз уж такие домовитые, - ответил Яков Карлович, старательно вытряхивая гречку из спальника. – А если жаль, то оставь им крупы – вот они обрадуются!

На следующий день мы отправились дальше. Наконец-то закончились дожди, которые лили практически весь август, и наступило хоть и короткое, но самое настоящее бабье лето. Было тепло, хоть и по-прежнему сыро: болота, напитавшиеся дождями, покрылись слоем воды, на поверхности которой плавали ягоды клюквы, собирать которую стало очень легко. Достаточно было провести рукой по воде и в ладонь наполнялась крупной, спелой ягодой. Так что каждый день я набирал литровую кружку ягод и толок их с сахаром или сгущёнкой – прекрасное дополнение к скучному геологическому столу.

Но вот мы добрались до новой точки, раскинули датчики, включили станцию – а она не работает! Вездеход, пробираясь по залитым водой болотам, нахватал пол-лодки воды, которая, смешавшись с разлитым по кузову маслом и бензином, залила нижнюю часть станции. Объяснив Женьке, насколько он неправ, что не прибирается в своём кузове, мы с Яковом Карловичем разобрали обе стойки ЦЭС-2, чтобы вычистить и промыть все платы, залитые водой, смешанной со всякой гадостью вроде тосола или моторного масла.

Работа оказалась офигенно нудной! Целых два дня мы промывали все платы в спирте, высушивали и проверяли их на работоспособность. А ведь только в одном усилителе целых 48 плат усиления на транзисторах (кто сказал – микросхемы?!). А нам пришлось разбирать и чистить оба усилителя. Ну и заодно пробежаться по всем остальным блокам, чтобы ничего не пропустить. Зато для меня это был шикарный урок – мало кому из геофизиков доводилось так глубоко изучить схему станции.

Конечно, я не только сидел за станцией, успел пробежаться по окрестностям и даже насобирал брусники на удивительном болоте с кочками высотой в метр, сплошь усыпанными ягодами. Женька, попытавшись порыбачить в ближайшей речке и ничего не поймав, строчил какие-то длиннющие письма своей молодой жене – на одно письмо у него уходила целая 12-листовая тетрадка!

– Жень, о чём хоть пишешь-то? – спросил у него как-то Саня. – Тут вроде про работу и писать-то особо нечего.

– Да я про работу и не писал ещё! – почесав в затылке, ответил Женька и вздохнув вытащил из рюкзака новую тетрадь. – Вот сейчас и напишу. Про всех про вас!

Яков Карлович идёт на охоту

Есть такая болезнь – топографический кретинизм. Её представители совершенно спокойно живут рядом с нами, ходят по знакомым улицам и хорошо известным тропинкам, и в общем-то производят впечатление вполне нормальных здоровых людей. Но стоит такому человеку сойти с известного маршрута и он тут же теряется в пространстве: не может понять, куда идти, не может вспомнить, откуда пришёл. Взгляд его становится бегающим и неуверенным, а лицо вытягивается в маску крайнего изумления.

Яков Карлович страдал топографическим кретинизмом в очень сильной стадии развития болезни. Спрашивать его в какой стороне он был пять минут назад, было абсолютно бесполезно – раз повернувшись, сын германо-казахского союза тут же терялся в пространстве. Не спасало его и наличие карты с компасом. Терялся в лесу он всё время и регулярно, так что предпочитал сидеть в лагере и никуда особо не ходить. А если и уходил, то в пределах прямой видимости от лагеря. Но иногда муза дальних странствий посещала Якова Карловича, и тогда он, захватив пару компасов и карту-пятидесятку, уходил на охоту в ближайший лесок или на какое-нибудь озеро. Чаще всего это путешествие заканчивалось тем, что его выкрикивали из леса: слухом он, слава богу, обделён не был.

И вот, на очередной точке Яков Карлович решил навестить Марса, а заодно и поохотиться – в конце концов не зря же он возил с собой старенькое ружьё, которое ласково звал «кара-мультук», т.е. чёрное ружьё. Меня он оставил следить за работой станции, поскольку к этому времени работать я на ней мог уже совершенно самостоятельно.

– Заблудишься же, Яков Карлович! – предупредил я. – Где мы тебя искать-то будем?

– Я по вездеходному следу пойду, - весьма оптимистично ответил начальник. – Да и карта с компасом у меня есть.

– Ну-ну, карта с компасом… - хмыкнул я. Но спорить не стал: хочется человеку подвигов – зачем ему мешать.

Перед уходом мы с Карловичем договорились, что я буду его ждать на вечернем радиосеансе, после чего он отправился к Марсу. Вечером, как и договаривались, начальник вышел на связь из лагеря Марса и сказал, что собирается идти обратно.

– Нафига! – опешил я. – Выходи с утра, а то уже темнеть начинает! Заблудишься же!

– Да я же по вездеходному следу пойду, не заблужусь, - голос начальника был полон оптимизма. И ведь не поспоришь с начальством-то. Ладно, будем ждать, тем более что мне всё равно всю ночь на станции дежурить.

На улице уже полностью стемнело, но Яков Карлович так и не появлялся. Время от времени я выходил из палатки, светил фонариком по вездеходному следу и громко орал во тьму в надежде, что рано или поздно начальник отзовётся на мои крики. Но час проходил за часом, а Яков Карлович как в воду канул. Я, конечно, надеялся что он всё-таки не рискнул идти в ночь, но кто его знает? По рации до 8 утра всё равно никого не вызовешь, так что приходилось ждать и надеяться на лучшее.

Часа в два ночи проснулся Женька и соорудил свой любимый «ночной» бутерброд из здоровенного куска хлеба, намазанного повидлом и обильно политого сгущённым молоком. Посмотрев как он с трудом пытается затолкать свой мегабутер в рот, я вздохнул и сообщил:

– Слипнется!

–  Не слипнется, я чаем запью, - радостно ответил Женька и спросил, - Карлович не появился?

– Не, сижу жду.

– Ну так он, наверное, там остался, - прожевав бутерброд и запив его здоровенной кружкой чая Женька завалился спать и через минуту радостно засопел. А я остался читать "Плаху" Чингиза Айтматова, следить за станцией и ждать возвращения начальника.

Ночью в лесу всегда очень тихо, разве что скрипнет иногда старое дерево, да прошелестит ветерок по верхушкам деревьев. Поэтому когда у входа в палатку раздался громкий визг, я от неожиданности подпрыгнул так, что чуть не пробил брезентовый потолок. В голове моей сразу же нарисовалась картина стаи волков, поедающих хладный труп начальника. А может это огромный медведь? Нужно было выйти на улицу, но делать это категорически не хотелось, просто потому что было страшно жутко. А может мне это померещилось? Женька-то с Саней спали как убитые и на крик не проснулись. Всё-таки сначала надо было выйти и осмотреться. Вытряхнув из сапога остатки мужества, провалившиеся туда вместе с сердцем, я подхватил топор, включил фонарик и выглянул на улицу из палатки.

Вжух! Что-то огромное и белое очень резко и совершенно бесшумно взмыло в воздух перед самым моим носом и растаяло в ночном небе. Как я сдержался и не заорал не знаю, но такого ужаса как в тот миг я, пожалуй, никогда больше не испытывал. Практически свалившись на стоящий у входа продуктовый ящик я сел, прислонившись к палаточному шесту. Постепенно в голове, затуманенной страхом, прояснилось и мне стало ясно, что же произошло на поляне около палатки.

Скорее всего меня напугала полярная сова, которую спугнул я сам, когда вышел из палатки. А вот зачем она тут сидела? И тут я вспомнил рассказы о том, что зайцы могут визжать вполне человеческими голосами! Видимо какой-то не в меру любопытный косой выскочил на поляну перед палаткой где и был пойман совой. Утром, когда рассвело, я действительно нашёл место ночной битвы: капли крови и разбросанный заячий пух.

Утром, выйдя на связь, я тут же поинтересовался, где же начальник. Оказалось, что он всё-таки послушался моего совета и никуда не пошёл на ночь глядя, а решил заночевать у Марса. Вот только сообщить об этом мне он уже не смог: рации не телефоны, не позвонишь когда захочешь.

P.S. Постепенно приближается к финалу очередная моя история. Осталась, пожалуй, самая последняя глава. Ну а потом что-нибудь новенькое расскажу, обязательно! В общем, пишите, спрашивайте, критикуйте - мне очень приятно с вами общаться!