Тем временем наступила осень. Мне наконец-то прислали подшивку «Комсомольской правды» за 1992 год, видимо для того, чтобы не скучал, сидя в гордом одиночестве на своей магнитовариационной станции. Вот уж не знаю, кого осенила такая «замечательная» идея, но газеты, пусть и просроченные на 2 года, иной раз могут принести определённую пользу. Даже если читать в них нечего. А в нагрузку к газетам – 2 трёхлитровые банки маринованного лука, видимо для того, чтобы немножко подсластить мне жизнь.

Так что в отсутствии иных развлечений, приходилось слушать рацию, благо события на Верхотине разворачивались поистине грандиозные. В догонку к обычному колонковому бурению на участок притащили установку для бурения большим диаметром: это когда диаметр скважины получается ну очень большим. Легко можно в такую скважину человека засунуть. А то и двух – если, конечно, сильно постараться.

И всё было бы хорошо, если бы не одно маленькое «но»: специалистов по такому бурению у нас не было. Поэтому большую часть времени сводки звучали примерно так:

– Первая бригада – 95 метров; вторая бригада – 150 метров; бригада большого диаметра – 2 метра.

Их, естественно, ругали разными словами, обещали премии, выговоры, расстрелы и турпутёвку в ближайшую психиатрическую здравницу, но бригада стойко проходила по два-три метра в сутки. И вдруг в один из погожих дней из рации донеслось:

– Бригада большого диаметра – 200 метров!

Вы бы слышали, какая тишина наступила в эфире! Даже вездесущие радиопомехи и те затихли, заслышав столь неожиданную цифру.

– Сталь-36, я – Сталь-77! Повторите цифру проходки! Приём! – донеслось из рации.

– 200 метров, приём! – бодро отрапортовали буровики.

– Вы там совсем что-ли… Что случилось? Приём! – на центральной базе отказывались верить в такую фантастическую цифру.

– Буровой снаряд провалился на 200 метров. Приём!

Хорошо, что в те времена ещё запрещалось говорить по рации разные нехорошие слова, иначе моя рация явно покраснела бы всеми своими диодами и сопротивлениями.

– Ох и трудная это работа, - как говорил классик советской детской литературы. Провалившийся буровой снаряд пытались вытащить самыми разными способами: какими-то крюками, магнитами. Местные Кулибины придумывали хитрые захваты и зацепы, как-то раз то ли в шутку, то ли всерьёз предложили мне спуститься вниз, чтобы вытащить этот дурацкий снаряд. Правда, я от этого «заманчивого» предложения сразу же отказался – кто знает, с чем там внизу можно встретиться?!

День проходил за днём, а снаряд так и оставался на дне неизвестной подземной полости. Что это было: карстовая пещера, трещина в породе – никто не знал, но крови она попила порядочно. В ней терялись крюки, исчезали магниты и какие-то хитрые зацепы. И даже комиссии, прилетавшие на скважину раз в два-три дня, не могли сдвинуть дело с мёртвой точки. И лишь через три недели постоянных попыток снаряд всё же зацепили и вытащили из таинственных глубин. Скважину закрыли и вроде бы даже зацементировали, а буровая переехала на другой участок, где снова началась старая история:

– Первая бригада – 200 метров; вторая бригада – 157 метров, бригада большого диаметра – 7 метров!

Бурить после всех этих приключений у них стало получаться лучше, хоть и не сильно намного.

О бушлатах, пульпе и шитье-бытье

Пролетел сентябрь с клюквой и грибами, наступил октябрь, притащивший с собой холодные дожди и промозглый ветер. Кошка по имени Кошка теперь практически всё время проводила в балке, лишь изредка убегая на очередную охоту. Да и я тоже бо́льшую часть времени сидел в тепле, тем более что выехав «на пару дней» в июне, как-то не сообразил прихватить с собой ничего тёплого. Так что теперь любой выход из балка превращался для меня в лёгкую пробежку: не очень-то весело ходить по улице в одной штормовке, когда столбик термометра застыл на отметке +5.

Где-то в середине месяца ко мне заехал начальник на вездеходе и привез обещанный бушлат с ватными штанами и кирзовые сапоги взамен резиновых. Бушлат и штаны оказались очень необычными – из очень плотной ткани и с отстёгивающимся утеплителем, правда, по какой-то таинственной причине без карманов. В общем, интересный был комплект, хоть и не такой крутой, как новенький камуфляжный бушлат, в котором рассекал Валера Гладыш – водитель вездехода, привёзшего начальника и обновки. Гордо расхаживая по лагерю, водила похвастался что в таком только САМ начальник экспедиции ходит, да вот ещё ему выдали. Видимо за особые заслуги перед Отечеством. Отобедав, начальник с водилой отправились к буровикам по каким-то своим делам, а я, как обычно, остался следить за станцией и жарить баурсаки (жареные во фритюре солёные кусочки теста), к которым пристрастился за время своей вынужденной робинзонады.

Через час вездеход вернулся от буровиков. Первым из него, задыхаясь от смеха, вывалился начальник, а следом за ним - злющий Валера в какой-то невообразимо замызганной хламиде. С трудом отдышавшись, Александр Николаевич поведал леденящую душу историю.

Приехали они, значит, на буровую: начальник, как и полагается любому начальству, к буровому начальнику пошёл, а Валера - к мотористам на насосную станцию. Насос качает в скважину пульпу - смесь воды, глины и ещё всяческой гадости для смазки бурового инструмента в скважине, а поскольку насос стоит в балке, то там регулярно тусуются мотористы и другие околомашинные личности. Тепло, светло и комары не кусают, вполне неплохое место для посиделок. Вот туда-то наш водила и направился.

Валера рывком открыл дверь в насосную и ворвался туда как танк Т-34 на вражеские позиции, сверкая новым камуфляжем и поскрипывая сапогами. «Мужики, смотрите какой я бушлат получил!» - почти сказал он, но... Практически в этот самый момент прорвало шланг и пульпа под мощным давлением полетела в новый камуфляж и находящегося в нём водителя. Ринувшиеся на ликвидацию аварии мотористы не заметили Валеру, поэтому несказанно удивились, когда лужа глины за дверью начала пузырить и очень громко материться. Водилу вытащили, переодели в какой-то замасленный ватник, отпоили чифиром и с трудом отмыли. К слову, костюм отстирать Валера так и не сумел - пульпа на буровой оказалась очень добротной. Так что покрасоваться и насладиться победой Валере так и не удалось.

Ну а мне пришлось осваивать портняжное мастерство. Для начала я ушил новые штаны до приемлемой ширины: по какой-то таинственной причине они оказались шириной с Белое море, так что после подшивки у меня осталось много обрезков, которые я пустил на пошив карманов на самой куртке. Вместо утюга пришлось использовать нагретую на печке кружку с песком, и вот тогда я, наверное впервые, помянул армию добрым словом, где мы пользовались подобными «утюгами» на боевом дежурстве. А как вы хотели: дежурство дежурством, а опрятный внешний вид иметь положено! В общем, через пару дней бушлат обзавёлся карманами на груди и на рукавах, сразу же став модным, стильным и молодёжным.

А в самом начале ноября начальник вышел на связь и сказал волшебное слово: «Сворачиваемся!»

Последние дни сезона

В конце октября Де Бирс сильно сократил ассигнования, поскольку алмазы найдены не были. Работы пришлось сворачивать настолько резко, что много техники так и осталось торчать в окрестных болотах – бросить её там оказалось дешевле, чем вытаскивать в жилые места. Совершенно неожиданно за пару дней до отъезда потерялась моя кошка по имени Кошка. Несколько дней я бродил в окрестностях лагеря, тщетно пытаясь отыскать её.

– Да не горюй ты, - успокаивал меня начальник. – Раз откуда-то она к тебе пришла, так наверное вернулась обратно.

Меня, конечно, его слова нисколько не успокоили: жаль мне её было терять, привык уже к ней. Но через пару месяцев один из буровиков, Олег Антонович по прозвищу Мамонт, повинился передо мной и сказал, что это он взял кошку и отвёз её домой к матери в деревню – очень уж она ему приглянулась. Кошка в деревне прижилась, так что всё у неё сложилось благополучно – сложно сказать, как бы мне с ней жилось, при моей-то вечной кочевой жизни.

В день отъезда нагрянул первый настоящий мороз. С утра температура упала до -25 градусов, так что часа два нам пришлось оттаивать замёрзший вездеход, прежде чем мы сумели тронуться в путь. И только во время поездки я осознал масштаб катастрофы, настигшей архангельских геологов. Вдоль всей дороги стояли брошенные трактора, ёмкости с горючим, какие-то цистерны и вездеходы. Денег на то, чтобы вывезти их с поля у «Архангельскгеологии» не было, поэтому технику бросали там, где заставал её приказ о завершении сезона. Больше всего из всего этого сюра почему-то запомнился трактор, ушедший в болото так, что из воды торчала только самая верхушка кабины. Сантиметров на 20-30. По пути мы подобрали ещё пару человек, застрявших в пути из-за сломавшегося вездехода. С трудом затолкавшись в кабину ГТС, мы всё же добрались до Тучкино, а на следующее утро я уже входил в свою квартиру в городе Новодвинске.

Конец – всему делу венец

За все те пять месяцев, что я просидел в поле, мне шла зарплата. Наверное, это была не самая большая зарплата в мире, но за пять месяцев её накопилось довольно-таки много. Причем в бухгалтерии, то ли по приколу, а может и реально потому что других денег у них не было, всю зарплату мне выдали мелкими купюрами. Так что замучавшись считать свои тысячи, я просто свалил их все в спортивную сумку-колбасу, с которой пришёл на работу. Получив сумку денег и подписав у начальника заявление на отпуск я отправился домой: впереди меня ждало целых два месяца долгожданного отдыха.

По пути я неожиданно решил заглянуть в магазин «Мебель» (славные жители г. Новодвинска! Существует ли ещё этот магазин на улице 3-й пятилетки неподалёку от въезда?) Правда, к 1994 году в магазине торговали уже чем угодно и мебель там была далеко не первой в ассортименте товаров. Опять же приятная тяжесть сумки намекала на то, что можно позволить себе купить что-нибудь интересное. Подогреваемый этими приятными мыслями, я зашел в магазин и застыл с открытым ртом. Прямо передо мной стоял стеллаж, сверху до низу заставленный видеомагнитофонами. Совсем ещё недавно дефицитные видики стояли здесь чуть-ли не друг на дружке: Сони, Панасоники, какие-то таинственные Саньо и Акаи… Недолго думая, я попросил продавщицу показать мне «вот этот вот видеомагнитофон» и ткнул пальцем куда-то в середину композиции. Палец попал на Шарп. Глянув на меня, продавщица хмыкнула и пробормотала: «Дорого!» - видимо вид у меня после приезда с поля был не самый лучший, но видик всё же вытащила. С умным видом я осмотрел его и попросил паспорт, который (сюрприз!) оказался на английском языке. Полистал паспорт (интересно, что я там хотел прочесть?) и сказал:

– Беру!

- 54 тысячи! – сказала продавщица и несколько удивлённо посмотрела на меня. Я открыл сумку и начал вытаскивать из неё деньги. Отсчитав положенную сумму я повернулся к продавщице и наткнулся на её взгляд. С глазами, размером с чайное блюдце она смотрела то на меня, то на сумку. Уж не знаю, о чём она думала в тот момент, но это была очень вежливая продавщица:

– Что-нибудь ещё? – спросила она.

– А кассеты у вас есть?

– Да, конечно, - и она показала на витрину с парой десятков кассет в красивой упаковке. В то время я ещё не знал, что подобные кассеты называются лицензионными. Выбрав кассету с заманчивым названием «Абба – лучшие песни», я наконец-то отправился домой. Пора было начинать отдыхать.

***

По иронии судьбы, через два года в 1996 году в тех местах, где я сидел на магнитовариационной станции, было всё же открыто алмазоносное месторождение. Не хватило, видать, каких-то пару месяцев плотной работы до первых алмазов. Первое алмазоносное, на котором мне довелось поработать, но, как оказалось, не последнее, в чьём открытии я принимал самое непосредственное участие.

А назвали месторождение именем Владимира Гриба, того самого, что приводил ко мне в балок комиссию из «Де Бирс». Ага, тех самых, что спёрли мою самодельную пепельницу.

Закончилась очередная история о моей жизни и работе в геофизике. Пишите комментарии, хвалите, ругайте - мне интересно общаться со всеми вами!

Fuji + Samyang 12/2 + Fujinon XF18-55/2.8-4

Если интересно, расскажу почему сосны парящие.

Примерно в середине пути между Каргополем и Лёкшмозером находится Лядинский погост. Лядинами в этих краях называли расчищенное от лесо место. Погост - это не кладбище, как многие могут подумать. Погост это административно-территориальное деление введёное ещё Новгородцами.

Происхождение связывают с тем, что в этих местах - погостьях - останавливался Князь с дружиной во время сбора оброка. Вольный Новгородский ветер давно перестал дуть на Русском севере, а название погост прижилось.

В наше время деревня называется Гавриловская, чтобы избежать порчи дорожных указателей альтернативно одаренными личностями. Но местные по-прежнему называют её Лядинами.

Самой известной достопримечательностью Лядин долгое время был ансамбль-тройник, состоявший из Богоявленской церкви (1793 г.), Покровской церкви (1743 г.) и колокольни (конец 18 века). Это был один из 5 ансамблей-тройников, сохранившихся на Русском Севере (ещё 4 находятся в Кижах, Малошуйке, Ворзогорах и Нёноксе). Был…

5 мая 2013 года, в первый день Пасхи молния ударила в маковку Покровской церкви. В пожаре сгорела церковь и колокольня. Удалось отстоять только Богоявленскую церковь.

Филлиповские садки - это две валунные дамбы, перекрывающие один из заливов на Большом Соловецком острове. Дамбы построены по инициативе игумена Соловецкого монастыря Филиппа Колычева.

Изначальное назначение садков до сих пор вызывает споры. Разводить рыбу в таких условиях невозможно – залив слишком маленький. А вот хранить выловленную можно. Приток свежей воды в садки обеспечивают сильные приливы Белого моря.

Сегодня садки невозможно использовать по прямому назначению. Из-за подъема островов на 30 см. в столетие садки сильно обмелели и начали заболачиваться.

Но когда-то они были серьезным подспорьем в непростой жизни на Соловках, обеспечивая свежей рыбой не только монахов, но и паломников.

— Все бабы – ведьмы!

Это Коля, Катин муж так говорит. Катя вечерами любит деревней да берегом прогуляться, в себя немного прийти после целого дня с тремя детьми да с работой. С прогулок притаскивает фотографии: то улицы осенней с фонарями, то заснеженных крыш домишек, то лунного света сквозь рыбацкие сети просачивающегося… Снимки луны особенно часто она приносит, очень любит луну. Вот Коля и подтрунивает над ней, мол, только ведьмы на лунный свет приманиваются, жить без него не могут.

В конце осени мы с Колей, Катей и двумя гос. инспекторами на озеро Мураканское ездили. Там стоят маленькие домики для размещения заезжих рыбаков да охотников и кордон охраны – для порядка. Перед заморозками эти домики нужно прибрать, помыть, трубы печные почистить – в общем, чтобы никакой грязи с летнего сезона накопившейся не осталось в них. Вот мы и ездили всей командой, чтобы в десять рук поскорее всё намыть, да по домам разбежаться.

На обратном пути развеселились чего-то, глазели по обе стороны дороги, да грибы угадывали, кто какие заприметить сумел через окно «буханки». В основном звучали версии, наподобии «хрень какая-то раскисшая». И только Катя произнесла убедительное и твёрдое:

— Мухомор! Вон там мухомор, гляньте!

— Да какой мухомор, Кать, все они сошли уж!

— А я говорю – мухомор!

Спорить с Катей никто не стал, тем более, что машина уже далеко укатилась от места обнаружения предполагаемого гриба, не ворочаться же, в самом деле. Гос. инспектора Миша и Даня, сидящие по обе стороны от меня, молча уткнулись в стёкла: то ли в обиде, то ли в попытках высмотреть свои собственные грибы.

И только я, глядящая прямо, заприметила, как Коля вполголоса прошептал своё любимое:

— Ведьма… Говорю же, ведьма…

И положил свою правую руку на центральную консоль (ну, вот эту вот гробообразную хрень между водительским и пассажирским сиденьями), положил чуть ближе к Катиной руке. Она тоже свою руку придвинула чуть ближе к мужниной. И почему-то раскраснелась, ровно закат зимний по щекам мазнул…