Году этак в 1992-93 Новодвинское телевидение (маленькое такое местное телевидение для маленького города Новодвинска Архангельской области - кто там был, тот запах целлюлозно-бумажного комбината в жизни не забудет) решилось показать эротический фильм. Фильм, может быть и не самый эротический - "9 с половиной недель", но сам факт! Показывать его решили после полуночи, чтобы дети не мешали взрослым наслаждаться тлетворным творением запада. Естественно, что к 12 ночи Новодвинск вымер: весь народ прильнул к своим телевизорам в предвкушении встречи с высоким искусством.
И вот началось... Смущающийся и краснеющий диктор срывающимся голосом сообщил, что сейчас они, т.е. работники Новодвинского телевидения, в экспериментальном порядке продемонстрируют жителям любимого города эротический фильм, который будет сопровождать комментарий сексопатолога Иванова (назовём его так). Этот самый Иванов отнёсся к своей роли очень серьёзно: как только на экране дело подходило к горячей сцене, как вместо неё появлялся этот самый специалист и объяснял, что в этой сцене происходит и как на это смотрит наука сексопатология, наука психология и все местные венерологи. Заканчивал же он свой рассказ ровно тогда, когда в фильме всё интересное уже заканчивалось. Следующая же эротичная сцена точно так же перекрывалась специалистом, грудью встававшим на защиту моральных ценностей жителей города Новодвинска. Причём Иванов умудрялся вещать на фоне звуков из фильма, что стало особой изюминкой показа.
На первой сцене я малость завис, потому что ждал то я чего угодно, только не сексопатолога Иванова! На второй - моё удивление начало перерастать в полное изумление, зато на третьем выходе специалиста по расстройствам половой сферы я начал ржать во весь голос. Это был просто шедевр!
На следующий день вернулся с продуктами Вовка, и мы начали обустраивать свой быт, ведь нам предстояло прожить на новом месте не меньше двух недель. Причём вдвоём, поскольку меня назначили старшим рабочим, т.е. взвалили всю ответственность по работе на участке.
Биг босс! Цветная плёнка у меня к этому времени уже закончилась, осталась только чёрно-белая.
Мой напарник Вовка Бабич, не смотря на все свои шуточки по этому поводу: «Я не бич, это у меня фамилия такая – Ба! Бич!»; был классическим бичом. Родом из Белоруссии, он исколесил практически весь Советский Союз от Мурманска до Владивостока, нигде надолго не задерживаясь. Довелось ему поработать в похоронном бюро, откуда его выгнали, когда он с товарищами, украсив гроб красной материей и надписью «Да здравствует 1 мая!», попытался сходить на первомайскую демонстрацию. Поработал истопником в психбольнице и сторожем в детском саду, собирал папоротник на Дальнем Востоке и кедровые шишки в Сибири. Подзаработав денег, он, как перекати-поле, срывался с места и ехал дальше, пока не добрался до Кызыла, где и застрял на три года. Работать в геологии ему неожиданно понравилось: то ли свободная жизнь в поле его привлекла, то ли хорошие заработки, но вот уже третий сезон он исправно ездил копать шурфы. За свою жизнь я встретил много подобных работяг, не желающих трудиться и живущих от одного полевого сезона до другого. Причём в поле они работают очень даже хорошо, но в городе… В городе они работать не хотят совершенно, предпочитая какие-нибудь быстрые подработки, вроде разгрузки вагонов или сбора бутылок, металла или того же папоротника с морской капустой.
Бабич.
Практически в первый же день мы с Вовкой набили целую гору кедровых шишек, благо стоял наш лагерь в настоящем кедраче. Правда, орешки в шишках оказались ещё неспелыми, молочными, а сами шишки очень и очень смолистыми: пока выколупаешь из неё орешек – весь в смоле измажешься. Поэтому шишки мы закидывали в костёр: в костре смола с них вытекала, да и орешки вкуснее становились. Сколько-то шишек съели, а остальные сложили в мешок, да и закинули его на ночь в палатку.
Самый простой способ набить шишек. Не только с дерева, но и на лбу.
Утром я проснулся от того, что в палатке кто-то активно шуршал и носился. Голову поднял, а из палатки бурундук выскочил.
— Вовка, - говорю напарнику. – У нас гости!
— Какие гости, - бурчит. – Спать охота!
— Какие-какие. Бурундук в палатку заходил.
— Какой такой буру… ШИШКИ! – заорал Вовка и выпрыгнул из спальника.
Поздно. Все шишки из мешка были вытащены и аккуратно вычищены. Ни одного орешка не осталось. Долго ещё Вовка гонялся за бурундуками по кедрачу, да разве их догонишь! Они носились по упавшим деревьям, ныряли в густой мох, как в воду и похоже было, что веселились они ничуть не меньше меня, наблюдающего за всей этой катавасией. Шишек мы потом ещё набрали, вот только наученные горьким опытом, мешок с ними подвешивали уже повыше – нам тоже орешки нравятся.
Я богат, я супер богат! Вот только ещё не знаю, что это уже не мои шишки.
А ещё через пару дней прямо напротив нашей палатки навалил здоровенную кучу медведь. То ли мы заняли его место, то ли просто настроение у него плохое было – кто знает? Только больше мы его следов не видели. Видимо перешёл на другое место, благо шишек вокруг была тьма, а мишки это дело очень даже уважают.
Работа нам досталась не слишком сложная: три канавы, расположенные вдоль склона, да пара расчисток.
Расчистки – такой тип горной выработки, когда коренные породы залегают очень близко к поверхности и копать там практически негде. Проще содрать дёрн с камней, чтобы геолог мог осмотреть обнажение. Считаются они уже не метрами, как шурфы, и не кубометрами, как канавы, а площадями – чем больше сумели расчистить, тем больше заработали.
Копать на новом участке было сущее удовольствие – песчанистая почва легко поддавалась лопате, и мы практически перестали пользоваться кайлами. Одно настораживало: канавы подрезали довольно крутой склон, который мог легко съехать вниз вместе с нами. Но пока ничего страшного не происходило, разве что один раз я выкопал старую бурундучью нору, из которой высыпалось не меньше полкилограмма орехов. Грызть подобные орехи я побоялся – мало ли какую заразу можно подцепить – и сложил орехи горкой возле канавы. На следующий день их там уже не было – то ли хозяин объявился, то ли ещё кто полакомился.
По вечерам, приходя с работы, мы занимались хозяйством: один пёк лепёшки, а другой готовил обед. Лепёшки стряпать приходилось ежедневно, потому что хлеба не было, а есть суп или кашу без него довольно скучно и не очень-то сытно. После ужина мы сидели у костра, болтая и выколупывая орешки из кедровых шишек – надо же было из тайги домой хоть какой-нибудь гостинец привезти, а тащить шишки целиком очень накладно. Вовка стал расспрашивать меня про учёбу. Пообщавшись со мной, он всё же надумал остепениться и получить какую-нибудь геологическую специальность. Правда, геофизика его не очень-то привлекла, зато заинтересовался бурением.
Как же вкусны только что испечённые лепёшки, да ещё и с земляничным конфитюром!
По утрам стало подмораживать, так что каждый раз приходилось заставлять себя вылезать из спальника. Очень, знаете ли, неприятно одеваться в палатке при температуре воздуха чуть выше нуля. Поэтому кто первый вставал, тот и обязан был растопить печку. Естественно, что вставать первым не хотелось никому: и так-то холодно, а ещё и с печкой возиться нужно. Естественно, что лежали оба до тех пор, пока сигнал «гидробудильника» не поднимал кого-нибудь из спальника. Тогда неудачник пулей вылетал из палатки под радостный вопль другого:
— Печку растапливай!
Как-то раз, выскочив из спальника и сделав свои дела, Вовка повозился у печки и быстренько забрался обратно в спальник. Я, посмотрев, что в печке играет огонёк, тоже встал. Воздух в палатке нисколько не прогрелся, хотя в печке явно что-то горело.
— Дровишек подкинь! - посоветовал Вовка, высунув нос из спальника.
Я открыл печку и заглянул внутрь. В печке стояла горящая свечка!
— Надул, зараза! – я рассмеялся.
— Твоя очередь печку топить! – заржал Вовка.
Кинув в него шишкой, я растопил печь. Всё-таки и завтрак нужно разогреть, и чайник вскипятить. Работа на свежем воздухе, она калорий много требует.
Вовка на расчистке.
Как-то, копаясь в очередной канаве Вовка неожиданно подозвал меня к себе. Таинственно улыбаясь, он вытащил из кармана камень.
— Это что? – спросил он, протягивая его мне. Камень в солнечных блестел и переливался золотым блеском.
— Пирит, - ответил я, сразу же разглядев кубические кристаллики «золота дураков».
— Точно пирит? – Вовка, в своих мечтах уже явно купивший яхту, машину и пиджак с отливом, скривился, - А может обманываешь, студент?
— Да на фига мне тебя обманывать, - ответил я – Пирит это. Золото дураков. Выглядит красиво, а ничего не стоит. А вообще, ты на что-то стоящее наткнулся, глянь сколько его в породе. Может ты вообще месторождение открыл?
— Месторождение… - протянул Вовка. – Лучше б золото нашли. Ладно, пошли обедать. А точно не золото, студент? Ты погляди повнимательнее.
Мутный я на своей расчистке.
А ещё через день Вовку засыпало в канаве съехавшей со склона землёй. К счастью, всего лишь по пояс. Повезло. Правда, пришлось откапывать его мне, поскольку сам он выкарабкаться не мог, а все его инструменты тоже завалило. Вечером по рации я сообщил о происшествии.
На следующий день к нам в лагерь пришёл Володя Байцев, осмотрел канавы, расчистки и Вовку Бабича, после чего предложил мне завершать практику и возвращаться домой. Всё же на дворе стоял уже сентябрь, пора было ехать на учёбу.
О том, как я выходил в жилые места у меня уже был пост. Чтобы не писать два раза, кидаю ссылку на него: Странная погоня
Вместо эпилога
В Кызыл-Таштыге я нашёл главного геолога, в доме у которого и прожил пару дней. За это время съездил с ним за кедровыми шишками, которые сбивали с деревьев очень необычной колотушкой: здоровенной чуркой, закреплённой на двухметровом шесте. Нижнюю часть шеста приставляли непосредственно к кедру, а верхней частью с поленом били по кедру: удар получался такой сильный, что нас осыпало дождём из шишек. Но при этом кора дерева не страдала от ударов – кедры нужно беречь, очень уж они долго восстанавливаются. Набили мешков пять шишек, из которых ещё нужно было добыть орехи. Поэтому на обратном пути мы заехали в какую-то охотничью избушку, возле которой стояла шишкодробилка: здоровенный деревянный лоток поперёк которого закреплено полено, утыканное гвоздями. Это полено раздавливает шишку, орехи из неё высыпаются вниз по лотку в подставленный мешок, а шишки остаются наверху – простейшее приспособление, очень сильно упрощающее жизнь добытчику кедровых орехов. В общем, стал я обладателем ещё пяти килограмм замечательного лакомства всех сибиряков.
А ещё через день я уехал в Кызыл с попутной машиной. Там меня снова заселили в общежитие геологоразведочной партии, чтобы было где перекантоваться до отъезда в Пермь. Уволили меня практически на следующий день, выписав справку в трудовую книжку и понаставив печатей в дневник по практике. Пора было собираться домой.
Заработал я около 1200 рублей за два месяца – бешеные деньги по тем временам! Правда, дались они мне очень большим потом и кровью: ещё месяца два в университете я не мог толком держать ручку в руках – пальцы, привыкшие за два месяца к лопате и кайлу, никак не хотели сгибаться.
В общаге геологоразведочной экспедиции. Бороду уже сбрил, оставив только усы. Они, правда, тоже долго не продержались. Надоедает мне растительность на лице, ничего с этим поделать не могу.
Этой же ночью в комнату ко мне ввалились только что вернувшиеся с поля Андрей с Шуриком! В общем, спать мы уже не ложились – историй за лето у всех накопилось огромное количество. Я щедрой рукой насыпал ребятам кедровых орехов – там, где они работали, было очень много гор и очень мало кедров. Зато в горах они насобирали мумиё, которым не менее щедро поделились со мной. А утром, выдув то ли второй, то ли третий чайник чая на кухне общежития, мы отправились в контору экспедиции, где ребят рассчитали и уволили. Попробовали узнать что-нибудь про Валеру, да только без толку. «Работает ещё» - ответили нам в партии.
Ну раз работает, то ждать его, видимо, бесполезно - решили мы и отправились покупать билеты в аэропорт. Как это ни странно по тем временам, но билеты на Ту-134, летящий рейсом Кызыл-Свердловск, мы купили сразу же. То ли мало было желающих летать из Тувы на Урал, то ли просто повезло. С билетами на самолёт в те времена было довольно сложно: стоили они недорого, поэтому желающих куда-нибудь лететь всегда было очень много.
На обратном пути в общагу решили заскочить в магазин с замечательным названием «Тысяча мелочей», вдруг да какую мелочь себе прикупим. Интересно, жив-ли этот магазин сейчас, очень уж название у него замечательное! Так вот, заскакиваем в магазин, а там надпись во всю стену: «В отделе «Обувь» в продаже имеются финские сапоги». Финские сапоги! В то время финские зимние сапоги по популярности мало чем уступали джинсам – естественно, мы тут же рванули в обувной отдел! Как же мне хотелось купить замшевые сапоги, вот только размера моего не нашлось, так что мы с Шуриком купили себе обычные кожаные, правда очень высокие сапоги, как раз по тогдашней моде. А замшевые достались Андрею – у него лапища здоровенная. Вечером, разглядывая сапоги, мы обнаружили что «финские сапоги» пошиты в Кунгуре! Вот же блин! Стоило ехать через всю страну, чтобы купить обувь из своей же области – хотя, если честно, то сапоги были сшиты на совесть и таскал я их лет пять, если не больше. Долго потом не мог подобрать приличный аналог.
А этим же вечером приехал с поля Валера. На следующее утро он чуть-ли не бегом побежал увольняться, чтобы успеть улететь с нами на самолёте. Успели к самолёту буквально за час до вылета. Повезло дважды: и в экспедиции Валеру не задержали, рассчитали очень быстро, и билет ему на наш самолёт сумели купить.
Так и закончилась наша летняя практика. Правда, вместо изучения геофизики, мы два месяца занимались геологией и геохимией, а Валера вообще мыл золото – так что по приезду в Пермь, нам пришлось пройти экспресс-курс по работе с магнитометром и гравиметром, совмещая его с уборкой свеклы на колхозных полях родного Прикамья. Зато на курсе по горному делу я получил твёрдую пятёрку, а геохимию сдал вообще автоматом.
Ну вот и закончилась история про мою летнюю практику 1987 года. Надеюсь, что всем понравилось. В общем: читайте, критикуйте, спрашивайте и комментируйте - у нас с вами получаются замечательные беседы! Ну и как всегда каюсь, что историю про бурундуков в палатке я повторил - но без неё рассказ был бы неполным.
П.С. В ближайшее время не планирую писать про геологию, хочется уже немножко отдохнуть, да и боюсь "исписаться" - я же в жизни столько не писал, даже в школе и универе))) тем более что про сезон 1988 года у меня есть несколько постов. Тут надо обдумать, то ли повторить их,только на новом уровне, то ли вообще про этот сезон пока не рассказывать, хотя он был ну очень интересный.
Для тех же, кто захочет меня поблагодарить за рассказ материально - внизу есть кнопочка со знаком ₽. Можете на неё нажать, а можете и не нажимать - я не настаиваю )))
П.П.С. Вовка Бабич после этого сезона выучился на буровика и даже женился. Знаю об этом, потому что пару раз писали письма друг другу. А через пару лет, уже работая в Архангельске я случайно наткнулся на газету (то ли "Труд", то ли "Известия"), в которой на первой странице была размещена фотография бригады буровиков на Нижней Тунгуске, под руководством Владимира Бабича. И сам Вовка во всей красе. Правда, уже не Вовка, а Владимир. Да и ряшку к тому времени он отъел неплохую.
Выкопав и закопав за собой шурфы на участке с труднопроизносимым именем Мюнь-Кюль, мы с напарником отправились на новый участок с гораздо более благозвучным названием – Маралий. В качестве транспорта нам были выделены две лошади: мерин Васька неизвестной породы и монгольский конёк с двойным именем Таракан Янычар - на нём ехал наш проводник Хавалыкин, которого сопровождал пёс по кличке Угрюм.
Юра Конев позирует на Ваське, а Таракан просто стоит рядом.
Лошадок загрузили инструментом и продуктами, после чего проводник забрался на Янычара, я – на Ваську, а Вовка никуда не забрался, поскольку лошадей было всего две. Наш караван отправился в путь. По пути мы с напарником и проводником менялись местами: кто-нибудь шёл пешком, а двое других ехали на лошади. Поначалу я переживал, что лошадям сложно тащить на себе и груз и седока, но глядя на флегматично семенящего Янычара да резвящегося Ваську понял, что им в общем-то не так уж и плохо, как могло показаться. Разве что Хавалыкин время от времени ругал Ваську за то, что он лентяй, на что тот отвечал разве что презрительным фырканьем.
Вовка Бабич на Ваське
Самым необычным в нашем караване был, конечно же, наш монгольский конёк. Он шёл какой-то смешной, семенящей походкой, при этом довольно быстро и ходко. Явно чувствовалось, что идти так он может очень и очень долго. Зато ехать на Янычаре было одно удовольствие: никакой тряски, только лёгкое покачивание, которое за пять минут вгоняло меня в сон. Но спать в седле – не самая лучшая идея, в чём я убедился довольно быстро, проснувшись в полёте из седла в болото, когда Таракан, заметив болотину, очень резко затормозил. Вытершись и высказав коню всё, что я о нём думаю, я отправился пешком, уступив место довольно щурившему глаза проводнику.
Болоты-Хем, ещё одна река, с которой я познакомился в Туве. Кстати, вполне возможно, что сейчас эти реки и озёра называются по-другому. В 90-х годах многое переименовали.
На полпути мы заехали в лагерь геохимиков, занимающихся «дятлоскопией» - сбором проб коры деревьев специальным пробойником и молотком. Да-да, в коре тоже могут содержаться химические элементы, которые деревья вытягивают из почвы вместе с водой и питательными веществами. Так что, изучая кору, можно найти целое месторождение!
Все работяги были на работе, а нас встретил геолог Володя Байцев. Белокурый, молчаливый и очень накачанный Володя («Истинный ариец», - как говаривал Юра Конев) должен был отправиться с нами, чтобы задать работу на участке. Про него поговаривали, что он таскает в рюкзаке гирю, чтобы всё время иметь возможность подкачивать свои и без того крупные мышцы, спит на земле, укрываясь лёгким одеялом и… О! Ужас! - каждое утро делает зарядку. Насчёт гири и зарядки сказать не могу, а вот то, что он действительно спал под полиэтиленовым навесом на лапнике в лёгком туристическом спальнике несмотря на то, что в палатке вполне хватало для него места – это точно.
Когда мы подъехали к лагерю, из палатки выскочила мелкая собачуха и радостно бросилась навстречу Угрюму. Смотрелась эта парочка очень комично: суровый и сдержанный Угрюм, а рядом с ним мелкая Сойка, умильно крутившая хвостом.
— Брат и сестра встретились! – улыбаясь, сказал проводник.
— Да ладно! – изумился я. – Они же совершенно разные!
— Точно говорю, - степенно ответил Хавалыкин. – Угрюм первый, Зойка последний. Совсем хотел Сойку выкинуть, да Володя не дал, себе забрал.
Я только головой покачал в изумлении. Если Угрюм был настоящей лайкой, причём очень крупной, то Сойка была классическим двортерьером: мелкая, худая, хоть и с характерным чёрно-белым окрасом. Но в паре она была явной заводилой, а Угрюм молча и безропотно подчинялся ей. Про эту парочку ходило множество самых разных историй, одну из них рассказал нам Хавалыкин, пока мы пили чай в палатке геохимиков.
Как-то раз в лагерь привезли здоровенный кусок сливочного масла. Его торжественно водрузили на стол, чтобы разделить масло между несколькими отрядами, стоящими в разных местах. Неожиданно за палаткой раздался лай собаки.
Он подхватил ружьё и выскочил из палатки, а следом за ним из палатки выскочили и другие геологи. Угрюм, лая, удалялся всё дальше от лагеря. Охотники устремились вслед за ним: охотничий азарт – страшная штука! Потаскав геологов по лесу, Угрюм неожиданно замолк и стремглав рванул к лагерю. Когда же раздосадованные неудачной охотой мужики вернулись в лагерь, то оказалось, что за то время, пока Угрюм таскал их по лесу, Сойка пробралась в палатку и стащила масло. Операция была проведена безупречно: масло так и не нашли, зато собаки ходили счастливые и довольные, хоть и старательно пытались принять виноватый вид.
— Хитрый Сойка, - заключил проводник, допивая очередную кружку чая.
Отдохнув, наш караван двинулся дальше. Если до лагеря геохимиков мы ехали практически по лугам и сухим болотам, то теперь нам предстояло идти напрямик по лесу. Так что ни о какой поездке верхом речи уже не шло - только пешком, ведя лошадей под уздцы. Вообще ходить с лошадью по лесу весьма нелёгкая задача: этот урок я освоил ещё в свой первый полевой сезон. Как же мне пригодился опыт вождения лошади! Если человек может легко продраться сквозь кусты или перейти через поваленное дерево, то лошадь с грузом всенепременно придётся обводить вокруг всех кустов и лежащих лесин. И даже мимо близко стоящих деревьев: это я тоже уяснил после того, как мерин Васька застрял вьюками меж двух молодых кедров. Да так сильно, что пришлось снимать с него вьюки и седло. Правда, глядя на радостную Васькину физиономию, я решил, что сделал он это вполне осознанно. Лошади тоже не любят напрягаться. Даже за кусок хлеба с солью.
Таракан и Васька.
Но вот, наконец-то мы дошли до места будущего лагеря. А место было просто шикарным: небольшая поляна, выстланная слоем мха таким толстенным, что казалось, будто мы ходим по очень мягкому ковру. В какие-то давние времена тайга здесь выгорела, о чём напоминали обгорелые пни, торчащие то тут, то там. Но с тех пор всё вокруг заросло молодыми кедрами, невысокими, зато с шишками практически на каждом дереве. А метрах в двадцати от лагеря протекал ручей с хрустально-чистой водой. Чистое, светлое место с таким вкусным воздухом, что хотелось есть его ложками.
Разгрузившись, проводник с моим напарником Вовкой и лошадьми отправились за продуктами на базу, Володя Байцев пошёл задавать для нас канавы и расчистки, а я остался ставить палатку.
Вот что меня больше всего удивляло в Туве, так это совершеннейшее безразличие к навыкам и умениям. Надо инструмент? На тебе рубанок и топор – делай себе инструмент сам. Нужно палатку поставить? Бери и ставь. Всё легко и просто и никого не волнует, умеешь ты что-нибудь делать или нет. Наверное, это может показаться очень плохим, но подобный подход быстрее всего учит самостоятельности.
Палатку я поставил по-уральски. На крепкое основание с настоящими нарами и столом, а не с брошенными на землю тремя жердями, укрытыми сверху лапником. Правда жерди под нары и стол пришлось обстругивать топором, чтобы сделать их хоть немножко более плоскими, зато теперь мы с напарником могли спать на нарах, а не на земле, тем более что в конце августа это становилось более чем актуальным. Вернувшийся с участка геолог помог мне натянуть палатку на основание – в одиночку натягивать её не так сподручно - после чего занялся собственным лежбищем: воткнул в землю под углом две жерди, натянул на них кусок полиэтилена, после чего закинул в получившийся навес пару охапок пихтового лапника и расстелил на них туристический ватиновый спальник. Как радушный хозяин, я пригасил его переночевать его в палатку, но Володя отказался, молча помотав головой. Честно говоря, собеседник из него оказался никакой. За весь день я услышал от него не больше трёх фраз: «Есть пойдём!», «На участок – по зарубкам, там увидите» и «Где учишься?» Даже с Сойкой он общался жестами. Настоящий индеец.
Наша палатка на участке Маральем.
Поужинав, мы разошлись по своим спальным местам. С утра Володя сводил меня на участок, молча показал, где копать канавы, а где - расчистки и всё так же молча отправился назад, в лагерь геохимиков, оставив меня одного ожидать Вовку Бабича с продуктами.
П.С. Потихоньку моя история приближается к завершению, ещё пара постов и всё. Пишите, комментируйте, критикуйте - люблю общаться с вами.
А если кто захочет отблагодарить материально, то лично я против не буду.
Всё же парой шурфов мы зацепились за медь. На камнях, вытащенных из них, была явно видна малахитовая зелень: лёгкие мазки на поверхности. Поэтому наш начальник Юра Конев задал нам канаву поперёк сопки: 124 метра длиной и сколько сумеем – глубиной. Пришлось мне учиться копать канаву, потому что их копают не так, как шурфы. Если точнее, то сначала надо выкопать длинный шурф, а потом на его дно кладётся лист железа и всю следующую землю я скидывал уже на него. Дело шло гораздо быстрее: по листу лопата скользит гораздо легче, чем по земле, ведь ей никакие камни уже не мешались.
Канава, сколько поту в ней пролито!
Обычное рабочее утро начиналось с того, что я, придя на канаву, выкидывал, свалившихся в неё ночью, землероек и мышей. А как-то раз я, на этой же самой канаве поругался с бурундуком. Пришёл с утра на канаву, а в ней бурундук сидит. Свалился, видать, ночью. Надел я на всякий случай рукавицу на рукавицу – у бурундуков зубки острые, да две брезентовые рукавицы ему не прокусить – схватил его, да и выкинул из канавы. Так эта мелочь полосатая ещё полчаса у канавы под сосной сидела и на меня на своём бурундучьем языке всячески ругалась.
По утрам на канаве бывало очень даже красиво.
В обед к нам на канаву приходила Наталья и приносила еду. Юра уехал по своим геологическим делам на базу, а ей одной в палатке скучно сидеть – вот и ходила в гости к нам поболтать.
Готовить Наталье, конечно, надоело. Вот и мечтала нас на подножный корм перевести :-)
Одного она не знала, что всё время, пока мы канаву эту копали, за нами из кустов малинника медведь наблюдал. Правду сказать, мы с Вовкой об этом тоже не знали. Нам об этом геолог рассказал, который ходил нашу канаву описывать. Нашёл он лёжку медвежью метрах в пяти от канавы. Хорошую такую, долговременную. Приходил мишка туда, видимо, как на работу: лежал и за нами наблюдал. Разведчик, блин, мохнатый.
Вот такая наша канава. А вот в этих кустах, что слева на фото, медведь как раз и прятался. Хм, возможно как раз в тот момент, когда я этот снимок делал...
Медведи вообще очень любознательные: очень часто наблюдают за тем, что люди делают, при этом стараясь не попадаться им на глаза. Наш начальник и страстный охотник Юра Конев, рассказывал множество историй про них:
Пошли топографы на работу, да на полпути оказалось, что буссоль (компас такой, особо точный) забыли в лагере. А без неё профиль никак не задать. Отправил начальник одного работягу обратно в лагерь, а остальные остались его ждать. Двадцать минут ждут, тридцать… Давно уже рабочий вернуться должен, да всё нет его. Заблудился он там, что ли? Плюнул топограф, да пошёл ему навстречу – может и впрямь что случилось.
Идёт он и видит такую картину: стоит его мужичок на коленях, что-то бормочет и вроде как кланяется. «Вот же, блин! – подумал топограф, - Никак крыша у человека поехала». Давно ли проходчика, который метр канавы потерял, санрейсом в город отправили: каждый день считал, сколько заработает, да и просчитался как-то раз. Стал пересчитывать и снова ошибся, снова пересчитал и снова неверно, а там и крыша поехала. Неужто и у этого так?
Подходит он поближе и слышит, как рабочий бормочет: «Двадцать лет в тайге, детей трое, не ешь меня…» Повернул топограф голову, а на поляне медведь здоровенный сидит и внимательно так работягу слушает. Подкосились ноги у начальника, бухнулся он на колени рядом с рабочим и заголосил с ним на пару:
— Мишенька! Не ешь меня! Двадцать лет в тайге, дети маленькие!
Смотрел на них медведь, смотрел, а потом вздохнул, да и пошёл своей дорогой. Делать ему больше нечего, как на всяких дурней время своё тратить.
Ну давай, расскажи, сколько лет ты в тайге трудишься.
Туристы и осы
Как-то раз, возвращаясь с работы, мы с Вовкой остолбенели от открывшегося вида. Весь наш лагерь расцветился разноцветными рюкзаками и палатками!
— Вот так ничего себе, - сказал Вовка. – Это что у нас за гости?
— Туристы, - ответил я. В свой первый сезон я работал в местах, где туристы ходили практически постоянно.
— Вижу, что туристы, - буркнул Вовка. – Сюда-то их как занесло?
— Дойдём – узнаем!
И мы направились в лагерь. Завидев нас, болтающиеся по лагерю туристы тоже остолбенели и выпучили глаза. Один из них, видимо самый главный, отойдя от шока, спросил:
— Здравствуйте, а это действительно вы на этой сопке ямы копали? – и он махнул рукой в сторону нашей линии, где мы били самые глубокие шурфы.
— Ага, мы!
— Да как же вы с такой глубины землю-то выкидывали? – снова спросил турист, глядя на наши не совсем крупные фигуры.
— Я им говорила, что лопатами выкидываете, а они не верят, - сказала подошедшая к нам Наталья.
— Ну мы думали, что вёдрами или ещё как.
— Лопатами-лопатами, - ответил я. – Если приноровиться, конечно.
— Уйти, что ли в геологию? – пробормотал турист, отходя от нас.
Великие выкидыватели земли из шурфов.
Оказалось, что туристы шли на сплав на реку Улуг-О, приток Большого Енисея, да заблудившись в лесу, вышли на нашу линию шурфов. По ней и вышли к нам в лагерь, попутно удивляясь, как можно вручную выкопать такие «здоровенные ямищи». На следующий день они отправились дальше, ну а мы отправились на работу.
А ещё через пару дней мы всё же добили канаву. Юра Конев с Натальей её описа́ли и взяли нужные образцы и пробы. Наступило время закопать обратно все наши труды, т.е. все выкопанные шурфы и канаву. В какой-то степени немножко жаль засыпать свои труды, а с другой – не дай бог туда кто-нибудь провалится. И не важно человек это или зверь, не стоит в лесу оставлять такие ловушки. Ну и опять же работа эта оплачиваемая, а лишними деньги никогда не бывают.
Перед самой линией мы с Вовкой заспорили: я говорил, что линия идёт по низу сопки, а он – что по верху. Чтобы долго не препираться решили разделиться: Вовка пошёл вверху, а я -внизу. Пройдя буквально сотню метров, я наткнулся на первый шурф и заорал:
— Здесь шурфы! Иди сюда!
Вовка откликнулся и начал спускаться вниз по склону. Судя по доносившимся до меня звукам, сначала он шёл спокойно, а потом вдруг рванул по склону, снося всё на своём пути. Не останавливаясь, он пролетел мимо меня. Не успел я открыть рот, чтобы спросить, что случилось, как получил сильнейший удар в нос!
Осы! За Вовкой гналось целая стая ос! Не задумываясь, я развернулся и рванул вслед за ним, получив ещё пару укусов вдогонку. Оказалось, что Вовка, пробираясь ко мне по склону, наступил на осиное гнездо. Осы, конечно же, не оценили подобный поступок и отметелили нас на славу, так что когда мы вернулись с профиля, Юра Конев долго ржал, глядя на наши распухшие физиономии:
— Вы там за шурфы бились что ли? – всхлипывая и вытирая выступившие от смеха слёзы, всё же сумел выговорить он.
Тайга, а вдали светлеет озеро Мюнь-Кюль.
П.С. Не устали ещё читать? Что-то опять длинная история получается. Историю про то, как мы у тувинцев чай выменивали переписывать не стал , но ссылочку на пост скинул. Если кому будет интересно - почитайте. Жду от вас комментарии, критику и вопросы - мы каждый раз очень хорошо общаемся! Не стесняйтесь, пишите - ваши комментарии мне всегда очень важны.
А если кто захочет, то может поблагодарить материально, я против не буду.
Я в своём самом глубоком шурфе глубиной 3 метра 12 сантиметров
Тук! С глухим звуком кайло врезается в плотную глину на дне шурфа. Четырёхгранный кончик носика кайла от постоянных встреч с камнями стал закруглённым, поэтому цепляет плохо, и приходиться бить сильнее, чтобы кайло проникало в землю глубже – иначе оно просто проскользнёт в глине, оставляя в ней вместо отколотого пласта мелкую ямку на дне шурфа. И так раз за разом: ударить, подцепить, выломать, ударить, подцепить, выломать… Затем наступает время лопаты: загрести и выбросить. Причём выбросить землю нужно только на одну сторону шурфа – на вторую сторону выкладывается грунт для геолога: по две лопаты с каждого нового метра. А вот с камнями нужно поосторожнее: откидывать их нужно подальше от шурфа, поскольку они могут и обратно скатиться. Бывали, знаете ли, прецеденты. И так минута за минутой, час за часом, пока от соседнего шурфа не донесётся радостное:
— Студент, пошли чай пить!
А это значит, что наступил обед и Вовка уже вылез из своего шурфа. С трудом, разогнув ноющую спину, я подпрыгиваю, цепляюсь за положенную поперёк шурфа штыковую лопату и выбираюсь из своей ямины.
— Как успехи? – спрашивает Вовка, ломая сухие ветки для костра.
— За два метра ушёл, - гордо отвечаю я, доставая из рюкзака котелок, печенье и тушёнку.
— Нормально, - отвечает Вовка. – А я на два с полтиной уже закопался. Хорошо подзаработаем!
Да уж, эта линия шурфов выдалась просто выдающаяся: шурфы шли как на подбор, глубиной за два метра (самый глубокий мой шурф на этой линии был 3,12 м, а Вовкин – 3,34 м). С одной стороны это не могло не радовать: чем глубже шурф – тем больше заработаем, а с другой стороны… С другой стороны, копаться в шурфе на глубине двух с половиной, а то и трёх метров – то ещё удовольствие. Особенно когда с этой глубины нужно вытащить булыжник весом в 10-15 килограмм. Да так, чтобы он не свалился обратно на спину. Пару раз я получал «возвращенцами» по хребту, прямо скажу, удовольствие ниже среднего. Да и просто выбраться из такого шурфа было весьма сложно. Поэтому на стенках шурфа выкапывали ступеньки под ноги, а поперёк его клали лопату, чтобы, зацепившись за неё, можно было подтянуться и выкарабкаться наверх. Кстати, вниз спускаться было, по какой-то таинственной причине, ещё страшнее. Так что большую часть времени мы проводили как кроты, вылезая наверх только во время обеда. Да, холодно, сыро. Зато комары с мошкой туда не залетали.
Ну, без карикатуры я никак не могу :-)
Ну да ладно, из шурфа я всё же выбрался, а значит, нужно по полной программе получить все прелести жизни на дневной поверхности: растянуться во весь рост и валяться на траве, наслаждаясь ветром и солнечным светом.
Тоджа. Говорят, что это самые красивые места в Туве.
— Кстати, а ты в курсе, почему мой предыдущий напарник сбежал? – начинает Вовка, затягиваясь беломориной.
— Нет, откуда мне знать, - отвечаю я, расслабленно наблюдая за плывущими в небе облаками.
— Ага! - Вовка бросает окурок в костёр и тоже заваливается на спину. – Ну так слушай…
Иван, назовём его так, пришёл в геологию так же, как и большинство рабочих что до него, что после – в погоне за длинным рублём. Пусть и тяжёлая работа, зато поят, кормят и даже одевают. Чем не жизнь? Вот только места уж больно медвежьи: то на отвале выкопанного шурфа след медвежий обнаружится, то на дереве свежие царапины от когтей. Да и каждый день мимо тувинской ловушки-давилки проходить приходилось.
Видал я эту ловушку – очень мрачное и неприятное сооружение. Треугольный сруб, с двумя глухими стенками и входом в третьей. В центр выкладывается наживка – чаще всего оленье мясо с душком (очень медведи его любят). А наверху лежит бревно с привязанными к нему для большей тяжести камнями. Когда медведь лезет через вход, то бревно падает на него сверху. При мне эта ловушка не была насторожена, но всё равно ходить мимо неё было весьма неприятно.
Так вот, копал как-то Иван шурф потихоньку, и даже подсчитывал в уме барыши, которые он за него должен получить, как вдруг услышал, что наверху кто-то ходит, камешками шуршит.
— Вовка, ты что ли? – спросил он, не поднимая головы, но вместо ответа услышал только сопение.
— Сейчас закончу и вылезу! – снова крикнул Иван и поднял голову.
Первое, что он увидел – здоровенная медвежья морда, с интересном смотрящая на него сверху. Иван от страха заорал так, что медведь, всхрюкнув, бросился бежать в лес, а сам проходчик сел на дно шурфа и накрыл голову лопатой. На всякий пожарный случай. Так он и сидел, пока к нему на шурф Вовка не пришёл. А как в лагерь вернулись – так Иван сразу же заявление на увольнение написал и дальше туалета до самого отъезда больше никуда не ходил.
— Ну спасибо, Вовка! – с чувством сказал я, выслушав рассказ. И на всякий случай оглянулся по сторонам. Фантазия у меня бурная, в любой коряге могу медведя увидеть.
— Не бои́сь, студент! – ответил Вовка. – Ты медведю сейчас нафиг не нужен, у него летом в лесу еды много.
Обед в лесу. Что может быть лучше?
Повалявшись на траве и выпив ещё по кружке ядрёного плиточного чая, который очень любят в Туве, мы снова отправляемся в шурфы. Медведи медведями, конечно, вот только они за нас точно работать не будут.
Козёл, гром и молния
Кайло, как бы аккуратно им не работать, рано или поздно становится тупым. А работать с тупым инструментом очень тяжело. Так что в один из выходных дней Вовка вытащил на поляну перед палаткой здоровенное полено с закреплённой на его верхушке кувалдой и сказал:
— Сегодня будем править кайла!
— Это как? – править кайла мне до сих пор не доводилось. Ну вот как-то не нужно было.
— Научу! – пообещал Вовка и тут же попросил, - Вытаскивай печку из палатки.
Я вытащил печку, приладил к ней трубу и растопил. После чего мы с напарником сняли кайла с рукоятей и затолкали их в печь. Самое главное в этом деле – как можно сильнее разогреть носик кайла. Желательно до красного цвета. Тогда ударами молотка можно его вытянуть и придать ему нужную четырёхгранную форму.
Подготовка к ковке идёт полным ходом.
Мне всегда нравилось раскалённое железо: есть в нём что-то первобытное, мощное. Какой восторг я испытал, когда во время учёбы на сварщика (в СССР в школе учили разным рабочим профессиям), впервые увидел сквозь защитное стекло огненную реку, стекающую с электрода в шов, который я пытался заварить! Так и здесь: под ударами молота раскалённый носик у кайла начал вытягиваться, а молоток придавал ему нужную четырёхгранную форму. Невообразимое чувство власти над железом! Через много лет, в конце 90-х годов в Мойвинской партии на Урале я удивлял проходчиков своими умениями бить шурфы, но ещё больше удивил, когда объяснил, как лучше править кайла. От инженера-геофизика они такого явно не ожидали, а потом даже бегали ко мне за советами.
Но это случилось 10 лет спустя, а пока я самозабвенно долбил по кайлу, придавая ему нужную форму.
— Хорош инструмент мучить! – рассмеялся Вовка. – Ты его на метр собрался вытягивать?
После ремонта мы занимались своими делами, а вечером, уже лёжа в спальнике, я вдруг услышал тявканье на болоте.
— Тувинцы, что ли едут? – спросил я.
— Да не, козёл на болоте тявкает, - сонно ответил наш начальник Юра.
— Какой козёл? – изумился я.
— Ну какой-какой. Козлиный. С рожками. Выйди да посмотри.
Подхватив фотоаппарат, я выскочил из палатки. Болото начиналось метрах в ста от лагеря за небольшим леском. Пройдя его я увидел стоящую на болоте косулю. Время от времени она поднимала голову и начинала тявкать – то ли подзывала кого-то, то ли просто настроение у неё было такое. Пар лёгкими облачками вылетал из её рта при каждом звуке. Я попытался сделать снимок, но к моему большому сожалению, на улице было уже очень темно. Для глаз-то света вполне хватало, а вот фотоаппарату его не хватило.
Зато закат удался.
Работа шла своим чередом: мы били шурфы, постепенно уходя всё дальше от лагеря. Юра с Натальей уходили в маршруты на два-три дня, и тогда мы с Вовкой оставались в лагере в гордом одиночестве. В один из таких дней над лагерем прошлась сильнейшая гроза. Полночи над палаткой громыхало так, что казалось, будто над нами разразилась какая-то эпическая битва. Утром, выйдя из палатки, Вовка громко присвистнул и закричал:
— Дим, глянь-ка!
Я выбрался из палатки и остолбенел. Метрах в трёх от палатки из земли торчала трёхметровая «щепка», вошедшая в землю сантиметров на сорок.
— Ни фига себе! Это откуда её к нам принесло?
— Пошли посмотрим, - предложил Вовка.
Чем ближе мы подходили к эпицентру, тем больше нам попадалось подобных «щепочек», воткнутых в землю, как мелких, так и здоровенных, трёх- а то и пятиметровых. И вот мы вышли к дереву, по которому ночью шарахнула молния. Нет, оно не загорелось, но от удара прямо расплескалась по округе мелкой щепой.
— Да уж, - задумчиво произнёс Вовка. – Это нам здорово повезло сегодня…
П.С. Встречайте новый пост из цикла про Тувинскую практику. Как всегда, жду ваши комментарии, отзывы и критику - они помогают писать лучше, настраивают на работу. Пишите, спрашивайте, ругайте, критикуйте - пообщаемся, мне очень нравится болтать с вами.
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду. Спасибо всем донатерам!
Наш лагерь на участке Мюнь-Кюль. Слева - столовая, справа - кухня. Вовка Бабич и Наталья прилагаются.
И снова вертолёт перебросил меня на новое место работы. На новом месте меня встретили геолог Юра Конев, проходчик Вовка Бабич и студентка-радиометристка Наталья.
Вовка Бабич. "Не бич, а Ба! Бич!" - как любил он говаривать. Вот комаров особых не было, а он всё время в накомарнике ходил.
— Шурфы копать приходилось? – первым делом спросил меня Юра.
— Нет, но окопы копал, - честно ответил я.
— Ну и прекрасно, значит справишься, - рассмеялся Юра. – Но сначала инструмент себе подготовь.
Я же говорил, что люблю геологию за то, что все вокруг верят в твои способности :-).
Юра выдал мне кайло, топор, пару лопат, зубило с молотком и несколько черенков для лопат и кайла, которые мне ещё предстояло насадить.
— Черенки пока мои возьми, потом свои заготовишь: всё равно поломаешь, – объяснил он мне.
Юра Конев занят очень серьёзным делом - сушит портянки у костра.
Насаживать лопаты мне было не в первой, всё же свой огород у нас был, хотя здесь обнаружились свои тонкости:
Во-первых, все черенки, что для лопат, что для кайла, были очень короткими, такими проще орудовать в очень узком пространстве. А шурф – это всё-таки довольно узкая яма, в которой и поворачиваться-то порой очень сложно, не говоря уже о том, чтобы махать там кайлом или лопатой с длинной ручкой.
Во-вторых, черенки для лопат были не прямые, а с изгибом в нижней части. Опять же для удобства работы в шурфе.
Ну и, в-третьих, совковую лопату пришлось обреза́ть при помощи кувалды и зубила, примерно вполовину, чтобы получить настоящую шурфовку (она же проходнушка, она же подборка). Причём не просто обрезать, а полукругом, чтобы лопата прямыми углами не цеплялась за камни, которых в шурфе предостаточно, а если точнее, то выше крыши.
Итак, предстояло нам с напарником Вовкой Бабичем выкопать три линии шурфов, в количестве около ста ям, при этом желательно было наткнуться на медь, или хотя бы на её намёки в виде малахитовой зелени. Работы предстояло много, поэтому уже на следующий день по прилёту я уже начал бить свой первый шурф.
Может показаться, что копать шурф, это дело плёвое: бери больше – кидай дальше, пока летит – отдыхай. Да не всё так просто. В самом первом шурфе, практически сразу под дёрном пошли камни. Валуны. Булыжники. Так что моё копание превратилось в выковыривание камней из земли и вытаскивание их из ямы. Вытащив десятка три каменюк я уткнулся в слой, который уже не поддавался ни кайлу, ни лопате.
Мой самый первый шурф. Глубиной всего 30-40 см, но как же меня достали эти камни!
— Что дальше делать-то? – я подошёл к Бабичу, копающему уже третий шурф.
— А что тут делать-то? – Вовка заглянул в мой шурф. – Забой подмети да иди следующий копай. Только старайся поглубже делать. Чем глубже шурф – тем больше денег.
Забоем называют конец горной выработки: шурфа, скважины, шахты. Шурф принято обметать веником из наломанных веток, чтобы геологу сразу было видно, что там внизу находится. Делать, так сказать, красивое.
К вечеру мне удалось выкопать ещё один шурф, глубиной примерно метр. Вообще, на первой и второй линии шурфы были не очень глубокие. Редко какие из них доходили до глубины полутора-двух метров, в основном это были неглубокие ямки глубиной до метра, что очень огорчало моего напарника Вовку. Ну ещё бы – первый метр стоил в то время 8 рублей, а второй уже 16, а если докопаться до трёх метров… Если докопаться до трёх метров, то можно было заработать 32 рубля с одного метра! Было за что побороться!
Правда, давались эти деньги с большим трудом. На третий день работы, проснувшись, я понял, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Всё тело ныло, спину разламывало и жутко болели намозоленные пальцы на руках.
Моё первое впечатление о работе проходчиком :-)
Я с большим трудом выкарабкался из палатки, и припал к кружке с живительным чаем. Посмотрев на меня, Юра расхохотался:
— Что, студент, тяжко?
Я молча кивнул головой, не в силах оторваться от кружки.
— Фигня-война! Привыкнешь – легче будет работать, а на сегодня отдых. Мы с Натальей идём шурфы описывать, а вы с Вовкой дровами займитесь.
Заготовка дров - важный элемент жизни в полевом лагере, поскольку без них скучно, грустно, голодно и холодно. Ну и пила "Дружба-2" - классика полевого лагеря тех лет.
Именно с того самого времени мне очень полюбился этот график работы: три дня работы, день отдыха и снова три дня работы. За три дня не успеваешь как следует устать, поэтому вполне хватает одного дня на отдых. Жаль, что в семидневку такой график никак не вписывается.
Юра, как в воду глядел: примерно через неделю мышцы по утрам перестало ломить. Я втянулся в работу и даже успевал перед сном почитать «Крейсера» Валентина Пикуля, что было довольно сложным занятием, поскольку Юра с Вовкой оказались отчаянными балагурами и практически каждый вечер потчевали нас с Натальей самыми разными историями из своей жизни.
Полевая столовая. Вполне удобное место для вечерних посиделок.
Работал в геохимической партии мужичок по прозвищу Фельдшер. Нет, он не был врачом, да и вообще не имел никакого медицинского образования. Зато всюду таскал с собой книгу «Лекарственные растения СССР» и убеждал всех в том, что только траволечение – самый верный способ борьбы со всеми болезнями. Обычно его просто посылали, или просто посмеивались над ним. Но вот как-то раз, после майских праздников, отряд работяг был высажен в тайгу на постройку базового лагеря. Естественно, что доблестно отметившие 1 мая, трудящиеся прибыли на стройку в состоянии полного нестояния. Так, что даже спать завалились прямо на землю, даже не пытаясь расставить палатки. Не говоря уж о какой-то там работе. А следующий день на рабочем месте очень хорошо описал А. С. Пушкин в поэме «Руслан и Людмила»:
О поле, поле, кто тебя Усеял мёртвыми костями?
Нет, кости были не совсем мёртвыми, они шевелились и даже издавали какие-то звуки, но общий вид был, всё же, весьма удручающий. И вот из этой кучи поверженных зелёным змием бойцов восстал Фельдшер и, воздев над собой «Лекарственные травы СССР», изрёк:
— Мужики, я знаю как вылечиться!
В другой бы раз его точно послали, но в момент тяжкого похмелья народ был готов на всё, лишь бы хоть немножко подлечиться. Получив «добро», Фельдшер ринулся собирать какие-то травки и копать корешки, сравнивая их с книжными иллюстрациями. Собранное лексырьё он заварил в ведре, после чего напоил им всех страждущих и жаждущих, готовых выпить всё, что угодно, лишь бы поскорее отпустило похмелье.
Отпустило… Сразу после того, как скрутило животы. По рассказам пострадавших, такого дикого поноса они ещё ни разу не испытывали! Часа через два, когда животворящий отвар дочищал организмы работяг от накопившихся шлаков и вредных веществ, они были готовы прибить Фельдшера, тоже очищающего организм, но в некотором отдалении от остальных. На его счастье ни у кого из мужиков к этому времени не оставалось сил, чтобы до него добраться. А потом..., потом его простили. Правда книжку на всякий случай отобрали. Ибо нефиг.
Замечательная книжка. У моей мамы такая была. Хотя она ей по статусу положена была - аптечные работники регулярно лексырьё собирали. У них даже какой-то план по сбору был.
П.С. Написана очередная история из Тувинской практики. Пишите, ругайте, комментируйте - у нас с вами замечательные беседы получаются!
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду.
Работа шла своим чередом. Каждый день мы с Костей ходили на гору, чтобы отбирать геохимические пробы.
"Наша" долина сверху. Классический горный цирк с озером в центре. Если очень присмотреться, то за большим озером есть озерко поменьше. Вот возле него мы и стояли.
Правда, таскать их приходилось по большей части мне, поскольку в силу малого (15 лет) возраста Костя довольно быстро уставал. Если точнее, то сил-то у него хватало, но вот с выносливостью… С выносливостью у него были проблемы: она всё же годами вырабатывается.
Костя в начале маршрута. Практически в центе снимка, если присмотреться, белеет наша палатка около одинокой лиственницы.
А вообще было очень здорово бродить по горам! Однажды мы наткнулись на тур, сложенный из камней. Под туром нашлась банка, в которой лежало письмо от каких-то тувинских школьников, восхищавшихся природой родного края. Мы тоже написали приветствие от геологов, после чего сложили оба послания в банку и спрятали её обратно в тур – может, кто и нашёл этот привет из прошлого. Было бы очень здорово узнать об этом.
Банка яблочного пюре - наш обычный обеденный перекус на маршруте. Не шибко сытный, если честно, обед получался. А вот молоток- это моё произведение. По-моему, весьма неплохо получился.
На склонах гор расцвели цветы и горы покрылись ярким, огненно-рыжим ковром жарко́в или фиолетовым покрывалом водосбора.
Такого буйства цветов и красок я не встречал, пожалуй, нигде. Да и сами горы радовали своей разнообразной гаммой: то густо серые, почти чёрные скалы, то змеино-зелёные, а то и густо-рыжие.
Горы перед грозой - прекрасное, но очень грозное зрелище! Как мы с Костей в тот день убегали! Попасть на горе в грозу - не самый лучший способ самоубиться.
В один из дней мы с Костей придумали новый способ спуска вниз. Склоны гор покрыты осыпями, и если удачно прыгнуть на такую осыпь, то она начинает «течь» вниз, увлекая за собой мелкие камни и нас заодно с ними. Главное тут время от времени перепрыгивать на новое место, иначе легко может засосать ноги. Почти как в болото.
Осыпи..., они повсюду!
Зато внизу нас всегда ждало разноцветное озеро, в котором мы даже купались. Ну, как купались…, вода в озере была настолько холодная, что прыжок в воду сливался с выпрыгиванием из воды в одну длинную и очень замысловатую фигуру относительно высшего пилотажа.
Разноцветное озеро. Названия у него не было, но очень уж оно полосатое.
У нас закончился хлеб, привезённый из города, поэтому пару дней мы прожили вообще без хлеба, что довольно скучно. Особенно когда весь день приходится бегать по горам с рюкзаком, набитым пробами. Так что, когда с утра перед работой начальник спросил у меня, умею ли я делать оладьи, я тут же сказал: «Да!» Хотя, если честно, то умел я их печь чисто теоретически: пару раз наблюдал, как мама их стряпала, но это совсем не повод отказываться от свежей выпечки!
— Вот и прекрасно! – обрадовался начальник, и выдал мне пачку сырых дрожжей. – Бери, отрежь, сколько нужно.
Щедрой рукой я отпластал от пачки здоровенный кусок и засунул его в кружку. После чего насыпал туда немного сахара, залил всё это безобразие водой и перемешал. После чего развел муку с водой, сахаром и солью в здоровенной 5-литровой кастрюле. Через некоторое время палатку накрыл одуряющий аромат забродивших дрожжей.
— Отрадный запах! – ухмыльнулся старший геохимик, подхватил рюкзак, Димку - радиометриста и отправился в маршрут. Нам с Костей тоже нужно было идти на работу, поэтому я быстренько бухнул забродившие дрожжи в кастрюлю с тестом, и, подхватив Костю, отправился собирать пробы на новом участке.
Вершина Биче-О во всей красе. Вот там, на самой верхушке горы - самый вкусный чай.
Вечером вся долина, в которой стояла наша палатка, благоухала дрожжами – во всяком случае запах теста чувствовался уже метров за сто. «Всяко тесто поднялось,» - сообразил я, хотя ещё и не догадывался, НАСКОЛЬКО оно поднялось. Тесто выперло вверх из кастрюли на добрых 20, а то и 30 сантиметров, свешивалось со стенок благоухающими сосульками и явно намеревалось начать захват палатки и возможно всей Земли.
— Ночь сегодня будет нескучной, - понял я. Подхватил сковородки, масло, обоих школьников и бросился на защиту Земли, а старший геохимик залёг в кустах, видимо готовя вторую линию обороны. Зато школьники с огромным энтузиазмом бросились мне на помощь.
Димка борется с тестом всеми силами!
Мы растопили печь в палатке (на костре, конечно, тоже можно жарить, но поддерживать на нём равномерный огонь гораздо сложнее), подняли одну стенку, чтобы не угореть от жары и приступили к жарке оладий. Часам к двум ночи Земля была спасена.
Земля будет спасена!
Ни до, ни после мне не приходилось делать так много оладий: ими был полностью забит эмалированный тазик, они лежали во всех тарелках, в кастрюле и в наших желудках. С чувством полного удовлетворения мы расползлись по спальникам.
Нет ничего вкуснее оладьи с о сковородки!
Зато проблема с хлебом на ближайшую неделю была решена.
Летающая палатка
Днём мы по-прежнему ходили в маршруты, зато на перекус вместо изрядно надоевшего яблочного пюре, стали брать с собой оладьи. Ну и чай, куда уж мы без чая. Правда, для него приходилось таскать с собой дрова, поскольку в горах и траву-то не везде можно отыскать, не говоря уж про деревья. Вместо воды набирали снег, которого в горах, в отличие от дров, было весьма много. Скалы в районе горы Биче-О прорезаны большим количеством узких и очень глубоких ущелий, покрытых зеркалами скольжения, настолько гладкими, что кажется, будто их отполировали какие-то горные тролли. Для своих прекрасных дам.
На вершине Биче-О. Облако наступает.
Через минуту - облако нашло на гору. Этот момент лучше переждать, чтобы не сверзиться случайно вниз.
Зеркало скольжения – гладкая поверхность, образующаяся при трении блоков пород при тектонических движениях. Звучит заумно, но выглядит очень красиво.
В один из дней я взял с собой фотоаппарат, чтобы заснять все красоты, попадающиеся на пути. Решил сфотографировать и ущелье. Выбирая красивый кадр, я склонился над ущельем… из кармана моей энцефалитки выпал карандаш и весело покатился вниз по склону. А ведь карандаш - самый главный инструмент оператора-пробоотборщика. Без него не записать в пикетажный журнал место отбора пробы, не описать горные породы, да и номер пробы на этикетке в мешочке тоже не подписать, а проба без номера – собакит. У любого геолога спросите.
Тот самый кадр, из-за которого я потерял карандаш.
В то время моей фантазии ещё не хватало, чтобы таскать с собой запасной карандаш или привязывать имеющийся на верёвочку, так что нужно было доставать выпавший, чтобы не возвращаться домой с середины маршрута. Вот только как его достать, если улетел он метров на десять вниз в глубокое ущелье с отвесными, гладкими стенами. Покряхтев, я полез в ущелье, растопырившись как Иванушка на лопате у Бабы Яги, а Костя страховал меня мерным шнуром. Минут через пять-десять, которые показались мне пятью, а то и десятью годами, я всё же добрался до вредного пишущего предмета, уютно устроившегося на снеговой подушке. Операция по спасению прошла успешно!
А по ночам мы продолжали бороться с палаткой, которая старательно пыталась отрастить крылья и улететь в дальние края. И вот как-то раз ночью я проснулся от холода. Открыв глаза, я увидел над головою звездное небо! В общем, как в анекдоте про Шерлока Холмса:
— Ватсон, о чём Вам говорят эти звёзды?
— Вон Полярная звезда, а вон там - пояс Ориона. А о чём они говорят Вам, Холмс?
— О том, что у нас украли палатку!
Повыпрыгивав из спальников, мы бросились спасать палатку, которую успело унести метров на сто от лагеря. Притащив её, мы стали пытаться в темноте натянуть её обратно на основание, а ветер снова и снова срывал её. Палатка размахивала «крыльями» так, что растяжки с привязанными камнями взлетали в воздух и приземлялись... Ну это уж куда повезёт, туда и приземлялись!
Примерно так всё это и выглядело. Рисунок с натуры.
Часа через полтора-два палатку всё же усмирили: то ли ветер стал потише, то ли мы натренировались. А на следующий день с утра мы всё-таки палатку развернули боком к основному направлению ветра.
А ещё через неделю мы закончили работу на участке. Начальник предложил мне ехать на базу, чтобы размалывать и сеять пробы, но мне эта идея совсем не понравилась.
— А есть ещё какая-нибудь работа? – поинтересовался я.
— Шурфы ещё нужно копать, - усмехнулся начальник. – Проходчик уволился, а другого не нашли. Пойдёшь?
— Пойду, - тут же согласился я. В конце концов, окопы полного профиля в армии копал, неужели не справлюсь? Ну и явно поинтереснее, чем пылью дышать на базе.
— Вот и ладно, одной проблемой меньше, - обрадовался начальник.
Так я из пробоотборщиков перешёл в разряд проходчиков - элиты горных рабочих.
В ожидании вертолёта. Начальник и рабочие бдительно спят на расстеленной палатке.
П.С. Вот и готов очередной пост из цикла про Тувинскую практику. Получилось очень много фотографий. Не перестарался? Прошу прощения за повторы истории про оладьи и палатку (посты об этом у меня уже были), но без этих рассказов история была бы неполной. Да и я всё же загорелся идеей сделать нормальную книгу. Может быть даже печатную :-) Осенью, наверное, займусь, а пока надо и работу делать, и на солнышке позагорать.
П.С.С. Как всегда, жду ваши комментарии, отзывы и критику - они помогают писать лучше, настраивают на работу. Пишите, спрашивайте, критикуйте - пообщаемся, мне очень нравится болтать с вами.
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду. Спасибо всем донатерам!
Летом 1987 года, по окончании 2 курса геологического факультета, я со своими друзьями отправился на производственную практику в Туву и вот что из этого вышло. Начало истории можно прочесть вот здесь: 1987 год. Тяжкие деньги проходчика
Первые встречи, первые задачи
Если честно, то летел я вообще непонятно куда. Ну в смысле понятно, что в Геохимическую партию, но куда, к кому и на какой участок? Посадили в вертолёт и отправили в полёт. Одного, с грузом и без сопровождающего. Если точнее, то сопровождающим был я сам. Наконец вертолёт долетел до какой-то полевой базы. Встречающие начали споро разгружать его, и я, естественно, принял участие во всеобщем веселье – вертолётное время дорого, поэтому нужно спешить. Выкинув привезённый груз, в вертолёт стали грузить какие-то палатки, спальники, продукты. Ко мне подбежал грузный мужчина с лицом усталого бульдога:
— Кто такой? – прокричал он мне практически в ухо. Попробуйте-ка поговорить при работающем двигателе вертолёта, особенно когда над головой крутятся винты.
— Студент. На практику. Сюда послали, - проорал я в ответ.
— Ясно. Летишь со мной. Там разберёмся, - дядька, пыхтя, пытался засунуть в вертолёт тяжеленный вьючник.
Вьючник. Фото не моё, стырил в интернете )))
Вьючник – фанерный ящик с брезентовыми ремнями и укреплённый металлическими уголками, незаменимое хранилище геологических ценностей: одежды, пикетажек, книг, оружия. Когда-то использовался для перевозки на лошадях, но со временем стал перевозиться на машинах, вертолётах и вездеходах. У каждого уважающего себя геолога хотя бы один вьючник, да имелся. У меня было два: для личных вещей и рабочий с батарейками, инструментом и проводами.
Запрыгнув обратно в Ми-8, я отправился… Куда я отправился, было ещё не ясно, но у меня, как минимум, уже нашёлся руководитель. Вместе с моим новым начальником в вертолёт забрались два пацана явно школьного возраста и невысокая девушка. Вертолёт поднялся в воздух и через несколько минут высадил нас на маленькой площадке, вокруг которой высились величественные горы, после чего улетел по своим вертолётным делам.
Горы! В детстве у меня были две мечты: побывать на море и побывать в горах. И если на море я всё же съездил, пусть и на Азовское: так себе, между нами говоря, море, мелкое, солёное и рыбой воняет :-), то вот в настоящих горах мне до сих пор не доводилось бывать. Нет я, конечно, был на Урале, только там горы совершенно иные – величественные, древние, но больше всего похожие на груды камней, в незапамятные времена насыпанные какими-то древними великанами, игравшими в гигантские куличики. Перед их мощью чувствуешь себя мелкой букашкой, случайно встретившейся со слоном. Здесь же передо мной высились настоящие, всамделишные горы: с острыми вершинами, и глубокими, узкими ущельями. Вот прям точь-в-точь такие, что показывал Юрий Сенкевич в «Клубе кинопутешествий». Такие горы хорошо преодолевать и штурмовать, каждый раз чувствуя себя на вершине мира.
Согласитесь, место для лагеря было выбрано просто шикарное!
Наш будущий лагерь находился прямо перед входом в самый настоящий горный цирк: глубокая долина с озером в центре, вокруг которой с трёх сторон высились крутые горы, среди которых выделялись две вершины, которые начальник, он же старший геохимик, назвал Биче-О и вершиной Биче-О. Из озера вытекала речка, которая тоже называлась Биче-О. Не слишком-то разнообразные названия, подумал я. Ну а сам цирк входил в хребет Тумат-Тайга, на котором нам и предстояло провести геохимическое опробование.
Туматы – древняя монгольская народность, отличавшаяся повышенной воинственностью. Они были среди воинов Чингисхана и даже упоминались в «Сокровенном сказании монголов». Племя давно вымерло, а память о нём сохранилась в названии хребта.
А нам пока что предстояло поставить палатку и оборудовать лагерь, что оказалось весьма нетривиальной задачей.
Во-первых, граница леса находилась примерно в километре от нашего лагеря, так что дрова и жерди для строительства лагеря нам приходилось таскать очень даже издалека. А если учесть, что из пяти человек в бригаде было два самых настоящих 15-летних школьника и одна молодая специалистка, то основная тяжесть свалилась на наши с начальником плечи.
Вот туда, вниз, мы и ходили за дровами и строительным лесом. Да и лес-то был лиственничный, а лиственница - очень тяжёлое дерево.
Во-вторых, вбить жерди в каменистую почву было практически нереально – ну не вбиваются деревянные палки в камень! Поэтому пришлось руками выковыривать камни из земли, а вставив жердь, укреплять её вынутыми камнями. Борта палатки мы закрепили жердями, а растяжки привязывали к крупным валунам.
Вместо приличных нар внутри палатки устроили большую лежанку из жердей и еловых веток, укрытых куском брезента, а вместо стола решено было использовать вьючник начальника. Правду сказать, в палатке мы только ночевали, потому что погода была шикарная и практически всё время мы проводили возле столовой, организованной неподалёку.
После того, как была установлена палатка, начальник выдал мне молоток, рубанок и заготовку для рукоятки.
— Держи, – сказал он. – Молоток себе сделаешь, без него в маршруте делать нечего.
— Ясно, сделаю, - не моргнув глазом, ответил я. Ну мы же в 7 классе делали молоток, причём полным циклом, от изготовления самого молотка из бруска металла и до насадки его на собственноручно изготовленную рукоятку. То, что у меня тогда получилось в итоге, сложно было назвать шедевром, но честную четвёрку по трудам за год я всё же получил.
— Смотри, геологический молоток насаживают не сверху, как обычный, а снизу, как кувалду или кайло. Понял?
— Ага! – сказал я, хотя, если честно, впервые услышал про то, что кувалду насаживают как-то по-другому. Ну да назвавшись груздём, по волосам не плачут. Изучив молоток начальника, я приступил к изготовлению своего. Вообще, мне всегда нравился этот подход к работе в геологии: никто не спрашивает, умеешь ты что-то делать или нет. Дали задание – значит, справишься! Очень мотивирует.
Молоток я насадил к своему собственному удивлению довольно быстро и вполне прилично для первого раза. Разве что снизу рукоять сделал тоньше, чем надо и поэтому она стала похожа очень длинную морковку. Так и закончился первый рабочий день на новом месте.
Ну какой же блог без селфи )))
А ночью палатка охала и вздыхала на все лады, размахивая крыльями и скрипя жестяной разделкой по печной трубе, поскольку поставили мы её весьма неудачно – входом под ветер, дующий вдоль хребта. Взлетала она настолько активно, что мне, спящему у входа, пришлось подсунуть одну полу под свой спальник, чтобы хоть как-то успокоить её безудержный полёт.
Первый рабочий день, или что такое наука геохимия
На следующий день мы отправились в рекогносцировочный, в смысле разведочный, маршрут. Какая короткая фраза, но сколько в ней пролитого пота! Потому что подняться на гору, находящуюся на высоте трёх тысяч метров над уровнем моря, задача весьма нелёгкая, как для ног, так и для лёгких, которые к концу подъёма становятся весьма тяжёлыми.
Зато сверху нас ожидал божественный вид! К северу от хребта, глубоко в долине протекала река Бий-Хем, скрытая от нас густым облаком тумана, а ещё дальше, на горизонте сверкал белоснежными вершинами хребет академика Обручева. Того самого, который был прекрасным геологом и не менее замечательным писателем.
Вот там, внизу, долина Бий-Хема или Большого Енисея, скрытая густым туманом, а на горизонте - хребет Обручева.
Налюбовавшись местными красотами, мы приступили к работе. Меня и Костю - одного из школьников (да-да, ребята действительно оказались школьниками, только что окончившими 8-й класс) начальник поставил на отбор проб. Работа наша заключалась в следующем: каждые 50 метров, которые промерялись шнуром, я должен был взять пробу, в специальный пробный мешочек, а если сказать попроще, то просто набрать в мешочек мелких камешков и глины из-под ног. Димка, второй школьник, делал в месте отбора пробы замер радиометром, а Юля, молодая специалистка, только что окончившая Новосибирский университет, должна была записать в пикетажный журнал номер пробы и описать горные породы в месте отбора пробы. И вот тут-то и приключилась закавыка, поскольку Юля, как оказалось, в горных породах вообще не разбиралась.
— Студент, а ты сможешь определить? – начальник повернулся ко мне.
— Это габбро-диабаз, - отрапортовал я. На лабораторных работах по петрографии – науке о горных породах, нас гоняли очень серьёзно, так что в то время в породах я разбирался очень даже неплохо.
— Тогда будешь оператором–пробоотборщиком, - начальник забрал у Юли пикетажку и вручил её мне.
Оператор-пробоотборщик во всей красе. Если что, ремень у меня на поясе - от конской сбруи )))
То, чем мы занимались, на умном геологическом языке называется - отбор проб по вторичным ореолам рассеяния. Любое месторождение полезных ископаемых со временем разрушается, минералы и химические элементы из него попадают в поверхностный слой земли, в почву, в растения. Измельчая собранные пробы и изучая их при помощи умных приборов, геохимики могут найти источник, откуда в землю попали полезные химические элементы. Прошу прощения у настоящих геохимиков, если сказал не очень правильно. Я старался!
Мы прошлись с работой примерно с километр, пока начальник не убедился, что мы всё делаем верно, после чего вернулись в лагерь. Закончился наш первый рабочий выход. Юля с этого дня в маршруты не ходила, а через три или четыре дня улетела на проходящем вертолёте в Кызыл. Ну а мы с Костей со следующего дня стали ходить на работу вдвоём, изредка таская с собой радиометриста Димку, который, естественно, бегал со своим радиометром быстрее нас, а вскоре и вовсе стал ходить «негром» в маршруты с начальником.
Негр – не ругательство, а шутливое прозвище. Так в геологии принято называть маршрутных рабочих. Я в то время сам негром был, т.е. маршрутным рабочим 2-го разряда. Ну а как ещё назвать человека, который таскает за геологом рюкзак с тяжёлыми образцами?
Одна из первых зарисовок - автопортрет на фоне гор )))
П.С. Ну вот, написана очередная глава из моей бурной молодости. Как всегда, жду от вас комментарии и отзывы - они всегда вдохновляют на новые посты! Пишите, спрашивайте, критикуйте - пообщаемся, мне очень нравится болтать с вами.
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду.
