Однако, так было далеко не всегда. Золото в частном порядке и артелями на Руси еще начали добывать в средневековье. Если верить литературным источникам, в азиатской Московии добывали ежегодно до 30 пудов золота! В пересчете на нынешние меры веса - это почти 500 килограммов презренного металла! Из него делали украшения, чеканили монету, хватало даже на продажу соседям. Так при реконструкции площади Восстания (ныне Кудринская площадь) было найдено три внушительных самородка золота общим весом в 700 грамм.

Старатели, а вернее обычные крестьяне промывали моренные отложения в речушках региона и намывали за сезон до 150 грамм золота. Золото было преимущественно мелкодисперсное, песок, но какая разница в переводе на деньги? Это было хорошим подспорьем к семейному бюджету.

Известно, что в старину золото «мыли» и в самой Москве в районе Сокольников. Но судя по дореволюционным прессе, больше всего презренного металла добывали на севере Московской области, недалеко от поселка Икша. Мелкие речки севера Подмосковья, стекающие с Клинско-Дмитровской гряды, размывают древние ледниковые отложения, содержащие незначительное количество драгоценного металла, и понемногу обогащают свой песок золотинами – микрочастицами рассыпного золота.

Одна из таких речушек, протекающих под Икшей, и сейчас порой радует местных любителей природных сувениров мелкими золотыми крупицами. Среди старожилов до сих пор бытует легенда о «сказочном золотом ручье», в котором удачливые добытчики отмывали не отдельные крупицы золота, а настоящие слитки драгоценного металла!

О подмосковном золоте первый раз массово заговорили в начале XIX века, когда слухи о щедрых дарах недр центра земли Российской заполнили всю Москву. Про «золотую речку» допытывались даже наполеоновские солдаты, правда, как не сложно догадаться, безуспешно: до заветных мест наполеоновская армия так и не дошла. После окончания войны 1812 года заинтересовались подмосковным золотом и официальные власти Российской империи. Но жители Московской губернии властям свой секрет старательского золотишка так и не раскрыли.

Перед тревожными событиями 1917 года «золотая лихорадка» снова вспыхнула в родном Подмосковье. На берегу безымянной речушки в Дмитровском уезде местный крестьянин нашел два золотых самородка. Их тут же перекупил столичный делец и пошло, и поехало! Вскоре по московским трактирам и базарам стали передаваться за деньги и большой дружбе «абсолютно секретные» списки и чертежи с указанием «верного места». Множество людей вновь потянулись под Икшу за презренным металлом. Не выдержал и поддался всеобщему ажиотажу и король репортажа дореволюционной России - Владимир Гиляровский, который также оказался среди любителей быстрого обогащения и посетил одно из «верных мест».

В 1915 году в путеводителе по Московской губернии появляются такие строки: «Близ станции Икша найдены золотоносные россыпи - золото находили в хрящеватых валунных наносах ледникового происхождения». В столичных газетах замелькали заманчивые заголовки: «Русская Калифорния», «Клондайк под Москвой», «Золотая речка» и тому подобные. Некий господин Пономарев в кратчайшие сроки создал акционерную компанию для промышленной добычи подмосковного золота, в роли пайщиков которой которое выступили весьма серьезные российские купцы и промышленники.

Но подмосковная «золотая лихорадка», ярко вспыхнув, быстро погасла: на горизонте маячило, разрастаясь и пожирая все вокруг, кровавое пламя социалистической революции. Да и технологии для экономически выгодной добычи тонкодисперсного золота, содержавшегося в Подмосковных отложениях (как правило, лишь в незначительном количестве), тогда еще не существовало. Так и сошла на нет Подмосковная золотая лихорадка.

Для доказательства реальности существования подмосковного золота лет 10 назад научный сотрудник одного из научно-исследовательских геологоразведочных институтов устроил экскурсию команде журналистов «Российской газеты». Пройдя через болота к реке Сестре, геолог показывал журналистам как мыть золотой песок и какие признаки золотоносных речушек существуют. За несколько часов упорной работы репортерам удалось намыть несколько миллиграммов золота, видимого даже не вооруженным глазом!

Но откуда же в Подмосковье золото, которое можно найти почти в любом Подмосковном овраге (да и оврагах почти всей европейской территории России)? Ответ прост: крупицы презренного металла принесли ледники с территории Скандинавии и Мурманской области. Ведь обычно месторождения золота связаны с гранитами и сопровождающими их кварцевыми жилами или с метаморфическими породами, образовавшимися в результате изменений под действием высоких температур/давлений. Московская же область сложена с поверхности осадочными породами и присутствие в них золотоносного песка – результат работы деятельности древних ледников.

Раскланялась и убежала! Делитесь в комментариях слышали ли вы о подмосковном рассыпном золоте или для вас это новость?

Всегда ваша Морозова ❤️‍🩹

Источник публикации:

https://dzen.ru/a/aRXNRMQfaV04ygCw

В конце февраля начальство собралось вывезти народ на долгожданные отгулы в Архангельск и поэтому жёстко стал вопрос: кому оставаться в поле на дежурстве? Без этого никак нельзя, поскольку и взрывсклад охранять нужно, да и за сейсмостанцией обязательно следить, чтобы не заморозить её нежные электронные внутренности. С лагерем всё решилось очень просто: в нём согласился подежурить один из рабочих. Взрывсклад перетащили к топографам, стоящим лагерем в 10 километрах от лагеря – они, как обычно, занимались подготовкой сейсмопрофиля и всегда жили впереди от нас. И только с сейсмостанцией вопрос оставался открытым. Дело в том, что она торчала посреди профиля, поскольку гонять её каждый раз в лагерь никакого смысла не было. Жил в ней оператор-геофизик, но сейчас он активно собирался на отгулы, поэтому за станцией нужно было кому-то присматривать, пока начальник будет отдыхать в городе.

Этим «кем-то» согласился стать я. Ехать мне было особо некуда да и незачем: в Новодвинске, где я в то время жил, меня никто не ждал, да и начавшиеся смутные времена не вызывали особого желания ехать в «цивилизацию». Оставалась только одна проблема: куда перегнать сейсмостанцию на время отгулов.

– А что тут думать-то? – сказал Володя Власков, начальник топоотряда. – Гонишь станцию в лагерь к топографам, там и баня есть, и народ, чтобы скучно не было.

– А лагерь-то мы ваш найдём? – поинтересовался я.

– Конечно! – обнадёжил меня Володя, вытаскивая карту. – Вот смотри: едете по профилю до широкой просеки. Сначала проезжаете мимо узкой просеки (да вы её не заметите), а через 4 километра будет широкая – там и тормозите. По ней до нашего лагеря метров 200 будет. Если нужно, мы сами станцию поближе к лагерю перегоним, а если нет – то и на перекрёстке постоишь, в гости ходить будем.

На том и порешили. Вечером в последний рабочий день тракторист Валера Зомби стал перегонять станцию к лагерю топографов. Я сидел внутри станции, погладывая в заиндевевшее окно и размышляя о том, чем буду заниматься во время отгулов, хотя и так догадывался чем: на топчане рядом со мной лежали книжки, взятые в экспедиционной библиотеке, а в ногах стояло ведро с водой и плавающим в ней берёзовым капом из которого я пообещал техноруку вырезать пепельницу.

Зимой соки из берёзы уходят, поэтому древесина у них становится ломкой и резать по ней очень неудобно. Вот и приходилось предварительно кап замачивать, а то и вовсе проварить, чтобы древесина его, и без того весьма жёсткая, стала хоть чуть-чуть помягче.

Неожиданно сейсмостанция остановилась, и внутрь заглянул Валера.

– Там просека! Сходи глянь, это та или нет.

Я выскочил из станции и прошёл чуть назад по профилю, куда указал Валера. Действительно, буквально в 10 метрах от станции профиль пересекала довольно широкая просека, не заметить которую было никак нельзя.

– Ну Володя же сказал, что первую не увидим, а это вон какая широченная, - сообщил я Валере. – Всяко та, что нужна.

– Вот и ладненько, - обрадовался Зомби. – Сейчас, наверное, уже Антоха на вездеходе подъедет, заберёт меня. Эх, отдохну дома! – и Валера радостно потянулся.

Прозвище «Зомби» Валере дал наш технорук. «Так он же как зомби! – сказал он. – Как речку увидит или озеро, так и всё: ничего не вижу, ничего не слышу, рыбу хочу! Зомби и есть»

Минут через двадцать подкатил вездеход, который выгрузил возле сейсмостанции гору сейсмоприёмников, которые мне предстояло отремонтировать за отгулы. Глядя на эту кучу, я сразу же ощутил себя Золушкой, зато вопрос с моими занятиями на отгулах отпал. Успеть бы их все отремонтировать за две недели! Валера и вездеходчик Антоха, попрощавшись со мной, заскочили в свою таратайку и через пару минут скрылись вдали, а я остался один. Совсем один. Впервые за все годы работы в поле мне предстояло ночевать в лесу в полном одиночестве. Не то, чтобы это очень сильно напрягало, но лёгкий холодок нет-нет да и пробегал по моей спине.

«Ладно, - решил я. – Пока не стемнело, нужно наведаться в гости к топографам». Нацепив лыжи и прихватив канистру для бензина (станция была оборудована бензоэлектрическим двигателем, но бензина в нём оставалось всего ничего) я отправился в лагерь топографов.

200 метров на лыжах – это примерно минуты 2-3 неспешной ходьбы. Пройдя минут 15, я сначала хмыкал, размышляя на тему того, что кто-то не очень хорошо дружит с расстояниями, а потом стал задумываться. Просека шла вперёд не думая заканчиваться, хотя должна была вывести меня на широкую поляну на берегу реки Пёзы. Ни поляны, ни берега Пёзы с лагерем топографов я не наблюдал. А наблюдал я нескончаемый лес, тянущийся вдаль и совсем не собирающийся заканчиваться. Это была явно НЕ ТА просека!

Смеркалось. Стоя посреди леса с пустой канистрой в руках я неожиданно осознал что очень сильно вляпался. Валера, торопясь домой, явно не довёз меня до нужного места. С другой стороны, если бы не замечание Володи о том, что мы не заметим просеку, то мы бы проехали дальше. И что самое плохое, я оставался один, без дров и без бензина.

Высказав лесу всё, что думаю по этому поводу, я отправился в обратный путь, чтобы успеть добраться до станции пока совсем не стемнело. Заблудиться для полного счастья в ночном лесу в мои планы не входило. До станции я добежал быстро и сразу же завёл электродвигатель – ничто так не радует в зимнем лесу, как яркий электрический свет и шум работающего движка. Особенно когда на улице уже совсем стемнело.

Поставив на печку ведро со снегом (вот и ещё один минус – вместо воды из проруби мне пришлось топить снег, а дело это нудное и долгое), я попробовал выйти на связь с топографами. Но рация ответила мне шипением: то ли на связи никого не было, то ли силёнок у неё не хватало – всё же пользовались мы весьма слабыми рациями «Лён», которые обычно ставили в такси да пожарные машины. Понадеявшись на то, что утро вечера мудренее, я поужинал и завалился на топчан с книгой в руке.

Странная это была книга. Называлась она «Японская новелла ужаса»: просто нереально «удачный» выбор для чтения, особенно когда сидишь один в станции посреди ночного зимнего леса. Самое интересное, что никогда больше я эту книгу не встречал: ни в живую, ни в интернете – такое чувство, что появилась она один-единственный раз на дальней полке экспедиционной библиотеки, после чего бесследно канула в лету... Через полчаса чтения ветер на улице начал завывать как-то особенно таинственно, послышались тихие крадущиеся шаги, а по крыше что-то тихо прошуршало. А ведь мне ещё предстояло выйти на улицу, чтобы заглушить движок да и ко сну не мешало подготовиться. А тут мне ещё вспомнилась история, приключившаяся в начале сезона с нашим техником Жорой.

Ночью Жоре приспичило выскочить из балка на улицу. Так бывает. Особенно если на ночь много чая выпить. В общем, выскочил Жора из балка, отбежал в сторонку, а мимо него неспешно «собачки» пробежали. Чинно, друг за дружкой, цепочкой. О чём он и поведал мне радостно утром.

– Какие собачки, Жора! Здесь до ближайшего жилья километров 50, если не больше!

– А кто тогда? – наивно хлопал глазами Жора.

– Да волки, блин! Пойдём, покажешь где ты их видел.

Обалдевший Жора отвёл меня к месту встречи с «собачками». На снегу красовались смачные следы, в полтора раза крупнее стандартных собачьих. Вот тебе и собачки! Жора нервно сглотнул, и с тех пор старался не выходить ночью зазря на улицу, а если и выходил, то непременно увешавшись фонарями, как новогодняя ёлка. Ибо сказано: «Да, ну его на фиг, целее будешь!»

В общем, история эта энтузиазма мне совсем не добавила, так что на улицу я выскочил вооружившись фонарём и со скоростью метеора. А книжку убрал на самое дно рюкзака и больше её не доставал до самого окончания полевого сезона.

На следующий день на улице светило яркое солнце. Ночные страхи под солнечным светом растаяли, как снег по весне, и я снова был бодр и готов к новым трудовым подвигам. Пора было заняться дровами, потому что печь у нас была не простая, а с водяным отоплением, которое равномерно прогревало станцию, но съедало при этом кучу дров. Обычно дрова заготавливали топографы во время расчистки профиля. Попутно, всё равно им деревья рубить приходилось, а нам только и оставалось, что наколоть их да сложить в поленницы. Вот только сейчас напиленных дров поблизости не наблюдалось. Зато в наличии имелся топор, колун и двуручная пила. Ну хотя бы так: это всяко лучше, чем вообще ничего.

Завалить дерево топором было совсем несложно, но вот распилить его двуручной пилой в одиночку оказалось тем ещё развлечением: дальний конец пилы начинает болтаться из стороны в сторону, из-за чего она начинает «играть» и вылетать из бревна. И так раз за разом. Нет, я конечно знал один способ, вычитанный в детстве в книге «Мужчинам до 16 лет», вот только для его реализации была нужна велосипедная шина. К моему великому сожалению, велосипедные шины на деревьях не росли, так что пришлось изобретать свой способ. Помаявшись, я всё же придумал его: воткнул один конец пилы в сугроб, так чтобы она двигалась в нём, как в пазу и перестала прыгать. Работа пошла гораздо быстрее и к вечеру я уже гордо разгуливал около большой поленницы напиленных дров.

Следующий день я провёл в хозяйственных хлопотах, коля дрова и ремонтируя сейсмоприёмники: робинзонады бо́льшую часть времени довольно скучны. Время от времени я выходил на связь, но никто не отзывался – видимо мощности моей радиостанции всё же не хватало, чтобы докричаться до топографов или до базового лагеря.

К четвертому дню бензин стал заканчиваться и я отправился за ним к топографам. Пройдя метров 100, я увидел Кольку Беляева, отправленного на мои поиски – он был единственным кто умел управлять трелёвочным трактором, на котором стояла сейсмостанция. После радостной встречи, мы с Колькой закидали в балок дрова и сейсмоприёмники, завалив при этом станцию так, что мне пришлось ехать сидя на капоте трелёвочника. А ещё через полчаса мы добрались до лагеря топографов, где меня ждала жарко натопленная баня, Володя Власков и два мелких щенка, смешно переваливающихся на своих толстых лапках.

– Я же говорил, что первую просеку надо пропустить! – пробурчал Володя. – Зачем на ней остановились?

– Ага, а ещё ты говорил, что мы её не увидим, а её даже Валера заметил. – парировал я.

– Ну да, промашка вышла, - согласился Володя. – Мой ляп, согласен. Никогда бы не подумал, что вы эту просеку заметите.

***

Так закончилась моя короткая робинзонада. Через две недели отдохнувший народ приехал с отгулов, а я был отправлен на отгулы в Архангельск на КрАЗе-панелевозе, привёзшим в лагерь новый трелёвочник и совершил крайне увлекательную поездку.

P.S. Написал очередную историю из своей жизни. Читайте, пишите комментарии, критикуйте - очень уж мне ваши комментарии помогают писать лучше.

Спустились мы как-то на базу (где можно было спать уже не в палатке, а в большой деревянной избе) отдохнуть, помыться в бане, половить хариуса. Саня Каледин пошел с удочкой на речку, а я в этот день был дежурный. Дежурили мы по очереди. В обязанности дежурного входило приготовить на первое ведро супа и на второе макароны с тушенкой. Первое я сварил, а второе еще не приготовил. Хотелось побыстрей, чтобы убежать на рыбалку. Ладно, думаю, сейчас я быстро отварю макароны, брошу тушенку и пойду ловить хариуса. Положил побольше дров – жду, когда вода закипит. Как только появились в ведре первые пузыри, высыпал в воду все макароны. А это не много не мало больше 1 кг. В результате так как вода не закипела: макароны разбухли и превратились в кашу. Как я не пытался доварить, а из них всё равно месиво получилось. Что делать? Пришлось отложить рыбалку, снова брать на складе макароны и варить заново. Так что на рыбалку в тот день я так и не сходил.

Так вот, перед тем как варить новую порцию макарон, я пошел и вывалил макаронное месиво на дворе базы в промывочный тазик. Это такой оцинкованный тазик, такой раньше выдавали в общественной бане, только днище у него было все пробито гвоздями. В таком тазике промывали породу. Я и подумал: «Зачем продукту пропадать, пусть даже недоваренному. Пока я варю новые макароны, эти отекут в тазике, охладятся и я скормлю это месиво лошади Ласке».  В окно видел, что она как раз паслась возле базы. Наконец я освободился от готовки, поймал Ласку, подвел к тазику – показываю и говорю – «Ешь!» Вот думаю она сейчас обрадуется – никогда еще никто для нее не готовил отварные макароны. Ласка посмотрела на содержимое в тазике, наклонила голову, понюхала и начала неторопливо жевать. Я обрадовался, что так ловко придумал куда деть недоваренные макароны. Но радость была недолгой. Ласка пожевала-пожевала и отошла от тазика.

— Что ж ты, зараза такая, не ешь такую вкуснятину, сытая что ли? Я тут – понимаете – варил, варил, но не доварил, угощаю тебя, а ты такая сякая есть не хочешь!

Такое отношение лошади очень сильно задело мое самолюбие. Даже обидно стало. Взял тогда я тазик за ручки, подошел к Ласке и легонько ткнул тазиком ей в морду. Ласка снова начала есть макароны. Ну, думаю: «Всё равно скормлю тебе этот деликатес, не таких уговаривали».

Так и стал ходить за ней и тыкать в морду тазик. Правда, с каждым разом жевать лошади становилось все тяжелее, так как макароны прилипали к губам и зубам. Наконец она стала отворачивать морду от тазика. Желание есть у Ласки пропадало на глазах. Я еще сколько-то походил потыкал тазиком. Наконец Ласка посмотрела на меня своими грустными лошадиными глазами, а нижней губой вертит влево-право и как бы говорит: «Не надо, не буду больше есть эти твои макароны. Все зубы слиплись. Хочешь – ешь сам».

Утренний суп

Был еще интересный случай. Стояли мы лагерем. В одной палатке жили мы с Димкой, в другой Сашка с Иринкой и от их палатки был натянут тент, где мы обедали. Там стоял самодельный стол и скамейки. Как я рассказывал ранее, дежурили мы по очереди. Вот на завтра выпадала очередь дежурить Димке. Чтобы не вставать рано, разжигать костер и готовить пищу, Димка решил приготовить все с вечера, чтобы поспать подольше.

Перед тем, как ложиться, Дима привязал лошадь, чтоб никуда не ушла, но привязал её к дереву видимо плохо. Залезли мы в спальники в палатке и легли спать. Ночью слышу, кто-то ходит и гремит посудой в нашей столовой. Думаю, Саня встал по нужде, да покурить. Наконец нужда и меня разбудила и заставила выйти из палатки. Что же предстало перед моими глазами?

Смотрю, из-под навеса торчит лошадиный зад, отмахивается хвостом от комаров и никуда не уходит. Подхожу – вижу 10 литровое эмалированное ведро супа (то что Димка приготовил с вечера) валяется полностью пустое и очень чистое. Рядом, зацепившись уздечкой за скамейку, стоит сытая и довольная лошадь Ласка и хитро косит на меня глазом. Оказалось, ночью Ласка отвязалась и пошла бродить. По запаху дошла до кухни, нашла суп в ведре и с удовольствием его съела. Причем вылизала ведро так что мыть не надо. Но вот незадача, зацепилась уздечкой да так и осталась стоять головой вниз. Я пошел разбудил Димку. Он то мечтал, что поспит подольше, затем не спеша разведет костер и согреет пищу. Димка сначала не поверил, вышел из палатки, но как увидел под навесом Ласкин круп, пнул ее с досады и пошел снова готовить еду, ведь дежурство никто не отменял. Под шум все проснулись, посмеялись, освободили лошадь. Я спросил Сашку:

– Ты то почему не выглянул из палатки, ведь слышал, что кто-то ходит на кухне, гремит кастрюлями.

А он говорит, что подумал это мы с Димкой шумим. Вот такая история.

Рога

Когда работали на склоне Муравьиного камня, то нам часто попадались брошенные рога оленя. Самого дикого оленя я видел только пару раз и то далеко. Олень каждый год сбрасывает свои рога. Затем, вместо старых у него на голове отрастают новые. Так вот, я тогда очень хотел сделать себе охотничий нож как у Сани Каледина. Он носил его на бедре в кожаных ножнах и чем-то напоминал героев Фенимора Купера. Короче рукоять для ножа из рога оленя как раз подходила для этого. Набрали мы Димой этих рогов и принесли в палатку где жили. Рог оленя – это плотная и твердая кость, но внутри пористая. Рога, которые мы нашли, видимо, были сброшены оленем давно, года 2-3 назад, а может и больше. От сезонных погодных условий они размягчились. Я их решил подсушить, чтобы влага из них вышла. Подвесил в палатке над печкой-буржуйкой и вышел по делам. Возвращаюсь через какое-то время, и вижу, что рога оленя, которые я так старательно собирал и уговаривал Димку помочь принести, валяются возле палатки, а Димка проветривает палатку и ругается.

— Ты зачем, – спрашиваю, - рога выбросил?

— Да иди ты подальше с этими рогами. Лежу, – говорит, - я в спальнике, дрова в печке потрескивают - хорошо, даже засыпать стал, и вдруг появился запах жженой кости - это твои рога начали сохнуть и капать из них начало на печку. А мне из спальника вылезать не хотелось – решил закурить и запахом табака и дыма перебить запах от рогов. В результате стало еще хуже. От табачного дыма видимости в палатке не стало, добавился запах курева, а от рогов пошла такая вонь, что я, - говорит, - не выдержал и сбежал из палатки.

Короче проветрили мы палатку, но запах кости еще долго оставался. А от рогов, я отпилил куски получше, остальные выбросил.

Сушина

Как-то Саня позвал нас с Димкой заготовить дрова. Он недалеко от лагеря увидел сушину. Сушина стояла на краю небольшой заболоченной поляны. Сначала ее надо было спилить, затем распилить на чурки и отнести в лагерь. Работали весело, вспоминая как Кот Базилио и Лиса Алиса пилят дерево для Карабаса Барабаса, чтобы поймать Буратино. Так вот, стали мы эти чурки перетаскивать в лагерь. Саня шел впереди с чуркой на плече, за ним я, тоже с чуркой, а замыкал эту процессию Дима. Дохожу до палатки Сашка уже там. Я сбросил чурку – сел отдохнуть. Ждем Димку. Проходит 5 минут, потом 10 - Димки нет. Да куда он делся? Что случилось? Решили крикнуть. Слышим где-то недалеко Дима радостно отозвался. Наконец вышел. Мы спрашиваем: «Ты куда ушел?». Оказывается, Дима отстал от нас, прошел выход с поляны в лес и ушел дальше. Потом попал на свой след и давай мотать круги вокруг поляны пока мы его не окрикнули. Но что самое интересное, чурку он не бросил (С дровами туго было, жалко же выбрасывать! – комментарий Д).

Истопи ты мне баньку по белому…

В очередной раз спустились мы к Ниолсовской базе помыться и рыбы половить. Да, надо сказать, что на всей площади, где работал Мойвинский отряд было много бань, построенных, промывальщиками и геологами и топились они все «по-черному». В бане «по-черному» нет трубы, через которую из помещения выходит дым. Дым просто выходит из печи, проходит сквозь камни и циркулирует по полу, потолку и стенам. Именно поэтому все внутренние поверхности бани становятся чёрными от копоти. А на Ниолсовской базе баня была с дымоходом и топилась по белому.

Диму спросили – пойдет с нами на рыбалку или останется. «У меня, - говорит, - дела есть, так, что останусь, заодно и баню буду топить». Короче ушли мы с Сашкой на рыбалку. Вечером принесли хариуса и все по очереди сходили в баню. Баня была замечательная, жаркая. Диму хвалили.

С утра собирались обратно в лагерь идти. Тут кто-то зашел (Лёня Воскресенский, завхоз наш – комментарий Д) и говорит, что бани нет – сгорела. Как-так сгорела? Вчера все мылись все нормально было. Пошли смотреть. Вроде все нормально, баня как баня стоит на месте. Открыли дверь, а там все в земле. Оказывается, когда Дима топил баню, дров в печку затолкали столько, что языки пламени доставали до поперечной балки, удерживающей потолок. Балка тихонько шаяла и потом упала. Но хорошо, что сверху была земля, она засыпала тлеющие угли и сама баня не сгорела. Вот думаю - помылись, зачем Димка так сильно баню топил. Хотя понятно, что балка за один раз пока топили баню не прогорела бы. Видимо она давно была подгоревшая, просто ждала своего часа – ну и дождалась. Тут Саня говорит раз мы крайние нам и исправлять. Вот и нашли сами себе работу. Короче, вырубили новую балку и сложили новый потолок. Затем снова насыпали землю. На все про все под руководством Сани Каледина ушло у нас пара дней. Это хорошо еще, что вся баня не сгорела, а то пришлось бы новую строить.

P.S. Истории в том числе и про меня, фотки мои, поэтому тэг "моё". Да, Андрей, я думаю, против не будет. Написал он, как мне кажется, очень достойно.
Если интересно, то могу выложить его истории про практику в Туве. Уезжали мы туда вместе, только в разных местах работали.

От мороза начала ломаться техника. Буровики, решившие поработать в первый день морозов, сходу сломали вращатель: очень нужный агрегат, который вращает буровой снаряд и без которого работать просто невозможно. В этот же день у вездехода-взрывпункта накрылась бортовая, после чего технорук запретил работу техники на всё время морозов.

Вся природа как будто бы заснула: никакого ветра, никаких птичьих голосов, даже вездесущие сороки и вороны куда-то попрятались. Зато воздух стал настолько сухим, что мороз практически не чувствовался, а каждую ночь над лагерем распускались огромнейшие полотна разноцветных северных сияний. Уж насколько я за 5 лет работы в Нарьян-Маре и Архангельске насмотрелся на полярные сияния, но такие красочные представления мне довелось увидеть единственный раз в жизни на речке Волчихе. Завораживающее это было зрелище: широченные ярко-зелёные полотна огня, беспрестанно двигаясь над самой головой, неожиданно окрашивались во все цвета радуги, чтобы через пару минут снова стать зеленоватыми или розовыми, а затем – вновь разноцветными. И такая игра огней продолжалась часами, а народ, выйдя из балков, стоял и любовался на игру огней, потирая замерзающие уши и носы. Какая в тот момент температура была на улице сказать сложно – наши градусники позамерзали на отметке -50. В один из этих морозных дней в лагерь снова наведался Ананий. Он привёз с собой полные нарты рогов и два ведра оленьих почек.

– Мы их не едим, вот решил вам привезти, - просто сказал он.

От почек мы отказываться не стали, тем более что отдавал он нам их совершенно задаром. Попив в командирском балке чай, Ананий пробежался по лагерю и набрал от мужиков заказов на пимы, унты и шапки. Забежав ещё раз к нам в балок, Ананий распрощался и отправился в Каменку, ну а мы остались бороться с морозами.

Через пару дней вынужденного безделья я не выдержал и, надев лыжи, отправился в лес. Поискать очередной берёзовый кап для новой вазочки, да и просто пробежаться – с детства люблю лыжные прогулки. Странная это была прогулка: лес как будто уснул или замер в ожидании тепла и только скрип моих лыж нарушал лесную тишину. Я прошёл по лесу и спустился к реке; бежать по ней всегда проще, чем по лесу: и снега поменьше, и коряги под ногами не мешают. Холода практически не ощущалось, если бы не видел застывший на отметке –50 градусник – ни за что бы не поверил, что на улице такая холодина. Ощущалась то погода градусов на 20-30 мороза, не больше.

Так мне казалось, пока я на всей скорости не влетел в тенистый каньон – весьма необычное место для болотных Архангельских рек. И холодом в нём пахнуло так, будто я неожиданно оказался не на севере Архангельской области, а неподалёку от антарктической станции «Восток». Мороз здесь уже не просто пощипывал, а прямо таки вцепился в мои щёки и нос. Чуть не завопив от неожиданности, я рванул на берег. Нафиг, нафиг! Обморожение в мои планы никак не входило, так что от каньона я вернулся обратно в лагерь, срубив по пути берёзовый кап из которого можно было вырезать неплохую конфетницу. Вырезать из капа вазочки меня научил один вездеходчик в далёком 1988 году, когда я впервые приехал в Архангельскую область на практику по геофизике. А что может быть лучше, чем вырезание солонки или сахарницы в балке возле растопленной докрасна печки?

Ананий вновь появился в лагере дней через пять. Завидев конфетницу, которую я только-только успел вырезать, он вцепился в неё и затараторил, от спешки глотая звуки:

– Бартер, бартер делать будем? Ты мне дашь, а я рыбы привезу – ты такую не ел. Палия называется. У нас на Канином носу водится, больше нигде.

– Да не надо мне рыбы, – ответил я. – Так забирай. А зачем она тебе?

– Дома поставлю, тебя вспоминать буду.

К себе в стойбище Ананий уехал совершенно счастливым, увозя с собой мою конфетницу и два ящика солянки, которую выменял у нас на оленью тушу. «Бартером» остались довольны все: и мои рабочие, которым к тому времени солянка порядком поднадоела, и Ананий, поскольку у них в стойбище с овощами было, как он сказал «совсем худо».

***

Последний раз Ананий заехал к нам уже весной, в самом начале апреля, накануне Дня Геолога, завёз обещанную рыбу и пошитые на заказ шапки и унты.

– Ань дорово! – заорал он с порога. – Почему трезвые, почему не празднуем?

– Так где водку взять-то? – буркнул технорук Николай Васильевич. – В тайге магазинов нет.

– У меня есть.  – разулыбался Ананий. - Сам пить не буду – за рулём!

И он кивнул в сторону дверей, где припарковал своих оленей.

– Не надо нам, - твёрдо сказал я. – Садись лучше с нами чай пить. С конфетами! Недавно из Архангельска прислали вертолётом.

– Конфеты – это хорошо! – Ананий скинул малицу и уселся за стол. Я с уважением посмотрел на него, поскольку под малицей он оказался одет в джинсы и очень модную рубашку-батник. Выпив чаю, я выскочил на улицу за ящиком борща, специально заказанного для Анания в Архангельске, и неожиданно заметил, что на нартах кто-то сидит. Я вернулся в балок:

– Ананий, у тебя кто-то есть на нартах?

– А сеструха! – спокойно ответил парень. – Олешек стережёт.

– Да ты обалдел что ли? – возмутились мы с Васильичем. – Тащи её сюда, пусть тоже чай попьёт, погреется.

– Да не пойдёт она!

– А ты волоком тащи!

Вздохнув, ненец вышел из балка и через пару минут вернулся, чуть-ли не силой таща за собой девчонку лет 13-14 в смешной меховой шапке, украшенной множеством разноцветных ленточек. Тихонечко, практически беззвучно, поздоровавшись, она уселась за стол и явно решила слиться с окружающей обстановкой. Но от чая с конфетами не отказалась. Посидев ещё немножко, Ананий засобирался в дорогу.

– Нынче больше не увидимся, больше сюда не поеду – весна начинается, уходить будем дальше на север. А на будущий год может снова увидимся!

***

Но на следующий год нашу партию перекинули в другой район, так что повидаться с Ананием мне больше не довелось.

P.S. Закончилась очередная история из моей геофизической жизни. Читайте, пишите комментарии, спрашивайте, критикуйте или советуйте - вы мне очень помогаете своими комментариями!