Парад зомби. Сан-Паулу, Бразилия
Традиционное масштабное мероприятие на День мертвых.
Масштабно, зрелищно, позитивно и абсолютно безопасно:)
Традиционное масштабное мероприятие на День мертвых.
Масштабно, зрелищно, позитивно и абсолютно безопасно:)
Остаток дня прошёл в приготовлениях. Молодой вор не прекращал ни на секунду отыгрывать добродушного паренька – тут помог принести воды, там картошки начистить, здесь рыбу от чешуи освободить, приготовить мяса с почищенной картошкой, вытащить кой – чего из погреба, и всё в таком духе. И это при том, что Руперт его настойчиво отговаривал, мол, он и так утрудился ради деревни, теперь – пусть отдохнёт уже наконец. Но Хуман ни в какую на уговоры не поддавался, отвечая, что отдых и подождать может, чем заслужил ещё уважения от старосты, его семьи и милиции. Когда до начала празднества оставалось пару десятков минут, до прихода Штефана, молодой вор вполголоса поинтересовался у Руперта:
— Это, конечно, не моё дело, но всё – таки спрошу.
Скрестивший ручищи на груди, наблюдающий за последней суетой слуг у огромного стола во дворе, заставленного различными явствами, староста деревни Нахлыст вопросительно покосился на него, приподняв правую бровь:
— М-м-м-м? Слушаю.
— Почему до праздника не были проведены похороны погибших. Тела – то не могут без соответствующего ухода долго храниться – процессы разложения никто не отменял.
— Хм! Хороший вопрос, юноша! — Руперт позволил себе неподходящую для данного разговора улыбку. — Не беспокойся о почивших! Их останками сразу же занялись наши мастера алхимики. Они в надёжных руках, поверь мне! Так что, успеем мы их в подобающем виде схоронить, без трупного смрада и всего прочего. А вообще, у нас, в Нахлысте, в подобных случаях традиционно принято сначала гулять, а потом горевать! Нравы такие сложились, ничего не поделаешь! А ты молодец, что волнуешься о других. Сердце не только доблестное, но и сострадающее. Всё сделаю, чтобы и мои дети такими же выросли! Не загуби в себе это!
Развесёлый Штефан подвалил минута в минуту. Как раз уже начали рассаживаться за столом. Во главе, спиной к воротам, на красивое резное кресло уселся Руперт, его жена села по правую руку от мужа, дети – двое сыновей и одна дочка – по левую. Хуман и Штефан тоже сели с правой стороны, от супруги старосты их отделяло штук десять гостей. Прежде чем приступить к трапезе, Руперт встал и выдал ещё одну речь, наподобие той, что произносил на площади. Ещё раз было сказано о том, как замечательно, что напасть покинула их. Ещё раз поблагодарили молодого вора, он, по просьбе старосты, встал на этом моменте, выслушал в двадцать пятый раз тёплые слова, сопровождаемые такого же рода репликами остальных присутствующих здесь, притворно – смущённо поблагодарил и сел. Потом глава Нахлыста перечислил погибших по именам, не упустив и Крега – Вонта, окончив сказанное объявлением минуты молчания. Всё встали, наклонили головы и минуту с горьким выражением на лице сверлили взглядом столешницу. Хуман же про себя ликовал от того, какую афёру удалось провернуть. Втихоря радовался и Штефан. Его забавляло мастерство товарища убивать одним выстрелом двух зайцев.
Кулинарная картина в сей раз вышла намного насыщеннее предыдущей. Вариантов блюд и напитков, как алкогольных, так и без, стояло столько, что у обоих парней быстро разбежались глаза и они потеряли счёт кушаньям и питью. Ели и пили до отвала. Гвалт образовался неимоверный.
— Я тут несколько мест наметил интересных. Заинтересовала меня эта деревенька, — поведал Штефан напарнику, доливая себе вина в бокал.
— А я то подумал, у тебя чисто гастрономическая экскурсия получилась! — осклабился в ответ Хуман.
— Приятное с полезным! Не всё же крестьянок поёбывать, на самом деле! — после этой фразы полиморф отвлёкся, чтобы по просьбе соседа долить последнему вина. — Да, конечно! Держите бокал вот так. Да – да! В-о-о-о-т!
Наблюдая за льющейся в стеклянную тару алой, похожей на кровь жидкостью, Хуман задумался, улыбаясь снова. Улыбался от того, что вино напомнило ему о расправе оборотня над обузой Крегом. Думал же о том, что не плохо бы вместе с напарником заняться топографическими изысканиями в следующие дни. Результаты будут полезными для членов синдиката. С помощью полученных карт можно будет планировать много интересных вещей при необходимости.
— Йохан, — шутя толкнул в бок напарника молодой вор.
— М-м-м-м-ф-ф-ф? — он повернулся к нему с кучком копчёной свинины на черном хлебе во рту.
Продолжение здесь: https://author.today/work/259899
Я шла по пустым улицам, совершенно не помня как могла тут оказаться. Время близилось к вечеру и кое-где уже начали загораться фонари. Дома смотрели на меня бездушными глазами-окнами, а в подворотнях кто-то тихо шуршал.
Царившая вокруг атмосфера должна была меня напугать, но страха не было. А чем глубже я продвигалась по пустой дороге, тем чаще я стала замечать одну странную деталь. То тут, то там, начали мелькать надписи с одним и тем же напоминанием «никому не верь». Слова были написаны на стенах домов, на вывесках и даже на асфальте. Но страннее всего было то, что почерк напоминал мой собственный, но я совершенно не помнила когда могла такое написать, да и не понимала, зачем мне это делать.
Погружённая в свои мысли и занятая разглядыванием столь странного города, я не заметила, как ко мне подошёл старик. Он был очень худой и одет в лохмотья, но глаза горели жизнью, а улыбка была такой тёплой, что я невольно начала проникаться доверием.
— Вам чем-нибудь помочь? — спросил старик приближаясь ко мне.
— Д-да, наверное, не подскажите где я нахожусь?
— Пойдёмте за мной, вы наверное устали с дороги, а по пути, я вам всё расскажу. — добродушно улыбнувшись, проговорил он и направился к одному из домов.
Я действительно устала, а передвигаться по незнакомому ночному городу мне не очень хотелось. Поэтому, я, с огромной благодарностью поглядела в сторону старика и двинулась следом за ним. Да и что такого может сделать пожилой мужчина молодой девушке?
Хотя чувство дежавю уже начинало неприятно отдавать где-то внутри меня. Вот только я всё никак не могла понять, в чём же дело.
Сборник рассказов - https://author.today/work/326452
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.
Эпизод 2. Звонок ночью разбудил меня. Это была агент секретной службы Галина Ивелич. Она дала мне задание уничтожить группу вампиров, захвативших девятиэтажку.
Надев на пижамный комплект длинную футболку с рукавом, Олеся глубоко вздохнула и пошла на кухню.
- Давай налетай, - сказал Женька, изображая официанта, раскладывающего со сковороды яйца к горке макарон на тарелки.
Он закатал рукава тёмно-синей водолазки и накинул на себя её клеёнчатый нагрудный фартук. Смотрелось забавно. Олеся выдавила из себя улыбку и, вооружившись ложкой, спросила:
- Как день прошёл?
На секунду-другую Женька замялся, словно сомневался, что ответить, а потом просто сказал:
- Нормально прошёл. Неожиданно быстро, - добавил и натянуто улыбнулся.
…Легли сегодня пораньше, часиков в десять. Уставшая Олеся сразу заснула, а Женьке не спалось. Сколько ни крутился, ни ёрзал в кресле – всё без толку.
Телевизор, что ли, посмотреть? Промаявшись полтора часа бессмысленным лежаньем в кресле, встал. Решил покурить, но, вспомнив про запрет на открытые окна, вышел на площадку. Щёлкнул зажигалкой. Затянулся, жмуря глаза, раздражённые желтушным светом.
Шорох с чердака.
- Эй, кто там? - решил спросить первым.
Пусть не думают, что он не слышит это противное сопенье, причмокивание – и вдруг хлопанье крыльев. Когда из чердачного люка выпорхнула стая кожистых чёрных, как дёготь, красноглазых тварей, всё на себя взял инстинкт самосохранения. Синицын ужом юркнул в квартиру, захлопнул дверь, быстро поворачивая ключ в замке, и только тогда выдохнул. Уши резануло от гадливого, раздражённого писка тварей, упустивших свою добычу.
Он чертыхнулся, увидев сонную Олесю, щурившуюся в свете коридора.
- Не спится? - Лицо девушки было белым и в бисеринках пота. - Вот и мне приснилось что-то очень не хорошее, а что – не помню. Вот если бы помнила, то было бы проще.
- Я чайник поставлю, хорошо? - предложил Синицын.
Сестра кивнула и, поёжившись, несмотря на тепло в квартире, вернулась в гостиную за футболкой.
Олеся отказалась от сахара и просто пила горячую терпкую жидкость. Молчание затянулось. Потом Олеся сказала:
- Мне неуютно в этой квартире, но больше всего беспокоюсь из-за снов. Ты же, как никто, знаешь, что сны мне снятся не просто так.
Синицын кивнул. От желания закурить зачесались пальцы.
- Хочешь, я поговорю с друзьями, помогу найти тебе другое жилье? Деньжат подкину. Только не спорь, Яшкина, так хоть отблагодарю тебя и долг отдам за то, что ты всегда подкармливала меня. И помнишь, как денег давала просто так, когда меня из дома выгнали? Никто из родных не дал, а ты позвонила и дала. А я же знаю – тебе всегда туго приходилось с неадекватной матерью и с отцом, когда он напивался и буянил…
- Ладно, уговорил, - ласково улыбнулась Олеся, чувствуя, как сразу от облегчения с плеч словно камень свалился.
- Вот и хорошо, - улыбнулся в ответ Синицын, решив не тревожить её ещё больше увиденным на площадке. Пусть странности в этом доме останутся сами по себе.
«Осталось только ночь и следующий день до вечера пережить», - уговаривал себя Женька.
- Ты как хочешь, Синицын, а я спать пойду – вставать рано…
- Я чашки помою, не беспокойся и, наверное, телевизор включу, ладно?
- Совсем бессонница замучила, да? На тебя это не похоже…
- Я теперь ночная птица, да и днём выспался.
- Ты-то? - с удивлением ответила девушка и, только улёгшись на диван, осознала причину своего удивления. Синицын, сколько она его помнила, никогда днём не спал. Даже если сильно уставал, не спал…
«Как же странно». Олеся зевнула и, устроившись поудобнее, неожиданно быстро заснула. Уповая на поговорку, что утро вечера мудренее и что всё как-нибудь, да образуется.
Сначала по телевизору показывали чёрно-белый американский вестерн. Потом заглох и он, сменившись шипеньем помех, как и на других каналах. Сколько Синицын ни щёлкал пультом, старый телевизор либо барахлил, либо просто ничего не показывал, кроме помех.
«Эх, не везёт, как и со связью в этом странном доме. Даже фильм оборвался на самой концовке!..» Сетуя про себя, Женька собрался выключить телевизор, как вдруг шипенье помех сменилось изображением интеллигентного женского лица за пятьдесят. Кроваво-красная помада подчёркивала красивые губы; густые, чёрные с лёгкой проседью волосы были элегантно уложены набок. Женщина располагающе улыбнулась и что-то беззвучно сказала… «Ну, что за ерунда? Ночное ток-шоу, что ли, да ещё без звука?» Женька снова потянулся к пульту и замер, понимая, что не может отвести взгляда от ярко-голубых, необычно знакомых глаз женщины.
Откуда-то появился звук – женский голос был удивительно приятный и убаюкивающий. Женька слушал, оставаясь на месте, и кивал, соглашаясь, когда женщина в телевизоре того согласия требовала. В комнате было тихо. Женька улыбнулся, вспомнив, что женщину зовут Эльвира Павловна.
Олеся проснулась от кошмара. Во сне она в кромешной тьме то боролась, то убегала от красноглазого чудовища – и почти убежала, вот только чудовище укусило её.
Пижама пропиталась потом насквозь. Сердце стучало до боли сильно, во рту образовалась сухость, а на щеках слёзы смешались с потом. Встала, включив свет, чтобы сменить влажную от пота простыню, чувствуя, что больше не заснёт. Пока смотрела на время на телефоне - четыре утра, увидела, что кресло Женьки пустует, и одеяло, как и непримятая подушка, слишком аккуратно лежит для того, кто, возможно, пошёл в туалет.
Пока смотрела на кресло, сердце всё больше ныло от тревоги. Не узнавая собственного изменившегося голоса, она позвала:
- Женя! Женя? - неожиданно сорвавшись на визг, но, кроме тишины, в ответ так ничего и не услышала.
И тут на потолке внезапно заскреблось, захлопало и зашуршало, сменившись писком, в котором слышался по-человечески злобный смех.
Синицын пришёл в себя сидящим на стуле, уставившись на незнакомые обои в цветочек. Голова кружилась. Он попробовал подняться, когда осознал, что прочно привязан к стулу, а из руки через трубочку в пакет течёт его кровь.
Если бы это был сон, то он бы закричал, что Синицын и сделал.
- Тише… Женечка, тише, успокойся, мы же друзья…
Высокая, элегантно одетая женщина появилась откуда-то слева. Длинная, синяя, чуть расклешенная юбка, ярко-голубая блузка в тон глазам. Эти глаза принадлежали Эльвире Павловне, он её знал. Она друг?
Животный инстинкт закричал об опасности. Позвоночник пронзило холодом. Противная дрожь пробежала по коже, приподняв волоски. От нахлынувшей волны дикого ужаса его заколотило. Успел лишь вдохнуть воздух, собираясь кричать, но язык онемел. Перед глазами начало расплываться. Обои на стене стремительно блекли, как исчезала и обманчиво ласковая улыбка Эльвиры Павловны. Шикнув, она подняла вверх указательный палец, погрозила ему:
- Спи, мой мальчик, спи. Так будет лучше для нас обоих. Мне меньше хлопот. Ты же протянешь подольше. Всё честно, как всегда бывает у друзей, не правда ли?
Олеся не на шутку разволновалась и даже, в забывчивости, пыталась несколько раз позвонить Женьке, прежде чем вспоминала о том, что связи-то нет.
Она обыскала всю квартиру – так быстро, что даже запыхалась, и собиралась было выйти на подъездную площадку, как её остановил странный, скребущий звук. Он шёл от кухонного окна. Так могли легонько царапать когти по стеклу. На ватных ногах она подкралась к окну и, слегка отдёрнув штору, обомлела. Руки задрожали. Олеся вскрикнула, увидев вместо стекла прилипший к его обратной стороне выводок красноглазых тварей.
Они смотрели прямо на неё и злобно шипели, а когти скреблись по стеклу всё настойчивей и сильнее.
В трансе от ужаса девушка пребывала какую-то долю секунды – не в силах отвести зачарованного взгляда от тварей. Казалось, в голове она слышит их корявые, ломкие голоса, требующие остаться здесь, чтобы….
Волевым усилием Олеся отвела взгляд в сторону. Штора опустилась на место, и девушке полегчало. Поскрипывание за окном усилилось в разы, достигнув злобного крещендо. «Чёрт побери! Беги же, Яшкина, потому что они сейчас выдавят стекло и попадут на кухню!»
Надев поверх пижамы джинсы и свитер, схватила маленькую сумку, где хранились деньги и документы, обулась, умудрившись при этом всунуть ноги в ботинки, не развязывая шнурков, схватила куртку с капюшоном и, задыхаясь, пулей выскочила из квартиры, бросившись затем вниз по лестнице и слыша позади громкий и пронзительно-жалобный треск разбившегося стекла.
…- Тварь проснулась, и она голодна! - крикнула Эльвира Павловна в телефонную трубку и топнула ногой. - Я чую её желание охотиться, но этого ещё никак допустить нельзя! Поднимайте свои толстые жопы, курицы! Живо накормите её! Хватит причитать, Людка! От ваших с Настей проколов мне тошно!
Эльвира Павловна в ярости бросила трубку, затем открыла холодильник, где в пакетах хранились растворы глюкозы, антибиотики и прочие лекарства первой необходимости, купленные на чёрном рынке. Она бережно выложила несколько пакетов крови и взяла глюкозу. Нужно было срочно сделать капельницу парнишке, а то – кто его знает, ещё загнётся… Она ведь пожадничала и взяла у него крови гораздо больше, чем планировала.
Едва Олеся добежала до первого этажа, как мигнула лампочка на площадке. Скрипнула, открываясь, дверь ближайшей квартиры. Внезапно на плечи девушки легли и крепко сжались чьи-то руки. Лампочка снова зажглась, женский голос сказал:
- И куда это ты собралась, дорогуша? Ночь ещё на дворе.
Голос не предвещал ничего хорошего, и, обернувшись, она увидела рослую женщину, с опухшим некрасивым лицом, неопределенного возраста, в пуховике болотного цвета.
- Отпустите! - крикнула она и резко, со всей силы ударила каблуком женщину по ноге.
Женщина изменилась в лице и заорала от боли, ослабив хватку. Это дало возможность Олесе вырваться и броситься к двери.
- Стой, курва! - рявкнула женщина, побежав следом.
Девушка ухватилась за ручку подъездной двери, толкнула бедром! Дверь не открылась. Как же так?! Снова толкнула. Бесполезно. В панике нахлынул адреналин. Пульс загрохотал в ушах. Что же делать?!
Истошный крик раздался где-то в подъезде, заставляя Олесю обернуться. Хлопанье крыльев и сосущее влажное хлюпанье – так втягивают жидкость через трубочку. От этих звуков мороз прошёлся по коже девушки. Она замерла на месте, уставившись на женщину, остановившуюся на ступеньках внизу: та, оглянувшись, напряжённо смотрела на что-то за своей спиной. И вдруг, вздрогнув, матюгнулась и завопила:
- Настюха! Нет! Отпусти её, сука! - двинувшись вверх по лестнице.
Олеся в очередной раз попыталась выбить деревянную и тонкую с виду дверь ногой и плечом, но только пребольно ушиблась.
Резкие вскрики чередовались с трёхэтажным матом женского, периодически срывающегося на визг голоса. Олеся в отчаянии запаниковала. Лампочка в подъезде снова начала мигать. Что же там происходит!?
Каждый новый шаг по ступенькам наверх давался девушке легче предыдущего. Сердце в груди Олеси то сжималось, то стучало, отзываясь болью в висках. Паника накрывала волнами беспокойного ужаса. И вот вскрики стихли. На мгновение в подъезде стало темно, а потом свет включился, разгоревшись так ярко, что вызывал резкую боль в глазах. Тут же снова замигал…
На узкой площадке у окошка лежало скрюченное, разорванное на куски, судя по обрывкам одежды – женское тело. Вот только крови вокруг практически не было.
Мигающий свет создавал на стене кривящиеся, уродливые тени от двух сцепившихся, стоявших выше от площадки на лестнице фигур, одна, из которых напоминала двигавшееся, постоянно менявшее свои очертания облако.
Олеся смотрела на мечущиеся тени, затаив дыхание. А потом вдруг осознала, что вот он, её шанс. Есть предположение, что напугавшая её женщина не заперла дверь своей квартиры внизу. Глубоко вздохнув, девушка стала медленно спускаться обратно по лестнице, стараясь двигаться на носочках, чтобы скрип ступенек не выдал её место пребывания.
Затем, уже не таясь, быстро побежала к двери квартиры и рванула её на себя. К радости Олеси, её природное чутьё не подвело: дверь оказалась не заперта.
От облегчения пулей влетела в квартиру. В прихожей сумрачно. Пахнет пылью, и в ней слегка отдаёт то ли ветхой старостью, то ли плесенью. Перенервничала, и ноги задрожали, а пальцы уже сами лихорадочно нащупывали замок. Оказался простенький – защёлка. Повернула без раздумий, запирая дверь. От слабости прислонилась к ней спиной и тут же медленно сползла на пол.
Подняться сразу не получалось, да и не хотелось. Адреналин спал, всё тело накрыли противная мелкая дрожь и слабость. Можно было позволить себе какое-то время ни о чём не думать, а просто рассматривать обстановку.
Напротив – зеркало на стене, над смешным кособоким комодом. Оно мутное, наверное, от пыли или ещё чего. Даже контуров своего отражения не видать.
Олеся вяло махнула рукой – ничего не увидела. Пол дощатый, неопределённого цвета, но как бы пыльный. Едва на проверку провела пальцами, нахмурилась. Пыль, не пыль – непонятно, потому что к пальцам совсем не цеплялась. От этого как-то не по себе стало. Коридор узкий, длинный, в конце – дверь. Вот впереди двери нет, арка – там различима кухня. Ножки светлого стола, спинка деревянного стула. Бок старого низкого холодильника. Окошко без штор, за которым очень медленно, словно не по-настоящему падает крупный снег.
Снежинки словно гипнотизируют. Смотришь - и в сон клонит, а чувство в груди разливается нехорошее, предупреждающее, что кто-то с обратной стороны стекла пристально за Олесей смотрит. И только пока ограничивается любопытством.
…- Эльвирушка, родная, милая, прости… - взывала, вползая на порог, Людка. Бледное, исцарапанное лицо в крови, глаза вытаращены. Пуховик что те лохмотья – из распоротого нутра во все стороны сыплются перья.
- Успокойся, немедленно! - приказала Эльвира Павловна, считая про себя до десяти, затем до пятидесяти и не замечая, как всё сильнее стискивает зубы. - Рассказывай, курица, всё по порядку, там разберёмся.
- Пощади, Эльвирушка, я же для тебя всё, всё сделаю, ты же знаешь…
И от злобного взгляда Эльвиры Павловны враз онемела, затряслась, завыла.
- Тсс, - прошипела Эльвира. – Соберись и говори.
- Не виновата я. Настю тварь загрызла! Я пыталась ей помочь, да поздно. Улетела к себе на чердак, нажралась и кровушки напилась.
- Студентка где, говоришь?
- Не знаю, Эльвирочка! Я, раненая, сразу к тебе приползла.… Прости, не смогла её искать, худо мне совсем…
- Ладно, курица, сейчас полечим. А потом, пока тварь спит, чтобы весь дом вверх дном обыскала, но студентку нашла!
Людка закивала.
Эльвира Павловна скрепя сердце налила ей в рюмку щедрую порцию коньяка да пипеткой отмерила энное количество капель эликсира. Прищёлкнула языком и вручила со словами:
- Пей! И обработай раны да пожри, Людка. Ты мне сейчас нужна, а с оплошностью потом разберёмся. Может, глядишь, там и прощу, - усмехнулась Эльвира Павловна. - За хорошее поведение и заслуги…
- Спасибо, Эльвирочка, спасибо, дражайшая! Ты не пожалеешь… - начала обнимать за ноги Людка да лобызать тапки.
- Ах, прекращай, - легонько отпихнула Людку.
И, когда та, кряхтя и охая, поднялась на ноги, хозяйка отдала ей рюмку, наказав не беспокоить, пока не разыщет и не приведет сюда студентку.
Эльвире Павловне нужно было крепко подумать. Ситуация-то выходила щекотливая, и впервые все её планы летели к чертям собачьим.
«Ага, Мухомор неожиданно молодую гостью привёл. Явно студенточку, - расплылась в недоброй улыбке женщина лет шестидесяти, посматривая в грязное окошко. - Хе-хе, забавненько. Как же он так внезапно, осмелился? А если студенточка пропадёт, вот потеха будет! Мухомор и сам тогда с расстройства, небось, окочурится».
Она отпустила плотную штору и отошла от окна, чувствуя себя как никогда в хорошем расположении духа.
Мухомором называла Жору Эльвира Павловна, вот уже лет пятьдесят бывшая главной по дому, негласно сама себя на эту должность определив. А называла она его так за вечно красный нос и поредевшие рыжие волосы с проступающими в зазорах лысины пигментными пятнами.
Звякнула цепь в коридоре. Она повернулась и, недовольно скривившись, рявкнула:
- Пошел вон, живо! Нечего тут вынюхивать!
Ползком, на животе от дверного проёма заторопился забиться в свой угол под кухонной раковиной дед Мирон.
Эльвира Павловна поспешила в свой кабинет, цокая по полу маленькими каблучками домашних туфель. Испуганно шарахались, забиваясь поглубже в клетки в коридоре у стены, куры и кролики. Многие из клеток пустовали.
В кабинете окна отсутствовали. Зато имелась тяжёлая и прочная (с железным вкладышем) дубовая дверь. На всю стену, практически до потолка, стояли стеллажи. Некоторые были застеклены. В центре комнаты находилось удобное старинное кресло, рядом – антикварный тяжёлый стол с удобным антикварным же стулом в комплекте. На столе лежал старинный чёрный телефон с дисковым набором и лампа для чтения. Ещё одно такое же кресло стояло у стеллажей. А на дощатом полу, доходя до плотной шторы, закрывающей замурованное окошко, лежала зеленовато-жёлтая соломенная ковровая дорожка, не примечательная ничем, кроме необычного рисунка, который в буквальном смысле гипнотизировал, если долго смотреть на него.
Скорее по привычке, чем по необходимости, Эльвира Павловна включила лампу, затем расстегнула на груди жилет из овечьего меха, уселась в кресло и, взяв телефон, набрала номер. Дождавшись ответа, дала указания, чтобы позвонить затем второй женщине, проживающей в доме. Только в их квартирах имелись рабочие телефоны.
В доме не ловил интернет, как не брала мобильная связь, хоть вышка находилась относительно близко. «Аномальная зона. Ничем не можем помочь», - отвечали в ЖЭУ тем несчастным жильцам, кто ещё пытался чего-то добиться. Счастливчики, плюнувшие на всё, успели уехать. Остальные, что ж.… Из их перемолотых костей Эльвира Павловна делала муку. Если знать, с чем и как смешивать её, то можно было открыть для себя ну просто удивительные вещи. Вот Анастасия Геннадьевна, самая младшая из их трио, вот где действительно энтузиастка. Коллекционировала глаза охмурённых мужиков, закатывая их в банках с формалином. Объясняя всё тем: негоже добру пропадать, всё память. Да и вдруг ещё пригодится?
Отметив на календаре, самом обычном, маленьком и прямоугольном, продающемся в любом ларьке с газетами, сегодняшнюю дату, Эльвира Павловна выдвинула из стола ящик и достала толстенный гроссбух, переплетённый в чёрную кожу. За тридцать лет практики она исписала большую часть страниц, которые даже не пожелтели. «Вот же действительно качественная вещь!» – прищёлкнула языком Эльвира Павловна. Не зря ловко стащила его в маленьком магазинчике в Германии полвека назад, когда была юной и очень красивой, что глаз не отвести. К этой своей былой юности она всё ещё стремилась и средств не жалела, вот поэтому, благодаря её упорству, сточетырёхлетней Эльвире Павловне сейчас и не дашь больше шестидесяти пяти.
Эх, она ненавидела зиму: всё же старые кости скрипели. Скрипели они и к перемене погоды, что значило – нынешней ночью повалит снег.
Она открыла газету «Народный доктор», что два раза в неделю приносила с почты Людмила Сергеевна, ответственная за продукты и за отлов зверей. Бомжами занималась фигуристая Анастасия Геннадьевна, пошлячка, слабая на передок. Зато флиртовала прекрасно, да и язык подвешен что помело. Хоть и не настоящая ведьма, как Эльвира Павловна, а мужиков разводить умела. С её лёгкой руки – в запасе солидная доля молодильного эликсира и пара-другая бесследно исчезнувших алкашей. А эликсира как раз на всю зиму с лихвой хватило. Вот оттого никто из них троих даже банальной простуды и насморка не подхватывал.
Писать в гроссбухе Эльвира Павловна предпочитала старинным гусиным пером и чернилами тёмно-синего цвета. Ими же она делала зарисовки. А что? Раз стала ведьмой, то и положено создавать профессиональный антураж!
Она снова прищёлкнула языком, отметила фазы луны. По всему выходило, что до пробуждения твари оставалось полторы недели. Хех. Мухоморчик ошибся, выходит, себе на беду: студенточку в квартиру заселил – не догадываясь, что в високосный год и правила совсем другие.
От собственных размышлений Эльвира Павловна разулыбалась, поглядывая на полки, на которых размещались все её колдовские штучки: зелья, пучки трав, порошки, снадобья и банки с формалином. Аккуратно стояли размещённые по алфавиту книги разных эзотерических учений, и были среди них, конечно же, и бесполезные, но то – для устрашения сподвижниц. Зато названия какие вычурные, например: «Тайные религии, жертвоприношения, шабаши и ритуалы в угоду Бафомету». Взгляд Эльвиры Павловны то и дело цеплялся к нижней полке: там, в графине, рядом с бутылками дорогих спиртных напитков, находилось молодильное зелье.
- Ах, ёлки-палки…
Поднялась с кресла да налила себе в ажурный бокал из хрусталя (страсть же, как Эльвира Павловна любила всё старинное и дорогое) до середины сосуда коньячка, а поверх капнула зелья. Размешала, чувствуя, как от предвкушения раздуваются ноздри да сильнее гонит по жилам кровь сердце. А пахло то зелье сладко-пресладко зрелыми персиками: ощущалось на языке даже сквозь коньячную терпкость жарким летом, зрелостью, жизнью в самом соку. Глотнула ещё, блаженно закрывая глаза. Неописуемые ощущения! Каждая клеточка в теле дышит так, что хочется воспарить… Ммм, и кто бы догадался, что зелье, с виду похожее на ликёр, сотворено из крови твари да его желчи из отрыжки.
Убравшись в квартире, Олеся вспотела. Вот что значит духота. Поставив чайник, она посмотрела на окна. Серые от пыли стёкла с лёгкими белыми разводами, как от птичьих какашек, с обратной стороны совсем не радовали глаз. И заклеено между рамами было очень плотно, да давно, вон как бумага пожелтела. Ну, что за глупость такая – не открывать окна?! Она поставила чайник, решив попить чаю, сразу как примет ванну и, осенённая идеей, громко сказала:
- Ага!
Затем открыла входную дверь для проветривания, закрепив за цепочку. Так и в квартиру никто не зайдёт, и с подъезда натянет свежего воздуха.
Ванна была глубокая, в хорошем состоянии. Пока набиралась вода, Олеся успела залить кипяток в заварной чайничек и заранее положила себе в чашку пару кусочков сахара, чтобы после ванны напиться вдоволь. Хм. Микроволновки здесь не было, поэтому, вынув из чемодана привезённые полуфабрикаты (блинчики с разными начинками и домашние пельмени – вот где вкуснятина), она целиком заполнила крохотную морозильную камеру, оставив на тарелке пару блинов, чтобы подогреть на сковороде. К слову, больше продуктов у неё не было, сахар привезла с собой – и то кусковой, весом в полкило. Ох, ёлки, и куда ей теперь бежать в магазин, если за окном уже совсем темно? Придётся завтра, после лекций, выискать ближайший круглосуточный магазин и затариться продуктами первой необходимости.
В квартире даже соли не было, словно Жора и её забирал с собой, как и мыло. Она не стала зарекаться, потому что скорее всего так и было. Ох, ёлки! Посмотрела на окно и побежала занавешивать шторы. Вздрогнула, когда с карниза взлетело мелкое чёрное нечто, непонятно на что похожее.
Только собралась идти в ванную, как услышала шорох на лестничной площадке. Подошла к двери, выглянула в щель между цепочкой и дверным косяком и, никого не разглядев, закрыла дверь. Всё же замерла на месте, ловя себя на том, что прислушивается. Вот точно – снова шорох, как если бы пока она выглядывала, кто-то прятался от неё. Но зачем? На узкой площадке располагалась ещё одна квартира и длинная деревянная лестница на чердак.
«Ладно, - решила Олеся, - похоже, в этом доме все странные. Смирись».
Она пошла принимать ванну.
В квартире батареи топили на совесть - и можно было спокойно ходить в пижамных шортах и маечке. После чая Олеся с горем пополам подогрела блины на тяжеленной чугунной сковороде, радуясь, что не пожалела добавить в тесто растительное масло. К слову, заготовок пришлось сделать много. Отец Олеси совершенно не любил и не умел готовить. Умел только разогревать в микроволновке, оправдывая себя тем, что пахал на тяжёлой работе порой в две смены, чтобы было на что покупать лекарства для мамы и платить по счетам. Поэтому Олесе пришлось перед отъездом основательно потрудиться. Она наварила две кастрюли супов – борща и рассольника. Накрутила фарша и сварганила пельменей и котлет, заготовила впрок блинов с разными начинками себе и отцу.
…Распаковав чемодан, подготовила вещи на завтра. Затем достала ноутбук, пенал, тетрадки. Проверила телефон и ахнула, с трудом сдерживаясь от ругательств, обнаружив полное отсутствие сигнала. Ну как же так!.. Что за наказание такое?!
Одевшись в рекордно короткий срок, девушка пулей выскочила во двор, где с телефоном в руках занялась поиском связи, которую обнаружила лишь в нескольких метрах от дома, на пути к остановке. Слабый сигнал постоянно колебался, и она прошла ещё немного – как раз до остановки, по пути включив себе телефонный фонарик, ибо фонари здесь тоже не работали. Единственный работающий фонарь оказался на противоположной стороне дороги, далёкий, как свет маяка в бурю.
То, что здесь находилась остановка, можно было догадаться только по пожелтевшей от времени узкой табличке, крепленной на фонарный столб. А вместо лавочки остался голый железный остов, на такой даже присесть не удастся. Изучив расписание, подсвечивая на него фонариком, Олеся поняла, что вставать придётся на полчаса раньше запланированного, чтобы попасть на автобус, и выходить либо на площади, либо на железнодорожном вокзале, чтобы с пересадкой доехать до универа. Либо так, либо идти пешком. Пользоваться маршруткой в столице для Олеси было затратно.
Наконец удалось поймать сигнал, и, включив мобильный интернет, Олеся проверила на страничке универа в Вконтакте расписание занятий. Ну, слава Богу. Всё оставалось без изменений.
Пробираясь обратно к дому, девушка чувствовала в тишине необъяснимую тревогу. Как странно: ни в одном окошке нет света, и ведь не все из них были занавешены плотными шторами. Неужели квартиры пустуют? Скорее всего, проживающие там люди просто работают допоздна, а то и вовсе в ночь, что для столицы – норма.
Зайдя в подъезд и поднявшись на свою площадку, Олеся услышала шорох и скрип на чердаке. Любопытство не позволило сразу зайти в квартиру. Уж очень сильно захотелось увидеть соседей, тем самым уняв свои подозрения и тревоги.
Вставила ключ в замок, повернула. Оставалось только открыть дверь, дёрнув за ручку. Шорохи и скрипы стихли, словно кто-то наверху выжидал. Из-за вновь возникшей тишины поднялись волоски на затылке. «Да что тебе за дело такое, Яшкина? Правила дяди Жоры забыла насчёт соседей?» - взвился ехидный внутренний голос. Девушка прикусила губу, но не поддалась на уговоры. В правилах же не запрещалось увидеть соседей.
Сначала на лестнице показался чёрный ботинок. За ним стройная лодыжка в серых колготках. Или в чулках? Определить не удавалось из-за края длинной шерстяной юбки в темно-коричневую полоску. Затем последовали вторая нога и вся довольно пышная юбка целиком – с краем бело-серого мехового жилета. Тонкие руки крепко хватались за перила - и даже издалека Олеся смогла рассмотреть острые ногти, уж больно длинными они оказались и ярко-красными. И вот показалась голова в красивом шёлковом платке, такими торгуют в бутиках или привозят на заказ из-за границы. Вот ноги приняли устойчивое положение. Одна рука женщины отпустила перила, чтобы, дотянувшись до чердачного люка, достать широкую, глубокую жестяную миску, напоминающую тазик. Держать миску на весу женщине было сложно, поэтому она взяла её за край - и оттого Олеся рассмотрела грязную, тёмно-бурую внутреннюю сторону ёмкости. Точно недавно в миске была кровь, что нелепо.
Олеся только смотрела, не издавая ни звука, уже жалея, что не зашла в свою квартиру и не закрыла за собой дверь. Хрен с этими соседями, пусть себе спокойно занимаются своими делами. А теперь тихонько и не уйти, всё равно услышит. Девушка глубоко вздохнула, приготовившись поздороваться, пока не придумает причину, почему она здесь стоит.
Женщина спустилась легко и грациозно, как гимнастка, чем только усилила любопытство Олеси, потому что под платком пряталось лицо дамы лет шестидесяти, а в таком возрасте, как правило, так энергично не двигаются. Может, и вправду женщина – бывшая гимнастка, которая и сейчас тренируется для здоровья?
- Здравствуйте, - выдавила Олеся, поймав себя на том, что не может отвести взгляда от светло-голубых, ярких, блестящих от кипучей внутренней энергии, необычайно молодых глаз женщины.
- Здравствуйте.
Голос спустившейся с чердака был полон напевной мягкости и неожиданно убаюкивал, так что девушка растеряла все свои собранные мысли и почему-то зевнула. Улыбка женщины оказалась белоснежной, как в рекламе зубной пасты.
Мороз пробежался вдоль позвоночника: соседка бесшумно приблизилась, всё так же продолжая улыбаться. Олеся застыла на месте, чувствуя неуловимую опасность. В гипнотизирующих глазах соседки плавали льдинки. Голова девушки закружилась, во рту стало сухо, ноги задрожали. «Уходи немедленно!» - взвыл внутренний голос, не раз спасавший в жизни то на переходе на зелёный свет от лихой машины, то от разыскиваемого полицией маньяка с интеллигентным лицом и вежливой, ничего не значащей просьбой на остановке поздно ночью, когда возвращалась с работы. Голос, твердивший ей немедленно вскочить в первый попавшийся автобус, чтобы удрать из этого дома навсегда.
И вот теперь ей удалось сжать в кулак пальцы, болезненно, сильно впиваясь ногтями в ладошки. Боль отрезвила до слёз, поэтому Олеся смогла отвести глаза в сторону, спиной шагнуть за порог, инстинктивно смотря куда угодно, только не в глаза женщины, поглядывая на миску за её спиной, эту пугающую миску, окрашенную изнутри темно-красным.
Когда Олеся перепрыгнула порог квартиры, то дверь на месте заело, словно заколдовали, и петли-пружины сжались, то ли ещё чего... Ни в какую не сдвинуть!.. Пока Олеся суматошно дёргала, толкая на себя дверь изо всей силы, увидела, как лицо женщины вспотело и пошло красными некрасивыми пятнами. Улыбка стёрлась резкой гримасой недовольства.
Дверь девушка захлопнула буквально у неё под носом. Получилось недружелюбно и резко. Да плевать! Руки тряслись, когда повернула ключ.
Ступени поскрипывали под туфлями женщины в платке. Неожиданно резанул гортанный смех, сквозь который Олеся различила слова:
- Ишь, вёртлявая девка! Ещё себе на беду узнаешь, с кем связалась.
Смех затих, как и шаги. Олеся дрожала и ещё долго сидела на корточках у двери, не в силах подняться.
Старый кнопочный «самсунг» завибрировал, когда Жора Тарасов собирался покинуть квартиру.
- Алё?! - гаркнул он, отвечая на незнакомый номер, и спустя минуту закряхтел, обдумывая поступившее предложение.
Для обдумывания ему пришлось снова вернуться в обволакивающую тягостной и какой-то совершенно нездоровой тишиной квартиру, поставить плотно набитый рюкзак цвета хаки на пол и закрыть дверь. И всё равно: даже с закрытой дверью у него никогда не получалось чувствовать себя в безопасном одиночестве. Даже во время сонной зимы казалось, что сам дом незримо следил за Тарасовым.
- И чё, не буду ли я против, если студентка приедет на две недели? Спокойная, порядочная, да? Яшкиных, кажется, помню, но смутно. Хм, надо подумать хоть пять минут, погоди. Ну, чего мне стоит, всё равно на дачу укатываю? Сам ты, Пушкарёв, баран упёртый. - И засмеялся над Пушкарёвым: деньги действительно пригодятся.
Минут пять Жора расхаживал по квартире, слушая в гулкой тишине лишь собственные мысли, приводя в уме нехитрые причины, чтобы уехать на дачу всё же со спокойной совестью, что со студенткой-квартиранткой за время его отсутствия ничего не случится. Из этих мыслей самой обнадёживающей была та, что зима ещё не закончилась. Как раз до апреля выходило ровно две недели… А значит, если он согласится, то студентка будет здесь в безопасности до весны.
Тарасов накопил денег, потому что пил самогонку, покупая больше у знакомого с весомой скидкой, а ел мало, потому что аппетита не было, и спал после выпитого долго... Он каждый день с рассвета до намёка на заход солнца намеренно бродил по городу, где без стеснения собирал бутылки и выискивал макулатуру для долгого проживания на даче: нужно на что-то покупать харчи. И всё же небольшая денежная сумма пришлась бы Жоре как нельзя кстати. Ладно, пусть его и душили сомнения, мысленно Жора уже принял решение пустить в квартиру девушку-съёмщицу и теперь лихорадочно искал листок бумаги, чтобы составить для студентки обязательные правила проживания в его квартире.
Когда снова завибрировал телефон, Жора едва не подпрыгнул – так погрузился в раздумья, и сразу переспросил, точно ли студентка соответствует описанию. И, получив со смешком ответное подтверждение, слегка успокоился. Пушкарев, сколько его помнил Жора, лгунов презирал и за свои слова всегда отвечал честью.
Услышав, что девушка приедет через полтора часа, Тарасов неожиданно разнервничался, поэтому решил прогуляться на вокзал, уточнить расписание поездов и просто пройтись, чтобы успокоиться.
В тихой, как склеп, квартире даже зимой оставаться долго было невыносимо, и только алкоголь помогал Жоре отвлечься от довлеющей в доме зловещей тишины да от грызущего порой до тошноты чувства вины и страха.
…На улице Пролетарской, на небольшом холме, прямо над автомагистралью, располагался старый желтовато-серый двухэтажный дом, на чердаке которого виднелись зарешеченные окошечки, именуемые в народе голубятнями. На доме висела пожелтевшая табличка с практически неразличимым номером сорок восемь, и его запыленные узкие окна, все, как одно, уныло смотрели на мир, простирающийся вдали от магазинов и от железнодорожного вокзала. Дом плотной стеной окружал неухоженный колючий кустарник, чахлые деревянные лавочки располагались у парадного подъезда, а заросшие сорной травой и бурьяном клумбы были оставлены на произвол судьбы. Второй, совершенно незаметный подъезд находился позади дома, но его дверь всегда была крепко заперта – впрочем, небезосновательно: давно уже там квартиры пустовали.
Плотная, неестественная тишина круглосуточно стояла вокруг здания, обволакивающая, как саван, так что со стороны порой казалось – дом заброшен.
И кто бы изредка здесь ни проходил мимо, едва смотрел на дом, словно его покрывала невидимая, отводящая взгляд пелена. Не чирикали здесь птицы, не смеялись дети – и не было видно самих жильцов.
Честно сказать, просторную, с высоким потолком однокомнатную квартиру Жора хотел продать давно и даже несколько раз пытался, что оказалось безуспешно. Но вскоре, когда дом обезлюдел, Жора и вовсе прекратил попытки, так как на его адрес больше не приходил платёж за квартиру, а его имя и все данные необычайным образом исчезли из городской базы управления.
Впрочем, Жора был стопроцентно уверен, что этому поспособствовали соседки – пенсионного возраста женщины, называемые в сердцах Жорой ведьмами: хотя бы только за практически одинаковую одежду и поведение. К тому же они постоянно ходили в платках и тепло одетыми в любую погоду, держались друг друга, как стайные животные, и смотрели внимательно, злобно, прикусывая тонкие, потрескавшиеся губы до противного холодка по коже. Во главе соседок была треклятая и очень опасная Эльвира Павловна. Вот она-то и была во всём виновата…
Только одно долгое время, а именно до случайно подслушанного разговора в туалете, ему, пятидесятипятилетнему холостяку, непонятно было: какая этим ведьмам выгода, что дом обезлюдеет? И почему так долго откладывался снос дома, чему Жора первоначально обрадовался и некоторое время ходил, довольно улыбаясь? Странности на этом не заканчивались…
Не мог он и припомнить, когда появились негласные правила, которые нерушимо соблюдались всеми жильцами, пока те жильцы, как один, не канули в лету.
Вот хорошо, хоть у него, заядлого грибника и рыболова, имелась дача. Ведь дачей с лёгкостью можно назвать просто участок и железную будку, старательно обитую внутри деревом, с печкой-буржуйкой. Иначе пришлось бы ему разделить судьбу большинства жильцов в доме, тех, кому некуда было ехать – и кто ничего из происходящего не понимал и поплатился… Жора не сомневался, что жизнью.
Так вот, большинство мужиков-пенсионеров, когда-то проживающих в доме, повесились либо скончались от инфаркта – с диким выражением чистейшего ужаса на лице. Многие жильцы, если хорошенько подумать, и вовсе пропали без вести, а первыми исчезли те, кто первоначально жаловался на шум на чердаке, и в ЖЭУ докладывал, да к участковому заглядывал, рассказывая о своих подозрениях.
К слову, ещё в то время, когда и Жора с женой в дом приехал, в доме молодых семей словно никогда и не было, а если и появлялись, то временно: вскорости уезжали. Жена плюнула и тоже уехала к родителям на Кавказ, а он остался. Вот сам виноват, теперь жалеть бесполезно, алкаш хренов. Тарасов остался, перебиваясь временными заработками, всё больше погрязая в дешёвом «черниле», то есть в самом дешёвом пойле, и в тоске. Так, наверное, и не заметил, как в доме всё сильнее усугублялись нездоровые перемены.
Поезд через деревню с необычным названием Чемоданы отправлялся ровно в девятнадцать ноль-ноль. Сумку и рюкзак Тарасов давно собрал, еды и сигарет в дорогу купил. Рыба в озере рядом с Чемоданами водилась год от году лучше. Может, потому что деревня вымирала? Но с голоду Жора уж там точно никогда не пропадёт. Просто порой бывало страшновато одному: все же лес рядом, где бродят дикие звери – и не какие-то зайцы, ежи, птицы, а волки и медведи с кабанами самые что ни есть настоящие.
Стоило подумать – и сразу вспомнился случай, как в соседней деревне женщину кабаны затоптали, когда за зрелой кукурузой на поле колхозное полезла.
Ещё Жора, хоть и считал себя нелюдимым, но скучал по простому человеческому общению, а особенно по общению с женщинами. Как же приятно было поболтать с пышнотелой и румяной Галкой – продавщицей в сельпо! Пусть охрипшая, до одури прокуренная и взгляд её порой свербит едкостью, зато если уж улыбнётся, то так тепло на душе становится! Как в майский погожий день...
Вот нахлынуло всё разом да так, что закурить захотелось. Поэтому, усевшись в зале ожидания, Жора не выдержал и сбегал в газетный киоск, купил пачку «нз». Закурил, поглядывая на людей и на небо: судя по ветру, несущему густые и тёмные тучи с севера, снова будет снег.
Олеся Яшкина ехала в полупустом вагоне и за четыре часа до столицы успела вздремнуть и даже увидеть сон. А приснился ей двоюродный брат Женька. И вот теперь думай, к чему бы это? Сны являлись девушке редко, но метко и всегда неспроста. Главное было их правильно разгадать.
Женька Синицын был на год младше её, и с детства они крепко дружили. Сейчас ему девятнадцать, и Женька, что ветер, мотался по миру с друзьями-музыкантами.
Олеся, полная ему противоположность, училась на заочном, на экономиста, в столице. Женька же в семнадцать лет, с отличием окончив музыкальную школу (такой, блин, талантище!), как с цепи сорвался: год метался по кабакам и клубам, играя на гитаре.
И вскоре уже разъезжал по городам со своей очередной новой музыкальной группой, не думая ни о нормальной работе, ни об учёбе, чем сильно обозлил отца и был выгнан из дома. «Вот что значит беспутный шалопай!» - вздыхая, всё же с лаской говорила о Женьке мать, когда приходила к Яшкиным в гости. Жили-то в одном доме, но в разных подъездах.
Олеся же, вопреки всем наговорам, в двоюродного брата верила душой и сердцем, словесно поддерживая Женькин вольный дух мечтателя, за что была вознаграждена бесплатными билетами на его выступления. Билеты, правда, из-за вечной занятости девушка передаривала подругам и девчонкам на работе.
После же не раз жалела, что ни на один концерт так и не сходила.
Вскорости Женька совсем перестал писать ей, сославшись на напряжённый график выступлений. Билеты уже не присылал, ибо находился далеко, а вот фотками с туров в инстаграмме делился. Значит, всё же брат пробился. Значит, всё теперь у него хорошо. Но почему тогда Женька ей приснился? И тревожное ощущение от сна не покидало её.
… Уже выходя из вагона, Олеся подумала об отце, которому на время сессии дочери пришлось взять отпуск, потому что за больной матерью требовался уход.
Ещё и новая съёмная квартира странно беспокоила. Вроде и быстро нашлась, и оказалось совсем дёшево, и в ней девушка будет сама себе хозяйка, а вот скреблось под ложечкой нехорошее предчувствие, не проходило, хоть тресни.
Олеся вышла из вагона, осматриваясь по сторонам: по описанию отца, дядя Жора – это невысокий, коренастый мужчина лет пятидесяти с плюсом.
Её окликнули, когда закатила небольшой чемоданчик в зал ожидания.
- Да? - обернулась на вопросительное: «Девушка?»
- Ты Олеся Яшкина?
Мужичок был неухоженный и ростом меньше, чем ей представлялось. Какой-то замученный весь, с пигментными пятнами на лице, потрескавшимися губами. И эти смешные топорщащиеся лохматые усы, где цвета соли больше, чем перца.
- Я, - ответила Олеся, глядя в его карие глаза, чувствуя, что он добрый, несмотря на внешний вид. И сразу отпустило.
- Так пошли за мной, чего ждёшь!.. И деньги сразу приготовь – у меня поезд на семь вечера, - нервно засуетился Жора, всматриваясь уж очень пристально, даже оценивающе. С чего бы такая подозрительность?
Внешность у будущей квартирантки была самая обычная: русоволосая коса спрятана под вязаной шапкой, остроносое лицо, ярко-зелёные глаза, запавшие от усталости и недосыпа, что привычно. Бледная, без косметики кожа, веснушки на носу. Одета очень просто, но со вкусом. Широкий шарфик вокруг шеи в тон шапочке – сама связала. Такой купить в магазине – это надо целое состояние выложить. Вот только замшевые ботинки на шнурках заметно поношенные и, сколько спреем-краской их ни прыскай, всё равно были местами поблекшие.
От железнодорожного вокзала шли минут двадцать. У дома Олеся поёжилась: ух, действительно странное, какое-то нездоровое место. Стоит себе дом один-одинёшенек и окнами, тёмными, немытыми, тоскливо смотрит. И тихо. Как же тихо вокруг!.. Ни птичек, ни людей, ни даже кошки помойной, прикормленной, на лавочке у подъезда. Хотя на кустах, если не обозналась, висели деревянные кормушки.
Олеся вздохнула, когда вошли в подъезд. Какая же большая и широкая площадка внутри и лестница деревянная, узкая и длиннющая, к тому же кое-где совсем без перил. Ух. Вот что значит высокий потолок. Воздух спёртый, пыльный, хоть пыли не видно ни на потрескавшихся, неопределённого цвета напольных досках на площадке, ни на крохотном подоконнике у такого же маленького, грязного окошка. Свет, желтушный, раздражающий глаза, из лампочки в замусоленном плафоне, практически не падал на ступени, создавая кривоватые, резкие тени.
- Ты смотри, когда метель, ступай осторожно, здесь скользко, - впервые за всю дорогу начал поучать Жора.
Приунывшая от гнетущей атмосферы дома, Олеся лишь кивнула.
Квартира была однокомнатной, но просторной, с высоким же потолком и с видом из окон на задний двор. Большая кухня, окрашенные по старинке стены, фыркающий маленький холодильник, как в декорациях к советским фильмам. Ванна и туалет в коридоре раздельно. Помятый диван у стены - вместо кровати. Деревянный журнальный столик, заваленный потрёпанными книгами и журналами. Белая, с круглым абажуром настольная лампа на гибкой металлической ножке, похожая на лампу из кабинета лор-врача. На низеньком комоде – пузатый, закрытый кружевной скатертью телевизор. Тяжёлые, плотные шторы до пола, тёмно-синие, как и на кухне. Вот зачем такие шторы на кухне, это же небезопасно и просто глупо? Окна к тому же заклеены намертво бумажной лентой, как и форточка.
К входной деревянной двери без «глазка» прилагался простой ключ на верёвочке от единственного замка. На двери крепилась длинная металлическая цепочка, наверное, для подстраховки от дохляков-грабителей, у которых не хватит сил выбить тощую фанерную дверь. Уж лучше бы имелся «глазок», но кто Олесю об этом спрашивал…
Жора забрал свою сумку и с кряхтеньем надел на плечи здоровенный рюкзак. Схватил конверт с деньгами и сразу же пересчитал, а потом крякнул:
- Ох, чуть совсем не запамятовал.
И, посуетившись, зыркая по сторонам – и таким образом явно вспоминая, побежал, не отпуская сумку, в зал и, лихорадочно порывшись между книгами и журналами, вытащил исписанный печатными буквами лист в клеточку.
- Вот. Прочитай и запомни. Твой отец зарёкся, что ты девушка правильная, всё сделаешь как надо. Из-за правил и цена такая низкая за квартиру. Ты делай, главное, не раздумывая. Зачем эти раздумья?.. Всё глупости. Вот поклянись мне, что всё сделаешь, как написано! Не нарушишь ни единого пункта! - произнёс с жаром и такой угрозой, что разом изменился в лице и даже словно стал выше ростом.
Олеся удивилась так сильно, что побледнела. Взяла листок в руки и быстро пробежалась по тексту. Сглотнула. Задумалась.
- Я опаздываю, девонька, - глянул на наручные часы Жора. - Поклянись, или всё отменяется сейчас же! - потребовал он.
Руки Олеси задрожали. Как же всё отменяется, неужели дядька совсем очумел?!
- Хорошо, я всё сделаю, - на выдохе обещала она. Хоть правила и казались нелепыми и по-детски глупыми одновременно. Бывают же у людей разные чудачества, и это ещё не самая худшая их разновидность – решила Олеся.
- Ладненько! - выдохнул Жора. – Не забудь – приеду первого апреля. Чтоб всё было в порядке! - разулыбался во весь рот и, буркнув что-то неразборчивое напоследок, пулей выскочил из квартиры. Только ступеньки под подошвами ботинок проскрипели.
- Скатертью дорожка, - тихонько прошептала девушка и первым делом закрыла дверь и защёлкнула цепочку. Вот она, привычка, переданная от родителей с их рассказами о лихих девяностых, где грабежи были чуть ли не ежедневной закономерностью.
В квартире надо бы прибраться. Застелить свежее бельё на диван и поесть приготовить, потом уже проверить с телефона сообщения одногруппников в Вк. Затем в планах кое-что повторить да почитать и принять горячую ванну, чтобы потом крепко спать.
Олеся с помощью скотча прикрепила на холодильник листок с правилами и замерла, внимательно вчитываясь. Всё же чудачества дяди Жоры, хочешь, не хочешь, а надо исполнять.
Правил оказалось не так много, но все действительно странные, хоть и простые. Только разжигали любопытство. Чтобы запомнить, Олеся прочитала их вслух.
Во-первых, всегда обязательно занавешивать окна на ночь.
Во-вторых, окна не открывать, квартиру не проветривать.
В-третьих, не шуметь. (Это правило пояснялось: не включать громкую музыку, а также не смотреть телевизор на полной громкости.) Ночью вообще нужно было соблюдать строжайшую тишину. А почему – не уточнялось.
В-четвёртых, гостей не приводить и ни в коем случае не оставлять их на ночь.
В-пятых, не курить.
В-шестых, животных у дома не кормить и в квартиру не приводить.
В-седьмых, ночью не готовить.
В-восьмых, с соседями не разговаривать и ничего не просить.
В-девятых, на чердак не ходить.
Два последних пункта были подчёркнуты дважды.
«Уж кто-то, а я точно справлюсь», - решила Олеся и, набрав в ведро воды, принялась за уборку, тихонько мурлыкая про себя любимую песенку.
На следующий день цветущая и энергичная Эльвира Павловна была, что значит, вся в делах: постоянно висела на телефоне, разговаривая с чиновниками и начальством ЖЭУ, и ездила с коробками свежего печенья, которое, к слову, она с самого рассвета пекла самостоятельно.
Людка и Настя, убираясь в её квартире, мало чего слышали, разве что из слухов составляли свою собственную картину происходящего, уверившись, что хозяйка занимается вопросами их дома в целом...
А какими точно – неизвестно, но по довольному выражению её лица, когда Эльвира Павловна возвращалась уже без печенья, понимали: всё прошло, как она того хотела...
Развешивая бельё во дворе, Настя с Людкой увидели Жору, как обычно слегка поддатого, и, позвав подойти поближе, поинтересовались новостями. Жора всегда держался от них подальше, еще когда проживал с женой, но, если удавалось подловить его в подпитии, забывал о своих опасениях и на вопросы отвечал охотно.
Он и рассказал, что сегодня из второго подъезда ещё две семьи уехали, а ещё тучную пенсионерку со второго этажа в том же подъезде соседи давно не видели... И тут же запнулся, побледнел вдруг и поспешил распрощаться. Настя его хорошо понимала, все опасения понимала. «Эх», - вздохнула она про себя, развешивая на верёвке последнее покрывало. И тут Людка сказала:
- Сегодня вечером пойдём на дело.
Спокойно, так обыденно, что Настя от её тона внутренне вздрогнула, а потом себя упрекнула за это, когда в ответ просто кивнула. Раз согласилась, то делай, отступать некуда. И Мирона надо срочно вылечить и Людку – она, как никто, заслужила, такая отзывчивая и простодушная.
Под вечер собрали всю свою водку из буфета, накрасились, оделись поярче и пошли.
Людка пояснила, что знает куда идти, видела, когда ездила на птичий рынок, где мужики, которые выпить любят, собираются, а ещё Жора тоже как-то болтал, что там с местными алкашами и бездомными выпивает за железнодорожным вокзалом.
В общем, на вокзал и направились. Так быстрее было, и по пути пару раз приложились к бутылке для соответствующего настроя и видимости опьянения.
Водка действительно помогла им расслабиться. Настя смеяться стала по любому поводу, чем, наверное, и внимание привлекла, когда они с Людкой больше часа проходили по дворам и брели через гаражи, а всё без толку.
Вот возле гаражей и окликнули их хриплым, прокуренным голосом. Двое мужичков за пятьдесят, одетых не по погоде и бедно, к тому же разило от них амбре из едкого табака и перегара.
- Эй, красавицы! Компанию ищете, а? - позвал тот, что пониже ростом и усатый, сразу представился Колей.
- Ага, - просто ответила Настя.
Остальное само собой получилось. Оба мужика смотрели на неё, как собаки на кость, жадно и с нетерпением. Она и чувствовала себя слегка не в своей тарелке: отвыкла от облегающей одежды, от косметики и внимания тоже отвыкла. Мужики поманили в гараж, но Настя и Людка категорически отказались, доставая бутылку водки.
- Чего боитесь, сладенькие? Не обидим. А в гараже тепло, - продолжал уговаривать второй, более высокий, назвавшийся Павлом.
Людка усмехнулась, издав хриплый звук, и протянула Коле бутылку водки, при этом качая головой на его предложение. Он хмыкнул, бутылку взял, поглядывая, как крепко к себе прижала Настя Павлика.
Затем пожал плечами и, бросив вопросительный, но без сильной охоты взгляд на Людку, пожал плечами и отошёл. Настя же начала убеждать Павлика пойти к ним в квартиру, и обалдевший от внимания привлекательной женщины, к тому же сильно навеселе, мужчина согласился без долгих раздумий. Только хотел и друга с собой позвать, но Настя так крепко его поцеловала в губы, что Павлик сразу забыл обо всём на свете и шёл за женщинами послушно и с улыбкой.
Дойдя до дома, они выждали, укрывшись за зарослями кустов, чтобы никого из соседей не было поблизости. Затем повели Павла к себе в квартиру, где ещё больше напоили и позвали Эльвиру Павловну.
- Ну, ну, мои курочки, смотрю, вы осмелели и начали проявлять инициативу. За что, конечно же, получите своё вознаграждение, - и поощряюще улыбнулась.
Людке было приказано принести набор для переливания крови и стерильные перчатки из спальни Эльвиры Павловны, Насте же поручили приготовить место на кухне, обернуть стул целлофаном и расстелить его и на полу, также принести спирт для обеззараживания.
Раздав указания, Эльвира Павловна не спешила уходить, видимо, как решила Настя, вела личный осмотр их пленника.
Когда всё было готово, за окном стояла глубокая, тихая ночь. Плотные шторы на кухне Людки, которые совсем недавно были повешены по приказу хозяйки и в квартире Насти тоже, скрывали за собой включённый свет. И со двора стороннему человеку, подумалось Насте, можно было с лёгкостью решить, что весь дом в это позднее время крепко и спокойно спит.
Она, как и Людка сейчас, тоже была уверена Настя, одновременно опасаются и дрожат от нетерпения, мучаясь любопытством, как бы страшно и не по себе внутри от всего происходящего ни было.
Наконец всё было готово, и они собрались все вместе, как и спящий, но для верности связанный, усаженный на стул Павел.
Эльвира Павловна принесла косметичку с маленькими флакончиками разных зелий, пояснив на невысказанный вопрос служанок, что это запас на всякий случай. Затем натянула медицинские перчатки, сказав аналогично сделать Насте и Людке, и, к слову, хозяйка была в удобной одежде тёмного цвета, а поверх свитера ещё повязала клеёнчатый передник.
Подобных передников они с Людкой на сегодняшнее мероприятие не припасли – вздохнула Настя, и хозяйка это заметила. Это огорчало ещё больше.
Но вещи они с Людкой надели тоже старые, удобные и немаркие, в любом случае их совсем не жалко будет. Так думала Настя, наблюдая за действиями Эльвиры Павловны, которая ловко установила штатив, капельницу и уже готовила иголку.
- Учитесь, курицы. Запоминайте. В следующий раз самим так делать придётся.
Зажав жгутом предплечье Павла, она, похлопав его по кисти руки, нащупала набухшую вену и тут же вонзила иголку.
- Смотрите! Как пакет наполниться, то позовите меня, - сказала Эльвира Павловна, добавив, что нужно покормить тварь, вопросительно напомнив: мол, об этом забыли курицы нерасторопные, да? И ушла.
Кровь медленно наполняла пакет, а Настя думала, что тварь такой большой стала, и сейчас ей наверняка неудобно в ванне пустой квартире, пусть и в сене, и соломе, но ведь это совсем не тот былой простор чердака, на котором сейчас делался утепляющий ремонт, по заказу хозяйки. А ещё ей вдруг подумалось: вот бы хорошо было, если бы недовольная тварь Эльвиру Павловну – взяла и сожрала. И Настя своим мыслям улыбнулась, хотя сильно хотелось расплакаться.
А Людка в это время спокойно чистила песком днище кастрюли в раковине. Она всегда занимала руки каким угодно делом, когда нервничала. Людка молча вытерла кастрюлю, поставила в шкаф.
Вот ещё немного – и пакет с кровью переполнится. Пора идти к Эльвире Павловне. Словно чувствуя это, хозяйка пришла сама. И сказала, когда сняла пакет с кровью, предварительно вынув иголку, выжидательно посмотрев на Настю и Людку:
- А теперь второй пакет наполняйте сами...
Людка дрожала и обливалась потом, снова и снова втыкая иголку в вену Павла и не попадая. С каждой неудачей Эльвира Павловна злилась всё сильнее, и её злость казалась буквально осязаемой, плотной и густой, что едва не пронзала воздух кухни молниями.
- Давай быстрее, корова неумелая, - раздражённо поторопила она, явно теряя терпение.
Людка вдруг шмыгнула носом и заплакала. Настя сглотнула комок в горле и торопливо сказала:
- Сейчас я сама всё сделаю... - собрав в голос всю имевшуюся внутри волю и уверенность, хотя тоже никогда раньше подобного не делала. Просто заставила себя, потому что боялась наказания за прокол Людки, обоюдного и страшного наказания.
Она ловко протёрла исколотую правую руку всё ещё спящего, но постанывавшего Павла спиртом, стирая ватой кровь от уколов Людки, а затем решила использовать для сбора крови его левую руку и старательно проделала все манипуляции, как с новым пакетом, так и с иголкой, уверенно проткнув набухшую от жгута вену.
- Молодец! - похвалила Эльвира Павловна, и Настя выдохнула, понимая, что до сего момента практически не дышала. Хозяйка поручила принести, когда наполнится второй пакет с кровью Людке, а Насте сказала: - После глюкозу ему капельницей поставь, проверь веревки, и кляп в рот засунь на всякий случай, - сказав всё это, она ушла.
А Людка, немного успокоившись, выговорила тихое, искреннее и дрожащее:
- Спасибо.
Вскоре наполнился и второй пакет с кровью, и Людка тоже ушла. Настя же установила капельницу с глюкозой, поглядывая на заметно побледневшего Павла, лишь раз приоткрывшего глаза, дёрнувшегося и что-то нечленораздельно выговорившего.
Жалко его было, как собаку, и, может быть, лучше ему сдохнуть самому, чем ожидать подарков судьбы от рук непредсказуемой Эльвиры Павловны.
Настя пожала плечами и покинула сначала кухню, потом и вовсе квартиру. В их опустевшем подъезде тишина в половине пятого утра казалась плотной и напряжённо звенящей, словно ожидающей чего- то.
Эльвира Павловна в пять утра выглядела невыносимо бодрой для уставших изморенных Людки и Насти, такой энергичной, что прямо резало глаза.
Она позвала их в свой кабинет и неожиданно щедро предложила выпить кофе. И всё сама налила из кофейника в дорогие фарфоровые чашки. Даже конфеты предложила и, что тоже получилось неожиданно, начала разговор с одобрения и похвалы.
И только, когда Настя и Людка отпили кофе и закусили предложенными трюфельными конфетами из вазочки на столе, хозяйка добавила настолько изменившимся и заметно похолодевшим голосом, что Людке и Насте сразу перехотелось и конфет, и кофе, да и во рту появился противный кисловато-горький привкус:
- Мои дорогие курочки, были бы вы умнее, спросили бы напрямую, как и что надо сделать, чтобы выходило гладко, складно и ладно. Без малейшего намёка на неприятные последствия! - последние слова хозяйки прозвучали с жаром и предостережением, и служанкам от них совсем не по себе стало. - Ладно, мои дорогие, пусть и глупые по неопытности курочки. На первый раз я вас прощаю и даже, по своей доброте, поощряю, - усмехнулась Эльвира Павловна и встала.
Затем, подойдя к стеклянным полкам, открыла ключом ту, где хранился эликсир, взяла его и потом пипеткой накапала всего несколько капель в чашки, снисходительно вручив их Насте и Людке вместе с подносом с пустым чайником и своей чашкой, наказав вскорости вернуть чистые.
- Ух! - воскликнула за дверью Людка. - Ничего себе!
- Ага, - кивнула Настя. А на кухне, дождавшись, когда напарница выпьет свой эликсир, сказала, что сама занесёт хозяйке посуду.
Людка ушла, не в характере у неё было что-то спрашивать, да и дел по хозяйству и с животными хватало: для заметно выросшей в размере твари и еды требовалось гораздо больше прежнего.
«А что теперь будет, когда тварь вовсю распробовала кровь человека и во вкус войдёт, а?» - мысленно задала себе вопрос Настя и, пожав плечами, нагнулась под раковину тихонько позвав еле живого, постаревшего и захиревшего, сидя на цепи, Мирона. Его, к слову, Эльвира Павловна не спешила скармливать твари. Видно было, что нравится ей его стоны и мучения из-за отрезанных конечностей. А еще больше ей нравилось Настино неравнодушие, хоть и крылось оно теперь за бесстрастным лицом, но как же горело и выло всё у неё внутри...
Такое Эльвира Павловна всегда чувствовала – в этом Настя не сомневалась, сколько ведь на её служении хозяйке тому было примеров? Тем не менее, она неспроста решила самостоятельно занести чашки в кабинет хозяйки, чтобы одновременно проявить смелость и инициативу.
А сейчас, не услышав под мойкой ответа Мирона, кроме тихого стона, чертыхнулась про себя, присела и, морщась от запаха болезни, немытого тела и мочи, коим шибануло в нос, отодвинула в сторону шторку и поползла к Мирону, намереваясь влить в него крохи эликсира с водой, даже если для этого придётся силой разжимать ему рот.
Но она зря беспокоилась, Мирон лежал на спине, исходя тихими болезненными стонами от лихорадочного жара, едва вообще понимая, где сейчас находится и что происходит. И это ужасное обстоятельство оказалось Насте на руку: она с лёгкостью влила ему эликсир в рот, лишь едва поднеся чашку к губам Мирона.
- Воды, - едва слышно промямлил он, и Настя не могла ему отказать, даже если потом хозяйка упрекнёт в нерасторопности. "Поправляйся", - мысленно пожелала Мирону Настя, оставляя рядом с ним уже другую, щербатую кружку с водой, которую хозяйка не хватится, если вдруг решит открыть кухонный шкафчик с посудой.
Наконец Настя выползла обратно из-под раковины, утёрла рукавом кофты лоб, подлавливая себя на том, что запыхалась, изнервничавшись.
Теперь, наскоро помыв посуду, поставила её на поднос и поспешила в кабинет хозяйки, мысленно моля неведомо кого, чтобы Эльвира Павловна всё ещё пребывала в хорошем расположении духа и не сетовала насчёт долгой возни с посудой.
Насте повезло. Хозяйка сказала: «Заходи», едва она постучала.
Расставляя посуду на специальную полку с сервизом, Настя сначала услышала, как Эльвира Павловна кашлянула, а затем сказала:
- Вот хотела с вами, двумя клушами, беседу провести, но дел по горло. Таких, коих, кроме меня, и никто не сделает. Поэтому слушай внимательно, Настенька, и запоминай крепко-накрепко в свою куриную и тупую головушку. В следующий раз, если на дело пойдёшь, так сказать, за питательной кровушкой, сразу ставь меня в известность. Я и зелья тебе выдам, научу, сколько капель в спиртное добавлять и что вообще делать, чтобы без всяких ненадёжных импровизаций с вашей с Людкой стороны обходиться.
Прозвучало хоть и обычным тоном, но с внутренним предостережением. У Насти аж мурашки побежали по коже, а она как раз повернулась, чтобы спросить, что делать с Павлом.
- Отпустите его и выведите под утро к гаражам, но прежде вот это выпить заставите! - в который раз предугадывая вопрос Насти, сказала Эльвира Павловна, нагнав на служанку ещё больше жути... Сама же хозяйка, открыв ящик под столом, достала маленький флакон с белой, как мел, жидкостью и, пояснив, сколько капель требуется, объявила, чего желает на ужин, а после жестом дала понять Насте уходить. Затем, больше не глядя на служанку, открыла свой толстенный чёрный гроссбух и взяла ручку.
Настя вздохнула, нажимая на кнопку «стоп» в старенькой «мотороле». Вытащила наушники, допила оставшийся в чашке сладкий и уже остывший кофе и поморщилась, когда посмотрела на время.
Была половина четвёртого, пятница. Впереди ещё достаточно времени, чтобы перестелить кровать хозяйки к приезду с иногороднего конкурса по лепке из полимерной глины.
Людка тоже должна была вот-вот прийти из магазина с запасом продуктов и всяких вкусняшек, составленных Настей ещё с обеда, когда заготавливала разной снеди для хозяйки, зная, как она любит всё домашнее, которое для неё никаким первоклассным рестораном не заменишь.
И за неделю её по-настоящему чудесного отсутствия Настя так много успела записать из воспоминаний, не жалея на это дело времени ни на сон, ни на что ещё, а Людке просто сказала, что будет отдыхать.
К слову, той, неожиданно с годами служения Эльвире Павловне подсевшей на мексиканские мыльные оперы и женские романы, самой было чем заняться, и оттого Настю она не беспокоила.
Настя вздохнула, делая мысленные пометки, что бы ещё рассказать из своих воспоминаний. Но всё казалось незначительным, стоившим едва ли упоминания вскользь, как о затяжных периодах впадения в детство Людки, ставшей совсем послушной, после того как хозяйка освоила гипнотическое внушение через телевизор, которое и использовала на других жильцах, тех, кто не желал уезжать из своих квартир ни в какую.
На них не действовало ни печенье, ни разжиревшая тварь, умеющая распадаться на части, которые, ведомые одним общим разумом, теперь, после опробованной человечины во всех непотребных смыслах, постоянно желали подобного кровавого яства.
И оттого тварь не спала, как прежде, крепко даже долгими зимними ночами, часто с ведома хозяйки слетая с укреплённого и утеплённого чердака, влекомая светом в окнах.
Сама Эльвира Павловна порой специально оставляла чердачный люк во втором подъезде незапертым, чтобы тварь шалила в своё удовольствие. Так она избавилась от большинства упёртых соседей и всех бродящих возле дома животных. Потом, кстати, не раз жалела, что предоставила твари такую свободу, и весь опустевший дом заколдовала, превратив в свою защищенную от чужаков крепость практически во всех смыслах.
А вот Жору «Мухомора», соседа, в живых таки оставила, и Настя не понимала, то ли это оттого, что он телевизор свой не смотрел, то ли просто хозяйка его пощадила по своим усмотрениям. Но ясно было одно: Жоры она совершенно не опасалась и тешила своё самолюбие тем, как сильно он вскорости стал бояться её и служанок, словно знал о них всю правду.
Ещё Насте стоило мысленно отметить тот факт, что после гипнотизирования телевизором Людки хозяйка успокоилась, явно внушив той докладывать о нарушениях со стороны Насти. Тем самым прекратила она самоличные внезапные и очень частые досмотры их квартир и приглашения на чай, за распитием которого она устраивала допросы, доводившие служанок до истерик и слёз. Сама же при этом Эльвира Павловна напитывалась их страхом, как пиявка, и даже толстела. Может, хоть от этого чаёвничать совместно перестала.
Настя вздохнула. От тяжёлых воспоминаний и так болела голова и на душе было невыносимо тоскливо, а сколько пустых бутылок из-под водки на кухне и в коридоре требовали выноса в пункт стеклотары!..
Потому что только водка выручала после ночных кошмаров, глушила боль и разбереженные чувства. Ведь Настя и не предполагала, что ворошить прошлое окажется для неё так болезненно.
Она шмыгнула носом, помотала головой, отгоняя прочь слёзы, как и сильное глупое желание снова напиться.
Вот что делало с ней губительное и частое ночное распитие водки – вызывало очередную частую потребность и к тому привыкание.
«Соберись», - сказала она, решив потом выпить ещё кофе со сладким пирогом, ожидающим на кухне. Но сначала требовалось принять душ, а то всё провоняло потом от сегодняшней большой уборки, стирки, готовки. И всё это с самого раннего утра.
Потому что Насте не хотелось попасть под горячую руку хозяйки, которая ещё неизвестно в каком настроении приедет с конкурса. Кто знает, как всё там прошло?
Собрав чистое белье и вещи для переодевания после душа, Настя занесла их в ванную, а затем направилась перестилать кровать хозяйки. И по пути, как частенько бывало, в тишине и одиночестве, без давящего собой присутствия Эльвиры Павловны, у неё снова мелькнула ещё одна мысль-заметка о том, что, когда дом полностью опустел, хозяйка и настояла на убийствах алкашей. Больше никого и никогда из пленных не отпускали.
А Людка от содеянного, часто впадая в детство и тихое помешательство одновременно, заспиртовывала с особым рвением глаза жертв, а именно – наиболее симпатичных мужчин. Чтобы потом с ними наедине общаться, замещая этим общением свои неудачи в любви, в которой ей всегда отказывали по причине совершенно непривлекательной, мужеподобной внешности.
Настя же знала, что напарница ещё и собственных детей тоже хотела иметь, и поэтому опасалась, чтобы та не надумала дурного сотворить. Поэтому на все подобные мероприятия, «охоту» так сказать, они постоянно вместе ходили. И ещё Настя мысленно поклялась себе, что до такого ужаса с детьми у Людки никогда даже в мыслях не дойдёт. Она, Настя, самолично за этим проследит и не допустит.
А еще получит ачивку в профиль. Рискнете?