В заброшенном поселке городского типа стояло дождливое лето. Автобус лихо подкатил к остановке, бодро обдав грязью из лужи не успевшего отпрыгнуть хромого деда с резко очерченным социальным лицом. Озверелая в долгом ожидании толпа дружно пошла на приступ автобуса, вежливо пихаясь локтями и коленками.

Первой в салон ворвалась наглая толстуха и, расталкивая всех своими авоськами, заняла сразу два места. Бесшумно и незаметно на оставшейся незанятой территории сиденья рядом с толстухой скромно материализовался безликий пенсионер, причем так, как будто он был здесь всегда, родился, вырос и никуда с этого клочка сидения не уходил. Все японские ниндзя обрыдались бы горючими слезами, безрезультатно пытаясь повторить этот трюк с такой же незаметностью. Следом резво запрыгнула ворчливая старушенция, усердно колотя клюкой желающих ее опередить. Сзади нее устроились посылающие всех на три буквы панки, оплевав по привычке спину старухи. Рядом с бабкой на сиденье рухнул обкурившийся наркоман и с дебильной ухмылкой пьяного ребенка начал сдирать обшивку с сидений.

На переднем сиденье обосновались хронический алкоголик с вечно простуженным интеллигентом, тоскливо страдающим депрессией. Незаметно даже для себя просочился контролер со шрамом через все лицо после кесарева сечения (результат врачебной ошибки местного ветеринара). Последним зашвырнулся мстительный хромоногий дедок, ухитрившийся выбить костылем подфарник у автобуса.

Народу в салон набилось столько, что карманник, еще при посадке запустивший руку в богато оттопыренный карман пьяного лоха, не мог вытащить не только кошелек, но и руку оттуда. Сексуально озабоченный маньяк, недавно вышедший из Центра помощи насильникам, пострадавшим от их жертв, деловито тёрся возле вызывающего вида стареющей нимфетки, которую накрепко прижал к поручням толстенный близорукий астматик, замученный одышкой.

Автобус тряхнуло на ухабе. Плюгавенького мужичка в кепке толпой выдавило к толстухе на колени.

- Буквально спасибо, - восхитился мужичок, еле удержавшийся за необъятно-могучие груди толстухи.

Если бы не грандиозные холмы страсти, которыми щедро наделила  толстуху природа, мужичка просто выдавило бы из окна.

Толстуха открыла огромную свою пасть и заорала от возмущения так, что кепка слетела с лысины мужичка и лихо напялилась на постороннюю бабку. Пенсионер рядом с ней стал  еще незаметней и замаскировался под обшивку сиденья. Его облик потускнел и стал полупрозрачным, расплываясь в обозримом пространстве. В молодости он был разведчиком и умел вытворять и не такие трюки.

- Хмык, - хмыкнула посторонняя бабка.

Карманник продолжал биться в судорогах, тщетно пытаясь вытащить руку.

- Ишь, припадочный, - прошамкала посторонняя бабка в кепке.

Маньяк вдавил нимфеточную самку, уже много раз пожалевшую, что не поехала на такси, в живот астматику так, что она не могла пошевелиться, и начал жадно её исследовать. Не выдержавший давления астматик, нечаянно икнув, стыдливо испортил воздух. После первого же вдоха нимфетка потеряла сознание, а привычный ко всему маньяк, натянув на себя респиратор, стал расстегивать на ней блузку, делая вид, что он это нечаянно.

- Ну и давка, - стеснительно извиняясь, выдохнул застенчивый астматик.

- У нас тут особенно, я имею в виду так, хотя не всегда особенно, а иногда совсем не так, - пропыхтел сквозь респиратор старательно занятый своими делами маньяк.

- Предъявите билетики, - несмело послышался местами робкий голос контролера, старательно делающего вид, что он случайно тут оказался.

Контролер избегал встречаться взглядом с начавшими закипать зайцами. Алкаш залпом придушил пузырь портвейна и в порыве честности попытался обменять бутылку на талончик у хмурого интеллигента, на ноге которого стоял здоровенный одноглазый бугай и ехидно ухмылялся. Седой как смоль интеллигент нецензурно отказал алкашу и рванулся в отчаянно-бессильной, заранее обреченной на провал попытке стряхнуть чугунный берц бугая. И когда у него это не получилось, он, трепетно дребезжа ресницами, невинным пронзительным голосом спросил у водилы, который час.

Водила молча задохнулся от гнева. Руль в его руках стал параллелограммом.

Автобус, и без того трясущийся на ухабах, помчался зигзагами. Приложившись дубовой головой о компостер, заклацал вставными титановыми челюстями сморщенный дедок, пугая пассажиров красным, как синь, стеклянным глазом. Веселые панки насыпали за воротник толстухе пауков вперемешку с божьими коровками и дружно заржали.

На ухабе толстуха подпрыгнула, и ввинтившись в плафон на потолке, рухнула на свою авоську с газировкой. Плафон с грохотом разнесло в куски, а бутылка газировки в авоське яростно взорвалась под тяжестью толстухи, не выдержав такого обращения с собой. Осколки ушли в пол, вышибив в давно проржавевшем днище автобуса дыру, куда стало по очереди засасывать народ.

- Война, - вдруг заорал во всю свою партизанскую глотку дед-сморчок, мгновенно среагировав на двойной взрыв, и беспощадно лязгнул челюстями, откусив приличный кусок от компостера.

Толпа прижалась к стенкам, отшатываясь в ужасе от дырки в полу. Маньяк же давно спрятался под блузку старлетки и теперь упорно пытался стащить с нее юбку. Рядом раздался победный клич расплющенного карманника, выдернувшего наконец руку с кошельком из кармана пьяного лоха вместе с куском лоховых штанов.

- Разрази меня кенгуру! - послышался невдалеке радостный вопль интеллигента, с ноги которого толпой удачно снесло бугая.

По инерции бугай выбил своим медным лбом окошко к водиле. Обезумевшая толстуха вцепилась от ужаса в горло мужичка, трогательно разинувшего рот в оглушительном немом крике. Его нежные, налитые кровью глаза стеснительно умоляли о помощи.

Обостренно-чувствительный к социальной несправедливости хромой дед жизнерадостно рванул на выручку, размахивая костылем и радуясь, что он еще на ком-нибудь сейчас оторвется. Рассвирепевший водила старательно пытался выбить несчастному бугаю единственный глаз монтировкой. Алкоголик отнимал кепку у посторонней бабки, со всей пролетарской любовью методично колотя пустой бутылкой по ее непонятливой голове.

- Отдай мне не мою кепку, старая кочерыжка, - орал алкаш.

Толпа на задней площадке уже выдрала все волосы из успевшего неоднократно пожалеть о выборе своей профессии контролера и теперь собиралась разорвать его на куски. Толстуха выдернула зубами шнур и выбила стекло головой мужичка.

- У вас есть что-нибудь, что бы вы не хотели мне сказать? – возмущенно орал воспрянувший к жизни интеллигент, вцепившись в загривок застрявшему в окошке бугаю.

Дед-хромоног стер костылем гнусную ухмылку с физиономии панка, решительно врезал по макушке зарвавшемуся наркоману и бодро звякнув ветеранскими медалями, запрыгнул на живот сползшего на пол обессиленного в борьбе с толстухой мужичка.

- Я что, неправильно ошибся? - озадаченно удивился дед, кроша костыль о голову толстухи под первобытный визг контролера, с которого срывали последний клочок одежды.

Бугай, вышибленный монтировкой из кабины водителя, отлетел назад и впился в поручень.

- Да у тебя на роже лица нет, - захохотал алкаш, показывая на бугая бутылкой.

С диким торжествующим ревом маньяк сдернул все-таки юбку и завертел ею  над головой, радостно хохоча. Толстуха резко упала в обморок.

- Пеньки давленые, - шипел дед-хромоног, обиженно колотя панков обломком именного костыля.

- У тебя останется одна рука - чтобы вытирать задницу, - добродушно прорычал внезапно воспрянувший к жизни дед-сморчок, увидев наконец контролера. После чего, улыбнувшись своей акульей пастью, он выплюнув кусок компостера и впился зубами в руку контролера с непреклонным решением ее отгрызть.

- Добивай мерзавца, а то медицина такая дрянь, вылечит ещё, - поддержал агрессивного сморчка алкоголик, разбивая в припадке восторга бутылку об макушку бугая.

- У меня психика не беспредельная, - произнес бугай, отрывая от своей спины обосновавшегося там интеллигента и смыкая свои накачанные за годы работы на мясохладобойне руки на его горле.

Водила увидел, наконец, остановку и понесся к ней на всех парах, не разбирая дороги. Астматик судорожно затрясся, выкатив глаза, внутри у него что-то утробно лопнуло, булькнув, и он упал без сознания.

- Бедненький, - истошно запричитала старуха в кепке, дергая маньяка за рукав.

-  Не беси меня, старая, несмотря ни на что, - заорал маньяк, свирепо вращая глазами.

У маньяка наступил высший миг блаженства. Весь в эйфории, он повернулся к контролеру, на руке которого висел дед-сморчок. Толпа отпрянула от бешеного огня в разноцветных маньяковых глазах.

- Он засланный казачок, и мы его сейчас убьем, - процедил маньяк, ослепительно сверкнув глазами.

-  Нет, он засланный косячок, и мы его забьем, - пьяно проорал наркоман, отплясывая румбу сидя на сиденье.

-  Ну что, кокнем гада, в смысле поместим его в безопасное место, где бы он нам не помешал, - тихо прорычал дед-хромоног, ласково приглядываясь к новой жертве.

Толпа грозно обступила контролера, который пронзительно заверещал. Но тут водила лихо подрулил к остановке, задавив наглую бродячую собаку, неоднократно прокусывающую ему шины, и ещё на подлете открыл двери. Из дверей и окон автобуса посыпались пассажиры, как осенние листья с дерева. Последним вышел бугай, предварительно выкинув интеллигента в окно. Опасливо обходя дырку в полу и спотыкаясь об мужичка, в салон зашвыривались новые смельчаки. Карманник, обреченно вздохнув своей тяжкой доле, сумрачно воткнул руку в карман вошедшего нового лоха. Маньяк обворожительно улыбнулся своей навеки перекошенной ухмылкой смазливо-веселой хохотушке, заскакивающей в автобус, и судорожно начал приводить в чувство астматика.

Алкаш увидел старого друга с торчащей из кармана бутылкой портвейна и приглашающее замахал тому руками, приветливо показывая на свободное место рядом с собой.

И только водитель с невыразимой безысходностью смотрел на дорогу к следующей остановке, пытаясь выпрямить гнутую монтировку.

- Хмык, - хмыкнула посторонняя бабка в кепке из под сиденья алкаша.

(с) Сергей Кабских