Никто  не  знает  меня – не  знает  меня  НАСТОЯЩЕГО.
Для  всех  я  такой, каким  притворяться  приходится.
У  меня  роль  шута, окружающим  шутки  дарящего,
Но  никто  не  спросил, что  же  ЗА 
этой  маской  находится.

И  никто  не  узнал, что  за  дверью, за  ширмой, за  внешностью,
За  улыбкой  простой, и  за  смехом, за  счастьем, за  радостью.
За  той  глупостью, что  называют  обычно  беспечностью,
И  за  тем  малышом, что  любит  одни  только  сладости…

Мне  хотелось  кричать – меня  обрекли  на  молчание.
Им  не  нУжны  мои  ни  страданья, ни  страх  одиночества.
А  душа  извелась  в  попытках  найти  понимание,
И  не  выразить  всеми  словами, как  этого  хочется!

И  не  выплакать  всеми  слезами, как  это  желается!
И  не  вылить  чернилами  жажду  строкой  на  бумаге!
Это  вечно  в  тебе  будет  черною  думою  мается,
Потому  что  в  тебе  нет  достаточно  твердой  отваги.

И  нет  сил  улыбаться, когда  разрыдаться  так  просится,
Не  закроешь  глаза  и  не  сможешь  спастись  от  реальности.
А  тем  временем  жизнь  по  крупице, по  капле  уносится,
А  тебя  заставляют  сломиться  под  лоном  банальности.

Не  загнать  больше  в  клетку  порывы  немого  отчаянья,
Не  закрыть  на  засов, ибо  боль  лишь  сильней  вырывается!
И  не  спрятаться, не  усидеть  под  покровом  молчания, -
Так  обычно  душа  от  жестокого  мира  спасается.

За  поверхность  шагнуть, протянуть  другу  руку  спасения,
И  проникнуть  в  другую  реальность,
ту,
что  настоящая,
Просто  выслушать, хоть  бы  и  молча, не  высмеяв  мнения…
Алчет  кровь молодая  излиться,  потоком  бурлящая!

Но, увы, не  придумали  в  мире  еще  собеседника,
Для  кого  б  оказалось  чужое  важней  своего.
Кто  бы  вытащил  из  пустоты  одиночества  пленника,
Не  потребовав  за  избавленье  взамен  ничего.

И  по-прежнему  требуют  радости, смеха, веселия.
Эту  маску, как  шапку,  носить  обречен  я  всегда.
Отвернутся,
без  жалости, без  понимания,
слез  сожаления.
Заточил  в  этот  образ,  как  в  цепи,  навечно  себя…

Естественную как дыханье слиянность с дивной Русской природой, которая является главным источником Духовных и всех Жизненных сил Русского народа, Константин Васильев ощущал в своей Душе с годами всё острее и глубже. Сказочная красота родного леса, затаённых в лесной глуши озёр и воспетых в народных песнях белоснежных птиц вдохновила Костю на написание такой завораживающей картины как «Гуси-лебеди».
Более тысячелетия дремлющий в народе Русский Дух всё явственнее просыпается в Душе Константина Васильева живописно воплощёнными основами исконно Русского Народного Мировоззрения (и Миропонимания), в жизнеутверждающей системе которого Сотворённая Творцом (Внешняя) Природа естественным образом влияет на Души людей (их Внутреннюю природу) и формирует их в любви ко всему Миру через любовь к родной Матушке-Природе, к своим Предкам – к их святыням – Языку и выраженном на нём Миропониманию.
Разрозненные и часто искажённые осколки исконно Русского НАРОДНОГО МИРО-ВОСПРИЯТИЯ, целенаправленно уничтожаемого веками, но до конца не искоренённого (ибо убить его – значит окончательно убить Душу народную), всё же дошли до нашего времени.
Бережно очищая всё дошедшее до нас от многовековых затемняющих смысловых наслоений и умышленных искажений и опираясь на Природные Каноны и критерии познания истинной сути Мироздания, мы можем восстановить казалось бы безнадёжно утраченную целостную картину Миропонимания наших Пращуров-Русов.

Вот пример Древнерусского сказания, пробуждающего Русский Дух в Русских Душах:

"До рождения Света Белого Тьмой кромешною был окутан Мир. Был во Тьме лишь Род – Прародитель наш. Род – Родник Вселенной, Отец Богов. Был вначале Род заключён в Яйце, был он семенем непророщенным, был он почкою нераскрывшейся. Но конец пришёл заточению, Род родил Раду-матушку. От любви той Рода-батюшки и жены его Рады-матушки родилась на Свет Лада-ладушка.
И разрушил Род Темень тёмную, сокрушил её Он Любовию, и Любовью той Превеликою Мир Проявленный вмиг заполнился.
И родил он царствие да Небесное, а под ним создал Поднебесное. Отделил Океан-море синее от Небесных вод твердью каменной. Разделил тогда Свет и Тьму, Правду с Кривдою.
Род из уст своих испустил птицу Матерь Сва, Духом Божиим родил Сварога. Был беремен Он Божьим словушком – породил Барму Он бормотанием. И корову Земун, и козу Седунь Он породил во царстве своём. А из их сосцов разлилось молоко по Небесному Своду всему по синему.
И тогда Род Седаву-Звезду родил, а под ней поместил Камень Алатырь. И Алатырём пахал – сбивал молоко, и из масла родил Землю-Матушку. Как родилася Мать да Сыра Земля, так ушла она в бездну тёмную, в океана глубь схоронилася.
Солнце вышло тогда из лица Его – самого Рода Небесного, Прародителя и Отца Богов, месяц Светлый из груди Его, Звёзды частые – из очей Его. Зори ясные – из бровей Его. Ночи тёмные – да из Дум Его. Ветры буйные – из дыхания. Дождь, и снег, и град – от слезы Его. Громом с молнией голос стал Его!
Утверждён в колеснице огненной гром гремящий – Глас Всевышнего. В лодке золотой – Солнце Красное. А в ладье серебряной – Месяц.
Род – отец Богов. Рада – мать Богов. Их союз в Ладу да в Любви большой порождает всё, что есть лучшего в Душах всех существ в Мире явленном."

Такое понимание Животворной Природы, полной творческой благодати Создателя, младенцы на Руси впитывали буквально с молоком матери, оно вливалось в их Души через колыбельные напевы, а также сказания и предания старины глубокой, звучащие также нараспев.
Воспитанный в таком ключе русский ребёнок с младых ногтей воспринимал Мать-Природу как Божественный Храм, многоярусные леса – как иконостас, облака как образа, а звёзды  – как лампады.
Трепетное РЕЛИГИОЗНОЕ ЧУВСТВО восхищения красотами РОДНОЙ ПРИРОДЫ, предстающей перед взором как ЕСТЕСТВЕННЫЙ Божий Храм (ХРАН – по-русски) на картине К.Васильева «Гуси-лебеди», вызывают в памяти стихи русского поэта:

Не в смерть, а в жизнь введи меня,
Тропа дремучая лесная!
Привет вам, братья-зеленя,
Потёмки дупел, синь живая!
Я не с железом к вам иду,
Дружась лишь с посохом да рясой,
Но чтоб припасть в слезах, в бреду
К ногам берёзы седовласой,
Чтоб помолиться лику ив,
Послушать пташек-клирошанок
И, брашен солнечных вкусив,
Набрать младенческих волвянок.
На мху, как в зыбке, задремать
Под «баю-бай» осиплой ели…
О пуща-матерь, тучки прядь,
Туман, пушистее кудели,
Как сладко брагою лучей
На вашей вечере упиться,
Прозрев, что веткою в ручей
Душа родимая стучится.