riveramara

– Очень просто, – легко ответил брат, – Скажи родителям, чтоб они тебя убили, а потом родили нового ребенка. Это будешь ты, только мальчик.

Я почуяла подвох и решила посоветоваться с бабушкой. Перепутала или специально наврала – не помню, но сказала, что брат хочет быть девочкой, потому что иначе нечестно.

Потом дедушка разговаривал с братом на кухне, а бабушка в детской читала мне Гайдара. Будь я постарше, то догадалась бы притвориться, что сплю, и попыталась подслушать, но тогда у меня ума на это не хватило, а брат обиделся и долго не хотел со мной играть.

В тот раз мы урок не усвоили. Когда через несколько месяцев поехали на море и стали спорить из-за верхней полки (нам доставалась только одна, вторая была дедушкина), бабушка забрала ее себе, а мы спали на нижних.

***

Мне исполнилось 5, брату 12. Лето, у него каникулы, я не пошла в сад. Бабушка и дедушка на работе. Брат сделал нам бутерброды и рассказал, что наша семья особенная: мы охотники на демонов! 

Сегодня у нас первое испытание: он должен победить демона, а я – не испугаться и сидеть тихо. Предупредил, что для ритуала используется спецтехника: телевизор с видеомагнитофоном в комнате бабушки и дедушки. Только там можно запустить особую кассету.

Я ни в коем случае не должна заходить в комнату, иначе демон сразу же убьет меня, потом брата, выпустит других тварей, они превратятся в нас, убьют бабушку и дедушку, превратятся в них…

-- Ты понимаешь, что это серьезно? Или ты еще маленькая... надо сказать деду, что ты еще не готова, из-за тебя все погибнут... -- взволнованно говорил брат.

Я изо всех сил старалась убедить его, что полностью готова. Это было нелегко, но я справилась. 

Брат закрыл за собой дверь, я затаилась в соседней комнате. Послушала звуки демонов через стену с помощью стакана – кричали тихо.

Зашла в кухню, где стоял второй телефон, позвонила дедушке на работу. Сказала, что знаю все про охоту, испытание проходит успешно – брат борется, я сижу в другой комнате, демоны кричат тихо.

Дедушка приехал быстро. Велел мне оставаться на кухне, вбежал в комнату, закрыл за собой дверь, вышел с кассетой в руках и унес ее на работу. Брат сказал, что из-за меня мы теперь никогда не станем настоящими охотниками.

Было ли что-то страшное на этой кассете или наша семья действительно убивает нечисть, а мы с братом неудачники, провалившие испытание – не знаю. Но тогда второй вариант казался мне более правдоподобным, иначе почему бы нам строго-настрого запретили включать телевизор без взрослых, и он действительно не включался.

Осенью я упросила дедушку вернуть нам телек, никаких кассет с демонами брат больше не приносил, а боевики смотрел без меня, потому что я их действительно не любила. Дверь в комнату он больше не закрывал.

***

Когда мне было 6, брату 13, ему очень нравилась девочка из другой школы на два года его старше -- отличница, активистка, красавица.

Он ей наврал, что я умственно отсталая, и попросил научить меня читать, иначе меня сдадут в интернат. Так со мной стала дружить взрослая девушка, это было очень круто, несмотря на мелкие недостатки.

Когда она приходила к нам в гости, разговаривала со мной как с маленькой:

– Смотри, какая буква! Это буква А, повтори аааа.

– Аааа, – послушно тянула я.

К тому времени я читала 90-100 слов в минуту, но не признавалась, боясь потерять такую классную подругу. Если ей нравится играть со мной в школу – будем, значит, играть.

Брат сидел рядом с ней, вздыхал, краснел. Она брала его за руку, иногда даже обнимала. Я не ревновала, потому что обниматься мне все равно не нравилось, а вот когда старшая подруга идет через наш двор и при всех со мной здоровается, спрашивает, как дела – было очень приятно и полезно. Противные близняшки со второго этажа перестали ко мне цепляться. 

Через пару месяцев в выходной день мы с бабушкой встретили на улице эту замечательную девушку. Она тепло поздоровалась с мной, холодно с бабушкой и гневно сказала:

– У вас нормальная девочка, она уже почти все буквы знает, а вы ее хотите в интернат сдать. Как вам не стыдно, вы же врач!

Бабушка растерянно посмотрела на нее, на меня, на нее, на меня…

– Мы так играем, – неумело соврала я. – У нас все так играют.

Хуже уже быть не могло, и меня понесло. Я обняла подругу, заплакала, понимая, что теряю ее, и сквозь слезы спросила:

– Когда меня сдадут в детдом, ты меня заберешь?

Правда выяснилась в тот же день. Разгорелся скандал, я потеряла подругу, брат получил полный игнор от нее, и нам обоим сильно влетело дома за вранье и притворство.

Когда дедушка спросил, чья именно это была идея, мы с братом оба молчали. О чем думал он, не знаю, а я посчитала, что и так все понятно: ну какая девочка, если она в своем уме, захочет притворяться умственно отсталой, а если не в своем, то она не притворялась, но и наказывать ее нельзя. 

С тех пор я окончательно потеряла преимущество «она же девочка», но приобрела намного большее – друга и сообщника. Мы стали действовать заодно в полном (ну почти) согласии. Многочисленные пострадавшие родственники и знакомые не дадут соврать: мы были страшной разрушительной силой, укротить которую смогло только время, превратившее нас в обычных скучных взрослых.

— Что это они? — удивился я.  

— Люди Рихарда пробили туннель, и если они не сменят направления, то вскорости выйдут сюда.  

Я представил, как полтора десятка усталых пьяных каменотесов вывалятся прямо на полсотни бесстрастных зомбаков, и мне стало плохо.  

— Не мы это начали, — сказала Таир.  

Я кивнул. Но легче от этого не было. Люди, которых я знал с детства, люди, которые всю жизнь работали на моего отца, сейчас, черные от пыли, стремились к собственной смерти. Смерти, что скорее уж заслуживали я, Рихард или же неугомонный епископ, только и умеющий, что обещать подмогу да разглагольствовать о посмертной награде.  

Мы миновали эту пещеру и вышли в следующую. И когда мы почти миновали и ее, Таир вдруг по пояс провалилась.  

— Зомбя! — глухо заорал кто-то из-под пола. — Сюда все! Мочи ее!  

Я кинулся к девушке, и потянул ее вверх. Однако снизу не отпускали. В глазах у моей провожатой застыл ужас, сама она лишилась в мгновение всей своей надменности и стала обычной молодой испуганной женщиной.  

Чуть позади меня обрушивался пластами пол. Из дыр полезли черные кнехты с кирками.  

Диким усилием я выдернул Таир из ямы, она со стоном упала рядом. Из соседнего зала, видимо, почувствовав неладное, к нам уже бежали Старшие.  

Однако они не успевали. Это был момент выбора — я мог сказать, кто я, и приказать убегать, захватив Таир в качестве заложницы, — или же…  

Используя факел как булаву, я раскроил голову первому нападавшему, пинком отбросил второго. Пусть я не так крепок, как Рихард, но воспитывали меня как рыцаря и с детства учили, что если выпадет шанс умереть, прикрывая короля, — я должен буду его использовать.  

Короля в наличии не нашлось, но была Таир. Надо продержаться лишь несколько мгновений — и я сделал это. Подоспевшие зомби легко расправились с кнехтами, последний из них попытался уйти обратно в дыру, но я сделал к нему шаг и подхватил его за шкирку, отбрасывая в сторону.  

— Йохан! Мертвый Йохан! — завопил кнехт, ползая от моих ног к ногам зомби и обратно. — Бедненький мертвый Йохан!  

— Заткнись уже, — потребовал я. — Жить хочешь?  

— А моя душа? — совсем тихо спросил он.  

— Никому не сдалась здесь.  

— Тогда хочу.  

Я не знал его. Более того, я не хотел знать, что с ним будет дальше. Несколько Старших спустились в отрытый кнехтами ход, чтобы посмотреть, как лучше его завалить.  

Обернувшись, я встретил пристальный взгляд Таир. Она смотрела на меня, но видела явно кого-то другого.  

Той ночью мы впервые возлегли вместе.  

***

— А если будет ребенок? — спросил я утром.  

— Мы управляем этим, — успокоила она меня.  

С этого момента никто меня больше не стерег под дверью, и я мог делать что хотел. Но вот странная вещь — хотел я все того же. Бесед с Таир, прогулок по крепости и подземельям, чтения новых книг.  

Так как теперь никто не запрещал мне разговаривать с остальными, я мог наконец выяснить ее статус и вообще — кто здесь был главным и кто кому подчинялся. Старый калека, одноногий солдат нашего любимого курфюрста, выкинутый на обочину семь лет назад и чудом попавший сюда, объяснил мне так:  

— Есть «родные» — это те, кто здесь родился. Они могут что угодно, ну, вроде как дворяне. Есть «любимые» — это мы с вами, то есть, те, кто здесь по своей воле. Есть «дорогие» — это вроде как мы, но у которых уже есть здесь дети. К деткам здесь относятся очень трепетно, и если бы какая баба согласилась надуть пузо от меня, то я бы что угодно за ради такого сделал…  

— То есть Таир — просто «родная»?  

— Нет! Среди «родных» больше всех почитаются те, у кого много родственников-Старших. У нее, считай, больше всех в крепости.  

— А Старшие? Они ведь тоже не все одинаковые?  

Солдат огляделся — мы беседовали с краю базара, под навесом, где он подшивал желающим сапоги за мелочь.  

— Об этом вроде как не говорят. Но все знают. Ты когда умираешь, то становишься слегка диким. И некоторое время туго соображаешь. Потом ты вроде как выправляешься и готов делать все, что прикажут. Проходит время, и ты сам уже можешь приказывать тем Старшим, что помладше. А еще потом… Ну, доказательств у меня почти нет… В общем, совсем потом ты становишься вроде как демоном. Я трижды видел Старших, у которых рот не зашит, и это именно они. Они не выходят из подземелий, но оттуда они видят все, что происходит в мире. Они могут разогнать тучи. Могут управлять нами так, что мы и не заметим, могут…  

— Хватит сказок, — усмехнулся я. — Поверь, я был в самых глубоких подземельях. Никого такого там нет.  

Однако разговор этот запал мне в душу. Тем же вечером, в постели, наглаживая мягонько по спине Таир, я спросил ее:  

— Как вы принимаете важные для крепости решения? Я не видел у вас главных.  

— Они внизу, — ответила она с улыбкой. — Все, родившиеся в замке, чувствуют их. Мы просто живем так, как должны. Если вдруг я попытаюсь сделать что-то, что не понравится Самым Старшим, мне станет очень плохо.  

— Я бы хотел посмотреть на них.  

— Завтра сходим. Кстати, раз уж зашел разговор — как раз снимут швы с губ моей бабки.  

— Бабки? — удивился я. — То есть она не так уж давно умерла, а уже…  

— Это я так сказала. Она мне прапрапрапра… сколько-то там бабка.  

На следующий день мы спустились под замок. Подземелья, в которые мы вошли, оказались очень холодными и сухими. Факел Таир запретила брать, но стены здесь светились ярко.  

У меня было ощущение, что мы уже спустились ниже уровня земли — но лестницы и галереи вели все глубже. На стенах появились барельефы со странными сюжетами — то грифон, рвущий льва, то кракен, давящий корабль. В какой-то момент я вдруг понял, что пол — не из сплошного камня, а из каменных плит. Лестницы расширились, появились удобные перила.  

И в какой-то момент мы вошли в яркий, холодный и чистый зал. Свет лился словно из стен, но, приглядываясь к ним, я ничего не видел. Больше всего это помещение напоминало кафедральный собор в Кельне изнутри — такие же высокие прямые стены, полуколонны, множество потрясающе натуралистичных статуй и картин.  

— Это храм? — спросил я Таир.  

— Это храм, в котором живут его боги, — усмехнулась она.  

В этот момент одна из ближайших статуй — пожилой мужчина в просторном сером балахоне — распрямилась и посмотрела на нас.  

И тут же все статуи ожили. Они спускались к нам со своих постаментов. На губах у каждого были следы от давно уже вынутых ниток. В отличие от обычных зомби, эти были одеты, и одеты роскошно — парча, шелк, украшения из золота и драгоценных камней. Всего их было не менее сорока.  

— Хороший мальчик, — сказала дама на вид лет пятидесяти. — Таир, он мне нравится. Впрочем, позже.  

С другой стороны храма — это было не меньше, чем в полутора сотнях шагов от нас — приближалась одна из уже привычных мне зомби, обнаженная, рыженькая, с зашитым ртом. На вид она была вряд ли старше двадцати.  

Она шла степенно, с достоинством. Если бы я увидел ее в толпе Старших — то выделил бы моментально.  

— Лияр, сестра наша, — разнеслось словно бы хором по храму, хотя никто ничего и не сказал. — Готова ли ты к испытанию кровью?  

Зомби кивнула.  

Таир сжала мою руку и шагнула вперед. Она подошла к Лияр, достала из рукава нож и аккуратно взрезала нитки на губах у той, а затем преклонила колено и откинула белокурые волосы, обнажая шею.  

Лияр открыла рот и выдохнула. И было в ее дыхании столько счастья, столько сладострастного предвкушения, что его хватило для того, чтобы я почувствовал начинающееся возбуждение.  

Тем временем зомби склонилась на шеей Таир и вонзила в нее свои зубы. Я замер. Неужели меня привели сюда лишь для того, чтобы я стал свидетелем этого безумного жертвоприношения?  

Но нет. Лияр оторвалась от шеи и улыбнулась окровавленным ртом:  

— Спасибо, — хрипло выдохнула она.  

Подняла руки — и тут же сверху, словно прямо из воздуха, на нее опустилась одежда — очаровательное приталенное ярко-алое платье. Топнула левой ногой, затем правой — и на них по очереди появились сапожки. Взмахнула рыжей гривой — и та сама заплелась зеленой лентой.  

Красота была почти божественной. Я засмотрелся на нее и пришел в себя, только когда Таир крепко, до боли сжала мою руку.  

Лияр была все еще обнажена. Платье-сапоги-ленточка оказались мороком.  

— Лияр, сестра наша, ты прошла испытание, — разнеслось по храму. — Сделай подарок своей крови.  

— Предсказываю, — хрипло и с каким-то странным акцентом сказала она. — Таир, у тебя через семь с половиной месяцев родится здоровый и умный сын.  

Что-то вроде зловещего смеха пролетело по храму. Я огляделся — но здесь уже не было никого кроме меня и Таир.  

— Что это было? — спросил я.  

— Это просто надо принять как есть, — легкомысленно ответила она. — Самые Старшие.  

— Меня больше интересует сын через семь с половиной месяцев!  

***

Беременность оказалась правдой. Знала об этом с самого начала. Так как не была уверена в том, что осенью я не уйду, не говорила мне об этом.  

Я пообещал, что не брошу ни ее, ни ребенка. В этот вечер мы сидели на крыше донжона в лучах заходящего солнца и пили старое вино.  

А на следующее утро она, едва проснувшись, достала длинную иглу, суровую нить и села у зеркала, приготовив серый мешочек размером с мышонка и письменные принадлежности.  

— Что это? — спросил я.  

— Завтра вечером я пойду в бой, — ответила она, положила мешочек на язык и вдела нитку в иголку.  

Я грубо прижал ее голову к своей груди одной рукой, другой вынул мешочек.  

— Пока не объяснишь, я тебя не отпущу.  

— Хорошо, — вздохнула Таир. — Епископ прислал твоему брату подмогу. Пятнадцать рыцарей.  

— То есть со свитой — человек пятьсот?  

— Около восьмисот. Причем из рыцарей только двое немцы, еще четверо — поляки, а остальные — чехи.  

Это было действительно не очень хорошо. Чешские рыцари славились непробиваемостью. Уж если упрутся — то сломить их будет тяжко.  

— Крепость неприступна.  

— Да, но чехи упрямы. Они найдут способ.  

— И что вы можете сделать?  

— Тебе не рассказывали о «кровавом августе»?  

Это была скорее легенда, в которую мало кто верил. Около восьмидесяти лет назад один из моих предков собрал большую армию и пробил широкую штольню, через которую могли пройти, не касаясь друг друга, четверо латников.  

Но ночью накануне решающего штурма в лагерь ворвались шестеро зомби и уничтожили почти всех присутствовавших. Выжило едва ли человек тридцать из полутора тысяч.  

— Это сказка, — усмехнулся я. — Легенда.  

— Это правда, — ответила Таир. — Мы очень редко пользуемся подобной вещью. Когда умирает здоровый, молодой человек, его энергия просто исчезает. С помощью определенных трав и заклятий мы оставляем всю эту силу в нем. То есть если сейчас я зашью себе рот, пойду в бой и меня убьют, я обрету громадную силу и скорость и смогу уничтожить множество врагов.  

Я не понимал. Она была беременна и накануне нам предсказали, что ребенок родится!  

— Но я не умру, — улыбнулась моя любимая. — Понимаешь, ребенок же должен родиться! То есть я спущусь с отрядом, мы победим и вернемся! И мое присутствие там станет еще одной гарантией!  

— Тогда зачем тебе этот мешочек и зашивать рот? — спросил я.  

— На всякий случай.  

В ее глазах был огонь фанатизма. Я видел подобное на площади в Кельне, когда безумный проповедник призывал всех уничтожить собор — он кричал до тех пор, пока слова не вбили ему в глотку вместе с зубами.  

Она собиралась пойти с несколькими другими добровольцами и победить закованное в железо войско. И я не представлял, что могу сделать.  

Тем временем Таир взяла полоску пергамента и осторожно начертала на ней: «Убить всех чужих», затем положила ее вместе с мешочком в рот и улыбнулась мне.  

А потом взяла иглу и начала зашивать себе рот, жутко скалясь в зеркало. В местах проколов выступала кровь, ей явно было больно, но она только слегка морщилась. Я смотрел на это, и внутри меня все обмирало — настолько это казалось диким. Моя нежная, гордая, красивая девочка на глазах у меня делала большой шаг к превращению в зомби, при этом унося за грань и моего будущего сына, а я не мог ничего изменить.  

Я ушел из комнаты и весь день размышлял, бродя по крепостной стене. Внизу, в обрывках тумана, время от времени проступали разноцветные рыцарские стяги и баннеры. Некоторые, как мне казалось, я даже узнавал — хотя с такой высоты это было и не слишком вероятно.  

А ближе к ночи я понял. Предсказание истинное. Ребенок останется жив — но не благодаря везению, а потому, что я вывезу Таир отсюда против ее воли. Я взял кирку на складе в подземельях, спустился еще ниже, нашел пещеру, в которой вдоль стен росли грибы, и простукиванием нашел то самое место, в котором туннель осаждающих подходил совсем близко.  

Оставил там кирку и поднялся обратно в наши покои. Таир спала — я осторожно толкнул ее, затем сильнее и в итоге тормошил со всех сил — но она не просыпалась. Видимо, снадобье давало и такой эффект, и потому следовало зашить мешочек сильно заранее, как она и сделала.  

Я взял ее на руки — легонькая, как пушинка! Или правду говорят, что своя ноша не тянет? И понес вниз. Несколько раз приходилось прятаться, однажды — сделать приличный крюк, чтобы не напороться на пару Старших, шлифующих пол в пещере.  

Под конец Таир знатно потяжелела, и, опустив ее на холодный пол, с которого поднял кирку, я испытал сильное облегчение. Несколько мощных ударов по камню — и острие моего орудия провалилось, а по стене зазмеилась трещина. Я быстро расширил ее и вскоре смог уже высунуть в проход девушку, а следом за ней протиснуться и сам.  

В отличие от подземелий крепости Дефондюр, стены здесь не светились даже самую малость, поэтому идти пришлось на ощупь. Сзади раздавались какие-то звуки — я подозревал, что это была погоня, а потому спешил.  

Грудь мою разрывало огнем, когда я уперся в тупик. Захотелось орать от гнева и ярости, я ударил в стену и получил приличную занозу в указательный палец.  

Дерево? Я толкнул стену несколько раз. О да! Это была заглушка! Такие ставили наши воины у каждого туннеля, который считали отработанным: во-первых, чтобы больше туда не лезть, а во-вторых, чтобы оттуда никто не выбрался.  

Я знал, как должна стоять подпорка, поэтому просто монотонно пинал левый нижний угол, пока «дверь» не рухнула наружу.  

Сразу за ней стояли четверо незнакомых пикинеров, и оружие они направляли мне в грудь.  

— Мне нужен Рихард, — сказал я негромко. — Мой брат.  

***

— И это ты называл моих девок стервами?  

Мы тянули вино в его шатре. На полу лежала крепко связанная и все еще не пришедшая в себя Таир. Швы на ее губах говорили моему брату в первую очередь о моем собственном безумии.  

— Она носит моего сына.  

Он не поверил в то, что несколько человек смогут справиться с двумя десятками профессиональных рыцарей, среди которых почти половина — упертые чехи.  

— Да ладно тебе, — сказал Рихард. — Я, конечно, утрою охрану. И заставлю часть народа спать в доспехах, хотя любить меня от этого больше явно не станут. Но твои рассказы больше похожи на бред. Этот твой храм, эти твои зомби-писатели, зомби-художники… Я думаю, тебя там опоили и держали в таком состоянии все время. А потом дурман чуть сошел, и ты свалил, захватив первую попавшуюся девку… С зашитой мордой.  

— Я клянусь, она носит моего сына.  

— Ну ладно, — брат поморщился. — Послезавтра наши дорогие чехи хотят попробовать впрямую штурмовать ворота. Они не верят, что это невозможно, и вернутся помятые и очень недовольные. Если твоя девка еще будет здесь, то они совершенно точно убьют ее… Так что лучше вам прямо сейчас отправится в наш родовой замок, к отцу. Но по пути ты должен срезать ей эту гадость, и в разговорах с отцом — рот на замок! Понял?  

— Понял, — кивнул я.  

***

Утром, до рассвета, мы выехали на телеге из лагеря. Таир лежала под ворохом соломы, я был одет как обычный латник на отдыхе — засаленный камзол, разноцветные панталоны.  

Ближе к полудню проснулась моя возлюбленная. Обнаружив, что рот ее больше не скреплен и внутри нет мешочка и записки, она завопила как фурия.  

Возница — одноглазый Ганс, которому, в общем-то, всегда было все равно, что делать, лишь бы не работать, и глазом оставшимся не повел, хотя Таир орала не переставая часа полтора, охрипла и рыдала, свернувшись комочком.  

Говорить со мной она отказывалась напрочь. До родового замка мы добрались под утро — я уговорил Ганса не останавливаться на ночь.  

Замок произвел на меня ужасающее впечатление. Грязный, местами с обвалившимися стенами, с курятниками и загонами для скота во всех свободных местах, он не шел ни в какое сравнение с крепостью Дефондюр.  

Так как одет я был неподобающе, никто меня и не узнал, пока я не слез с телеги.  

— Йоханчик! — заорала безумная Марта. — Ой, людишечки, Йоханчик к нам приехали!  

Тут же загомонили, выскочили откуда-то смутно знакомые бабы, вывели прихрамывающего отца.  

— Как Рихард? — спросил он.  

Ну еще бы…  

— Нормально, — ответил я. — Готовится к штурму. Епископ прислал рыцарей.  

— А ты что?  

— Потом объясню.  

Он сморщился, будто залпом выпил чарку уксуса, развернулся и ушел. После того как шесть лет назад он упал с лошади на охоте и слегка повредил спину, его уже мало что интересовало в жизни. Да, в общем-то, осталось только две темы — Рихард и крепость Дефондюр. Можно было не сомневаться, он больше не спросит меня о причинах, заставивших покинуть брата.  

Я отнес Таир к себе в покои. Все здесь казалось затхлым, темным, сырым. Весь следующий день вместе с десятком слуг мы вычищали мои покои, а двое каменщиков увеличивали размер окна.  

Сама она все это время просто лежала, свернувшись калачиком, и иногда плакала — чаще просто всхлипывала без слез. Ела помалу, от вина отказывалась, предпочитая воду.  

На второй день я смог слегка разговорить ее, обнимая и поглаживая.  

— Я не чувствую поддержки, — сказала она. — Тебе не понять. Ты не родился в крепости Дефондюр.  

Да, мне этого было не понять. Я надеялся, что ласка и время смогут помочь. Но случилось то, чего я смутно опасался.  

На третий день после нашего возвращения в замок пришли семеро. Среди них были Карл фон Зейдлиц, двое пикинеров, одна шлюха, толстый священник с вечно зеленым лицом, один кнехт и один упертый чешский рыцарь, всю дорогу тащившийся пешком в тяжелом доспехе.  

Это были все, кто остался жив из почти тысячи человек. И Рихард, и стервь Милена, и доблестные рыцари с войском, посланные в помощь нам епископом, — все они полегли там, уничтоженные всего тремя воинами из замка Дефондюр.  

— Исчадие дьявола! — визжал священник. — Твой сын пригрел исчадие дьявола! Навлек гибель!  

Таир кинули в темницу. Меня заперли в башне вместе с Юро, валашским рыцарем, взятым в плен в бою лет семь назад. Тогда отец спросил его — сколько за тебя родные дадут? Он ответил — триста талеров. Отец подумал, да и запросил тысячу.  

— Мой отец, когда узнал, сколько за меня просят, сказал — «За тысячу сами кормите этого идиота!», и я за эти годы нажрал уже, наверное, не меньше! — смеялся Юро.  

Мне было не до смеха. Через сердобольную безумную Марту я передавал еду Таир и узнавал о ее состоянии. Выяснилось, что если я говорю Марте: «Только рот на замок!» — она, видимо, вспоминая покойного Рихарда, который очень любил эту фразу, сразу серьезнеет и делает все в точности, как ей скажешь.  

Месяц шел за месяцем, епископ требовал крови и грозился приехать к нам. Однако я знал, что обещанного им можно было ждать очень долго.  

Вечерами мы играли с Юро в триктрак и кости, беседовали о разном. Он удивлялся моей начитанности и знаниям, думаю, подозревал меня в ереси — не слишком безосновательно, впрочем.  

За Юро неожиданно внесли выкуп. Отец, надломленный горем, отправил гонцов к его родичам и написал, что согласен на триста. И вместе с тем же гонцом они прислали звонкие талеры.  

— Девки, — в восторге верещал Юро, кружась по камере. — Девки, Йохан! Знаешь, какие у нас девки? Это не ваши костлявые бледные чудища! Ох, оторвусь! Заранее страшно, как мне на исповеди краснеть придется!  

Я радовался за него и грустил оттого, что останусь один. На следующий день после того, как его выпустили, Юро под предлогом «забрать кое-что» вернулся ко мне и сказал тихо:  

— Епископ приезжает завтра. Таир твоя родила позавчера, сын, здоровый. Но самое страшное, что ваш святой отец уже без умолку болтает о том, что родила она антихриста, а епископ едет, чтобы спалить его на костре.  

Это был конец. Таир я потерял — это ясно давно. Но сын? Я надеялся, что отец мой примет его как внука и хотя бы у него все сложится. Однако против епископа, да еще в том, что касается мести за Рихарда, он не пойдет.  

— Юро, — сказал я приятелю. — В моих покоях есть кожаная седельная сумка с зеленой ленточкой. В ней — маленький серый мешочек. Принеси мне его, иглу и суровую нитку.  

Он выполнил это в точности, добрый друг мой по заточению.  

— А теперь уезжай отсюда к валашским девкам как можно скорее!  

— Спасибо! — Ему казалось, что я забочусь о нем; так, в сущности, и было.  

Я положил перед собой нож, приготовил нить, введя ее в иглу, взял мешочек в рот и написал кровью на оторванном клочке своего платья:  

«Доставить сына в Дефондюр живым».  

А затем положил и этот лоскут в рот и начал зашивать губы, широко скалясь в стену. В голове крутилась дурацкая фраза брата: «Рот на замок! Рот на замок!» Было больно, но страдание это ничего не значило перед рвущей душу пламенем мечтой о сыне, который будет жить дальше.  

Если трое разметали грозное тысячное войско, уничтожив его подчистую, — неужели же я не смогу исполнить такого простого задания?  

Дверь начали отворять. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул носом, а потом всадил нож себе в сердце.

=============================

Оригинал -- http://www.leningrad.su/makod/show_product.php?n=1962

Было еще человек пять нищих, один безумный пророк, любовница Рихарда и Карл фон Зейдлиц, мой старый знакомец из Гийдльберка, мечтавший создать труд «О мертвецах, ходячих по воле человечьей в укор и супротив воли Божьей».  

На самом деле трактат он уже практически дописал со слов разнообразных проходимцев и бесогонов и теперь только жаждал получить подтверждение. Рукопись я читал и сразу ему сказал, что истины в ней нет и на грош, и после этого он напросился в наш славный поход, благо, Рихарду было решительно плевать, и он так и сказал:  

— Йохан, братец, рот на замок — но поход наш будет обычной прогулкой, которая, надеюсь, обойдется без жертв. Добычи мы здесь не найдем, как не нашли ее и наши славные предки, а тем, кто хочет денег и славы, — прямая дорога в направлении гроба Господня. Батюшка наш спит и бредит, как мы покорим эти болота и приведем их под руку папы, — ну да он давно уже бредит, и шесть его собственных неудачных походов тому свидетельство!  

Проклятая земля отошла к нашему предку сто сорок лет назад, но за эти годы ни одной унции пшеницы не подняли мы с этих мест. Лет семьдесят назад даже серьезно обсуждалась идея настоящего крестового похода — чем мы хуже Лангедока? — но как раз тогда прадед вернулся из сарацинских земель и сказал прапрадеду, что там, где прошли крестоносцы, даже трава расти лет сто не будет, — и мы отказались от этой идеи.  

— Привал, братие! — умирающим голосом возопил один из священников. Его зеленая пухлая морда показывала, что еще сотня шагов — и он сдохнет, но вылезти из повозки и пройтись пешком он так и не сообразил.  

Крепость Дефондюр, возведенную на скале в центре этой в основном болотистой местности, отсюда уже было видно — слегка в тумане, но отчетливо. Я приезжал сюда три раза — все три в отцовских походах.  

В первый раз убегающий зомбак сломал мне, семилетнему, руку — и она срослась не слишком правильно, хорошо еще, что левая.  

Во второй раз я, двенадцатилетний, забил кувалдой последовательно двоих зомби, а третий так лягнул меня под дых, что я месяц пролежал не вставая и до сих пор дышу не слишком глубоко — привычка осталась с тех пор.  

Последний отцовский поход запомнился мне совсем другими вещами. С нами тогда шли фон Триеры, младшая ветвь — четверо рыцарей с женами, детьми. Мы с Изольдой прятались от остальных, изучая наши различия и постепенно подходя к главному. Но, к сожалению, нас застукал Рихард, который надавал мне тумаков и тем же вечером прислал в мой небольшой шатер свою любовницу в порядке братской помощи — и я познал таинства любви с дамой, которая была в его вкусе и совсем не нравилась мне.  

Тогда мне исполнилось пятнадцать, и за весь поход я не увидел ни одного зомби — хотя уничтожили их в тот раз с три десятка и еще потеряли своих человек двадцать.  

Во время привала ко мне подъехал приятель Зейдлиц.  

— Йохан, ты уверен в том, что ходячие мертвецы не вывелись за последнее время?  

— Я был бы слишком счастлив этому, друг мой, — хлопнул я по плечу Карла. — Будь уверен. Кстати, могу ошибаться, но один из них стоит во-о-он там.  

На зрение я никогда не жаловался и в стрельбе из лука был одним из первых. Жаль, что стрелы для зомби не страшнее, чем занозы для нас.  

Карл в восторге взвизгнул, показывая неподобающее знатному человеку поведение, — но я не удивился. Чем ученее и грамотнее муж, тем больше в его голове безумия, в Гийдльберке это я понял совершенно точно. Самые нормальные — это пахари, ни разу не выезжавшие за пределы своей деревни. У остальных безумие уже заложено внутри, хотя бы немножко…  

Тут же мой приятель сообщил всем новость, и через несколько мгновений один из безземельных рыцарей направил коня в сторону от дороги и практически сразу увяз в раскисшей земле, грозящей испортить копыта благородному животному.  

— Мы его не догоним! — крикнул я. — Можно даже не пытаться.  

— Надо пытаться, сын мой, — заявил один из клириков. — Ты действуешь разумом, а Господь учит слушать сердце!  

Отказаться от этих ханжей в сутанах в походе было ну никак нельзя — особенно учитывая то, что наш любезный епископ несколько раз твердо пообещал предоставить поддержку в виде полутора десятков рыцарей с соответственными силами в придачу. Впрочем, рыцарей он так и не дал — а только пару этих толстозадых, видимо, им — в наказание, а нам — в качестве моральной поддержки.  

— Давайте вместе попытаемся нагнать это исчадие ада! — воскликнул я. — Без вашей помощи я вряд ли справлюсь с ним, но мечом и молитвой мы наверняка одолеем зло!  

Лицо его вытянулось и вновь слегка позеленело. Он явно не рвался в авангард, наставления из арьергарда — вот в чем он был силен.  

— Впрочем, даже с вами мы вряд ли его нагоним, — сказал я тише. — К тому же он уже сбежал!  

Могу поклясться, отец Иеремия — или же отец Иаков, я их путал — выдохнул с явным облегчением.  

Вскоре Рихард поднял всех — он собирался раскинуть лагерь под стенами уже сегодня.  

— Братец, нужна твоя помощь, — сказал он негромко, подъехав ко мне.  

— После того как ты вытащил меня из Гийдльберка, лишив обещанных денег? Помощь? — делано удивился я. — Ну конечно же!  

— Младший! — грозно рыкнул Рихард. — Клянусь вот прямо сейчас, не сходя с этого места, — как только вернемся, отправлю тебя куда захочешь. Денег дам. Хочешь, Миленочку подарю?  

— Эту костлявую стерву? — поинтересовался я. — Подари ее врагам, пусть мучаются!  

— Да, характер у нее не сахар… Кстати. Просьба как раз о ней. В общем, наши прелаты уверились в том, что я — истинный паладин, и уже третий день следят за тем, чтобы я ни с кем и никоим образом… Якобы это как-то помогает нашему походу… Дурость полная, но спорить с ними себе дороже, к тому же епископ…  

— Обещал пятнадцать рыцарей, — хором сказали мы и расхохотались. Обещания епископа, щедрые и невыполняемые, вошли уже в семейную поговорку.  

— В общем, братец, забирай сегодня ночью мой шатер. А я в твоем повеселюсь. Тебе вроде как можно, а ты все равно не пользуешься. Только рот — на замок. А?  

— Ладно…  

Дорога вывернула, и перед нами раскинулась Дефондюр во всей своей грозной красе. Крепость эту, судя по всему, построили еще с тысячу лет назад, а потом раз двадцать переделывали и достраивали. И теперь она выглядела по меньшей мере странно — внутри суровый прямоугольник донжона, а вокруг фривольные башенки, соседствующие с черепичными крышами обычных домов.  

Хуже всего было то, что стояла она на скале, дорога тянулась вокруг, делая полтора оборота — узкая, ровно в одну не слишком широкую телегу. По опыту я знал, что для желающих штурмовать «в лоб», через ворота, у хозяев Дефондюр были великолепные громадные камни, отличная кипящая смола и много других, не менее приятных сюрпризов.  

— Мы останемся здесь, пока не захватим этот оплот Сатаны! — заявил один из клириков.  

— Тупица, — буркнул я.  

— А что такое? — удивился Зейдлиц. — По-моему, все правильно. Если уж делать, то на совесть!  

— Здесь болота вокруг, через две недели половина нашего войска начнет искать кусты по десять раз на дню. Вышли мы специально заранее, весной, и у нас будет три с половиной месяца, к концу которых более-менее здоровыми останутся человек двадцать из ста пятидесяти — и это при условии, что никто не погибнет в бою. А потом начнутся дожди. Если мы не уйдем отсюда до них, то придется зимовать прямо здесь — и поверь мне, смерть для осаждающих здешней зимой — не самое страшное.  

Карл оторопело посмотрел на меня. Ну да, он привык к цивилизованным войнам, когда рыцари чуть ли не раскланиваются друг с другом перед тем, как поднять меч, а проигравший живет на всем готовом у победителя, пока родня собирает выкуп.  

Тут же все было не так. Брат моего деда, Ганелон, сорок лет назад остался здесь на зимовку. Из трехсот человек домой вернулось двое — седые и безумные. Там погибла вся ветвь моих родичей, и дед стал старшим, хотя счастья это ни ему, ни его детям не прибавило.  

Тем временем у подножия скалы постепенно вырастал лагерь. Несколько человек отправилось на охоту, несколько — на поиски дров.  

Мы с Карлом сели играть в триктрак, пока воины расставляли наши шатры. Ему везло — кости выпадали сплошь нужной стороной, постоянно ложились то «шесть-шесть», то «пять-пять», мне же не везло совершенно.  

— Пойдем, покажу тебе зомби. — Я встал после очередной партии.  

— Врешь! — совсем по-детски, с придыханием сказал фон Зейдлиц.  

— Сам ты врешь, — сделал вид, что обиделся, я. — Идем.  

— Доспехи будем надевать? — спросил он.  

— Нет, конечно.  

Мы прошли вдоль ручья под скалой полторы сотни шагов на юг, до маленького озерца.  

— Встань вот здесь, — я сдвинул Карла немного. — Левее. Еще чуть левее. А теперь смотри вниз!  

Озеро было небольшим, но очень глубоким. Давным-давно мои предки расставляли лагерь именно здесь, но как-то то ли дед, то ли прадед обнаружил зомбака, и пить из этого источника стало невозможно.  

— Где? Не там… Ой. Да это же просто труп! — Карл наконец разглядел в глубине нагое изломанное тело, зажатое между камнями таким образом, что лицо его с закрытыми глазами было обращено прямо к нам.  

— Подожди.  

Мы постояли некоторое время. И в тот момент, когда приятель мой и верный собутыльник по студенческим вечеринкам уже занервничал и собрался прекратить наблюдение, труп открыл глаза и взглянул на нас.  

Расстояние до него было приличным — с виду казалось, что не меньше четырех человеческих ростов, но на самом деле вода странно искажала и он покоился куда глубже.  

Но даже с такого расстояния было понятно, что он ненавидит нас. Что он готов в любой момент подняться и растерзать — если камни, держащие его сломанное тело, вдруг расступятся.  

— Почему его не убили? — спросил Карл.  

— Это же зомбак, — пожал я плечами. — Он и так мертвый. Нырять до него и там рубить на куски охотников нет — слишком глубоко. Отец думал завалить его камнями, но брат отговорил — мол, ему-то вообще все равно, а так мы его хоть видим.  

— А как он там оказался?  

— Я тебе что, царь Соломон?  

Зейдлиц расхохотался. Его слегка отпустило.  

— А они все голые? — поинтересовался он.  

— Зомби — все, — ответил я. — Представь — идешь ты спокойно отлить, штаны спустил, и тут на тебя голая старуха с зашитым ртом и с топором в руке бросается!  

— Фу!  

— А у тебя в руках — только собственный уд!  

— Не повезло тебе, — расхохотался Карл.  

— Это с Рихардом, братцем моим старшим, было. Ему лет пятнадцать исполнилось тогда… В общем, заломал он старуху, топор отобрал, отрубил ей голову.  

Карл поморщился. Ну, еще бы — война со старухами ему казалась неправильной, вот сарацина убить или разбойника — это да, дракона если найти — так вообще великолепно. А голой бабке топором башку снести — какая в том честь?  

— Добро пожаловать в наши владения, — пробормотал я.  

Между тем уже стемнело, и мы вернулись в лагерь. Зейдлиц пошел ужинать к безземельным, а я решил лечь спать натощак, вкусив лишь чару вина.  

Открыв полог своего шатра, я обнаружил там обнаженную Милену, красящую брови сажей при свете лучины.  

— Ты по делу или поболтать? — поинтересовалась она. — Если по делу, то давай быстрее, Рихард может прийти в любую минуту.  

Я не хотел даже пытаться понять, что именно она подразумевала под этим «по делу». Мне было уже двадцать три, и смутить скудной грудью и торчащими ребрами вкупе с мальчишескими бедрами эта девка меня не могла.  

— Передай брату, что я в его шатре.  

Обломилось с вином. Я сходил к коновязи, посмотрел — нормально ли все у Зяблика. Он ткнулся мне в плечо, выпрашивая лакомство, но у меня ничего с собой не было.  

— Завтра, птенчик, завтра, — сказал я ему на ухо. И он, умница, сразу понял.  

В лагере пили и гуляли. У шатра Рихарда я обнаружил переминающегося с ноги на ногу грустного служку. Выбрав момент, когда он смотрел в другую сторону, я проскользнул внутрь и запалил лучину.  

Теперь всем интересующимся было ясно, что хозяин в шатре. При неверном свете я нашел нормальную масляную лампу и подпалил ее фитиль — все-таки лучина куда как хуже.  

Среди вещей брата я обнаружил несколько больших бутылок, тут же вскрыл одну из них — превосходное рейнское! После первой пошла вторая, на третьей я сомлел.  

***

Пробуждение было неласковым. Я лежал связанным на полу в громадной пустой комнате, с серым каменным полом и белой лепниной в виде корзин с фруктами на потолке, а из узорного окна мне прямо в лицо светило солнце.  

— Ты не Рихард. — Я со стоном повернул голову — в дверях стояла симпатичная дама в охотничьем костюме: изумрудном приталенном камзоле, пышной серой юбке, расшитой зелеными птицами. — Что ты делал в его шатре?  

Отвечать на вопросы женщины, да еще лежа связанным, я счел ниже своего достоинства, а потому отвернулся обратно к окну.  

Голова раскалывалась. Рейнское оказалось хуже польской браги, которая наутро отдавалась всего лишь некоторой вялостью.  

За окном проступал силуэт башни. Что-то в нем показалось мне знакомым. Такой же был у донжона замка Крести… Где же я еще…  

Это же надо быть таким глупцом! Я вдруг осознал, что лежу сейчас в одной из резных башенок крепости Дефондюр. Естественно, а чего я ждал? Что меня отвезут в Прагу или Лейпциг?  

— Как тебя зовут? — спросил я девушку.  

На вид она была моей ровесницей, может, чуть младше. Золотистые кудри, завитые в сложную высокую прическу — Карл знал все их названия и даже как-то на балу в Гийдльберке пытался объяснить логику, но мне было неинтересно. Полные губы, серые глаза.  

— Меня зовут Таир, — презрительно усмехнулась девушка. — А тебя, видимо, Йохан. Ловили щуку, поймали карасика… Ладно, развязывайся.  

Она вышла. Одно радовало — девушка явно не была зомби. Наши, наверное, уже разбирают завалы в старых штольнях и прицениваются, где пробивать новые — скала под крепостью изъедена подземными пещерами и ходами, и это единственный реальный шанс взять Дефондюр.  

А я валяюсь здесь… Веревки связаны не крепко — вроде как коня стреножили. Я постепенно вытащил из уз правую руку, освободил левую и ноги, встал и прошел в соседнюю комнату.  

Здесь на стенах висели картины с изображением рыцарей и дам, сцен охоты, задираемых волками оленей и прочих популярных повсюду сюжетов. На небольшом возвышении стояло кресло, и в нем сидела Таир.  

— Я покажу тебе нашу крепость, — сказала она скучающим тоном. — Расскажу нашу историю.  

— Ты не боишься меня? — поинтересовался я.  

— Здесь? Тебя? — она явно удивилась. — Если ты хотя бы движением, хотя бы фразой проявишь угрозу, то мгновенно окажешься закован в цепи. Итак, начнем. Садись.  

Я присел на небольшой пуфик в паре шагов от нее.  

— Вы вот уже полтора века пытаетесь что-то сделать с нами. До вас были другие — но это неважно. Скажи, что знаете вы о нас?  

— Вы управляете мертвецами, — твердо сказал я. — И они убивают нас.  

— Мы и есть эти ваши «мертвецы», — зло усмехнулась Таир. — Что будет с тобой, когда ты умрешь?  

— Моя душа попадет в ад, думаю, — я улыбнулся в ответ — тоже безо всякой радости. — Я пьянствую, трахаюсь с веселыми девчонками и пропустил больше месс, чем посетил.  

— Нет, — она посмотрела на меня внимательно. — После смерти ты исчезнешь. Полностью. Тебя не будет. А я — не исчезну. Я стану тем, кого вы называете зомби, а мы — Старшими. Первые несколько лет я проведу словно в полусне, и мною будут руководить более опытные Старшие. Потом я полностью вспомню свою жизнь, весь свой опыт и смогу работать самостоятельно или даже руководить другими умершими. Я буду заниматься пашней или скотом, может быть — прорубать новые ходы в скале. И так до того момента, пока во мне не проснется новый огонь. Скорее всего, это произойдет через сто, а то и сто пятьдесят лет после смерти, но какая разница? Я получу власть над тем, что обычным людям вообще неведомо. Понимаешь?  

— Нет, — честно ответил я.  

— У нас есть возможность двигаться дальше даже после смерти. — Таир посмотрела на меня. Я видел, ей было важно, чтобы я понял. — У вас же после смерти нет ничего, кроме баек ваших жирных святош!  

Сказать по чести, в этот момент я больше думал о том, куда бы излить вчерашнее вино. Но мысль о том, чтобы избежать ада и вообще обвести вокруг пальца отца Иеремию или Иакова, не помню, какой из них более мерзкий, — пришлась мне по нраву.  

— Я согласен, — сказал я.  

— Ты лжешь, — разочарованно откинулась она в кресле.  

— Конечно, — тут же ответил я. — А чего ты ждала? Чтобы я сразу кинулся к тебе в объятия с криком «Превращай меня в зомби и я пойду убивать своих друзей»?  

Некоторое время мы смотрели друг на друга, в итоге она усмехнулась:  

— А ты не так плох, как о тебе говорили.  

Ее слова четко давали понять — где-то есть предатель. Возможно, не один.  

— Мне надо привести себя в порядок, — намекнул я.  

— Конечно же.  

Она встала и жестом предложила следовать за ней. За ближайшей дверью обнаружился самый настоящий зомбак — голый мужик лет сорока на вид, с бесстрастным лицом и ртом, зашитым суровыми нитками. Мы прошли мимо него, Таир — спокойно, я — с легким опасением. Однако он никак не проявил себя, лишь последовал за нами в некотором отдалении.  

Было нечто совершенно инфернальное в том, как мы шли — она, явная аристократка, надменная и жесткая, за ней я — похмельный и смятенный, а за мной — бесстрастный зомбак. Сюда бы Карла — ему это все дико интересно… Или Рихарда — он бы наверняка быстренько соблазнил эту девушку и она сдала бы нам Дефондюр быстрее, чем пьяный монах говорит «индульгенция».  

Комната для приведения себя в порядок оказалась поистине королевской. Громадная медная ванна, два бочонка — стальной с очагом внизу и деревянный, для холодной воды. Вместо привычного горшка — удобная дыра в полу с ручкой в стене и выделенными местами для ног.  

Определенно, эта крепость стоила того, чтобы за нее воевать. Ополоснув лицо и сделав пару глотков прямо из стальной трубы, я почувствовал себя гораздо лучше.  

— Поторопись, — презрительным тоном сказала из коридора Таир. — У нас на сегодня много планов.  

И она не обманула. Мы ходили по крепости, говорила она немного, зато я многое увидел. Людей здесь было совсем чуть — за день мы встретили едва ли дюжину живых и с десятка три зомби.  

Люди все были одеты не хуже, чем самые родовитые дворяне у нас, зомби, независимо от возраста, — голые. Постепенно я к этому привык, равно как и к тому, что никто на меня не обращает внимания, кроме Таир.  

Книг и рукописей в библиотеке было больше, чем в Гийдльберке, причем и на латыни, и на арабском, и на множестве других языков. В зале сидели четверо зомби и старательно переписывали. Заглянув одному из них через плечо, я обнаружил там совершенно непонятные мне значки.  

— Санскрит, — загадочно пояснила моя проводница.  

В одном из помещений трое женщин-зомби шили одежду. В другом четверо зомбаков тачали сапоги и делали седла.  

Однако большая часть комнат была пуста. Когда солнце направилось к горизонту, моя провожатая смилостивилась и провела меня в гостиную, где уже ждали сочный поросенок, фаршированный грибами, пшенная каша и отличное вино, которое я не преминул разбавить водой, памятуя вчерашнюю ошибку.  

В целом, если бы зомбаки натянули одежды и сняли чудовищные швы с ртов, это был бы прекрасный мир, в котором хотелось поселиться навечно. Но разгуливающие свободно умертвия не давали мне расслабиться.  

— Зачем ты меня выкрала? — поинтересовался я.  

— Ты хотел спросить, зачем я хотела выкрасть Рихарда? — язвительно ответила вопросом на вопрос Таир. — Он мне понравился. Полтора года назад, когда он снимал осаду, я следила за тем, как он все делал. Красивый, сильный, неглупый. Наши шпионы рассказали мне о том, что в нем нет животной ненависти, и я подумала, что мы могли бы с ним подружиться.  

Да уж, каков вопрос — таков и ответ. Интересно, что она теперь со мной сделает? Вряд ли она рассчитывает, что я откажусь от своих друзей ради того, чтобы когда-нибудь стать зомбаком и разгуливать голышом по этой крепости.  

— Ты, наверное, думаешь, что с тобой будет дальше? — поинтересовалась она, явно догадавшись о моих мыслях. — Скорее всего, ты все время осады проживешь у нас под присмотром. А потом уйдешь вслед за своими.  

— Ты не боишься, что я им все расскажу? — удивился я.  

— Да я мечтаю об этом, — расхохоталась Таир. — Только боюсь, после первого же рассказа тебя потащат на костер. Ведь всем известно, что в крепости Дефондюр каждую ночь шабаш, а днем только летучие мыши и сколопендры. Никому у вас невыгодно знать, что мы — тоже люди. Что у нас каждый человек, понимаешь, каждый, — умеет писать. Половина — больше чем на одном языке. Ты, наверное, даже не догадываешься — но треть всех клавесинов в мире создана здесь. Мы скрытно торгуем лучшими кожаными вещами, здесь рождаются костюмы для европейских монархов и прелатов, наш сыр сводит с ума самых тонких ценителей. Рассказав об этом, ты ничего не выиграешь.  

Спорить с ней я не стал, хотя и имел свое мнение. Вечером мы поднялись на крышу донжона, откуда было видно всю крепость и окрестные земли.  

Основание скалы вместе с осаждающими скрывалось в плотном тумане. Наверняка там сейчас необычайно мерзко — а мы стояли в лучах заходящего солнца и любовались на аккуратные башни и домики, на навесы небольшого рынка с краю крепости, на окрестные поля и болота.  

— Мы каждый год осушаем небольшое поле, — сказала Таир. — А в среднем раз в три года приходите вы, и болото отбирает у нас земель примерно на два поля.  

Ночевал я в роскошных покоях, в громадной мягкой кровати под величественным бордовым балдахином, какого наверняка нет и у курфюрста Красского. Была мысль попробовать сбежать — в конце концов, за дверями стоял один-единственный зомбак, тварь грозная, но за несколько поколений наша семья нашла множество способов, как можно остановить или даже уничтожить этих умертвий.  

Но мне вдруг стало интересно — а что еще есть в крепости? Какие тайны скрывает Дефондюр? И я твердо решил оставаться здесь до последнего. Тем более что брат мой не горел желанием идти на штурм и я, в общем-то, не терял ничего, кроме возможности спать на вшивых шкурах, постеленных прямо на землю, и жрать солонину, запивая ее плохим вином.  

***

Следующие несколько дней мы спускались все ниже и ниже. Вышли из внутреннего замка на улицы крепости — здесь было немало людей, причем я с удивлением обнаружил среди них обычных простолюдинов, каких немало в любом городке Священной Римской империи.  

— Это ваши, — кивнула Таир. — Те, кто отчаялся найти себя, разочаровался в вере и власти.  

Люди здесь выглядели веселыми и сытыми, и осада их вовсе не смущала. Зомби на улицах было совсем немного.  

— Им не нужно общение, — пояснила моя провожатая. — А с определенного возраста Старшие начинают испытывать неудобство от солнечного света.  

Товары на местном базаре торговались самые разнообразные, причем в основном качественные и недорогие. Деньгами, к моему удивлению, были самые обычные талеры.  

Потом Таир показала мне верхнюю часть подземелий — здесь начиналось царство зомби, или, как их называли в крепости, Старших. Комнаты для омовений — каждый зомби мылся не реже раза в неделю, со слов Таир, это было обязательным условием предотвращения гниения. В воду добавляли какие-то снадобья, привезенные с далекого востока.  

Здесь же обучали перерожденных — тех, кто умер совсем недавно и еще не осознал себя. Я видел клетки с безумными зомбаками, тыкающимися головами в мягкие стены, с безвольно сидящими в одной позе, с перекладывающими песчинки из одной громадной кучи в другую по одной.  

Целый мир, совершенно чуждый мне — но вполне логичный внутренне. Мне не хотелось признаваться в этом самому себе, но здесь вполне можно было жить. Люди не просто сосуществовали с зомби — они как-то плавно перетекали от жизни к умертвию и в любой момент находили свое место.  

Каждый день в крепости происходили какие-то соревнования или праздники — то состязание лучников, то карнавал, то выставка кузнецов. Участвовали и оценивали только люди, только живые.  

— У Старших нет гордыни, — улыбнулась на мой вопрос Таир. — Им достаточно просто делать то, что должно, и они не ждут за это награды.  

Недели через три после моего пленения, когда я уже вполне освоился и считал, что знаю о Дефондюр почти все, Таир нашла способ удивить меня.  

— Не хочешь пообщаться с родственником? — спросила она.  

— С Рихардом? — удивился я.  

— Нет, с Ганелоном.  

Она назвала имя моего двоюродного деда. Того самого, который сорок лет назад остался тут на зиму.  

Мы спустились глубоко вниз. Здесь, пробитые в скале, тянулись десятки ветвящихся коридоров с маленькими кельями. У некоторых были двери — у других не было, и почти во всех чем-то занимались Старшие. Обнаженные мужчины и женщины с зашитыми ртами, в среднем от сорока до шестидесяти лет на вид, хотя несколько раз встречались и моложе.  

Кто-то писал, кто-то рисовал на холсте или же вырезал скульптуры из дерева. Некоторые просто сидели и размышляли, другие занимались чем-то непонятным мне с кожаными шнурками или несколькими кусочками металла, странным образом скрепленными вместе.  

В келье, к которой мы подошли, сидел Старший, помечающий что-то в громадном фолианте.  

— Ганелон — ваш внучатый племянник Йохан, — представила меня осанистому зомби Таир.  

Лицо его было явно нашим, прослеживалось сходство и с отцом, и с дедом, но больше всего он напоминал мне Рихарда. Зомби растянул зашитый рот в улыбке и подмигнул мне.  

— Вас тоже взяли в плен? — спросил я.  

При взгляде на родича меня брала оторопь. Я, если честно, почти никогда не видел никого из старших родственников обнаженными — разве что отца пару раз с глубокого перепоя…  

Ганелон отрицательно помотал головой. Он достал из-под фолианта кусок пергамента и ловко начертал на нем что-то.  

— «Мы зак-лю-чи-ли до-го-вор», — по слогам прочитал я вслух. Карл фон Зейдлиц читал гораздо быстрее и к тому же про себя — хотя, возможно, что и врал, а как проверишь? — Вы заключили договор с крепостью, чтобы выжить?  

«Да».  

— Вы могли потом сбежать?  

«Да».  

— Но не сбежали?  

«Я человек чести».  

Мне стало еще более неуютно. Конечно же, я пообещал Таир, что не попытаюсь сбежать — но кого интересуют клятвы нехристям? Однако родич мой явно исполнил свое обязательство… Или же с ним что-то сделали.  

— Вы сами согласились стать… Старшим?  

«Да».  

— Есть в крепости еще наши родственники?  

— Хватит! — прервала неожиданно наш странный диалог Таир.  

Ганелон улыбнулся еще шире и кивнул в ее сторону. Я потрясенно посмотрел на девушку.  

— Ну да! — воскликнула она зло. — Мы с тобой дальние родственники. Твой прапрадед изнасиловал мою прабабку!  

Мой родич покачал головой — мол, ложь.  

— Все, идем отсюда. — Девушка вышла из кельи.  

Я протянул ладонь Ганелону, и тот без колебаний пожал ее. Рука его была прохладной и сухой, крепкой.  

Тем же вечером Таир с бокалом вина рассказала мне правду. Как оказалось, я был не первым, кого выкрадывали осажденные из лагеря противника. Чуть больше ста лет назад так же выкрали одного из моих предков, но он почти сразу сбежал — однако оставил после себя «подарочек».  

Никто никого не насиловал. Наблюдая за людьми в крепости, я вообще довольно быстро понял, что люди здесь сходятся куда проще, чем в нашем мире, — и при этом никто не видит в этом греха, не клеймит блуд и не требует за него наказаний.  

Теперь мы все чаще просто пили вино с Таир и разговаривали. Моего образования в Гийдльберке не хватало для того, чтобы поддерживать беседу на достойном уровне, поэтому обычно она мне давала очередную книгу, а когда я ее дочитывал, то мы обсуждали написанное.  

Финал Рот на замок 2/2

5. Отсутствие возражений -- не значит согласие, а значит, что по этому вопросу индивид не считает важным для себя делать оценку ситуации собственными силами, либо просто не может сделать ее по объективным причинам.  

Те же электронные дневники из вашего примера, ну а чем они плохи, ничем, даже наоборот: бумагу не надо тратить.

"Жижа", то есть прививка, как понимаю, у многих тоже не вызывала возмущений, так как человек разумный привык доверять специалистам, и если врачи говорят, что прививка может спасти жизнь, то стоит ее сделать.

Мусор по телевизору показывают не потому, что смотрят, а для заполнения промежутков между рекламой. При этом желательно, чтобы шоу было тупее этой рекламы, тогда она будет выглядеть произведением искусства и экспертным мнением, это я как рекламщик говорю :) Шучу, конечно, но в каждой шутке... сами понимаете :)

Что касается лично меня, дабы никто не отвлекался от темы переходом на личности, то у меня штамп есть, брак зарегистрирован. Еще одно уточнение: я не спрашиваю, почему лично вы не хотите жить в гражданском браке, а хотите штамп, это ваше дело.

Что меня интересует -- почему вам не все равно, как люди называют свои, не касающиеся вас, отношения?

Дополняю пост.

Спасибо всем оппонентам за дискуссию, истина в ней не родилась, но было интересно :)) Теперь открою одну из своих карт -- нет, не туз в рукаве, хотя... :))

Гражданский брак -- общепринятый синоним сожительства, который используют официальные лица, пруф https://epp.genproc.gov.ru/ru/web/proc_62/activity/legal-edu...

Соответственно, это даже более устоявшееся определение, чем сокращенное имя в моем примере, против которого никто не возражал.

Всем добра и хорошего настроения :))